Ночные бдения

Видя мое тоскливое настроение, Нао всячески старался меня развлечь. Он рассказывал историю своей страны, заметив мое невежество в этом вопросе, веселил прибаутками из жизни, тренировал мое умение владеть мечом, удачно заметив, что все, что я умею, – заслуга Пике. Каким он был прекрасным бойцом, но он ведь меч держал с трех лет, а я впервые его увидел не в музее два года назад. До чего здорово ощущать в руке тяжелое острое оружие, да еще и понимать, что в твоей руке оно становится опасным и грозным. В свою очередь Нао просто влюбился в хозяина зверя и с завистью смотрел, как ловко я им управляюсь. На вопрос, откуда у меня такой великолепный кинжал, я рассказал ему историю пребывания в хотской деревне. Нао слушал с жадностью и по несколько раз просил меня повторять о том, как я победил серебряного зверя, как бился на руинах деревни, как разделался с пиявкой Донджи. Все эти рассказы я обильно сдабривал прикрасами и выдумками, новыми подробностями моего несуществующего геройства. Нао, который восхищался мною и до этого, теперь зауважал еще сильнее, считая меня не только каро, но и великим воином, как когда-то думал Хоросеф, пока не убедился в обратном.

По обе стороны дороги тянулась угрюмая каменистая пустыня, скалы, редкие кущицы деревьев, сменяющиеся полным их отсутствием. Унылая, грустная местность. Погода была довольно теплой, и Нао с радостью говорил мне о весне и новой жизни, которая начнется, когда мы свергнем набожника, и над Империей вновь воссияет солнце ее прославленного Императора, но судьбе было угодно распорядиться по-иному…

Ровно через неделю после нашего отбытия из Саламанского леса мы стояли перед Западными воротами в длинной очереди желающих попасть в Город. Тлел серый грустный рассвет, на душе было пасмурно и сонно. Толпа перед воротами была вызвана тем, что охрана внимательно осматривала каждого въезжающего: подобное недоверие было вызвано оживлением деятельности повстанцев. В толпе говорили, что особенно тщательно обыскивают седых стариков и женщин, и всех проезжающих проверяют на «истинность волос». Мы с Нао переглянулись и отъехали в сторону, освободив место толстому мужику на телеге, жующему булку.

Нао склонился ко мне и прошептал на ухо:

– Тебе в ворота въезжать нельзя, слишком внешность бросается в глаза. Наверняка, Маклака очень красочно описал тебя, да и обо всех твоих перевоплощениях упомянуть не забыл. Ехать нельзя.

– Но что же делать, Нао? А тебя не узнают?

– Нет, – улыбнулся он, – я так давно не был в Городе, что обо мне уже, наверняка, забыли вспоминать. К тому же я хотел бы посмотреть ворота, что называется, в натуре с этой стороны. Что же делать? – Нао с тревогой посмотрел на уменьшающуюся очередь.

– Послушай! – воскликнул он, что-то вспомнив. – Поезжай назад. Войдешь в Город через подземный ход. Сейчас поворачивай вдоль стены до сторожевой башни, а потом прямо на юг. Там будет лесок. В нем есть дерево с глубоким дуплом, рядом с ним склоненный сук – это рычаг. Нажмешь на него – дверь и откроется. По подземному ходу пойдешь прямо, уткнешься в каменную стену. Отступишь от нее на шаг, протянешь в сторону левую руку – там потайное устройство. Такая же стена закрывает вход в дом Пике. Встретимся в обед на улице Пахос, – это возле реки. Я буду тебя ждать, – при этих словах Нао дал шпоры коню и въехал в конец очереди.

Кивнув ему на прощание, я поехал вдоль стены, старательно отворачивая лицо, чтобы какой-нибудь особо дальнозоркий стражник не узнал меня. Доехав до хмурой сторожевой башни, я повернул на юг, и, стараясь придерживаться небольшого холма, как ориентира, примерно через полчаса оказался в небольшом лесочке, состоящем из зеленых мохнатых сосен. Долго я плутал по нему, отыскивая помеченное дуплистое дерево, перещупал, пересмотрел все сосны, но безрезультатно. Я уж грешным делом начал подумывать, что заехал не в тот лес, но тут на глаза мне попалось небольшое полуоблетевшее дерево с тонкими веточками. Отведя висячие ветви, я с облегчением нащупал глубокое дупло.

Один из суков дерева неестественно изогнулся до земли, я несильно нажал на него, и тут же на глазах земля во рве начала разверзаться, открывая моему взору глубокую черную дыру. Я спешился, стегнул коня хлыстом, и бедняга, обидно заржав, кинулся из леса. Я спустил ногу в нору и нащупал ступеньки. Осторожно, чтобы не поскользнуться на земляной лесенке, я спустился в потайной ход, и, протянув руку, захлопнул люк, оказавшись в кромешной темноте.

Дыхание перехватило от застоявшегося гнилого воздуха подвала. Поглубже вдохнув и закрыв глаза, – так я чувствовал себя спокойнее, страшно с открытыми глазами видеть одну лишь темноту, кажется, будто ты ослеп, – я нашарил рукой холодную скользкую стену и, держась за нее, осторожно двинулся вперед.

В коридоре стоял могильный холод, и неприятные мыслишки начали шевелиться в голове – я был похоронен заживо, а если не найду пружину, а если меня завалит, а если я никогда не выберусь отсюда и тысячи других, не менее тревожных если. Тяжело дыша, на подкашивающихся от напряжения ногах, а весь пол был покрыт какими-то склизкими грибами, держась одной рукой за холодную стену, а другой отдирая от лица липучую паутину (в такой темноте еще и пауки живут!), я уже начал думать, что никогда не выберусь из этого коридора; время будто остановилось, и тяжелейший страх опять, как в ночь моего падения, сжимал сердце. Но реальность осталась той же: носом я уткнулся в каменную стену. Переведя дыхание, я сделал шаг назад и, вытянув руку, стал щупать по стене. Ходом, видимо, никто давно не пользовался, потому что вся стена была в паутине, грибах и корнях, из чего я сделал вывод, что нахожусь уже ближе к земной поверхности. С трудом я нащупал заветную проволочку и потянул за нее. Нехотя, со скрипом, дверь поддалась и поехала в сторону, открывая мне не менее черную пустоту, чем та, из которой я вышел. Я нырнул в проход и услышал, как дверь с лязгом захлопнулась за мной.

Собрав последние остатки храбрости, я двинулся дальше. Я заметил странную вещь, чем дальше я шел, тем уже становился проход и теплее воздух. Пройдя еще немного, справа я нащупал лесенку и понял, что нахожусь уже возле городской стены – именно здесь мы с Пике вылезли и вытащили мертвого Ардоса. Так и есть: коридор стал суше, в воздухе появился нормальный кислород, и мне уже не приходилось спотыкаться на каждом шагу.

Идти до дома Пике было еще далеко, я прекрасно помнил, как много времени у нас с Пике ушло на то, чтобы добраться до стены, а ноги меня уже не держали. Я сел прямо на пол и прислонился к стене, ощущая приятное расслабление в бедрах. Темнота убаюкивала, и я старательно боролся со сном: спать было нельзя, ведь Нао будет ждать меня в обед, а сейчас, интересно, сколько времени? Непонятно. Мне казалось, что прошла целая вечность, не меньше.

Как удивится, наверное, Пике, увидев меня, выходящего из храма книги, всего перемазанного выделениями грибов и грязного, но счастливого оттого, что проделал этот путь, отбросив страхи, и в конце пути увидел своего любимого старика. Что он скажет?

Веки тяжелели, я понял, что если не поднимусь сейчас, то не поднимусь никогда, уснув, задохнусь в этом подвале, а сонливость, скорее всего, была следствием нехватки кислорода.

Я поглубже вздохнул и, поднявшись, продолжил путь. Я поднимался все вверх и вверх, то и дело ощущая под ногой ступеньки, пока не оказался перед последней каменной стеной. Я потянул пружину, и стена отъехала в сторону. Полумрак Храма Книги ударил мне в глаза, как яркий свет, и я радостно засмеялся, чувствуя, что прозрел.

Немного попривыкнув к свету, я открыл дверь в переднюю комнату, и потрясенному взору моему открылась ужасная картина: пятеро стражников в серых собачьих хламидах сидели на полу и резались в кости. Стражники оказались потрясены не меньше моего, они глупо взирали на меня, не понимая, откуда я взялся.

Первым пришел в себя я. Я выхватил меч, и, не дав противникам опомниться, бросился на них.

Двоих я уложил сразу, пока остальные хватались за оружие. Я оказался один против трех. Но ведь когда Дупель напал на нас с Маклакой, условия были еще хуже, может быть, и на этот раз мне удастся выйти победителем, на другое рассчитывать не приходилось, потому что другое – смерть.

Трое дюжих парней выстроились напротив, их обнаженные мечи готовы были вздеть меня, как барашка не вертел, а я лихорадочно соображал, как выйти из создавшегося положения, как мне одному недоучке победить троих воротил. Выпрыгнуть в окно? – не успею, ставни закрыты. Ринуться обратно в подземный ход? – но тогда они узнают о коридоре, и наш прелестный план рухнет, я-то не погибну, но что будет с армией? Оставался один выход – убить их всех, хотя можно было бы попробовать схитрить.

Я опустил меч.

– Ребята, вы чего, накинулись на меня, как на жирную курицу? – удивленно и обижено спросил я, ничем не защищенный и чувствуя себя хорошей такой мишенью.

– Ты кто? – спросил один, но оружия не опустил.

– Я Хиро, хотер господина Тобакку, дай бог ему долгих лет жизни, единственного и всемогущего правителя Империи. Я Хиро – знатный человек, и не позволю, чтобы шавки кидались на волка.

Моя речь и надменное выражение лица повергли стражников в смущение, все, как один опустили мечи и с открытыми ртами уставились на меня. Это был отличный момент, чтобы удрать, но я уже вошел в роль.

– Как вы смеете бросаться с оружием на посланника набожника? Отвечайте!

– Мы… – промямлил один, – мы не знали.

– Должны были знать! – рявкнул я. – Вас, что, не предупредили?

– Нет, – проблеял стражник.

– Дурдом! – я четко выругался. – Из-за этих повстанцев в стране сплошной дурдом! Что вы здесь делаете? Почему в этом доме стража?

Повинуясь повелительному тону и с наслаждением глядя на мой золотой кафтан, один из стражников начал колоться.

– Начальник Сисус отправил нас сюда сидеть в засаде. Старик сбежал, но говорят, что сюда частенько наведываются повстанцы, – стражник перешел на шепот. – Один из ихнего лагеря, перебежчик, все рассказал. Он говорил, что сюда обязательно должен прийти каро, а ты не… – осекся он, подозрительно глядя на меня.

Я, как можно натуральнее, расхохотался.

– Идиот! Я сам пришел его ловить! Когда ваши ребята напали на меня, я подумал, что это тысяча демонов, и прикончил их.

Стражники расхохотались.

– И вообще, ребята, предупреждать надо, а то я, знаете ли, десятерых могу уложить под горячую руку, хорошо я быстро понял, что вы свои, а то бы…

Я нес полную чепуху, понимая, что пора уходить. Я радовался, что Пике сбежал, хорошо бы без проблем сбежать и мне.

– Останется ли господин с нами? – спросил страж, выслушав, какой я прекрасный боец.

– О нет, ребята, – я вложил меч в ножны и двинулся к выходу. – Придется вам сидеть одним, а я пойду разберусь, почему вы здесь толчетесь. Трупы уберите.

Я уже взялся, было, за запор, когда один из стражников завопил:

– Стой! Ты же…

Но договорить он не успел: голова со слишком болтливым языком и острым глазом покатилась с плеч. Остальные двое не успели внять возгласу товарища, и были пронзены – один мечом, другой хозяином зверя.

Но в дом уже ломились: массивная дверь сотрясалась от чьих-то стараний. Я резко отодвинул задвижку, и в комнату буквально влетело несколько стражников с мечами наголо. Воспользовавшись этим, я изловчился и проскользнул мимо их мечей на улицу. Но здесь меня ждал сюрприз: ловкач Маклака подставил мне подножку, и я со всего размаху врезался в землю, меч вылетел из руки, и я остался лежать на земле с одним только кинжалом. Я перекатился на спину, и вовремя! – по меньшей мере, три меча ударили в то место, где я лежал. Я вскочил на ноги и приготовился защищаться. О, безумие! Меня окружили со всех сторон, надо же было отряду стражников проходить мимо этого дома! Или они тоже сидели в засаде?

С трудом отражая натиск псов (проклятый Маклака куда-то подевался), я отступал к высокой стене, окружающей дом напротив. Деваться было некуда, а горящие кровожадностью лица яснее ясного говорили о том, что ждет меня. Лопатками я почувствовал холодный камень стены, сердце с жадностью колотило последние удары. Я оказался в ловушке. Раз, два, три… сейчас они проткнут меня. Я столько раз убивал других. Каково это? Это страшно и больно. Как это страшно! Я готов был на колени пасть перед убийцами, но лишь какая-то остервенелая воля и ярость не давали мне сделать это. Четыре, пять… еще шаг, и все…

– Стойте! Вы что сдурели! – от дикого возгласа вздрогнул и я, и мои противники. – Не смейте его убивать!

Стражники расступились, и моему изумленному и облегченному взору предстал человек в черном плаще, на черном, в золотом украшенной сбруе, коне. Лицо его было закрыто черной маской. Рядом с ним стоял запыхавшийся и молчаливый Маклака, вызвавший во мне желание драться до последней капли крови.

Человек в черном спешился и быстро подошел ко мне.

Я выставил вперед хозяина зверя, надеясь перед смертью хоть кого-нибудь прикончить из этой вороньей братии.

– Не надо, – мягко сказал незнакомец, даже не дрогнув перед угрозой, и голос его показался мне знакомым. – Храбрые люди не ведут себя подобно безумцам, не разбрасываются жизнью, они сохраняют ее, чтобы потом отомстить, – спокойно сказал он, и под маской заиграла довольная улыбка.

Я опустил кинжал, узнав в незнакомце хотера набожника, которого я так ловко обманул в ту ночь, когда первый раз послужил на благо Шанкор. И этот человек возвращает мне мои же слова, застав меня в положении, подобному тому, в каком был он сам в ту памятную для нас обоих ночь.

– Как я помню, тогда вы сохранили мне жизнь, – сказал он, – чтобы я смог вам отомстить, было бы крайне неблагородно с моей стороны не сделать того же. Ваше оружие, господин каро.

Стража, обступившая нас, встрепенулась и заволновалась, как море, услышав, кого они чуть было не убили. Ах, эти суеверия! «Каро! Каро!», – побежал по толпе любопытных прохожих еле внятный взволнованный шумок.

– Я жду, Андрэ, – ласково напомнил о себе хотер.

Голос этот, мягкий, успокоил меня, да и что я, в конце концов, мог сделать с толпой вооруженных до зубов людей? Ничего!

Я повернулся к Маклаке и сказал, указуя на него кинжалом:

– А с тобой я еще разберусь. Ты в аду будешь гореть, гнида!

Я протянул хотеру хозяина зверя острием вперед. Хотер одобрительно хмыкнул и ухватил кинжал за рукоятку поверх моей руки. От прикосновения этого меня как током ударило, рука потеплела, сознание помутилось, а в голове побежал шепот разных голосов, и взревела музыка: «Приходи ко мне, морячка, я тебе гитару дам!» На этом все и оборвалось.

Хотер лежал на тротуаре, сжимая в руке кинжал и, словно рыба, ловил ртом воздух. Маска была снята, открыв моему взору молодое лицо с правильными и знакомыми чертами. Стражники прыскали в него водой и пытались привести в сознание.

Словно громом ударило меня. Хотер был похож на меня самого, только он не был блондином! Ошарашено я смотрел на его лицо, не в силах поверить очевидному. Я хотел, было, подойти к нему и рассмотреть поближе, но сделать даже шаг мне не дали: грубые руки сорвали с меня парик, схватили за волосы и повалили на землю. Тут же я почувствовал, что руки вяжут веревкой так крепко, что даже поморщился от боли.

Над самым ухом моим проревел грозный голос:

– Чертов демон околдовал господина хотера. Не прикасайтесь к нему.

Народ врассыпную бросился прочь. Все зеваки, желавшие поглазеть на демона и ставшие свидетелями того, как каро прикосновением уложил хотера, словно ветром унеслись с улицы, даже стража отошла на безопасное расстояние, предоставив мне извиваться в пыли и тщетно пытаться встать.

Грубый голос Маклаки приказал взять меня и отвести в сторожку. Ему пришлось повторить несколько раз, прежде чем самые отважные решились подойти ко мне. Меня поставили на ноги и велели идти прямо, тихонечко тыкая мечами, касаться демона все же боялись.

Меня завели в сторожку и усадили на табуретку в углу. Человек десять стражей встали у входа и не сводили с меня испуганных и недоверчивых глаз. На улице раздавались крики: «Лекаря! Лекаря!», и я с тоской подумал, что теперь мне припишут еще и убийство взглядом.

Лицо хотера не выходило у меня из головы. «Неужели я схожу с ума?! Может быть…»

Додумать мне не дали. В сторожку вошел решительный начальник стражи и, указав на меня пальцем, сказал:

– Его приказано доставить в Замок Роз.

На голову мне нахлобучили мешок с прорезями для глаз и велели встать. Без лишних разговоров я поднялся и, не желая, чтобы в меня тыкали мечами, добровольно пошел за конвоем.

Очень тихо прошли мы пол города. Вид ведомого конвоем преступника не был редким зрелищем, а то, что преступник был демоном, держалось в строжайшей тайне, чтобы не вызвать беспорядков. Думаю, что наиболее любопытные зеваки с Базарной улицы дорого поплатились за интереснейшее зрелище пленения каро.

Мы без лишних разговоров пересекли Тюремную площадь, и оказались перед внушающим ужас Замком Роз. Огромный сумрачный оплот суда и тюрьмы. Величественный, из обтесанного темного холофоля, его башенки были покрыты золотой черепицей, но один только взгляд на небольшие зарешеченные окошки менял это впечатление волшебной красоты. Никто не выходил из него живым. Только телеги с телами выезжали через площадь в Город. Вид величественного каменного замка поверг меня в угрюмую тоску. «Вот и я не выйду отсюда живым», – подумал я.

Железные двери с лязгом отворились, и мы вошли в нижнюю залу замка. Здесь охрана передала меня тюремщикам. Они подвели меня к двери и передали другим, и так кидали с рук на руки, пока мы шли по темным, сырым, освещенным факелами коридорам страха, спускаясь все ниже и ниже. Мне казалось, что не будет этому конца: с мольбой протянутые из клеток руки, стоны жалобные, стоны протестующие, вопли боли и ужаса, запах горелого мяса и воздух пропитанный грязью и страхом. Наконец, меня втолкнули в кромешную тьму и захлопнули дверь: мысль быть похоронным заживо – сбылась.

2.

В каком-то немом остолбенении я стоял посреди кромешной тьмы и прислушивался к звукам: ничего, безмолвие, тишина, звенящая в ушах. Я боялся пошевелиться, присел на пол и начал ощупывать его ногами, ползая по уже обследованной поверхности. В камере было холодно и сыро. Наткнувшись на стену, я пошел по периметру, мне он показался небольшим. Дойдя до двери, я толкнул ее плечом: напрасно! Естественно, она была заперта. Я пошел дальше и натолкнулся на небольшой вмурованный в стену умывальник. С его язычка мягко падали капли воды. Я утолил жажду и прислонился к стене, с ужасом подумав, что меня ждет дальше. Боже, что меня ждало! Меня будут допрашивать, будут пытать, а потом убьют. Я попытался сохранить спокойствие – тщетно! Нет-нет, я не должен думать о беде в минуту беды, я должен выбраться отсюда живым, не может быть иначе! Я лихорадочно соображал: я в неприступной крепости, я в каменном мешке, замок битком набит охраной, сам я бежать не сумею, я связан, как младенец. Единственная надежда на друзей, на повстанцев, Нао должен забеспокоиться, что я не пришел на встречу, он, наверняка, пойдет к дому Пике, и все поймет. А если нет? Только бы продержаться зиму, а весной Империя будет свободна, буду свободен и я. Но как пережить эти месяцы, да и доживу ли я!

Ладно, ладно, надо успокоиться, кто знает, что на уме у врагов, лишь бы у меня все было в порядке с головой – прорвемся.

Еще этот хотер! И мое минутное помешательство! Кто он? Почему он вылитый я? Что это значит – я попал в его жизнь, что за сбой произошел в системе бытия, зачем повернулись зеркала? В этом мире есть я или нет меня? Господи! Неужели я не обознался, неужели видел человека, который я в этом мире? Или это просто случайное сходство?

Эти дикие вопросы терзали меня все сильнее и сильнее, истощая душевные силы. Я зашвыркал носом от холода, слишком крепко связанные руки опухли и болели в суставах, а все мои попытки освободиться от веревок были пустыми. Так к моральным страданиям постепенно прибавились и физические.

Я потерял счет времени, темнота оглушила меня, я больше был не в силах бороться с терзавшими мою душу сомнениями, голодом и невыносимой болью в руках. В голове колом стояло отупение, я впал в какой-то ступор. Время будто отодвинулось на второй план и не имело уже почти никакого значения. Как я потом узнал, прошло целых пять дней, прежде чем дверь моей камеры впервые открылась.

Тонкий лучик света проскользнул в мою темень, и я от боли зажмурил глаза. Тихий внушительный голос велел мне выйти. Я попытался подняться, но ноги не держали меня. Тогда дверь распахнулась, и в камеру вошли несколько мужиков, в темноте невозможно было разобрать их лиц, да я бы и не разобрал, настолько ослабло мое зрение.

– Его кормили? – спросил тот же голос.

– Не было такого распоряжения, господин.

– Развяжите и накормите его. Как придет в себя, сообщите мне.

Мужики вышли, и в камере остался только один. Он разрезал веревки, стягивающие мои руки, и я закричал от боли. Рук я не чувствовал, и не мог пошевелить даже пальцем. Мужик растирал мои мышцы, а я орал, будто меня режут: такая это была невыносимая боль. Но кровь начала постепенно поступать в обессиленные конечности, и они заполыхали огнем.

В камеру вошел страж с миской и поставил ее подле меня. Я постепенно привыкал к тусклому свету, но двигать руками не мог. Видя мои страдания, мужик произнес:

– Двигать руками ты сможешь еще не скоро, если вообще сможешь, а вот прежняя сила в них не вернется больше никогда.

Он с ложки чем-то накормил меня, затем уложил на пол и укрыл одеялом.

– Поспи часа два, наберись сил, скоро тебе придется нелегко, но ты, я слышал, демон.

– Меня будут пытать? – хрипящим полушепотом спросил я.

– Не могу знать, – ответил мой собеседник и вышел из камеры, оставив дверь открытой, а возле нее стража. Он правильно рассудил, что я не только бежать, но двигаться не в состоянии.

Я уснул. Проснулся: руки болели, и кто-то тормошил меня за плечо.

– Вставай.

С помощью все того же человека, я поднялся на ноги и поковылял за ним. Идти нам было недалеко, но я настолько ослаб, что еле двигался. Безразличие еще владело мною.

Мы вошли в небольшую, светлую комнату, поводырь усадил меня в кресло, а сам встал рядом.

Мутным взглядом я обвел комнату, заметив двух стражников и стоящего спиной ко мне высокого человека. Он обернулся, и его пронзительный взгляд встретился с моим.

– Значит, это и есть каро? – насмешливо спросил он.

– Да, господин, – ответил мой проводник.

– Что же, Алеас, он кажется мне слишком слабым, слухи говорили о его мужестве и силе.

– Его пять дней держали в темноте без пищи и связанным, он слишком ослаб, мой господин.

– Почему так? – нахмурился господин.

– Ждали вашего возвращения и распоряжений. Без вас никто не смел входить к нему, – ответил Алеас.

Закончив допрос стражника, господин обратился ко мне:

– Значит, ты и есть ловкий и сильный каро? – спросил он.

– Нет, – хрипло ответил я.

– Нет? – удивился он. – Алеас, кажется, он собрался врать.

Алеас склонился ко мне и прошептал:

– Вам лучше говорить правду, если хотите избежать пыток.

– Меня все считают каро, но это не так, – ответил я.

– Да ну! Алеас, подай мне нож. Кажется, у господина Андрэ короткая память, ее нужно удлинить.

– Я – каро, – безразлично сказал я.

Высокий рассмеялся.

– Ну что ж, господин каро, теперь мы друг друга понимаем. Надеюсь, так будет и впредь. Запомните, со мной ваши штучки не пройдут. Меня охраняет небо и покровительство Императора, вы же не станете этого отрицать, как и то, что вы повстанец! Будем помогать друг другу?

– Будем, – буркнул я, мечтая, чтобы этот приставучий тип поскорее оставил меня в покое.

– Отлично, – сказал он, потирая руки. – Теперь расскажите мне, какие планы у чертовки Шанкор, когда будет наступление, а?

– Не знаю.

– Смел! – рассмеялся он. – Как думаешь, Алеас, выдержит он комнату правды?

– Нет, – тихо ответил Алеас.

– А как быстро ты поставишь его на ноги?

– За две недели, мой господин.

– Даю тебе неделю, – надменно произнес господин, – и ни дня больше. Чтобы через неделю он был достаточно в себе, мог понимать вопросы и отвечать на них. Тебе ясно?

– Да, господин.

Алеас поднял меня со стула и буквально выволок из комнаты.

Меня не вернули в темный ад, нет, я был посажен в клетку. Здесь было светло и сухо, и воздух не был столь губителен. Алеас приходил три раза в день, делал мне массаж рук, втирая в них темную пахучую мазь, во время этих сеансов я рычал от боли, но руки день ото дня чувствовали все больше, и к концу недели я уже мог шевелить большим пальцем.

Алеас внимательно следил, чтобы я ни в чем не нуждался. В клетке лежал тюфяк, и всегда была чистая вода. Кормили меня три раза в день баландой с мясом, хлебом и фруктами. Все это очень поддерживало мои силы, которые постепенно возвращались, принося с собой осознание действительности и ясное мышление. Я больше спал и ел, чем думал. Я был так изможден, что мной владела беспокойная апатия. Я чувствовал, что ничего не имеет значения, абсолютно.