Время смерти

Тень помнила, что тогда творилось. Почти десять лет у Корпорации, в одночасье лишившейся руководящего центра, ушло лишь на то, чтобы успевать заметать следы перед тем, как очередной промкомплекс приходилось без боя, через цепочку подставных компаний и фиктивных договоров, сдать корпорациям. Но безымянная Корпорация выдержала, обессилев, растворившись в море всё более жёсткой рукой контролирующих всё вокруг гигантских промышленных конгломератов, теперь она представляла собой лишь тончайшую сеть оперативников, агентов, аналитиков, осведомителей, просто сочувствующих. И большинство из них знало в лицо лишь двоих своих связных в реале и ещё двоих контактёров в сетях. Организация-призрак. Ни единого центра. Ни единой цели. Теперь, похоже, ей предстояло вернуться в физическую реальность. И разом обрести центр и цель. Только что это будет за цель? И кто такие эти Соратники, которых никто из ныне живущих не видел воочию? А Ромул? Не окажется ли он лишь ещё одной легендой?

– Меня пугает этот их полёт. Неужели там, за облаком Оорта14, есть что-то настолько важное, чтобы оставить Землю на разграбление этим крысам на целых тридцать лет?

– У меня встречный вопрос, что же такое срочное вдруг нашлось тут, на Земле, чтобы этот полёт срочно прервать?

Оба помолчали. Не очень понятно, что их беспокоило больше, эти вопросы или возможные на них ответы. Впрочем, ответы-то они получат. Причём, кажется, даже против собственной воли.

– Ладно, гадать мы можем долго. В любом случае, мы должны рассчитывать на то, что это они, и что они возвращаются. «Сайриус» наверняка или брошен где-то в неприметном месте, или попросту уничтожен. Сюда летит одна или несколько посудин с тех трёх станций. Наша задача сейчас – привести всех лояльных нам людей в полную готовность и разработать для них инструкции на случай различных вариантов дальнейших событий.

– Ты сейчас так многословно развернул фразу «сидеть на жопе и ждать у моря погоды», что я аж залюбовался.

Тень опять язвительно хихикнула.

– Впрочем, ладно. Я займусь оповещением и разработкой тактических инструкций ключевым исполнителям. Ты собирай информацию по своим каналам. У нас есть минимум полгода, даже если они будут непрерывно жечь тритий и не вылезать из защитных капсул.

– Не удивлюсь, если именно так они и поступят. И времени у нас в обрез.

Тень прощально колыхнулась, но слепой одним неуловимым движением вцепился ей в плечо, останавливая.

Словно нехотя, чёрная на чёрном фигура начала проявляться. Сплетения миоусилителей под шершавой экранирующей шкурой ничем не походили на обычную человеческую руку, у человека не бывает столько мышц, выворачивающих неантропоморфный сустав самым прихотливым образом. А сколько всего пряталось внутри.

Мекк.

Так презрительно звали подобных людей. В среде наёмников они ценились, но среди агентов Корпорации таких были единицы. Слишком приметно, слишком требовательно к обслуживанию. Агент, которому постоянно требовалось пребывать в тени, уже наполовину мёртв, уже наполовину бесполезен. Мы оставаться быть невидимы при ярком свете дня, в тиши высоких кабинетов, на шумных званых вечерах. Мы должны быть корпорациям своими.

Но и такие, как эта тень, были неоценимы. К тому же, равных ему просто не было. Ни у корпораций, ни у наёмников.

Слепой по собственной глупости лишился глаз. Тень лишилась практически всего, кроме глаз. Да и те давно заменили более точные приборы. Она поступила так специально.

Мекк.

Это чудовище было единственным другом слепого на всей огромной перенаселённой Земле.

Объятия получились неловкими, словно два разлучённых ещё в детстве брата наконец встретились, и теперь даже не узнают собственное живое отражение.

Слепой вздохнул и отстранился. Когда теперь они ещё встретятся. Если, конечно, вообще когда-нибудь встретятся.

– Ты знаешь, на прошлой неделе мои люди уничтожили четвёртого арт-инта15. На стадии обучения отследили и вальнули. Хард-ресет железа, а бэкапы в этой фазе бесполезны.

Теперь голос тени так же по-детски гордился собой.

– Ты всё так же верен заветам Ромула, да?

– На том стоим, дружище, на том стоим!

И исчез, будто растворился в пространстве, как призрак.

Слепой же снова повернулся лицом в густое колышущееся пространство.

Кажется, Соратники ещё не вернулись, а в воздухе уже снова повисло то забытое ощущение обречённости и тоски, которое наполняло далёкие уже годы первых его шагов в Корпорации. «Сайриус» улетел, оставив их одних, и ощущение это с годами растворилось, вымылось, выветрилось и почти совсем пропало.

Но теперь, при произнесении вслух единственного слова – Соратники – оно тут же вернулось, словно никуда и не уходило.

Так, ладно.

Остались какие-то минуты, прежде чем кончится завод у фэйк-сигнальной «куклы». Пора была возвращаться. Пять минут свободы истекли.

И слепой ушёл.

Наверх, где уже начинали, сонно потягиваясь, но уже чуя опасность, копошиться жирные откормленные корпоративные крысы. Пока они лишь следка озадачены, они ещё не решили, бежать или атаковать, и с какой стороны ждать угрозу. Но они сообразительные, эти зверьки, и особенно сообразительна их стая.

Первые сигналы опасности уже кругами расходились сквозь металлопластовые перекрытия километровых башен, они распространялись по транспортным галереям и энерговодам, они вибрировали в лифтовых шахтах и шуршали в клаудах16 бюрократической машины.

И крысы их чуяли, огрызаясь в пространство и делая боевую стойку.

Но пока не чуяли чужака. Пока. И если повезёт, они примут за чужака кого-нибудь из своих. И тут же сожрут, на время успокоясь.

Если повезёт.

3

Предупреждение

Набы17 в серых табардах, попав в интервеб, обычно надолго зависают неподалёку от одного из стартовых порталов, благо те немудряще стандартны, разве что местный супервайз не поленится в процессе разбора бесконечных набских петиций, где, мол, знаменитые ништяки интервеба, раскрасить «врата Мидгаарда» в какую-нибудь оригинальную шкурку. А поскольку нытьё набов бесконечно, как течение Хуанхэ, а поток их самих так же неиссякаем – обычно порталы остаются на радость олдфагам такими же, как встарь, серыми, пластиковыми и убогими. Под цвет набских табардов.

Да и то сказать, кого тут радовать – любой уважающий себя госу рвёт с места в один из трёх тысяч грамотно припрятанных от набского засилья переходов. Госу – человек занятой, он тут как на работе, даже хуже – на работу можно не явиться, сказавшись больным или ещё при помощи десятка-другого известных крилю отмазок, а в интервебе справкой не отделаешься, тут же начнут вслух подозревать, что в бар с падшей женщиной от жены бегал и ничуть не болел. Да и то сказать – дел навалом. Поделиться свежими сплетнями с арен (какая тима куда просела в рейтинге, баланс не торт, и как это скажется на спонсорской поддержке лиги в целом), похвастаться свежей голо-аватарой (включая интересные анатомическое подробности), запостить для «внутреннего круга» таких же госу прописи страниц на двадцать (это потом, после закономерного слива инфы, те же казуалы будут эти прописи растаскивать по углам, чавкая и повизгивая), в конце концов – потрепаться о корпоративных делах.

Вот последнее и было самым вожделенным, зачем сюда многие ходили. Особенно учитывая те препятствия, которые приходилось преодолевать многим, чтобы вообще иметь возможность сюда попасть.

Нет, если ты наб, а по жизни – даншисейто, которому папа разрешил ходить ко взрослым дядям, то выпроси разъём в свою «айри» и гуляй во все поля. Только дальше портала тебя тут особо и не ждут. Смотри на развешанные повсюду топы, но в общем любая корпоративная сеть тебе будет куда приятнее. Там набов любят, они – рынок, а тут об тебя разве что ноги сперва вытирать не будут.

Другое дело, те самые взрослые дяди по жизни – в основном тот самый серый неприметный криль, три раза в неделю ночующий в подземке где-нибудь между Хоккайдо и Сянганом, подстелив газетку, потому что регулярно опаздывает на ночное закрытие перехода. Для них интервеб – запретный плод. Если в родимой корпорации узнают, что сотрудник шляется почём зря в интервеб, понизят в полпна с волчьим билетом.

В ответ одмины из числа конченых технарей давным-давно превратили интервеб в сложную сеть виртуальных машин внутри корпоративных ку-ядерных клаудов. Идёт постоянная борьба за фильтрацию и маскировку трафика, протоколов, процессов, данных. Простейшая карточка входа на самом деле – уникальный по дизайну ку-дешифратор, на уровне железа непрерывно мутирующий, меняющий на лету сигнатуры и алгоритмы шифрования, а при аварийном отстреле из гнезда «айри» внезапно оказывающийся обычной канистрой с тоннами слэша, но никаких следов интервеба внутри уже не будет. Зато слэш – забористый, студии «Дер Шницель», любой «желтожетонник» обзавидуется свежим поступлениям. Впрочем, кому и софткор «Игрек-арта» – уже повод для нагоняя по службе.

Если бы корпоративные секьюрити как следует взялись за дело, они бы может и выяснили, что разработка и производство копеечных разъёмов разбросано по всей планете, и, по-хорошему, ведётся самими же корпорациями. Только двум набам проще договориться, кто из них наб, а кто – госу, чем двум корпорациям задружиться на уровне секьюрити. Тем более что многие аналитики тех же корпораций шляются в интервеб, как к себе домой, причём вполне официально – с представительскими и разведцелями. Какой им смысл руинить то, что тебя кормит.

Если убрать с глаз долой толпы серотабардного сброда у порталов, добиться доступов куда надо, сделать себе имя (в идеально анонимном виртпространстве, не знающем главного бича корпоративных сетей – привязки к именным «айри» на уровне железа – это ой как непросто), то тут становилось очень интересно даже с чисто практической стороны.

Со сбродом, кстати, всё просто. Любитель приватности? Оп-па!

Стэнли щёлкнул пальцами, и набы растворились в небытие вместе со своими прописями – жалкими потугами на креатив. Раз в году можно и топы почитать, но это занятие для олдфагов, искренне полагающих, что в стаде из миллиона леммингов обязательно сам собой возникнет случайный шерстистый носорог. Но на то они и олдфаги.

Ладно, займёмся делом. Для таких, как Стэнли, интервеб был идеальной площадкой для сбора и распространения информации, его «айри» была существенным образом доработана именно с целью заменить то, чего никогда не было в интервебе – гигантские «полоскалки» поисковиков.

В виртуальном мире, где ни один ку-байт не задерживается в кеше боле двух суток, если к нему не было свежих обращений, Стэнли был чем-то средним между звездочётом, архивариусом и гадалкой. Он был писарем.

Слухи о писарях то и дело принимались бродить по интервебу, скорее как о чём-то, чего не может не быть, нежели о чём-то материальном. Иногда доходило до паранойи – модеры и одмины начинали размахивать баннхаммерами и «клетками для тигров», пытаться вычислить того, кто вдруг слишком много знает, или кто слишком часто вываливается (Стэнли каждый раз принимался мерзко хихикать, представляя, как он бы выходил, записывал бегом на бумажку дрожащим стилом, потом снова входил, бежал на место и так по кругу), или просто не приглянулся модеру согласно его текущей перверсии. Модера в итоге или выпиливали к чертям на сходке, или же он в результате революции всё-таки удерживался на своём месте, обладая достаточной харизмой, окукливая в итоге коммуну до состояния трёх друзей-анонимов.

В некоторые такие закрытые навечно уголки интервеба Стэнли даже был вхож, но там было неинтересно. Настоящая еда для писаря рождалась при стечении честного народа. В толпе было столько еды, что впору было лопнуть.

Самих же писарей большинство не без оснований считало мифом, страшилкой для зажратых корпов и личей, потребляющих, развлекающихся за чужой счёт, но ничего самих не производящих. Таких ненавидели особо, и припугнуть их страшным-коварным писарем – кто же откажется от фана.

А ещё корпы печально славились тем, что часто перекупали самых вкусных госу, и те навеки пропадали за стеной корпоративных сетей. Возвращались единицы, да и то так, пофлудить на стенке, не больше. Это считалось малым злом.

Контроллеры – вот был главный бич интервеба. Большинство народу по жизни было так замудохано корпоративными буднями, что даже в царстве анонимности они продолжали держать себя на коротком поводке, не выпуская на волю собственные пожизненные попаболь и ангст. И, в итоге, не давали еды персонально ему, Стэнли.

А в еде была вся его жизнь.

В сущности, каждый пользователь интервеба был биологическим квази-писарем. Иначе не возникали бы госу.

Госу становится госу, только когда его признают таковым остальные – от наба до последнего олдфага. Они вычисляли фэйкеров и ржали над тонкими пародиями других госу, в конце концов, они с полпна узнавали почерк любого известного мастера на аренах, а там кипела добрая треть всей общественной жизни интервеба.

Вот и сегодня, отключив к багу набов, на ходу помахивая знакомым голо-аватарам (две трети – фэйкера, да и хрен бы с ними), Стэнли намылился в сторону Холма, который уже добрых полгода венчал весёленько-голубой, словно надувная игрушка, колизей, на усыпанной крупным речным песком арене которого и должна была состояться назначенная на сегодня итоговая заруба, организованная гильдой трип-голографии «Левая сиська». В зарубе обещали принять участие гости из протестного олдскул-оркестра нонконтемпорального искусства «Отаке», аккомпанировать обещались сразу двое – гоп-басист Штырь и банда каскад-балалаечников «Хаврошечка» имени Петьки-Забияки. С Петькой год назад случилось то самое – перекуплен «Джи-И», с тех пор название звучит едкой издёвкой для всех, кто помнит. Писарь Стэнли к их числу относился в первую очередь.

Но хуже перекупленных были сейлзы. Эти твари здесь, цао, работали. Не заглядывали по старой памяти помянуть былые деньки с боевыми товарищами или поспорить о том, что «уже не торт» с такими же бородатыми олдфагами, нет. Эти бичи в восемь утра по Гринвичу наряжались в серые табарды и с ловкостью опытного фармера в считанные недели забирались, что особенно поганое, на самые верхушки топов. Их вычисляли, «ловили и били», но на следующее утро в восемь утра по Гринвичу всё начиналось заново. Потому что контролировать интервеб, влиять на него, пусть так, до первого фэйла, из-под полы, мечтала каждая поганая корпорация.

Превратив почти всю планету в кастовый муравейник рабочих пчёл, они чуяли у себя под носом своё кривое отражение, царство идеальной анонимности, и удивлялись только одному – почему они ещё не прибрали его к рукам?

Стэнли скривился от ярости.

Интервеб был домом для таких, как он, стихийных анархистов, обычных бездельников, которым что бы ни делать, лишь бы не работать. Но если для всех интервеб был лишь вторым домом, для таких, как Стэнли, он был домом единственным. И потому писарь готов был зубами порвать того, кто лезет со своей поганой сейлзовой джинсой в его личные, выстраданные, вылизанные, идеально каталогизированные архивы. Потому что когда-нибудь интервеб, последнее пристанище хаоса в мире, где все ходят по струнке, будет разрушен – и не очередным изощрённым экраном, который не сможет обойти криптография разъёма, а вот такими сейлзами, для которых интервеб – это просто очередная скучная работа.

Стэнли походя заехал ногой по соломенному чучелку, изображающему сэйлза. Тут, возле Холма, их было кем-то наставлено преизрядно, хочешь, нассы на него прилюдно, хочешь – сожги, всем прохожим только в радость. Такой вот нехитрый способ отвести душу.

Между тем, надо сосредоточиться. Порталов внутрь Холма не было, а проходы были изрядно запутаны, дабы набам неповадно было соваться. Для начала, им там делать нечего, стошнит ещё с непривычки от головокружения, в конце концов, это частная вечеринка, ты сперва докажи, что ты здесь кому-то нужен.

Тэкс, пришли.

Сбоку откинулась фальшпанель, оттуда выскочила всклокоченная кукольная голова на пружинке. Раздался вопль:

– Покажи сиськи!

Стэнли молча достал из кармана и показал. Тупик вывернулся в узкую щель прохода, тут же схлопнувшись за спиной. Баянистая шутка, но по-прежнему действенная. Таких на пути будет ещё с полдюжины. Писарь по памяти шпарил вверх по Холму, накручивая спираль переходов и галерей, радуясь, как вокруг становится всё меньше народу.

Знакомых голо-аватар не встречалось, но на Холм и принято ходить во всём новеньком. Опять же дополнительное развлечение – угадай госу под свежим камуфляжем. Стэнли тоже скоренько заскочил за угол и навёл марафет. Была у него давняя заготовочка, всё никак не подворачивался случай.

Иссиня-чёрный, со звездой, с иголочки лапсердак, под низ чёрный воротничок деревенского падре на голое тело, яркая вязаная ермолка и физиономия подстать костюму – деревенского алкаша со среднерусской возвышенности. На ногах, разумеется, лапти. Разомнёмся!

Стэнли сделал пару пробных прыжков на месте, всё лежало идеально, даже пейсы не болтались на ветру, а бодро пружинили.

Вот и йаволь, майне херрен.

Настроение заметно улучшилось. Стэнли рванул к ближайшей стенке и с разбегу маханул там небольшую татушку-зарисовку: четырёхрукий индус, складывающий вокруг себя из кирпичей своеобразный колодец. И надпись – «код за еду». Глубокомысленность фрески пусть обдумывают набы на площади. А мы бежим, ибо скоро начнут.

Вход в надувной колизей, в отличие от лабиринта в основании Холма, был демократично распахнут в пространство – кто на новенького! Ты поди сюда доберись. С полсотни тысяч жаждущих сейчас бродили где-то там, в самом низу, сражаясь с очередной издевательской загадкой. Ну и чего они ломятся, заруба планируется для своих, никому она на самом деле не нужна, никакое это, цао, не элитарное искусство, просто междусобойчик. К тому же, релиз уже завтра успешно разойдётся и по интервебу, и по корпоративным сетям, смотри – не хочу.

Да и то сказать, Стэнли покосился на потихоньку сползающихся зрителей, среднестатистический наб вряд ли почувствовал бы себя уютно среди эдаких страхолюдин прямиком из революционного аоя с шашками наголо.

Впрочем, сегодня явно в моде более спокойные перверсии вроде старого доброго эччи.

Неподалёку две ретро-кавайные школьницы с ногами иному по пояс и голубыми как у собаки Баскервилей глазами шептались о чём-то своём, временами начиная пискляво подхихикивать. Интересно, у них даже гольфы приспущены одинаково – на левой ноге пониже, на правой повыше. И только волосы разные – у одной тёмно-рыжие, у другой серо-голубые.

Давно замечено – обычно одеваться в ёшисейто хватает ума лишь у самих ёшисейто (которым в надувном колизее банально не место, тут взрослые дяденьки ругаются русматом и временами начинают банально кидаться почти натуральными на вид экскрементами), да ещё у конченых педобиров, которых если по жизни поймают – для начала химически кастрируют без суда и следствия, а уж потом отдадут на суд муниципалам. А в интервебе ты, при желании, никто, делай, что душа пожелает. Вот посмотрите, эти две тян к концу мероприятия примутся прилюдно вытворять такое, на что у некоторых и в старости не хватит пространственного воображения. Хотя, школьницы сейчас ещё те бывают, особенно в интервебе. На то и банхаммер, чтобы держать градус неадеквата под контролем. Сегодня здесь за модера, Стэнли завертел пейсами, да, сам гильдмастер «Левой сиськи» и пэр разновсяческий дон Кинтаро. Уважаемый человек на Холме, не чета прочим. Разгул подпустит, но и перебора не дозволит. Наш шестирукий порнокопыт, гроза берегов, великий медиашататель.

Между тем вакханалий потихоньку начинался.

В тёмном углу колизея вовсю дудел в свою дуду обещанный гоп-басист, кого поближе уже даже качало, скоро подтянутся основные силы, Стэнли же покуда для затравки пустил в небо «дрозда». Птичка покачалась немного, а потом ярко вспыхнула, разбрасывая вокруг весёленькие искры. Тут же взмыли вверх ещё три её товарки – запуски летающих фейерверков были хитом сезона, и народ с удовольствием присоединился. Штырь уловил энергетику момента и двинул в нашу сторону, задавая ритм воздушным сполохам.

Две кавайные тян принялись что-то скандировать, хлопая в ладоши и срываясь на визг, стоящий тут же недалеко толстяк с бородой что-то гулко заухал, в общем, понеслась.

Когда на арену выступили основные участники, мы у себя в углу уже были такие хорошие, что пришлось дону Кинтаро увещевать нас покачиванием банхаммера. Ничего, продолжим после, да?

Трип-голография – искусство для избранных, но в очень особом смысле. Баловаться ею может любой серотабардный наб – мальца технических навыков и последний флудераст задаст жару парой движений «кистью», так что несведущая толпа взвоет. Тут почти нечему учиться, всё за тебя делает само виртпространство интервеба, ты просто создаёшь внутри него шумовой источник, который двигло пытается интерпретировать, создавая сложнейшие движущиеся структуры, перетекающие одна в другу, яркие, разноцветные, безумно красивые.

Одна проблема – они бессмысленные. Настоящий мастер трип-голографии погружается в нечто, подобное гипнотическому трансу, и там, в трансе, почти теряя контроль над «айри», оператор начинает издали, с какой-нибудь глупой абстракции, эдакой гигантской фрактальной снежинки, переливающейся под лучами трёх разноцветных солнц, но постепенно, усложняя, домысливая, наполняя голограмму поведенческими алгоритмами, можно добиться, чтобы вместо красивой абстракции появилось нечто простое и почти материальное. Идеалом, вершиной мастерства являлся бы, например, колченогий деревянный табурет, каких в любом клипарте завались.

И вот этой вершиной мастерства овладевали единицы. Да и оценить могли тоже немногие вовлечённые в то же искусство. Ну, а остальные тупо поржут над казуальными показательными выступлениями. Кому и давешние запуски «дроздов» покажутся разгаром действа.

Стэнли приготовился. Запись требовала от писаря максимальной концентрации, повторять ради более удачного ракурса никто не будет. Для такого дела обзор распахивался на максимум, изгибая картинку «рыбьим глазом». Ну, поехали.

Первым, так сказать на разогреве, выступал сам дон Кинтаро. Как и большинство гильдмастеров, он отнюдь не был гением, в данном случае – виртуальной живописи, его главные таланты лежали скорее в социальной плоскости, но кое-что умел и он. Два-три лихих, но несколько судорожных выверта, и проекция, потеряв былой блеск неживого, стала похожа на огромного шершавого кожистого слона, вяло помахивающего ушами. Слон даже потел под мышками. Неплохо, неплохо.

Раскланявшись, дон Кинтаро под аплодисменты прошествовал к своему трону и оттуда помахал своим щербатым натруженным банхаммером.

Теперь настало время настоящих мастеров. В центр песчаной арены уже пробирался Алехандро де Вега, краснокожий верзила с традиционным бычьим кольцом в носу. Дёшево понтоваться сменой скина на голо-аватаре ему было недосуг.

Начал он как всегда издалека – над ареной вспухло радужное облачко, быстро начавшее терять краски и наливаться чёрным. Ударила молния, запахло озоном.

Что-то не так. Стэнли осознал это каким-то десятым чувством, на уровне лёгкого покалывания в кончиках пальцев.

Другой бы и не заметил ничего особенного. Но Стэнли уже принялся вертеть вокруг башкой в поисках источника беспокойства. Все остальные ещё пялились на подзатянувшего со вступлением де Вегу, никак не нащупающего нужный ритм, но кое-что уже происходило помимо него. И не над ареной, а повсюду вокруг.

Первый рывок виртпространства, несмотря ни на что, застал Стэнли врасплох. Всё вокруг разом стало каким-то серым, угловатым и скучным, поплыли текстуры, полезли отовсюду плохо замкнутые углы мембран. И сразу же навалилось.

Стэнли почти физически ощутил, как начал переполняться своп его «айри». Подключилось четвёртое, резервное ку-ядро, которого и в помине не было на большинстве подобных устройств. Но всё равно фэпээс продолжал стремительно падать, разваливая картинку на куски не успевающего рендериться мира.

Последний раз писарь наблюдал нечто подобное почти десять лет назад, во время Большого Вайпа, когда была осуществлена почти успешная совместная попытка «желотожетонников» «Джи-И» и «Эрикссона» локализовать интервеб хотя бы в пределах собственных датацентов. С тех пор ни разу… цао, почему так грузятся ку-ядра?

Писарь, которому скоро придётся прекратить писать. Это было немыслимо. Ещё секунд двадцать в таком режиме и его проверенная в боях «айри» окончательно уйдёт в бесконечный своп.

Но тут всё замерло окончательно, разгрузив ку-ядра и освободив физпамять. Рендеринг вернулся в норму, но показывать ему было нечего. Ни движения. Только одно изменилось в мире – над ареной возникла новая голограмма. Почти статичная, она изображала схему сол-систем. Яркое пятно Солнца, едва заметный в его свете Плутон, грязно-белый шарик Венеры, жёлто-бело-голубая Земля с Луной, красный Марс, облачко концентрических орбит системы песочно-полосатого Юпитера, острый диск колец Сатурна, ну и дальше, за орбиту Нептуна до самого пояса Койпера. Модель была не в масштабе, потому планеты и крупные спутники, прорисованные очень подробно, можно было рассмотреть в деталях.