На той стороне

Юлия Скоркина

На той стороне

Встреча

Молодой парень стоял на краю топи и смотрел вперёд невидящими глазами. Елисей часто так стоял, раздумывая над смыслом своей жизни и решая, должна ли она продолжаться.

Жизнь не особо баловала его, если не сказать больше.

Своего отца, который сгинул в дремучих лесах Сибири, Елисей не помнил совсем. Образ матери, умершей от лихорадки, когда сыну было три года, тоже постепенно стирался из памяти. Воспитывала Елисея баба Нюра, бабка по материнской линии. К слову сказать, воспитывала хорошо. Любила внука и желала ему только добра. Старушка учила мальчика быть добрым, отзывчивым, а главное – нужным людям. И в нём действительно нуждались. Селька рос крепким мальчишкой, ловким и рукастым. В деревнях такие на вес золота. Никогда он не чурался, если просили о помощи. Будущее пророчило Елисею стать завидным женихом. Несмотря на то, что рос парень сиротой, в любой семье были бы рады такому зятю. Да и девчонкам деревенским Елисей мил был. Красивый, крепкий, добрый – о чём ещё можно мечтать?

В шестнадцать лет мир Елисея вдруг разделился на до и после.Конец лета и начало осени – сезон, когда нужно делать запасы на зиму. Бабулю парень жалел: максимум, куда он отпускал старушку, это в лес за грибами. Сам же скакал по болотам за клюквой и заботился о наличии дичи в доме.

Как обычно, он шёл своими путями в поисках добычи. Любящий лес Елисей становился с ним одним целым. Блуждая нехожеными тропами, он оставался незаметным для его обитателей. Парень чтил традиции, зная, что у леса есть хозяин или хозяйка. В их деревне была легенда о хозяйке леса, Даре. Старожилы, рассказывая о ней, ласково называли её Дарушкой. Благоволила Дара к тем, кто учтив был в лесу со всякой тварью да деревьями. Могла одарить охотника хорошей добычей. Иногда Дара выходила из леса к людям, и тогда огороды давали на редкость богатый урожай. Ежели скотина в доме заболевала или пакость какая на посевы нападала, шли люди в лес с подаянием и просьбами к Дарушке.

В доме Елисея окромя кур в хлеву стояла корова Зорька. Кормилица: вымя, что два жбана!

Никогда пустым не было. С лихвой Зорька за хорошее отношение своих хозяев одаривала молочком жирным. Ко времени телиться корове пора пришла. Появился на свет телёнок.

Красивый был: сам рыжий, а по бокам словно реки молочные узоры оставили. Да вот поди ж ты – чахнуть стал. От вымени материнского нос воротит, слабеет на глазах.

– Видать, сглазил кто, – шумно вздохнув, произнесла баба Нюра. – Пойду к Дарушке в лес, попрошу о милости.

Что уж старушка в дар хозяйке лесной понесла – то неведомо, только после её похода в лес телёнок на поправку пошёл. Вес набирать начал, не по дням, а по часам расти стал.

Потому и Елисей, входя в лес, всегда здоровался с Дарой. В её руках было одарить охотника дичью или же отпустить из леса ни с чем.

Описывали хозяйку леса как красивую девушку, стройную, светлоокую. Поговаривали, что звери лесные ей служат. Правда, и злой Дарушка тоже бывала. Тех, кто неучтиво к лесу относился, могла проучить, а то и вовсе наказать – другим для уразумения. Бывало, так долго путника норовистого по лесу водила, пока у того ноги от усталости отказывать не начинали. Ну, а коль с жадности человек зверья настреляет в лесу, так что утащить не может, или рубить деревья удумает без надобности, то короткий разговор с ним был. Топи глубокие да леса сибирские непроходимые завсегда свою добычу ждут. Без жалости хозяйка лесная все тропы к болотам сводила, и не было уж возможности живым выбраться. Местные ведали то. Потому, хоть и считали Дару за добрую богиню плодородия, но осторожны с ней были. Бабы особливо Дарушку почитали, вверяя ей судьбы своих детей, зная, как коварны бывают леса тёмные. Тем более памятуя о тех, кто в лесах этих обитать мог, сбегая от каторги. Хоть и редко, но умудрялись каторжные бежать, сбивались в шайки, пропитание себе искали, разбойничать могли. Опасны были встречи с ними.

Такая встреча и решила судьбу Елисея.

Тот день парень не забудет, даже если очень захочет.

Возвращался он с охоты. На поясе болталась пара рябчиков. Шёл вдоль реки, никого не опасаясь: знал леса, как свои пять пальцев. Да, видать, погрузился в думы свои, ничего вокруг не замечал. Из кустов шагнул да и встал как вкопанный. Сидят трое, головы наполовину обриты, бороды отросшие, глаза злющие.

– А вот и обед подоспел, – произнёс мужик, лицо которого рассекал безобразный шрам.

– Очень вовремя, – ощерился второй, – проходи к костру, паря, не тушуйся.

– Спасибо за приглашение, но мне домой надо, – ответил Елисей, стараясь придать своему голосу твёрдость.

– Успеется ещё домой, – пробасил третий, по виду самый старший из них, – уважай старость, посиди с нами.

Елисей поджал губы и молча подошёл к костру.

– А что, паря, – спросил тот, что со шрамом, – деревня ваша богатая?

– Да откудова богатству взяться? – вопросом на вопрос ответил Елисей. – Время сейчас такое.

– Время всегда одинаковое, и всегда кто-то жирует, а кто-то с голоду подыхает, – зло бросил тот, что постарше.

– Вот, к примеру, ты, – продолжил он, – не желаешь поделиться с нуждающимися?

Тот, что со шрамом, мерзко хихикнул.

– Одну птицу отдам, – смотря себе под ноги, ответил Елисей, – больше не могу. Дома тоже есть те, кто нуждается.

– Экий ты добрый, – пробасил мужик. – Только мало нам одной.

– Нельзя мне домой без добычи, – гнул своё Елисей и медленно стал подниматься с бревна, на котором сидел.

– Далеко ли собрался? – спросил мужик со шрамом, положа ему руку на плечо.

– Пора мне, – произнёс Елисей и потянулся к поясу. Отцепив одного рябчика, он бросил его ближе к костру.

– Вот, как обещал, – сказал он и с вызовом оглядел всю троицу.

Повисло молчание. Елисей повернулся и медленно пошёл к тропе, с которой свернул, когда был вынужден подойти к костру.

Сердце безумно колотилось. Парень понимал, что он в опасности. Елисей испытал заметное облегчение, когда понял, что ни один из мужиков не последовал за ним.

Впрочем, радость была недолгой. Когда тропа свернула совсем близко к реке, за спиной послышался хруст ломающейся ветки. Последнее, что увидел Елисей – изуродованная шрамом, ухмыляющаяся физиономия. Через секунду глаза ослепило яркой вспышкой, и в лицо впились сотни раскалённых капель. От невыносимой боли парень закричал и схватился за голову. Сожжённая кожа будто плавилась под пальцами. Он ощутил сильнейший удар ногой в живот, от которого перехватило дыхание. Сделав шаг назад, Елисей потерял опору и полетел вниз с берега реки. Ледяной поток сомкнулся над головой. Затухающее сознание принесло облегчение, заглушая дикую боль.

Дальнейшего он не помнил.

Разум то возвращался к нему, то вновь пропадал. В минуту просветления он очнулся на песчаной полоске берега.

Кожа на лице горела огнём, грудная клетка невыносимо болела. Прежде чем в очередной раз провалиться в забытьё, Елисей увидел, как к нему идёт молодая девушка. В длинном золотисто-зелёном платье, она словно была частью осеннего леса. Девушка подошла совсем близко и присела перед лежащим молодым человеком. Она ласково пригладила его мокрые волосы и улыбнулась. От её руки шли волны нежности и тепла.

"Спи, мой хороший", – тихо произнесла девушка и коснулась пальцами его глаз. Теряя ощущение реальности, Елисей увидел, как к ним направляется огромный бурый медведь. Подойдя вплотную к незнакомке, он ткнулся чёрным носом в её ладонь. Мир в глазах Елисея заволокла серая пелена забытья.

***

Что было с Елисеем потом и было ли вообще что-то, его память сокрыла от него. Однажды он открыл глаза и понял, что лежит на краю леса. Совсем близко виднелись крыши деревенских домов. Одет в одёжу свою, всё чистое, а на руке левой откуда-то шнурок взялся. Тонкая кожаная плетёнка, на узел завязанная. Что шнурок не его, Елисей знал точно. И на время решил оставить всё как есть: пусть болтается, не мешает же. Чувствовал парень себя так, будто ничего не произошло и он просто задремал. Последнее, что он помнил – это опаляющая сознание боль и лицо бородатого мужика, спокойно смотрящего, как его уносит течение бурной реки.

Лёгкое воспоминание о прекрасной незнакомке мелькнуло вскользь, и Елисей решил, что это было бредовым видением.

Он положил руки на своё лицо и понял, что его мир больше никогда не станет прежним. Кожа местами потеряла чувствительность, бугры шрамов изуродовали большую часть лица.

Первым желанием Елисея было убежать обратно в лес. От этого поступка его отговорила собственная совесть, напомнив, что там, в деревенском доме, осталась баба Нюра. Старушка наверняка почернела от горя, понимая, что её единственная опора сгинула в густых лесах.

Пройдя задними дворами, парень вошёл в свой дом. Баба Нюра стояла на коленях перед образами и, часто крестясь, читала молитвы.

Обернувшись на шум и увидев любимого внука живым, старушка завыла и кинулась к Елисею. Та ночь была очень долгой! Селя рассказал всё, что с ним случилось. И про встреченных каторжных, и про вспышку, изуродовавшую его лицо, и про мелькнувший образ незнакомки.

Баба Нюра сказала, что дома внука не было около двух недель. И она уже потеряла всякую надежду на его возвращение.

Спустя неделю заметил Елисей, что рука, на которой шнурок висел, иногда словно огненной становится. И ещё когда от людей подальше в леса да поля шёл, глянет на травку какую, а в голове будто мысли сами в слова складываются. И вот он уже знает, для чего какая травка да былинка надобна, какие хвори лечит. Про эти свои мысли он только бабе Нюре рассказал.

– Помяни мои слова, Селюшка, – задумчиво произнесла старушка, – девица та, что из лесу, не видением вовсе была. А сама Дарушка тебя спасла, да вместо красоты человеческой наградила тебя умением тайным. Да смотри, Селя – Дарушка добра, но справедлива, её дар только во благо используй. А то, не ровен час, спросит с тебя, и не дай Бог тебе ответить ей нечем будет.

С того времени прошло четыре года. Парень с болью в груди вспоминал первые дни своего возвращения в деревню. Охающие бабы плакали, видя изуродованное лицо. Мужики старательно делали вид, что внешность не главное. Главное то, что живой вернулся. И только в жалеющем взгляде молодых девок, которые раньше сами бегали за Елисеем, он видел своё настоящее состояние.

Впрочем, со временем жалость из людских взглядов ушла, сменившись привыканием к его новому облику.

Щедрость души с лихвой заменяла физическое уродство. На людях Елисей старался быть прежним, всё тем же рукастым и весёлым парнем. И только оставшись один на один с собой, впадал в отчаяние и допускал в голову мысли о самоубийстве. На этом свете его держала лишь бабуля. Парень прекрасно понимал, что его будущее – это одиночество. Ни одна девушка не захочет связать свою жизнь с уродом. А жить с человеком, зная, что он с тобой лишь из-за жалости либо от безысходности, было бы для Елисея унизительным.

Вот и сейчас, стоя на краю топи, парень размышлял о своей жизни.

Из раздумий его вывел странный звук. Будто рядом кто-то тихонько подвывал, так тоненько и жалобно, что у Елисея сердце сжалось. Двинулся он в сторону звука. Глядь – в нескольких метрах от топи на поваленном дереве сидит соседка. Заметив парня, женщина торопливо слёзы подолом утёрла и поднялась.

– Здравствуй, Елисей, – поздоровались она.

– Здравствуй, тётка Наталья, – ответил он. – Не сочти, что не в своё дело лезу, но уж больно жалобно ты плакала. Стряслось что?

И вновь заплакала Наталья, руками лицо закрыла, на колени повалилась и подвывать стала.

– Ох, стряслось, милый, – сквозь слёзы начала она, – Петька мой совсем плохой. Давеча топором себе ногу повредил. В больничку ездили, зашил доктор да сказал, что всё хорошо будет. А оно вон как: гниёт нога, почернела вся. Снова в больницу поехали, поохал врач да сказал, что, видать, занесли заразу какую. Резать ногу надобноооо, – завыла женщина. – Как в хозяйстве-то без ноги? У нас ведь детей пятеро. Пётр в уныние впал, не разговаривает со мной; вот я и бегаю сюда, чтоб страх свой выплакать – при нём-то, дома, не позволяю себе.

– Не реви, тётка Наталья, – опустившись на колени рядом с женщиной, сказал Елисей. – Ты домой иди, а к вечеру я приду и покумекаем, что сделать можно.

– Да что ты, милок, – грустно улыбнулась Наталья, – доктор не помог, разве ж ты чем поможешь?

– А ты не думай о том, что я могу, а что нет. Да попрошу тебя, тётка Наталья: не сказывай никому о нашем разговоре.

Сидит баба во мху влажном на коленях, смотрит на Елисея и молчит. Ведь сызмальства его знала. Никогда косо на людей не смотрел, и поселилась в её сердце надежда. Сама не знала почему, но поверила она парню и на душе так тихо, спокойно от его взгляда сделалось. Утёрла слёзы руками, поднялась да пошла домой к мужу, к детям.

Наталья из виду скрылась, а Елисей сидит на земле и сам не поймёт, что это было. Зачем подошёл, с чего решил, что помочь сможет? Дал надежду, а в силах ли будет её оправдать? И вдруг почувствовал он, что шнурок на запястье сжимается. Будто взял его кто за руку и повёл. По лесу бродит, под ноги себе смотрит, а чего ищет, сам не понимает. И решил Елисей не противиться этому состоянию. Пока по лесу бродил, полные карманы себе травы всякой напихал. А душа всё одно тянет куда-то. Шёл-шёл да и вышел к ручью лесному. Понимает, что воды родниковой зачерпнуть надо, а нечем. Достал ножик, срезал с берёзы кусок бересты да соорудил туесок небольшой на скорую руку. Набрал воды и домой пошёл.

В избу не стал заходить, завернул сразу к бане. С вечера хоть почти и остыла банька, а всё одно камни в каменке тёплые.

Выложил Елисей траву на камни, чтоб повялилась да помягче стала. Сам диву даётся, откуда знает, что делать надо. Воду с туеска с ковш перелил и на полок поставил. Сходил в дом, забрал у бабули ступку деревянную, в которой она травы толкла, миску глиняную, свечку и в бане закрылся.

Хорошо в бане пахнет: теплом да веником дубовым. Затеплил парень свечку, разложил перед собой травы; руки словно сами собой двигаются. Не подряд травы выбирает, а в последовательности. Одну с другой толчёт, третью подсыпает. Водицы родниковой добавит и долгонечко смесь перемешивает. А как почувствовал, что ослабла хватка шнурка на запястье, так и вовсе остановился. Знать, готово лекарство. Положил Елисей всё в миску глиняную и вышел из бани. На улице уж вечерело, со стороны леса тьма ночная к деревне подступалась. Подошёл он к дому Натальи, вызвал хозяйку и передал ей миску с наказом два раза в день к больному месту прикладывать, а смывать смесь нужно только водой, что с лесного источника.

– Да смотри не ленись, Наталья, – строго сказал парень, – источник в лесу силу имеет. И с Петром этой силой с лихвой поделится.

– Да какая уж лень, Елисеюшка! Ты надежда моя последняя, всё сделаю, как сказал, – шёпотом запричитала Наталья.

Этим вечером Елисей на кровать свалился как подкошенный, будто всю силу свою в бане оставил. Словно не пестиком в ступке деревянной травы мешал, а что ни на есть жерновами мельничными. В ночь приснился ему сон диковинный. Будто идёт он по лесу, вдоль реки, а навстречу ему девушка прекрасная. Молодая, станом стройная, в платье красивом до полу. Стоит, ему улыбается. Только и во сне, видать, Елисей о лице своём изуродованном помнил. Отвернулся он от неё и прочь пошёл, всё быстрее и быстрее. А прежде чем за деревьями скрыться, обернулся. Стоит красавица, сошла улыбка с лица, а по щекам слёзы катятся.

Проснулся Елисей хмурый.

– Ты чего такой сердитый, Селюшка? – спросила баба Нюра, увидев внука.

– Сон дурной приснился, – буркнул в ответ парень и пошёл к умывальнику.

– А поделись, милок, – не унималась бабуля, – можть, развею ношу твою.

– Нечего там рассказывать, – не понятно на что продолжал сердиться Елисей.

– А всё же? – спросила старушка, подойдя к нему вплотную.

Он рассказал ей свой сон больше для того, чтоб она отстала.

– Ох как! – воскликнула баба Нюра, услышав сон. – Да неужто не понял, кто к тебе во сне приходил?

– Откуда мне знать это, – отмахнулся Елисей. – Зато я прекрасно понял, что и во сне от моей рожи красавицы плачут! – И, громко хлопнув дверью, вышел на двор.

– Ох, горе горькое, сколько времени пройдёт, пока глаза твои откроются, – шумно вздохнув, произнесла старушка и занялась своими делами.

Минула неделя. Одним ранним утром проснулся Елисей от голосов.

– Окстись, Наталья, – говорила баба Нюра, – детворы полон дом, а ты нам подарки принесла.

– Не обижай меня, тётка Нюра, – послышался в ответ голос Натальи, – Елисею по гроб жизни обязана буду.

Парень поднялся с кровати и вышел в кухню. На столе стоял кувшин молока и десяток яиц. Увидев вошедшего Елисея, Наталья с воплем бросилась ему в ноги.

– Спас, милый, спас Петра моего! – завывала женщина, вцепившись в ноги парня. – Кожица, как у младенчика! Он давеча и в огород копать вышел, совсем нога болеть перестала. Век помнить буду!

– Тётка Наталья, ты чего удумала в ноги падать, – спохватился Елисей, поднимая женщину. – Мне-то спасибо за что? Разве ж я своими руками? Всё травы! С земли-матушки и пришло исцеление.

– Всё одно, Елисей, – успокоившись, но ещё всхлипывая, говорила Наталья, – если бы не твоё зелье, горька бы судьба моя стала. Без мужика в семье – сам знаешь, да ещё и ртов полон дом.

– Рад я за вас, тётка Наталья, – проговорил он, – только просить тебя буду. Ты уж не рассказывай никому о том, что случилось. Не моя это заслуга, не мне и похвалы принимать.

Наталья клятвенно пообещала держать язык за зубами, ещё раз крепко обняла Елисея и со спокойной душой восвояси пошла.

К вечеру молодой человек решил сходить к реке порыбачить. Собрал снасти и двинулся к излюбленному местечку, где на бережку частенько просиживали местные мужики с удочками. Хорошо у реки, тихо. Солнышко за горизонт уходит, верхушки деревьев золотит, небо обагряет. Увидел Елисей знакомого немолодого мужичка, подошёл поздороваться, да и уселся рядом с ним. Молча сидят, каждый о своём думает. Только мужик уж больно часто вздыхает, видно, думы тяжкие в голове бродят.

– Дядька Николай, – обратился Селя к мужику, – случилось что? Больно уж ты часто вздыхаешь.

– Да пустое, Елисей, – махнул рукой Николай, – дома не всё ладно.

– Заболел кто? – заботливо спросил парень.

– Да понимаешь, чертовщина какая-то творится, – начал Николай. – Молодняк у скотины дохнуть стал. Началось с птицы. А вчера жеребчик подох. Ветеринар приезжал, так и ушел, не сказав ничего. Баба моя воет, говорит, сглазил кто. К бабке в соседнее село бегала, да не помогла она, видимо. Что делать, ума не приложу.

Шумно вздохнув, Николай молча уставился на реку.

И вновь ощутил Елисей, как верёвочка на руке будто запястье сжала.

– Не кручинься, дядька Николай, – сказал он, – можно, я к тебе в гости завтра с утреца зайду? Там и посмотрим, что сделать можно.

– А ты что ж, в ворожбе разбираешься? – внимательно посмотрев на Елисея, спросил мужик.

– Выходит, что разбираюсь, – задумчиво произнёс парень, рассматривая шнурок.

– А приходи ко мне в дом, – хлопнув себя по коленям, воскликнул Николай. – Чем чёрт не шутит, мне всё одно жена плешь проест, коль скотина дохнуть продолжит.

На том они и сошлись.

Утром следующего дня Елисей шёл в дом Николая. Что он там должен был увидеть, парень не представлял. Шёл и надеялся, что та сила, которая браслет на его запястье сжимает, и в этот раз ему поможет.

Щупловатого вида Николай уже ждал его у калитки. На крыльце, строго смотря на Елисея, стояла тётка Агриппина, его жена.

Елисей приветливо улыбнулся, смотря на дородную и высокую Агриппу.

Он представил супружескую чету рядом друг с другом и понял, отчего Николай так тяжко вздыхал.

Поздоровавшись с мужчиной, Елисей вошёл во двор.

– Проходи, Елисей, – внимательно смотря на парня, произнесла женщина, – пирогов напекла, угощу.

– Спасибо за гостеприимство, тётка Агриппина, да сыт я, – ответил Елисей. – Похожу тут у вас?

– Походи, – кивнула головой женщина. Под взглядом деревенской бабы Елисей чувствовал себя неуютно. Он вообще всегда неприятно ощущал себя, если видел, что человек его разглядывает. Заметив некую робость в парне, Николай поспешил ему на помощь.

– Ну чего, баба, встала, руки в бока? – обратился он к жене. – Дел, что ль, в доме мало?

Агриппина гневно сверкнула глазами на мужа, но с крыльца всё-таки ушла.

– От бабы, что за народ! – возмутился вслух Николай. – Везде свой нос сунут!

– Не ругайся, дядька Николай, – улыбнулся Елисей, – проводи меня к хлеву.

Николай пошёл вперёд, и парень поспешил за ним.

Хлев был погружен в лёгкий сумрак. Походив по нему, Елисей совершенно ничего не почувствовал, и это его расстроило. Вдруг, дав надежду мужику, он ровным счётом ничего не сможет сделать. После этой мысли шнурок на запястье ощутимо сжался, и Елисея неимоверно потянуло прочь на улицу. Выйдя из хлева, он прямиком направился в огород. Парень шёл так уверенно и быстро, что Николай еле поспевал за ним. Пройдя весь огород, он подошёл к калитке, через которую Николай поутру выводил скот на поле, позади своего дома.

– Принеси лопату, дядька Николай, – попросил Елисей. Мужик поспешно кинулся к сараю и уже через минуту протягивал лопату парню.

Взяв её, Елисей пару раз копнул у деревянного столба, к которому была прибита калитка. Когда лопата третий раз вошла в землю, раздался металлический звук. И только молодой человек потянулся к земле, как шнурок затянулся с неистовой силой. Парень резко выпрямился и отдёрнул руку.

– Мешок бы мне, – произнёс он, вдруг осознав, что то, что лежит в земле, нельзя хватать голыми руками. Пока Николай бегал в сарай, Елисей осторожно откопал находку и вытащил её из земли на лопате.

Вернувшийся мужичок, склонившись в поясе, рассматривал предмет. Перед ним лежала ржавая подкова, обмотанная то ли волосами, то ли нитками, к которым было привязано что-то зловонное.

– Не пойму я, Елисей, – хмуро уставившись на находку, проговорил Николай, – это что ж, Агриппка моя права была? Подклад кто-то оставил? Скотину мою извести хотел?

– Выходит так, дядька Николай, – согласно кивнул головой парень. – Скотина у тебя хороша, одна Ночка чего стоит. Не вымя – бидоны! Можть, и позавидовал кто.

– И что ж теперь с этим делать? – спросил Николай, взлохматив копну волос на голове.

– Убирать, да никому не сказывать, – ответил Елисей словами, которые будто кто-то вложил ему в голову. – Научу, как сделать нужно.

Этим же вечером, когда солнце стало клониться к закату, Николай с женой шли к лесу. У мужика в руках была лопата, женщина же несла свёрток.

И снова этой ночью Елисею приснился тот же сон. На лесную тропу, по которой он шёл, вышла прекрасная девушка и, улыбнувшись, произнесла: "Совсем скоро". Что было во сне дальше, Елисей не помнил. Проснувшись, он чуть-чуть поразмышлял над этой фразой, но так и не придумал, что она могла означать.

С тех пор, как шнурок на руке Елисея стал подавать ему знаки, жизнь парня очень изменилась. Как бы он ни старался, но слух о том, что он лечит и помогает, медленно расползался по деревне и её окрестностям. И потёк к Елисею ручеёк страждущих. Кто с хворобой, кто шёпоток узнать, чтоб дитё малое от ночных кошмаров избавить. Никому Елисей не отказывал и ничего за помощь свою не просил. Если знал, что деяния его для добра послужат, с открытым сердцем человека принимал.

Баба Нюра поначалу боялась. Где ж то видано, чтоб хворобы людские без подготовки лечить?! Так ведь и на себя нацеплять всячины можно! Но, внимательно глядя, как внук себя с людьми вёл да какие речи сказывал, успокоилась. Душой поняла, что защита на Елисее стоит, почище любого колдовского оговора.

А однажды, хоть и знала, что внуку ничего не угрожает, а всё ж до икоты испугалась.

Рано поутру постучали в дверь. Открыла баба Нюра – стоит перед ней девочка. Босая, растрёпанная, дышит часто. Видать, всю дорогу бежала. Спросила девочка Елисея. Старушка ввела её в дом, усадила на табурет, чтоб дух перевела, да молока стакан налила. Позвала баба Нюра внука, а сама рядом встала. Слушает, что привело девчушку к ним в дом. А как услышала, так чуть дух вон не вышел.

Девочка та оказалась внучкой ведьмы, что в соседнем селе жила. Да была баба та не просто ведьмой, а что ни на есть чёрной. По погостам шастала, людей портила.

– А зачем же я ей понадобился? – не понимая, спросил Елисей. Хлопая глазками, девочка пожала плечами.

– Зовёт, – ответила она, – говорит, очень надобно.

– Ишь чё удумала! – воскликнув, встряла в разговор баба Нюра. – И не думай, Елисей, не пущу! О чужие грехи мараться не позволю.

– Ну что ты, право слово, бабуль! – пристыдил Елисей старушку. – Мы же не знаем, зачем она меня зовёт. Может, ей помочь нужно.