Время смерти

Она оглядела меня с головы до ног, так что я внезапно и остро почувствовал себя раздетым.

– Что-нибудь ещё, мэм?

Она обернулась к одному из саркофагов и замерла в выжидательной позе, явно в этот момент молчаливо общаясь с кем-то, находящимся внутри.

– Медблок станции полностью функционален?

– Да, там часть боксов…

Только завершив фразу, я обратил внимание, что обращалась она вовсе не ко мне. Здоровый мужик, что колдовал у терминала, не оборачиваясь, коротко кивнул.

– Мэм, разрешите обратиться?

Она повернулась ко мне так нехотя, что я невольно снова занервничал.

– Мэм, там внизу… они пока не знают, что вы здесь, но это ненадолго… как вы собираетесь попасть в медблок?

Она даже не мигнула, шевелился только рот:

– Анна. Вас ведь в детстве звали Анна? Но ведь это женское имя?

Откуда…

– Да… Да, сподобилась мама на имечко. Очень, видимо, хотела доченьку. По евроайди я с 16 лет Ильмари.

– Пусть так. Сколько у вас прижизненная доза, Ильмари?

– 110 миллизивертов. Правда, из них 102 за последний год.

– Хронические заболевания? Генетически обусловленные болезни? Психические отклонения, о которых мне следует знать?

Я чуть не поперхнулся.

– Н-нет, насколько мне известно, нет.

– Прекрасно, садитесь.

И я сел. Как кукла, как безвольная марионетка, у которой разом обрезали все нити. Мешком свалился к её ногам, без сил привалившись к холодной стене.

Краем сознания я понимал, что происходит что-то не то, но сил сопротивляться у меня не было.

Было слышно, как загалдел интерком, смутно знакомые голоса что-то тараторили на пунтухуа, мелькало и моё имя, которое они привычно коверкали на свой манер. Меня это даже не задевало.

Женщина отошла к лежащим поодаль саркофагам, начала колдовать над одним из них. Я отрешённо продолжал за ней наблюдать.

Надо же. Анна. Сам почти забыл. А они нет.

Между тем шум голосов в интеркоме всё нарастал, там что-то происходило, но я никак не мог сосредоточиться, чтобы понять, что именно.

Из скрытых в стенах динамиков послышалось слабое шипение, а до этого до нас донёсся далёкий металлический лязг смыкающихся гермопереборок.

У меня в памяти замелькали колонки иероглифов. Согласно инструкции 125.6.1 в случае срабатывания датчиков систем пожаротушения всему персоналу предписывается в течение тридцати секунд надеть дыхательные маски высокого давления, гнёзда для них автоматически деблокируются на десятой секунде после срабатывания датчиков. На двадцатой секунде гермосекция, в которой произошло срабатывание, отделяется от остальных. Спустя тридцать пять секунд из всей гермосекции стравливается воздух и нагнетается аргон давлением 50 килопаскалей. Спустя минуту давление в гермосекции автоматически восстанавливается за счёт вытеснения аргона азотом. В случае, если датчики не срабатывают повторно, в гермосекцию подаётся кислород. Маска высокого давления рассчитана на автономное поддержание жизнеобеспечения в течение получаса или более длительного времени при подключении к внешней системе регенерации воздуха. После отключения глобального транспаранта «пожар!» персонал должен приступить к устранению нанесённого базе ущерба согласно инструкции125.6.80.

Крики стихли. Кажется, дыхательные маски всё-таки не деблокировались, как было положено по инструкции.

Тем временем женщина закончила колдовать над саркофагом, его крышка стала неспешно подниматься, изнутри лился мягкий приглушённый свет.

Сначала появилась рука. Истончённая, покрытая сеткой вен и следами от всё тех же старых радиационных ожогов. Узкая ладонь вцепилась в край саркофага, пальцы побелели от напряжения, показалось плечо, обтянутое эластичной тканью, потом поднялась и голова. Такая же болезненно лысая, и только глаза… у этого человека они не были, как у остальных, выцветшими. Они горели в тот момент, будто свежий шлак из горячей зоны допотопного плутониевого реактора. Горели огнём лютой ненависти.

– Здравствуй, Ильмари. Зови меня Улисс.

Это последнее, что я услышал, когда на меня навалилась темнота.

2

Крысы

Проводя всю жизнь в недрах гигантских агломераций вроде Гуанчжоу ты в первую очередь ценишь вовсе не личное пространство. Слишком сложно его обрести – в условиях тотальной скученности жилых областей даже генералитет корпораций мог себе позволить вид на горизонт только там, на частных виллах в Гималаях, Апалачах, плато Мату-Гросу и прочих малодоступных местах, куда не выберешься на личном винтолёте10 после затяжных переговоров. Потому максимум, на что тут можно было рассчитывать – пентхаус жилой или офисной башни, да и то, располагались они зачастую прямо над общими ярусами, и дыхание тысяч людей себе в затылок здесь ощущали все. Потому ценили тут вещь более простую и тоже лишь кажущуюся легко выполнимой – тишину.

Находясь внутри металлопластовой коробки высотой почти в километр, постоянно слышишь сотни далёких ударов, шуршаний, твой слух непрерывно ощущает скрежет, шарканья, постукивания, эхо голосов, звуковых сигналов. Работают лифты, шумит вентиляция, хлопают двери, свистят сервоприводы, на крышу садятся один за другим винтолёты, за армированными окнами завывает ветер. К этому привыкаешь. Или начинаешь тихо сходить с ума.

Потому конструкторами башен огромные усилия тратились на то, чтобы погасить лишний звуковой фон, заключая особо выделенные помещения в кокон звуконепроницаемых коробов. Без этой роскоши сама башня могла стоить заказчику процентов на двадцать дешевле, но для больших боссов это была цена, которую они могли себе позволить. Именно это, а не соображения секретности, было основной причиной собирать совещания с участием директората в особо выделенных помещениях.

Вот и сейчас в тридцатиметровом по большой оси овальном зале, где собралось полтора десятка человек, царила идеальная, способная на кого угодно нагнать страху тишина. И многие из присутствующих уже были готовы поддаться панике, впрочем, причиной тому было вовсе не это повисшее в воздухе молчание, а человек во главе стола.

Небольшой, лысоватый, широколицый, со слишком большим для ханьца носом, в целом он ничем особым не выделился бы из толпы уроженцев провинции Хэнань, однако в его посадке головы, в этих набрякших веках, и даже в этом животе, нахально топорщившемся под красным шэнъи, было заключено что-то настолько веское, что в те моменты, когда этот человек хмурился, все вокруг трепетали. Когда же он начинал говорить, безмолвие, кажется, наступало само собой без изощрённых технических ухищрений.

Впрочем, пока что говорил другой – повыше и на вид постарше, он почтительно приподнялся с кресла, но, обращаясь к собранию, говорил ровным скучающим тоном уверенного в себе человека. Пусть среди присутствующих были люди выше его рангом, он явно знал себе цену.

– Когда на вторые сутки после нормализации магнитосферы Юпитера добывающая станция «Шугуан» так и не вышла на связь с Ганимедом, на орбиту вокруг Европы был запущен активный разведывательный зонд.

Его пунтухуа был практически идеален, но напевные нотки миньского11 диалекта его выдавали, подспудно вызывая раздражение у большинства местоблюстителей верхушки «Янгуан Цзитуань». Особенно эти тягучие звуки становились заметны, когда он был на чём-то слишком сосредоточен. Как сейчас.

– Данные с зонда сразу же были отправлены в метрополию, после обработки изображения развёрнутый к тому моменту штаб по расследованию инцидента дал команду двум оставшимся нашим станциям на Европе произвести дополнительное ударное зондирование ледяной коры, после чего пассивные гляциологические датчики позволили установить окончательную картину произошедшего.

В центе зала сгустилась и, обретя чёткость, начала плавно прецессировать голограмма. Некоторые из присутствующих не выдержали и принялись шушукаться. Однако вновь заговоривший докладчик восстановил тишину.

– Наши инженеры в настоящий момент строят модели, но уже сейчас ясно одно, вряд ли потерю базы можно списать на техногенные либо естественные причины внешней природы. В настоящий момент наиболее вероятным объяснением случившегося считается диверсия.

Тут пошевелился председательствующий.

– И кто же это мог быть?

Высокий с достоинством пожал плечами, мол, пока рано высказывать предположения, работаем.

– Директор Ван Ланьцзюй, я вижу, вы успешно проводите расследование, и я не собираюсь вас торопить сверх меры, но, директор, какие будут рекомендации по… – сидящий во главе стола пожевал губами, подбирая слова, – недопущению повторения этого инцидента?

Высокий сделал жест пальцами, меняя голограмму на какую-то разветвлённую схему со стрелочками и подпунктами.

– Как видно из подготовленной моими аналитиками презентации, директор Цуй, наиболее простой вариант – свернуть все каботажные рейсы внутри системы Юпитера до прибытия транспорта с отрядом тяжёлой пехоты, специально подготовленной для действий в условиях открытого космоса – невозможен прежде всего по причинам чисто экономического свойства. Поставки лития для нас сейчас критичны как никогда, ради этого мы были вынуждены в своё время свернуть программу орбитальной выработки трипротона в самой метрополии. Даже двухмесячная задержка сейчас, когда мы, слишком оперативно воспользовавшись скачком цен на общем рынке, неудачно сбыли большую часть реакторного лития из наших стратегических запасов, может привести к коллапсу наших основных производств, прежде всего – по линии внутреннего спроса. Со всеми вытекающими последствиями для бизнес-процессов.

Высокий нервно дёрнул щекой, поясняя свою озабоченность.

– Поэтому основная рекомендация сейчас – свести внутрисистемный трафик к минимуму, прекратить своё участие в программе вылова бесхозных рудовозов, сосредоточиться на погрузке и заправке ожидающих перегона транспортов, а также сменить все коды доступа к системам безопасности оставшихся баз и станций. Плюс удвоить бдительность при контактах с чужими челноками, а лучше просто объявить мораторий на стыковку с посторонними кораблями, включая принадлежащие нам дейтериевые заправочные станции, объяснив подобное решение, скажем, карантином. Топливо нам пока и самим пригодится, пару месяцев можно поработать и над повышением запасов в хранилищах. Даже если наша… проблема станет известна конкурентами, повод для эмбарго у нас вполне законный.

– То есть вы предлагаете не разыгрывать карту жертвы, а придержать информацию об инциденте?

Впервые с самого начала собрания подала голос сидящая слева от председательствующего фигура. Этот человек выделялся из кружка уединившихся в овальном кабинете тем, что он даже тут оставался в очках-проекторах. Вообще-то в эту часть башни не пускали с подобными приборами, даже собственный «айри» все сдали по требованию «желтожетонников» референтам тремя этажами ниже, но этому человеку такое позволили по одной простой причине – это были вовсе не проекторы, а стилизованная под них система искусственного зрения. Человек был слеп, хотя кроме председательствующего и высокого тут ещё максимум трое знали, при каких обстоятельствах этот вхожий в высшие круги корпорации человек мог потерять зрение.

Знали и помалкивали. Остальные же хоть и косились на слепца, но виду не подавали. «Личные тайны» в «Янгуан Цзитуань» были пустым звуком, а вот тайны самой «Янгуан Цзитуань» были для случайного человека штукой смертельно опасной в самом непосредственном смысле этого слова.

– Советник, что вы этим хотите сказать?

– Я провёл собственное небольшое расследование, и буквально за полчаса до начала нашего совещания мне в частном порядке сообщили, что заправочные терминалы «Три-Трейда» и «Джи-И» на Ганимеде прекратили принимать на заправку каботажные суда. Я попросил нашего глубокоуважаемого коллегу заранее поделиться с моими экспертами данными свежей фотосъёмки восточно-экваториального сектора поверхности Европы и мои люди без труда обнаружили там два аналогичных пятна.

Движение пальцами, и знакомых голограмм стало три.

– Ни одна из двух корпораций не заявила о случившемся. Надо ли нам поступить так же? Если перед нами диверсия, то диверсия в высшей степени тщательно спланированная и умело проведённая, так что я хочу вернуться к основополагающему вопросу, ответ на который наш безмерно уважаемый коллега так легкомысленно оставил на потом.

Высокий сообразил, что до сих пор стоит, выслушивая простого советника, словно провинившийся школяр перед классом, и поспешно рухнул в кресло.

– И самое главное. Нам неясна и цель этой диверсии, а раз неясно это, мы не знаем, достигнута ли она уже, или будет ещё продолжение. Тем более – о том, что происходит на Европе, теперь наверняка знают «Три-Трейд» и «Джи-И». Но доподлинно об этом знает только тот, кто это всё организовал.

Слепой приподнялся и «смотрел» теперь, чуть склонив голову на бок, только на председательствующего, от чего даже он почувствовал себя на миг неуютно.

– Предлагаю скорейшим образом вытащить из сетей всю информацию о независимых каботажных рейсах в систему Юпитера за последний год, мониторить любые упоминания о происшествии на станции «Шугуан» в открытых источниках с целью вычисления возможной утечки, вероятно, она приведёт нас не к нашим товарищам по несчастью, а к кому-то ещё. Наконец, я предлагаю поддержать прочие меры, предложенные директором Ваном.

Слепой коротко поклонился высокому. Тот поспешно ответил, чуть привстав.

Председательствующий долго осматривал обоих, но в итоге лишь молча откинулся в кресле, вяло мотнув ладонью. Собрание было распущено.

Младшие директора из числа «земельных» не успели вскочить со своих кресел, как тут же на бегу зашептали на своём юэ12. Однако стоило оставшемуся сидеть председательствующему зыркнуть в их сторону, их и след простыл. Коротышка поёрзал в своём красном шэнъи, будто даже собственная одежда в нём сейчас вызывала раздражение. В зале остались слепой и высокий, но последний всё тем же магическим мановением руки был отправлен восвояси. Всё, что нужно, ему передадут через референтов и прочих «белых» клерков.

В помещении снова наступила гробовая тишина. Слепой молча глядел в окно своей стрекозиной пластиной, огибающей лицо наподобие повязки на незрячих глазах. За окном колыхалось привычное марево, влажность в недрах Гуанчжоу даже летом редко понижается ниже восьмидесяти процентов, что уж говорить про зиму. Зачем вообще придумали эти окна, от них одни неудобства. Слепой поджал губы и отвернулся к стене, где слабо шевелились четыре иероглифа – корпоративная символика в декоре подобных помещений приветствовалась особо.

– Ты когда-нибудь сможешь меня простить, советник?

Слепой даже не повернулся на голос. Они уже много раз проговаривали этот ритуальный диалог.

– Зачем прощать то, с чем можно просто смириться, директор Цуй. Сделанного уже всё равно не исправишь.

– Но каждый раз, когда я тебя вижу в этих стенах, я вспоминаю, и не могу избавиться от мысли, что совершил тогда самую большую ошибку в своей жизни.

Ошибка. Занятно.

На человека по имени Ма Шэньбин, который тогда ещё не был слепым, пало подозрение в сотрудничестве с неуловимой Корпорацией, главной страшилкой «безопасников», разветвлённой анонимной сетью мелких компаний, в пору расцвета пронизавшей своими агентами влияния всю планетарную структуру корпоративного общества. За ней тогда, в середине десятых годов XXII века, начали охотиться буквально все, никто не имел иммунитета против допросов и преследований. Добрались и до Ма Шэньбина, тогда ещё никакого не советника, а просто клерка средней руки, делающего успешную карьеру в корпоративных кругах «земельного» уровня.

Допрос вели пятеро, сменяясь по очереди на моцион и передышку. Ему передышки не давали. Однако он не желал говорить, даже в точности зная, что именно они от него хотят услышать. Именно тогда один из пятерых, на миг выйдя из себя, перестарался и выбил подследственному левый глаз. Правый остался в орбите, но отёк зрительного нерва кончился вот этим – стрекозиными «проекторами». Обвинение тогда с него запоздало сняли, найдя более сговорчивого кандидата на роль крайнего, а пятерых дознавателей шесть лет спустя он лично удавил одного за другим на глазах друг у друга. А последний удавил себя сам – самозатягивающейся полимерной струной, обмотанной вокруг мошонки и шеи так, чтобы в самом конце хоть как-то дышать можно было, лишь почти упершись самому себе подбородком в живот. Такое милое соревнование, что произойдёт раньше – треснут позвонки, оторвутся яйца или наступит долгожданная асфиксия. Боль при этом подопытный испытывал ровно такую, чтобы ни в коем случае не потерять сознание до самого конца.

Приказ о взятии Ма Шэньбина под особый надзор, а потом и о его допросе с пристрастием отдавал этот самый коротышка со слишком большим носом, Цуй Хунхай. Он же потом снял со слепого все обвинения. И оставил у себя личным помощником, а потом и возвёл в статус советника корпорации «Янгуан Цзитуань». О чём ни разу не пожалел за прошедшие с тех пор более двух десятков лет. Но оба так и не забыли. Да и как забудешь, что слепой – слепой.

– Оставим это. Вы хотели у меня что-то спросить?

Директор Цуй снова заёрзал.

– Я не хотел говорить тебе при всех, именно помня, что между нами когда-то произошло.

Произошло. Какое хорошее слово.

– Но я вижу в этом всём руку Корпорации. И твой рассказ о ещё двух диверсиях мои догадки только укрепил.

Слепой даже бровью не повёл, продолжая исследовать стену.

– На Земле и в космосе застыло перемирие. Много лет не было ни значительных конфликтов, ни даже заметных торговых эмбарго между корпорациями. Наёмники и кучка прикормленной тем или иным гигантом шушеры не в счёт, они давно уже лежат у наших ног и ждут подачки. Где в этом застойном болоте спрятаться Корпорации. Мы до сих пор, – слепой показал на свои глаза, – толком не знаем, существовала ли она в действительности. Пара полузасыпанных котлованов и заброшенных лабораторий у нас под носом – всё, что мы имеем. Таких котлованов северные варвары нарыли тысячи, от них вообще одни котлованы да старые нефтяные вышки и остались, когда туда пришёл народ хань. Знаете, директор, поговорите на эту тему лучше с Ван Ланьцзюем.

– Директор Ван, – коротышка словно выплюнул это имя, – он расходует много кредитов и требует всё больше ку-ядер для своих лабораторий. А в результате он мне сообщает ровно то, что я сам бы смог догадаться без всех его университетских дармоедов. Ты мне скажи, если Корпорация всё-таки существовала, то по какой причине она так надолго залегла на дно?

– И главное, что её могло заставить сейчас снова начать действовать? Вы же это хотите меня спросить?

– Да.

Слепой твёрдым шагом подошёл к коротышке и склонился над ним, словно пристально всматриваясь.

– Пусть мне доставляют все данные о происшествиях. Любые. Только не надо мне этих ваших сыскных отбросов из допросных камер. Только факты. Где, когда, участники, пострадавшие, результаты первичного осмотра на месте. А директор Ван пусть занимается восстановлением нормального функционирования нашего промкомплекса в системе Юпитера. Это ему как раз по плечу.

Слепой снова распрямился и отошёл на пару почтительных шагов.

– Лучше не скажешь. Так и поступим.

С этими словами директор Цуй удалился.

Слепой некоторое время вновь не отрывался от мороси за окном, потом тоже вышел.

По дороге в апартаменты ему пришлось пройти через три кордона «красножетонников», однако его статуса было достаточно, чтобы всё ограничивалось дистанционным просвечиванием там, где референтов обычно банально обыскивали. Перед ним дежурящие за бронестеклом почтительно склонялись, двери распахивались сами собой. Десять секунд ожидания лифта, одного из трёх выделенных для нужд директората, и он почти дома.

Подсветка в комнатах по-прежнему была выставлена на полный минимум, так что контур присевшей в кресло фигуры был едва различим. Слепой о чём-то размышлял, время от времени отправляя какие-то запросы через свою «айри». Так он провёл два с половиной часа, а потом отправился спать. Слуг для этого он по заведённой привычке звать не стал.

Во всяком случае, именно об этом свидетельствовали многочисленные охранные системы здания, заодно неплохо справлявшиеся с функциями интеллектуальных ку-тронных шпионов.

А в это же время на внешнем балконе тридцатого яруса соседней башни, принадлежащей «Тойоте», появилась другая тёмная фигура. Тот же рост, вес, и даже фасетчатые очки-проекторы на носу – только одежда другая, больше подходящая для аскетических прогулок по сырому ночному Гуанчжоу. И да, эта фигура уже вовсе не так легко становилась объектом внимания охранных систем.

Снизу доносился привычный гвалт улицы. Кажется, в этом смысле здесь ничего не изменилось с девятнадцатого века, такая же бессмысленная толчея на открытом пространстве между тысячеметровыми громадами башен. Эта жизнь на уровне земли, продолжавшаяся до сих пор, несмотря на весь колоссальный трёхмерный лабиринт, выросший за последние сто лет в небе, была особенностью именно этой агломерации. Даже в Сан-Паулу, наиболее архаичном из мировых мегаполисов, «граунд зироу», не считая разве что побережья, давно уже был прибежищем автоматики, транспорта и стареющих коммуникаций, но не людей. Гуанчжоу предпочитал расти вниз так же быстро, как и вверх, потому до сих пор вне башен кипела жизнь.

Здесь можно было свободно встречаться, не вызывая ничьего пристального внимания. В общем хаосе миллиардов электромагнитных импульсов, пронизывающих мутное варево бурлящих воздушных потоков, в хоре миллионов голосов, в хаосе неупорядоченного движения, царящего вокруг, немудрено было затеряться. Иногда такая вот эмуляция свободы помогала привести себя в норму, ты словно переставал быть самим собой, а становился кем-то посторонним, кем-то безликим, беспамятным, ни обязательств, ни планов.

Жаль, что надолго этого чувства не хватает.

– Проветриваешься?

Слепой даже не утостоил говорившего оборота головы. Тот всегда появлялся из темноты, неощутимый, невидимый, неслышимый, уже по-настоящему безликий.

– Тебя жду.

Слепой продолжал смотреть на море смутно помигивающих в воздушном киселе огней. И только тень радом с ним слегка сгустилась, обрела чуть большую плотность.

– Я тебе завидую, иметь такую удобную легенду – редкое везение. Как думаешь, эта мразь Хунхай догадывается, что ты уже давно… видишь?

– Если бы догадывался, какая бы это была легенда. Тот же Сяо-Ван13 первый бы меня размазал по стенке, интель поганый. Ты сумел-таки туда проникнуть?

Тень захихикала. Он всегда был таким. Уже лет двадцать, сколько они друг друга знали. Человеку под полтинник, а он всё такой же ребёнок. Впрочем, не будем заблуждаться, слепой знал о тени не больше, чем тень знала о слепом. То есть почти ничего. Они помнили друг о друге лишь главное – что они оба всю сознательную жизнь были агентами Корпорации, и что они могли доверять друг другу. Всё остальное было вторично.

– Зачем ты это делаешь, я тебе всё бы и сам рассказал.

– Думаешь, зачем этот болван рискует собственной шеей, пробираясь в самое логово? Тебе не понять мышление оперативника. Всегда приятнее взять врага собственными руками за глотку, а не жать из безопасного укрытия на большую красную кнопку. Впрочем, что я тебе рассказываю.

– И всё равно я не понимаю.

Тень колыхнулась, голос её стал суше.

– Ладно, оставим. Значит, они по-прежнему подозревают. Годы нашего ожидания ничего не изменили. Ну, что ж, тем проще пустить накопленную информацию в ход. Чёрт, даже не верится!

Снова неудержимый восторг. Надолго же тебя хватает.

– Ты думаешь, Соратники вернулись?

– Кто это может ещё быть? Прилетевшие с Земли наёмники? Три одновременных диверсии на трёх станциях, принадлежащих трём разным корпорациям? Ты сам веришь в это?

– Если бы я планировал незаметное возвращение на Землю, то даже я бы сделал его по-настоящему незаметным. Соратники, допустившие ошибку – это невозможно. Сейчас поднимется такая крысиная возня, что только держись, будут потрошить каждую посудину, прибывающую из системы Юпитера или туда отправляющуюся. Каждого человека допросят. Искать будут все, не только пострадавшее трио. Особенно будут рыть землю те, кто вроде бы ни при чём. Если догадался Хунхай, допрут и остальные.

– Но поскольку акция была такой наглой и лобовой, наоборот, зачем приплетать сюда Корпорацию, для них – всё-таки скорее мифическую, чем реальную. Уж мы за эти тридцать лет постарались. Две несложных подставы, и нужные наёмники отыщутся, даже «ой» сказать не успеют. Мы же с тобой это и провернём.

Как быстро он любит решать за них двоих, вздохнул про себя слепой. Впрочем, последнее слово в таких решениях всегда оставалось не за безликой тенью.

– Провернём. Дело не в этом. Если это действительно Ромул, то он явно спешит. Что-то их подгоняет. Тридцать лет Соратников не было, тридцать лет – большой срок. Но сейчас это время на исходе. Мы же – даже не знаем, куда и с какой целью они совершали этот полёт, почему так торопились построить «Сайриус» и улететь. Оставив нас наедине с корпорациями, чёрт побери, они улетели тогда все! Ни один Соратник не остался даже для поддержания связанности сетей наших агентов!