Птица огня

Спускаясь к порту, всадники наткнулись на толстенную, совсем круглую жабу в чистеньком костюмчике, отчитывавшую жавшуюся к стене женщину с ребенком. Лицо и руки женщины были расписаны хной, как у танцовщиц Северного Матараджана.

– Ты мне такого не говори, квак! – вопила жаба, тряся быстро-быстро своими зелеными лапками. – Ты мне рта здесь не раскрывай! Что придумала, квак!.. Поглядите какая!.. Я сказал, когда ты должна деньги вернуть? Я сказал, квак! А я что хочу, то и говорю! Мне какое дело, что я тогда говорил? Какое мне дело?! Я, может, завтра что-то другое скажу, квак, через год скажу или два!.. И что? Это мое дело. Я говорю – плати сейчас, и все, квак! Не квакай! Мне какое дело, что тебе нечем? Это мои проблемы?! Не мои! Вот и все, разговор закончен. Нет денег – иди найди! Не можешь – ха-ха, хо-хо, меня не интересует, квак! Я, к твоему сведению, квак, человек скучный, мне ничего не интересно! Не можешь платить – придут коллеги и поставят тебя сикось-накось! На раз-два, квак-квак! Тебе мало? Придут и поставят опять! И будут каждый день ставить, пока карман у меня не затрещит! А потом дочку твою поставят! Не знаешь, где деньги взять – продай дочь, квак! Хоть на часть долга, но заработаешь, а вообще, мне скучно… – последние несколько слов жаба почти прошептала, а потом завопила вновь: – Неинтересно! Делай что хочешь, но чтобы мой карман наполнялся! Понятно объясняю, квак?

Шварзяки проехали мимо, а Ашаяти, шедшая пешком и ведшая коня за поводок, остановилась, подошла к жабе и, не больно-то и размахиваясь, влепила ей ногой в промежность.

По улице пронесся тяжелый вздох. Жаба выкатила глаза, осела и печально плюхнулась мордой в грязную землю. Из кабаков высыпали матросы, приветствуя драку. Остановились прохожие, из лавок повылазили физиономии. Ашаяти пошла было дальше, но, сделав несколько шагов, вернулась к поверженному ею ростовщику и нанесла еще один удар по заднице – на этот раз с таким внушительным размахом, что будь на ней юбка – вся улица имела бы счастливую возможность рассмотреть детали белья. Хлопнуло так громко, будто лопнул надувной шар. Физиономия жабы ушла под землю.

Улица засвистела, раскричалась в восторге, матросы подбадривали девушку продолжать побоище, их поддерживали мстительные дамы, злорадно ухмылялись лавочники, но Ашаяти ничего этого, похоже, и не заметила. Сардан не увидел на ее уставшем лице никаких эмоций. Оно казалось серым, пустым, вытесанным из камня неумелым скульптором, неспособным вложить в свою работу души.

– Квак, насмерть убили! – скрипела жаба сквозь землю. – Честного человека средь бела дня насмерть убили! Только кошелек не трогайте, квак! Убивайте до конца – только кошелек не трогайте!

Но Ашаяти уже ушла, вскочила на клячу и поехала за остальными к порту. А Сардан с тоской поглядывал на веселые заведения Варенаши, остановиться в которых хотя бы на час – а лучше на день или десять – не было времени.

Когда Сардан и Ашаяти добрались до порта, шварзяки столпились около изящной трехмачтовой каравеллы, матросы которой, остановив погрузку тюков с товарами, обеспокоенно глазели на собравшуюся под кораблем аудиторию. Телеги с награбленными отправили куда-то прочь: в укромное местечко или на продажу. Принц стоял на палубе и, недовольно щурясь и почесывая рыло, беседовал с капитаном корабля. Тот же возбужденно махал руками туда-сюда, давая принцу понять, что он может убираться в какую сторону ему заблагорассудится. Красный, бешеный от негодования принц сбежал по сходням на землю, а вместо него на судно тотчас устремилась толпа шварзяков. Завязалась было драка, но силы были существенно неравны, тем более что волки тащили с собой сабли. Портовых грузчиков били по мордам, вышвыривали за борт, а половину матросов загнали в трюмы. Несговорчивого капитана связали по рукам и ногам, и, отпуская не такие уж и остроумные колкости, повесили на грота-рее вниз головой. Одджи выпятил грудь и гордо вздернул подбородок, обрадованный новой победой своего войска. Принц с трудом вытирал лоб и фыркал – ему было очень тяжело в доспехах.

– Они, похоже, взяли на вооружение твои методы ведения переговоров с моряками, – заметил Сардан, намекая на рыболова, подвозившего их к руинам Сыреша.

– Ничего подобного, – огрызнулась Ашаяти. – Я лодочника не обирала, а просто попросила помочь, чуточку стимулировала его лень и эгоизм, но ничего у него не отнимала, кроме, разве что, самолюбия его поганого. А вот о таком и речи не шло.

Под «вот таким» Ашаяти имела в виду грабеж. Одни шварзяки уже вскрывали закаченные на борт бочки, а другие полезли в трюмы – исследовать запечатанные тюки.

Одджи приказал организовать отплытие «по всем правилам» и, довольный собой, пошел размещаться в капитанских апартаментах. Шварзяки высыпали с судна и завалились с саблями в портовую канцелярию, порубали столы с документами, выбросили целые тучи бухгалтерских бумаг в окна, отчего те разлетелись потом по всему городу, избили чиновников, раздели догола казенного лоцмана.

Вскоре всей гурьбой влились обратно на корабль и, вопя, улюлюкая и сквернословя на всю округу, – отчалили. По пути успели задеть бортом соседнее судно.

Оказавшись на палубе, Ашаяти вспомнила недавний сплав по реке, вспомнила то кошмарное чувство, когда земля уходит из-под ног. В панике она вцепилась в грот-мачту когтями, замерла, закрыла глаза и перестала дышать. Оторвать эту кровавую хватку оказалось так же сложно, как руками отгибать и вытаскивать вбитые намертво гвозди. Сардан оттащил Ашаяти на ют, пока сорвавшиеся с цепи шварзяки опустошали каюты.

Вскоре выяснилось, что развернуть паруса не получится, пока на грота-рее болтается, запутавшись в снастях, подвешенный за ноги капитан, в рот которому затолкали его же собственную бороду. Капитана приказано было снять, но к вечеру, после очередной перебранки, его водрузили обратно, на этот раз вместе с раскрытыми парусами. К утру сняли опять, поругались и вернули, и так несколько раз.

Спустя минут пятнадцать после выхода корабля в море, шварзяки, оттеснив по углам оставшихся матросов, отыскали в трюмах кувшины бханга, арака и крепчайшего рома, и началась безудержная, варварская свалка. Из трюмов повытаскивали пижонские костюмы для богатой молодежи севера, и тотчас, побросав за борт собственные мундиры, серые волки вырядились не хуже столичных дворян. В глаза налепили пенсне, а потом отыскали трубки, папиросы, табак, закурили так, что от пошедшего дыма копотью покрылись паруса. Один, свински пьяный, – с пенковой трубкой в зубах и кувшинами вина в липких лапах, – рухнул на тюки и подпалил груз. Тушили всей ватагой. Но пока двое разливали драгоценную пресную воду – трое брызгали сверху ромом, отчего пожар чудом не перекинулся на весь корабль. Утихомирить пламя удалось лишь после того, как выбросили, с воплями и плясками, часть груза за борт.

Покончив с этим, пьяная гурьба побежала спаивать матросов. Те, злые и перепуганные, отказали в сердцах, за что были побиты, раздеты и споены силой. После чего одна орда бросилась в первобытный пляс, разломав половину палубных досок, другая продолжила обыскивать корабль, а остальные бесчувственно валялись то тут, то там. К вечеру недосчитались двоих – пьяные вывались за борт, когда корабль наклонило волной.

Ашаяти, мертвецки бледная, измученная морской болезнью и едва живая в целом, сидела у гакаборта. Рядом пристроился Сардан, одной рукой поглаживал девушку по спине, а пальцами другой, искалеченной, потирал маленький понг-донг – барабанчик размером с чашку. Его легкий шелест должен был отгонять рвоту, но получалось пока не очень. Вскоре подошли трое – все голые и в шляпах, волосатые, грязные, нетрезвые, болтающие туда-сюда своими здоровенными волчьими достоинствами. Центральный, предводитель отряда, выступил вперед и приблизился к Ашаяти на расстояние вытянутой руки, вывесив свой вялый орган перед самым ее носом.

– Леди, к вам три добрых жмантальона, – сказал он, – не обделите вниманием.

Ашаяти подняла мутные, бесцветные в этот миг глаза и уставилась на раскачивающееся у ее лица волосатое нечто. Вот и все, подумал Сардан, сейчас она схватит наглеца за орган и вышвырнет за борт.

Но вышло иначе.

Сидящая на коленях, сраженная тошнотой девушка взлетела стремительно вверх, разметала в воздухе великолепные свои ноги и так врезала ступнями голому шварзяку в грудь, что он взмыл над ютом, пронесся мимо бизани и, не долетев до шкафута, запутался в беспорядочно висящих всюду снастях. Пока шварзяки не успели опомниться, Ашаяти ткнула ближайшего из них открытой ладонью сначала в грудь, потом в длинный волчий нос, обхватила всю морду его пальцами и с силой вбила затылком в бизань-мачту. Затем, никому не давая передышки, уперев в ту же мачту одну ногу, второй так толкнула жертву свою в грудь, что голый волк перевернулся в воздухе, упал и закувыркался в груду побитых бочек. А третьему и вовсе стало не до драки. Ноги бедолаги чего-то подкосились, он упал и пополз быстро-быстро к фальшборту. Только успел перегнуться через планшир, как его вырвало в море. Ашаяти, не знающая жалости, подбежала к страдальцу и дважды пнула ногой в зад, но, услышав издаваемые шварзяком звуки, вспомнила, что ее терзает та же мука.

Она хотела уже было присоединиться к своей жертве, но тут на ют посыпались, как пчелы из растревоженного улья, шварзяки со всех концов корабля. В руках замелькали сабли. Сардан наконец вскочил и бросился к своему ящику в поисках чего-нибудь успокоительного.

– Отставить это я не знаю что! – крикнули откуда-то снизу.

Шварзяки обернулись. У грот-мачты стояли Одджи и принц Ямар. Боров что-то сказал капитану шварзяков, тот недовольно поморщил нос, но все же кивнул.

Троих зачинщиков драки демонстративно развесили за руки на реях. Главный заместитель Одджи, большой черный волк, показательно выпорол буянов, а остальные вынуждены были наблюдать за наказанием стоя у бортов на коленях и читая какие-то непонятные молитвы. Сардан угадывал в шварзяцком бормотанье искаженные безграмотностью мотивы даришанских священных текстов. Отложив плетку, черный волк вынул из походной сумки бутыль с надписью «вода святая» и спрыснул раны наказанных. Шварзяки завопили пуще прежнего.

Принц пристроился у входа в каюты и, довольный зрелищем, кивал и улыбался.

– Самое главное, – сказал он проходящему мимо Сардану, – не забывать молиться богам. От всей души и искренне.

Сардан не обратил на эти слова внимания и отвел Ашаяти в выделенную им каюту, которая всего день назад была подсобкой в комнате старпома.

Закончилась порка – затихли и молитвы. И все пошло по-старому. Понеслись гулять по морю похабные песни, загрохотали пещерные танцы, потекли с бортов блевотные реки и даже хуже. Одному шварзяку его же товарищи пробили голову кувшином; двух матросов, пытавшихся перестроить паруса по ветру, связали вместе и заставили в таком виде плясать; кто-то, нажравшись до беспамятства, пошел гулять по планширу и бултыхнулся за борт. Не прошло и половины дня, как поразбивали все корабельные фонари, которыми щедро увешивались суда Матараджана. Вскоре, когда закончились кувшины, из трюма выкатили бочки – с вином и араком, – поразбивали крышки и стали хлебать прямо оттуда, ныряя в бочку мордой. Закончилось дело всеобщей оргией, когда чуть более живые шварзяки хватали своих чуть менее живых коллег за ноги и макали в бочки головой вниз. А на следующий день из последних сил пытались припомнить не потонул ли кто-нибудь во время этой процедуры.

Подсобка, куда спрятались от волчьей вакханалии Сардан и Ашаяти, оказалась такой маленькой, что в нее с трудом впихнули койку. В оставшееся пространство вместился ящик с инструментами, на который можно было при желании сесть. Места для второго лежачего не нашлось. Так как речи о том, чтобы уместиться на одной койке не велось (к огромному сожалению Сардана), долго спорили кому же придется спать под ней. Оба так привыкли к лишениям и нищете, что каждый стремился вырвать право ночевать не вверху, а внизу, на полу. В конце концов решено было, что место на койке достанется Ашаяти, потому что она – женщина.

Свет в коморку попадал сквозь крошечную прорезь под потолком, залепленную почти непрозрачным, толстым стеклом. Время тянулось медленно. Снаружи раздражающе орали. Ашаяти скрючилась в уголке кровати и лежала с закрытыми глазами, Сардан сидел на ящике и тихонько потирал понг-донг. Стоило ему прекратить хоть на минуту – несчастная девушка открывала глаза, ее начинало тошнить.

Кажется, снаружи было уже темно, а может, просто тучи заволокли небо. Хохот шварзяков стал еще громче. Сардан вздохнул, мучимый скукой.

– Скажи мне, подруга моя горемычная, отчего мне так печально? – то и дело вопрошал Сардан.

– Чтоб у тебя язык отвалился, – с трудом отвечала ему Ашаяти.

– Сейчас бы в кабак, к дамам…

– Чтоб ты стух в том кабаке.

– Посмотреть бы на горячие танцы сармарских красавиц меж свечей да под полной луной…

Ашаяти устала отвечать.

– Скажи мне, подруга моя, нет ли в соседней комнате прекрасных дам?

– Нет.

– А в следующей за ней?

– Нет.

– А в той, что после следующей?

– Нет.

– А в той, что потом?

– Нигде нет, отстань уже.

Сардан тяжело вздохнул и вдруг обратил свой взор на Ашаяти. Она вздрогнула, почувствовала этот взгляд, открыла глаза.

– Чтобы ты сдох, – с трудом выдавила она.

– Ашаяти, – сказал Сардан, сверля ее взглядом, – я видел величайший из алмазов, зовущийся Чарующей Луной. Я видел изумруд, потерянный короной Асинайи, красота которого губила государства. Я видел волшебный рубин Кровавой Чародейки, окрасивший красным Озеро Скорби, и людей, что жертвовали всем ради его сияния. Я видел бесконечную сокровищницу ханараджи Чапатана Золотого, где больше драгоценных камней, чем капель в целом океане. Но я не видел ничего, что сравнится с красотой твоих изящных глаз, прекрасная Ашаяти.

Девушка покраснела и непроизвольно улыбнулась, правда разглядеть всего этого в темноте Сардану не удалось.

– Впрочем, – небрежно сказал он, – вероятно, тебе много раз сообщали что-то подобное.

– Прям каждую минуту, – прошептала через силу Ашаяти. – Надо же так выражаться…

– Ты права, – согласил Сардан. – Других как я больше нету. А я весь твой до самых потрохов! Пользуйся в свое удовольствие!

– Спасибо, мне без надобности.

Ашаяти снова улыбнулась и закрыла глаза.

Сквозь стены и закрытое окно в тесную коморку текли печальные песни пьяных шварзяков. Поначалу рыдали о волке, отдубасившем до полусмерти не оценившую его любви девушку. Шварзяки жалели «невезучего» парня и горевали о его неразделенных чувствах, впрочем, весьма свинского характера. Следующая песня рассказывала о куда более печальной судьбе совсем юного шварзяка, сраженного стрелой на поле брани. Два куплета он живописно падал с лошади в грязную (вонючую, залитую человеческими и конскими испражнениями, кровью и соплями, заваленную покромсанными частями всяких разных тел) землю, а три следующих его красочно и с удовольствием топтали вражеские кони. И не только кони. В третьей пелось о матери, которая ждала сына-шварзяка с войны, но через два года капитан отряда привез ей в сундуке его отрубленную, но все же весьма героическую голову. Вся культура, все песни шварзяков знали только темы войны и смерти, воспевали насилие, наслаждались болью, собственной и вражеской, поэтизировали разрушения, упивались страданиями. Шварзяки рождались в окружении этой культуры, вырастали на ней и, умирая, передавали следующим поколениям. И эти поколения являлись в мир лишь для того, чтобы сеять поля зла, смерти, разорения, чтобы нести боль и муки всем – вообще всем, без разбора. В мозгу шварзяка не было места созиданию, красоте и любви. Страдания и смерть – вот единственный для него источник наслаждения в мире.

Однажды в полдень, когда солнце страстно распекало неспешно ползущую по морю каравеллу, на горизонте показался силуэт. Поначалу никто не обратил на него внимания, и только спустя целый час, а скорее и все два, когда силуэт этот превратился в небольшой торговый корабль, уставшие от пьянок и безделья шварзяки повскакали со своих мест. Откуда-то вытащили капитанскую подзорную трубу, стали вырывать ее друг у друга из лап, потом, конечно же, разбили и в конце концов уронили в море.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.