500 лет назад – 2, или Некогда скучать

–Что? – переспросил отошедший от ступора Гридя, сейчас жадно ловивший каждое слово.

–Если бы только не была бы она из тех людей, что у князя Московского на всех основных путях и дорогах должны быть. Хоть вот на таких же постоялых дворах. Но тут нам вроде повезло…

–Так что же, Данило нас специально сюда того… завез? – первым сообразил что-то Федор, который, собственно, того Данилу и нанимал.

–Нет, ну почему? Ты же сам видел, плыли ходко, времени нигде не теряли, путь самый короткий из доступных. А то, что любую важную новость он должен был сюда принести, это уж так совпало. К нему какие вопросы.

–Это, значит, у них целая… целая… – Семен шевелил руками, пытаясь как-то описать то, с чем они случайно столкнулись.

–Сеть. Проще всего назвать их сетью. В разных местах – узелки-люди, между ними – ниточки-дороги. Ну, а что они могут, мы узнаем в Пскове. Нам, считай, помощь обещали.

–Я все равно не понимаю! – продолжал кипеть (шепотом) всеми игнорируемый Ефим – это что же, такая.. сеть?! А еще, ты сказал, у князя Московского такая же?!! А у других князей? А еще? И все это на Руси… откуда?!

–А еще у церкви – спокойно ответил ему Седов – у крупного купца любого. У товариществ купеческих – обязательно. У государств соседних. Привыкай, Ефим. А у кого такого нет – тот или долго не живет, или по делам других всю жизнь бегает, сам не видя того.

–Это что же, и нам надо будет… так? Ну, если получится все?…

–Я бы – подключился к разговору князь – вместо сотни тяжелой конницы, которой у нас нет, а может, и не будет, лучше бы на такую Матрену согласился.

–Это вряд ли – сказал Николай Федорович – товар штучный… что там какая-то тяжелая конница (все ухмыльнулись)… хотя способ довольно прост, как таких делать.

–Как же? – заинтересовался князь.

–Да вы слышали. Отец любил дочку, нашел время обучить ее, чему сам знал, да не гнал, когда в его дела лезла.

–Какой же отец дочку не любит? – вступил Семен – И что, каждая так будет?

–Каждая – нет, конечно. А вот одна из сотни, допустим, будет. Из каждой сотни. Вот и посчитай, сколько таких по деревням бегает да коровам хвосты крутит, а могли бы…

–Опять ты про учебу – буркнул Гридя – рожать-то кто будет…

–У Матрены, вроде, четверо или пятеро, Данила сказал? Нашла, видишь, время. А вообще, оно быстро становится понятно, кто на что способен. Кого есть смысл дальше учить, а кому и основ достаточно. Но мы не о том, бояре. Нету у нас пока, ни кого учить, ни где. А вот с Данилой завтра обязательно надо переговорить, чтобы больше так не попасть.

–Это да – сказал князь – сегодня, считай, повезло. Давайте-ка, бояре, укладываться, завтра с рассветом поднимемся, да, может, задержаться еще придется. И, сдается мне – добавил он, с усмешкой глядя на Семена с Гридей – что лодью сегодня ночью можете не проверять. Караул будет, что надо.

Хмурый Гридя, однако, все же сходил, договорился с мужиками насчет ночной проверки пристани. Присланная Матреной молодежь шустро застелила постели, и все улеглись.

Тем временем в срубе, отведенном речникам (не сарай, конечно, но попроще, сильно попроще, хотя тоже чисто и опрятно все), тоже проходил разговор. Точнее, не в самой спальной комнате, в которой поужинавшая команда уже улеглась спать (первый день гребли против течения, из многих впереди, так что все отрубились моментально), а в небольшом закутке, выделенном для, так сказать, командного состава.

–Похоже, мы снова во что-то вляпались, Дан – совершенно без хрипов в голосе негромко сказал Пимен.

Надо сказать, что между давно знакомыми людьми часто возникает особая атмосфера общения, когда вроде как простое слово или даже интонация ведет к какому-то старому случаю, каким-то совместным воспоминаниям, и, к примеру, реакцией на то самое одно слово, непонятной постороннему, может быть долгий дружный смех. Такие же отношения давно установились между давними друзьями и побратимами, прошедшими все реки Руси, и не только, повидавшими всякое, много раз бывшими на волоске от смерти, Данилой (на реке – Рыжий Дан или (за глаза, конечно) Бешеный Дан) и его правой рукой Пименом (для своих – просто Пим, да только немного осталось тех своих-то). Так вот сейчас интонация была, переводя на обще-понятный, «ты снова нас во что-то втравил». Отлично понявший подтекст Данило этого, конечно, так оставить не мог.

–Чего? Ну чего снова Дан? – оказывается, кормщик мог говорить и нормальным голосом, и даже тихо, но делал это с усилием и не любил. Хотя, бывают такие ситуации, когда надо – Они, между прочим, сами пришли. И когда нас нанимали, ты тоже там был, мог бы и знак подать, если что. И подвоха там не было никакого, наоборот, считай, до дома за их же деньги.

–Когда нас нанимали, я только кашлять мог.

–Как сейчас, кстати? – побеспокоился (и заодно перевел тему) Данило.

–Как рукой сняло. Этак, знаешь, не то как зудит, не то чешется, там, в горле, но дышать снова можно и кашель перестал. Да ты ж видел, сколько я сегодня выхаркал. А ведь бабка так и сказала в Угличе – вглубь ушло, мало поможет отвар-то…

–Ну?… И сам же жалуешься? За полдня тебя вылечили! Не пойму я тебя, Пим – Данило, на самом деле, тоже понимал, что с такими попутчиками что-то нечисто, но признавать свою возможную промашку не спешил – да и Матерь сейчас с ними там поговорит… вроде, на первый взгляд глянулись они ей…

–В дела Матери нам бы не лезть, глубже чем надо, да ты и сам это знаешь. А тут, похоже, особое что-то. Чудеса их эти, и повозка…

–Это да, я сразу, как ее увидал, понял, что не делают у нас таких. Думал, с дальних стран что, или вообще заморское. А видишь, как оно выходит…

–Как бы потом не вышло, что от всех, кто к этому делу касательство имел, и памяти не останется, вот что я думаю.

–А много ли нам терять-то? – набычился (но тихо, тихо) Данило – и так, считай, десять годов крохами побираемся. А новгородцы – и того больше. Завтра Матерь скажет, что и как. А так, довезем их, да и на зимовку. Давай спать, хоть и сказала она, что по приметам зима поздняя будет, поспешать надо, умотаемся прилично.

Пимен с выражением вечного скептика на лице пошел спать (не кашляя), а тем временем в «чистой» горнице, уже в темноте, когда кто-то из бояр (вроде, Федор) начал тихо похрапывать, мозг, загруженный Седовым еще с утра проблемой отношения к нему бояр и князя, неожиданно выдал результат. Точнее, это все было автоматически, он даже для себя не формулировал некую проблему, решение которой желал бы получить. Просто утренний вопрос, который он задал сам себе, получил ответ в виде развернутых образов. Они просто считают его ровней, с самого начала. Есть какой-то термин в психологии, в критических обстоятельствах первая реакция на человека или событие запоминается, как единственно верная. А дело в том, что в нем, еще тогда, на поляне, не было ни грамма подобострастности, преклонения, хотя по внешнему виду уж точно можно было определить бояр, да даже опаски и какой-то осторожности не было у него! Вот они и запомнили. Да и потом, когда они уже назвались ему, он вел себя точно так же. А в это время у всех, стопроцентно, такого быть не могло. Четкое сословное деление, с самого малолетства. По тем же речникам это было прекрасно видно. И поэтому потом, когда он и назвался, и пытался объяснить, кто он есть, они только хмыкали, считая, что он имеет причины скрывать правду, или, что вернее, недоговаривать. Улыбались, но вроде как уважали такую его скрытность, считая, что тому есть основания. Да он и сам им немного позже именно такой вариант предложил – говорить правду, но не всю правду! Что ж, это проясняло ситуацию, причем, поскольку он все равно придерживался бы такой же линии поведения, как и до этого – ничего менять было не надо. Удобно, да. Делай, что должно – и будь, что будет. «Это я теперь получаюсь не то граф Монте-Кристо, не то человек в железной маске – засыпая, думал Николай Федорович – Сподобился на старости лет. Важная персона инкогнито. Главное, морду рукавом не вытирать и в занавески не сморкаться – выйду из образа». С такими несерьезными мыслями, улыбаясь, он и уснул.

3

А вот на следующее утро Седов снова проснулся, как привык, рано и выспавшимся. Даже Гридя еще спал, впрочем, серый свет еще только еле-еле пробивался из окошек. Тихо одевшись, Николай Федорович посетил туалет и сделал небольшую разминку (в сенях, чтобы не смущать возможных свидетелей). Однако все в этом хозяйстве было под контролем, и после разминки возле него тут же возник парнишка, проводивший его умыться (и поливший теплой воды), а после чего проведший его не в их горницу, а вглубь по коридору, куда-то в иную комнатку, где на маленьком столе стоял исходящий паром взвар, и было приготовлено все для завтрака. За столом, ожидаемо, оказалась Матрена.

–А ты, значит, ранняя пташка… старец – вместо «доброе утро» сказала ему она – присаживайся, поснедаем, да пойдем, посмотрим на чудеса твои. Бояр накормят, как проснутся, не переживай – добавила она.

–Да чего уж там, Матрена Макаровна – спокойно ответил Седов – зовите Николаем. Привык, в моем возрасте долго спать уже не надо – и уселся за столик.

За едой они молчали, а как закончили, хозяйка сразу встала и пошла на выход. Николай Федорович шел следом. Где-то в сенях им встретился один из вчерашних мужиков, который держал в руках сверток, оказавшийся теплым плащом. Матрена накинула его, и они так же без слов вышли во двор, другой работник приоткрыл им створку ворот, и они втроем пошли к пристани. Серое, только начавшееся утро, сплошная облачность, вкусный дымок от печей, запахи деревни – все это успел оценить Седов за их короткий путь. На пристани, действительно, маячили еще две крепкие фигуры, да на самой лодье вроде бы сидел кто-то. Остановившись у барки, хозяйка постоялого двора вопросительно посмотрела на Седова.

–Людям твоим хорошо бы проследить, чтоб не помешал никто. Да и самим… чуть поодаль встать. Могут услышать…

Если Матрена и удивилась, то виду не подала. Пара слов сопровождающему – и мужики разошлись по пристани. Николай Федорович помог хозяйке спуститься в барку (там откуда-то взялись небольшие сходни) и уже привычно поднял тент на машине.

–Вот, это та самая повозка, машина. Прошу внутрь – открыв пассажирскую дверь и доставая из бардачка атлас с аптечкой, сказал он.

Матрена, однако, сперва пристально осмотрела машину, особо оглядев стекла и колеса, и даже потрогала корпус. Впрочем, много времени у нее это не заняло, она прошла к пассажирской двери и, немного повозившись с непривычки, залезла в салон. Седов прикрыл дверь, обойдя машину, сел на водительское место и завел двигатель, сразу включив обогрев и свет.

–Основой всей машины является двигатель, который за счет сгорания внутри него топлива – перегнанного земляного масла – через особые валы крутит и колеса, и питает те… особые устройства, от которых тут и печка, и свет. Топливо мы, правда, почти все сожгли, пока ехали – добавил он, глядя на горящую лампочку – Но показать я хотел в первую очередь другое…

Он достал атлас и раскрыл его на нужной странице.

–Вот, Русь в мое время. Для понимания – вот Москва, вот Волга. Вот Казань. Казань с Астраханью московское войско возьмет лет через пятьдесят.

Матрена, которая, конечно, совершенно не испугалась движка, а со спокойным любопытством оглядывала салон машины и все диковинки, вгляделась в карту. У Седова почему-то не было сомнений в том, что карты она разбирать умеет. Так оно и оказалось. Всего несколько секунд – и она подняла взгляд от карты на Николая Федоровича. Брови на ее лице поднялись почти до платка:

–Так много?! И все… Русь?

–Да. Сначала – Русское государство, потом – Российская империя. В мое время – Российская Федерация. Сто сорок миллионов народа. А вот (он перевернул лист) карта всего мира, мы вот тут.

На карту мира Матрена смотрела дольше, с полминуты.

–Может, оно того и стоило… – сказала она негромко – посмотреть бы на все это, как вы там через пятьсот лет живете…

Николай Федорович тут же полез в карман и достал телефон. Заряда там было еще много, и он стал открывать просмотр фото, одновременно поясняя:

–Вот мой телефон. У нас есть такие приборы, которые мы используем для связи, ну, можно моментально между собой разговаривать. Здесь не работает, конечно. Там много чего в нем, можно делать фото, ну, как картинки с натуры, вот, у меня есть кое-что. Это Москва – и он повернул экран к Матрене.

Пять минут показа обычных домашних фото (с комментариями) напрягшаяся хозяйка смотрела молча, иногда придерживая рукой руку Седова на отдельных фотографиях. Посмотрела и видео с парада Победы.

–А вот село, где я жил, под Рязанью – показал он ей фото их коттеджного поселка – вот дом мой… был.

Сейчас Матрена молчала дольше.

–Да, пожалуй, что и стоило… А что, семья у тебя осталась там? Жена, дети?

–С женой мы в разводе, а дети взрослые уже, своей жизнью живут. Вот – он нашел их совместное фото, где-то трехлетней давности, и дал телефон ей в руки. Там они с женой и детьми сидели за накрытым столом на чьем-то дне рождения. Матрена стала рассматривать фото, а Николай Федорович воткнул в музыкальный центр флешку и стал искать нужный раздел. Ему казалось, что эту песню ей обязательно надо послушать. Пока он ее искал, хозяйка рассматривала фото застолья, людей, одежду.

–Все другое – сказала она, возвращая телефон – и не поймешь даже, но видно, что привычное вам.

–Средне – согласился Седов – у кого похуже, у кого получше. Но голода давно нет, дома наши вы видели, машины такие почти в каждой семье, а телефоны – так вообще у всех. Я хочу сейчас музыку включить, ну, песню, не пугайтесь, пожалуйста.

Он нажал на кнопку, и из динамиков (громковато, пришлось тут же убавить) раздался голос:

Ты неси меня, река,

За крутые берега,

Где поля, где поля мои, поля

Где леса, где леса мои, леса

Ты неси, ты неси меня, река,

Да в родные мне места

Где живёт, где живёт моя краса,

Голубы у неё глаза.

Матрена все-таки вздрогнула, а потом словно закаменела, слушая, в общем-то, не особо чистые голоса, где гитара и гармошка дополняли незамысловатый текст. У него много чего было на флешке, и застольные, и казачьи… вот, пригодилось.

Как ночка, тёмная,

Как речка, быстрая,

Как одинокая луна,

На небе ждёт меня она.

За туманом огонёк, огонёк,

Как же он ещё далёк, ой, далёк,

Ты мне, ветер, помоги,

Милой весточку шепни

Знаю, ждёт! Знаю, ждёт меня моя краса,

Проглядела в ночь глаза,

Как ночка, тёмная,

Как речка, быстрая,

Как одинокая луна,

На небе ждёт меня она.

Седов не пялился, конечно, но боковым зрением все равно видел, как сжались на коленях сухие, старческие руки Матрены, одни выдававшие ее возраст, и как текут, не останавливаясь, на эти руки слезы.

Ты неси меня, река,

За крутые берега.

Ты неси меня, река,

За крутые берега.

Голубы у неё глаза,

Как ночка, тёмная,

Как речка, быстрая,

Как одинокая луна,

На небе ждёт меня она.

После последнего припева он выключил музыку. С минуту они сидели молча, а потом Матрена сказала хриплым голосом, вытирая слезы платком:

–Мне ведь тогда через год верный человек донес весть, что погиб мой Никифор. Рассказал же вам Данило?… Тоже, от татар, как и отец, видно, судьба такая… Решила я тогда, что все равно буду ждать. Двор отстроила… Ну, а потом как-то закрутилось все, да так и пошло. Есть у тебя что еще показать? – после небольшой паузы спросила она, уже придя в себя, и Николай Федорович ответил, пожав плечами:

–Мелочей еще много всяких, а так, чтобы важное – вроде все. Хотя, нет – он зацепился взглядом за крест в звезде на панели – решили мы, тут уже, что не по пути нам с церковью. С любой теперешней церковью. Мы там, у нас, многое о них смогли узнать. Вранья много, да в свою мошну все тянут… Решили, под видом возврата к первохристианским временам, свою веру продвигать. Христианскую, но свою. Основать церковный орден, и земли те ливонские брать под его руку. И да, хотим собирать к себе тех, кому тут тоже… не особо нравится, как вчера князь говорил. И вот путь бы им туда с Руси проторить, для людей, которым тут… не особо хорошо…

–Вот как – Матрена не особо удивилась, да и задумалась не надолго – все бы вам игрушки… хотя тут вас так и так бы съели, а там, может, и получится что… Ну, тогда пойдем. Увидела… и услышала… я достаточно. Скажи только, погоню ждать ли за вами?…

–Не должно быть – подумав, сказал Николай Федорович – со следа точно всех сбили, триста верст одним рывком, про машину никто не знает. Но искать, конечно, будут, и князя узнать могут, вы же вот узнали, а у нас еще Новгород и Псков впереди. И тогда по обратному следу могут пройти тоже.

Задержавшаяся Матрена сказала в раздумьях:

–Во Пскове вряд ли, там еще совсем недавно все поменялось, да и найдут вам хорошее место… А в Новгороде не задерживайтесь, да вам бы как-то… личины поменять, что ли…

–Обсуждали мы такой вариант, могу я за иноземного немца выдавать себя, язык их знаю, да и одежда есть у меня, в которой к вам закинуло, на местную совсем не похожа. Надо только подгадать, когда это правильно сделать.

–Я поговорю об том с Данилой – коротко сказала хозяйка и все-таки полезла из машины.

Они выбрались оба, Седов накинул обратно тент, попутно пояснив, что этот едкий дым – это как раз от того сгоравшего в двигателе топлива. Поднялись на пристань, и так же, в сопровождении того же мужика, вернулись на постоялый двор. Мужики на пристани, конечно, и видели, и слышали кое-что, да и дым нельзя было не почуять, но, видя, что хозяйка молчит – тоже не дергались. На усадьбе хозяйка, сказав Николаю Федоровичу – как соберетесь, я зайду – исчезла в глубинах дома, а он вернулся к боярам. Те уже тоже поднялись, позавтракали и почти собрались. Кратко пояснив, что все прошло нормально, Седов собрался тоже. Они не успели и пяти минут посидеть в столовой комнате, как к ним вошла хозяйка с Данилой.

–Доброго дня и удачного пути вам, князь и бояре – своим снова звонким голосом сказала она – а тебе, Данило, я при них еще раз наказываю, чтобы оберегал ты попутчиков своих, как себя никогда не оберегал. Сделаешь, о чем говорено, да во Пскове же, когда до него доберетесь, сведешь их с торговцами нашими, кто понадобится, да чем надо, поможешь. Усадебку какую временно им приглядеть там, ну, разберетесь. И вот еще что – она понизила голос – найдешь Петра и скажешь, что я советовала ему с людьми этими переговорить, и нужно то ему больше, чем им. Запомнил? Да сам не ходи, пошли кого, да переговори с ним в тихом месте, а то знаю я тебя!…

–Понял – ответил Данило, видимо, никак не обрадованный перспективой контакта с каким-то Петром, но перечить не стал. Он вообще в присутствии хозяйки вел себя несколько скованно, но это можно было понять только тем, кто его хорошо знал. Бояре поблагодарили Матрену за гостеприимство и без дальнейших проволочек покинули усадьбу. Понятно, что проводов никаких не было, лишь кивнули мужики, закрывавшие за ними ворота. Пока шли по селу, идущий впереди Данило несколько раз оглядывался на постоялый двор и бояр, но дождался только того, что его догнал князь и довольно язвительно сказал:

–Данило, ты, если еще к кому заехать надо, нас показать, уж предупреди нас-то.

–Мне теперь, бояре, и не знаю – то ли самому к вам на барку пересаживаться, вас оберегать, то ли наоборот, вас на лодью – повинился тот – кто ж мог подумать, что оно так все обернется…

–Не надо никуда пересаживаться – ответил князь, взявший на себя руководство, раз уж их признали – наоборот, не нужно, чтобы всех нас видели. Так что как трое у тебя было, так и останется, а мы на барке.

Кормщик, хоть и ежился, но вынужден был согласиться с таким раскладом. Народ на лодье уже готовился к отплытию, так что они быстро погрузились и отчалили. Седов, с утренней беготней, снова не проконтролировал сборы, но Ефим, тащивший небольшой мешок, сказал, что и в термос, и в бутылки взвар набрали, и перекус собрали тоже. Сам Ефим, после того, как выслушал вместе с князем краткий рассказ Николая Федоровича об их утренней прогулке с Матреной до барки, залез в машину и взялся за свои записи. Через полчаса и Седов с князем последовали его примеру – начал накрапывать мелкий дождик, ухудшив и без того серую, промозглую погоду. Тент с передней части машины сразу сняли, чтобы было светло, Ефим с бумагами устроился спереди, а они – сзади. Пока устраивались да рассаживались, вели всякие пустяшные разговоры, потом попили взвару, да надышали, в общем – согрелись, и начали уже и позевывать. На лодье тем временем над гребцами от продолжающегося дождика натянули некие полотнища, отчего она стала похожа то ли на джонку с тростниковыми парусами, то ли на летнее кафе с тентами, но движения, конечно, не прекращали. Седов подумывал было поупражняться с копьем, но места для этого на барке совершенно не было, да и погода… Ситуацию исправил князь, который за это время, видимо, уложив в голове все события вчерашнего вечера и новые расклады, с ними связанные, вернулся к отложенным ранее задачам.

–Есть у нас еще важные вещи, которых мы пока почти не касались, хотя и значимость у них большая. Это устройство жизни вообще, законы и налоги на землях нашего будущего ордена. Что скажешь, старче?

Тема, действительно, была обширнейшая, и на взгляд Седова – как бы даже не основная (ну, после непосредственно боевых действий, конечно). Именно законодательная и налоговая база должны были стать теми магнитами, на которые, не глядя на религию, притянутся сначала местные крестьяне и городская беднота, а потом (и это тоже было очень важно!) может потечь человеческий ручеек и с Руси. Они уже обсуждали это у Никодимыча, но очень предварительно, а сейчас дело дошло и до практики.

–Мы, княже – стал отвечать Николай Федорович ждущему его слов князю – когда с вами всякие разные вопросы обсуждали, двумя путями двигались. Или я рассказывал, что помню из этих пятисот лет, или, наоборот, сначала вы говорили, как оно в ваше время на самом деле устроено, а не то, что в наших книгах про эти времена пишут. Сейчас можно и так, и так. Все равно получится много, подробно, и долго, наверное.

–Тащите Федора – отозвался с переднего сиденья Ефим – сидит там, мокнет, небось, а это все – самые его дела.

И действительно, как пояснил князь, и по законам (в части их, так сказать, денежного выражения – всякие виры, штрафы, восполнения потерь и убытков), и по всем налогам у них в княжестве как раз главным был Федор. Вообще, везде могло быть по разному, но у них, как понял Седов из пояснений, большинство такой текучки висело на казначее. Князь, конечно, знал практически все общие, так сказать, основы, да и практику имел, многие разбирательства, тяжбы и иные имущественные разборки шли именно с его решением, но раз Федор, на самом деле, просто так там сидел и мок – надо было звать.

Обошлись по уже известной схеме – выйти на нос барки, свистнуть, на лодье кто-нибудь посмотрит – махнуть рукой. Их притянули к борту, и подошедший Гридя позвал Федора. Тот, с некоторой опаской переправившись в барку, правда, мокрым не был (сидел под тентом), но был очень доволен, что его позвали, так как на лодье, действительно, было скучно и холодновато. Ну, кто не гребет, конечно. Гребцам было и тепло, и весело. А что можно было уточнить у Данилы – он выспросил еще вчера. Еще больше он обрадовался, когда узнал, зачем его позвали. Видимо, ему, человеку общительному и всегда бывшему в центре большинства хлопот княжеского двора, тяжело было так долго ничем не управлять (и вообще почти ничего не делать) – что у Никодимыча, что в дороге. Решили, что все же сначала послушают Седова. Тот, пересев на переднее сиденье и повернувшись вполоборота, еще раз предупредил, что знания его – очень общие, и только официальная версия, и начал рассказывать.

Рассказал, что у них считается – основой крепостничества, выделения прав на землю (и людей на ней) князей и бояр была все же защита крестьян. Но было это, скорее всего, гораздо раньше, а сейчас все уже было по другому. Хотя, если вспомнить тех же крымчаков…

Рассказал про барщину и оброк, про вытеснение первой вторым – помещикам нужны были деньги на сладкую жизнь, про переход от натуральных налогов к денежным, про Юрьев день, отменой своей совершенно закабаливший крестьян. Про все возрастающее число повинностей, возлагавшихся на них, про введение рекрутской системы, с которого уже и защита крестьян с княжеских дружин перенеслась на них же самих. Про насаждение винопития и откупщиков, про крупных хлеботорговцев, путем зажимания самих производителей зерна получавших сверхприбыли (при периодически повторяющемся голоде на Руси).

Рассказал про закат крепостничества, про выкупные платежи, про выродившихся дворян, про заложенные и перезаложенные земли, про целые полчища алчных арендаторов, высасывающих все соки из земель, пашен и лесов и бросающих их в таком виде. Про иностранный капитал и промышленников. Про тупик крестьянской общины от безземелья в европейской части России, и еще раз напомнил про и в 21 веке не освоенные бескрайние земли Сибири и Дальнего Востока. Про отхожие промыслы, на которых числилась значительная доля крестьянства, которые были уже, скорее, мелкими ремесленниками, и, конечно, из их массы формировался рабочий класс.