Школа душегубов

– Тысячи! – гордо поправил дьявола Юровский.

– Ну вот, ещё один достойный кандидат на премию, – продолжил Асмодей. – А дочь Янхеля Хаимовича прославилась акциями по разрушению православных храмов и сожжению икон. Её именем, как активнейшей комсомолки до сих пор в городе Кирове называется одна из красивейших улиц.

– Помощников-то много у тебя было? – раскуривая в очередной раз трубку, спросил Мефистофель.

– А вот они, родимые. Петя Ермаков – его именем тоже улица названа в Екатеринбурге. Помогал мне расстреливать царскую семью, потом золотишко прятать, снятое с трупов царевн и царевича маленького. А это – Костя Стоянович, рядом – Алексей Петров, немало в вятских прорубях попов и протоиереев утопивший. А это Пинкус Войков, Лёва Сосновский, Гоша Сафаров, Яворский, Шиндер, Тенетул, Сакович, Кайгородов, Радзинский, Ваганов, Медведев, Никулин, Маратов, Федя Лукояновский, Федя Сыромолотов, Серёжа Чуцкаев, Федя Эйхманис, Лазарь Коган, Нафталий Френкель, Глеб Бокий, Яша Петерс, Боря Дидковский, Коля Толмачев, Паша Быков. А эти вот – наёмные революционеры были, – кивнул Юровский на шеренгу иностранцев, – не за совесть, за деньги помогали мне суд вершить: Изидор Эдельштейн, Анзелм Фишер, Андеас Вергази, Имре Надь, Эмил Фекете… Фу, язык сломаешь, – передохнул Янхель Хаимович. – Но имейте, друзья, в виду, что возглавлял всю команду лично я! Без меня тогда не так бы вышло. А ведь вышло всё – хорошо! Или вы иначе думаете?

– У-у, скоко неруси попили кровушки русской. Да дружок, верно, верно, – подбодрил Юровского Мефистофель. – Садись вон рядом с Ягодой и Белобородовым – главными претендентами на премию будете. Кто у нас там следующий?

– А всего полчаса до восхода солнца осталось. Так что не успеем послушать – рассказы у всех длинные, как списки расстрельные, – заметил Шайтан.

– А что, по спискам убивали? – полюбопытствовал Вишап, почёсывая копытом за левым ухом.

– Гуртом, – пояснил Люцифер. – Не по одному же, когда безвинных – тысячи. Даже решения выносили списками, так по ним и расстреливали…

Собрались на следующую ночь сразу после шести вечера, когда на дежурство только заступила первая смена вигилий. Дьяволы часто меняли облик, то в виде людей, то в виде чертей появятся. На сей раз все были в цивильной одежде в обликах великосветских мужей. И предстал перед ними не лишённый внешнего лоска и обаяния, пышнотелый польский еврей Андрей Януарьевич Вышинский, работавший во времена правления Сталина сначала заместителем, а потом и генеральным прокурором СССР. На руководящей работе в МИДе он корпел вплоть до самой смерти, до 1953 года. После себя оставил большие труды по вопросам государства и права, по которым долгие десятилетия учились студенты юридических вузов. Большой любитель обвинять и заключать, в аду он был немногословен, гордился только тем, что вывел постулаты наподобие таких как «Признание вины – царица доказательств» и «Законы существуют для защиты и поддержания власти».

– Чего он сюда припёрся? – спросил Вишап. – Какой вред нанёс?

– О! – ты не представляешь заслуг этого прокурора перед нами, – начал разъяснять пунктуальный Люцифер, большой спец. – Законы в любой стране защищают справедливость. На то они и принимаются. Но это всюду, кроме России. Чем деспотичнее власть, тем быстрее она перетягивает чашу весов правосудия на свою сторону. Когда Сталину понадобилось подвести под массовые репрессии и расстрелы юридическую основу, он нашёл для дел таковых Андрея Януарьевича. Вышинский попрал «принцип презумпции невиновности», который гласит, что не обвиняемый доказывает свою невиновность, а карательные органы должны доказать его вину. Это понятно каждому и соблюдается всюду. Не может же содержащийся под стражей человек провести следствие, собрать факты, свидетелей. Это обязаны делать органы, их это хлеб. Повторяю: так поступают во всём мире. Кроме России, где с первых дней прихода к власти большевиков слияние исполнительной и законодательной властей привело к величайшему в истории человечества произволу. Вся законность пала, закон и власть стали одним и тем же. Власть присвоили партийные бюрократы, которые стали властью и законом на долгие-долгие десятилетия. Это похуже, чем времена инквизиции, помнишь, в Италии мы разбирали тысячи две лун назад…

– Помню, – кивнул Вишап.

– Ну так вот в России, в период массовых репрессий о справедливом расследовании по делу обвиняемого не заботились. Вот чем угодил карательным органам господин Вышинский. Всюду закон придерживается истины: признание собственной вины нельзя считать доказательством оной. Может, человек берёт всё на себя, чтобы выгородить настоящего преступника? Или обвиняемый ненормален, нездоров. Да мало ли чего ещё…Потому – признание вины – это вовсе не доказательство. А Вышинский утверждал обратное: признание человеком своей вины превосходит другие доказательства и является решающим в деле. Слышь, вороны вон – и те смеются над таким постулатом, даже птицам понятна абсурдность советских законов, сочиненных этим вот Андреем Януарьевичем. Чего молчишь, генпрокурор?

– Были б мы на Земле, я б вам показал абсурдность! – озлился Вышинский.

– Ты и так там на десятки лет наворочал, миллионы людей по твоим учениям безвинно жизни лишались…Твой метод устраивал только чекистов-коммунистов, которые массовые расстрелы превратили в конвейер смерти. Твой метод развязал большевикам руки: любой ценой вырви у арестованного признание. Одного стращали видом крови и пыток. Из другого выбивали этими изуверскими пытками признание, третьего подкупали обещанием свободы. И в итоге человек «признавался» в содеянном. И шёл по этапу в лагерь. А чаще – на расстрел.

Юридические «труды» нашего претендента – вовсе не ошибки, а целое учение, попытка теоретически обосновать самочинные действия карающих сталинских чекистов. Очень уж угодил своими «трудами» Вышинский вождю народов. Видимость законности соблюдена, карательным органам стало меньше хлопот. Дела у них пошли в гору, машина террора заработала на полную мощность. Одним из главных положений генпрокурора было: истину установить в суде невозможно, преступление не восстановишь, не повторишь во всех деталях, суд использует только те материалы, которые даёт ему «дело». А там роспись обвиняемого в признании своей «вины». Всё, стряпай решение! А законом от 14 сентября 1937 года вообще упрощалось судебное разбирательство и отменена защита по делам лиц, обвиняемых во вредительстве. Стало у них действовать особое совещание, выносившее решение быстро и однозначно. Наркомат внутренних дел стал сам принимать решения о сроках наказания без каких-либо судебных разбирательств, без адвоката, даже без самих обвиняемых. Стали судить списками, точнее уж и не судили, а выносили решения так называемые «тройки» – прокурор, чекист и секретарь обкома партии. Правосудие в СССР фактически было упразднено уже в тридцатые годы, олицетворением высшего закона стал Сталин и его репрессивный аппарат. Попрание элементарных человеческих норм стало для чекистов-палачей лестницей служебного роста, средством их обогащения. Только с января 1935 года по 22 июня 1941 года в России было арестовано 19 миллионов 840 тысяч «врагов народа», из них 8 миллионов сразу расстреляно, остальные погибли на этапах и сгнили в лагерях. Этот большевистский конвейер смерти пресекла война, которую развязал Гитлер. Но и во время войны чекисты продолжали выслуживаться и находили «врагов народа» как в тылу, так и на фронте. И не забывайте, арестовывали и гробили лучших людей.

– Так получается, – подал голос Араска, – что партия все годы вела войну со своим народом ещё до вторжения гитлеровских войск?

– Большевики обеспечивали борьбу ленинской партии с любой другой идеологией единственным методом – методом физического уничтожения своего народа. А подкладку для приговоров состряпал вот этот Андрей Януарьевич, чьи труды десятилетиями изучали в вузах будущие юристы: следователи, судьи, адвокаты, прокуроры… И потом успешно претворяли теорию на практике в течение десятилетий. Вот вам и генпрокурор!

– Так всё было? – с ухмылкой спросил Мефистофель, тыча в Вышинского потухшей трубкой.

– А как иначе? Я творил в свою в эпоху, старался в меру сил своих. По – другому нельзя. Мои законы одобрены Сталиным и шли на пользу. Нам партия и вождь всегда напоминали об обострении классовой борьбы. А почему моими законами так долго пользовались коммунисты – вы об этом Сталина и спрашивайте.

– Умница! – воскликнул главный дьявол, почёсывая копытом левое ухо. – Творец-мудрец! Какие таланты по истреблению людей вскрыла в народе эта революция и учение Ленина! Какие головы творили в сталинскую эпоху! Ну право, гении!..Аппарат репрессивный у них работал как машина, как вечный двигатель! Да – а-а, сейчас таких спецов там нету…

– Теперь, дорогой Тофель, там другая крайность. А миллионы душ прут и прут сюда, – напомнил Люцифер.

– Но ведь даже у нас, в аду и то есть и адвокаты, и судьи, и прокуроры…

– Так, то – у нас! Сравнил тоже ад с Россией. У нас завсегда порядка больше…

– Так сколько же сподручных было в ведомствах прокуратуры и ЧК ихней? – поинтересовался Мефистофель.

– Тысячи. Аввакумов был, Кобулов, Берия, Ягода тот, Менжинский… Работали мужички! Да была ещё бабёнка одна – Шурочка Какашидзе, равной коей по жестокости даже в нашем аду не сыскать! Больно уж она любила над мужиками поиздеваться, в евнухов их превращать. Её боялись не только заключённые, даже сами следователи. Про Ежова я уже говорил, про начальников ГУЛАгов – тоже. А сколько тысяч следователей-палачей! О! Нет, не посчитать! Выслушать каждого даже в вечности нашей невозможно. Сил не хватит. Ну, если ничем другим больше не заниматься…

– Не можем же мы все дела бросить и слушать только претендентов России на милостыню нашу, – заключил Мефистофель. – Вон того наглого очкарика лобастого давайте, больно уж напорист…

– Да это ж Лаврентий Павлович! – узнал вошедшего Араска. – Кто ж Берию не знает? И на Земле и здесь все понаслышаны о его подвигах в истреблении лучших умов России. Маршал Советского Союза как-никак! Такого можно и не выслушивать, а сразу первый приз давать…

– Нэт, вы послушайтэ, друзья дорогие, родные, умные! Имя моё до сих пор наводит страх на россиян. Я уж там постарался. Нэ даром хлэб ел. Скольких приказал стенкэ поставить, – этого даже вам нэ посчитать! Не поддаётся учёту работа моя на посту первого секретаря ЦК компартии Грузии и на посту министра внутренних дэл СССР. И смерть Кирова на моём счету. Он жэ, подлюга, приказ давал, чтобы менэ расстреляли как вражеского шпиона. Ещё при Ленине это было. Повезло менэ тогда, но истинные чекисты зла нэ забывают. Я в долгу нэ остался, – гордо напомнил Берия. – А что? И в Грузии харошо поработал…

– Ага! В первый же год своего правления ты там отправил за решётку почти всех руководителей, которые знали тебя как отъявленного негодяя. Позднее всех их по твоему приказу расстреляли. Все, кто знал тебя, как подлеца, умерли не своей смертью. Хорошую практику прошёл на своей родине, выслужился. А Сталину такие палачи и нужны были, он не терпел рядом с собой умных, способных. Молодец, Лаврентий! О тебе и слов нет.

Это ж твой лозунг висел во всех конторах и общественных местах: «Долг каждого честного человека искать врагов народа всюду, даже под собственной кроватью»?

– Конэчно. Я их всюду находил. И у станков, и в школах, и в колхозах…

– И потом к стенке приказывали ставить?

– С тэми, кто против нашей лубимой партии – церемониться нэ можно…

– Молодец! Садись вон в стороночке, одним из первых будешь. Таких как ты, мы вне конкурса пропускаем, – пресек его излияния Мефистофель.

– Э, да вы послушайте! Я мало чего сказал! Дайте доскажу, у менэ много чего есть…

– Дорогой! Ну кто не знает твоих подвигов?

– Нэ-эт! Всего никто нэ знает, кроме менэ…

– Ну ладно, ладно… Верим ведь, знаем, дорогуша, что равных тебе чекистов-коммунистов никогда не было в России. Мы таких заслуженных всюду без очереди должны пропускать. Гордимся тобой, дружище! Это пусть другие вспоминают о своих подвигах. А ты первый изувер на Земле! И этим всё сказано. Так ведь?

– Пачему – у? Мало чего забылось. Память у менэ хорошая…

– Да-да, умница. – уже раздражаясь назойливости Берия снова одобрил главный дьявол. – Другие ждут! Вон их скоко…Тихо, тихо! Сталин идёт, вождь и отец народов, которого в России почти каждый день вспоминают, хотя он уже более полувека как у нас…

– Добром иль худом? – спрашивает Шайтан.

– Что?

– Ну, вспоминают – как, худом или?..

– Послушай сам и сообрази…

Перед дьявольским жюри предстал на тощих ножках, с впалой грудью никогда не утомлявшийся от пьяных и кровавых пиров невысокого роста круглолицый, с густой щёткой рыжеватых усов Иосиф Виссарионович Сталин, ставший на Земле исчадием ада. Самодовольство, самолюбование, мелочное тщеславие читалось на рябом лице некогда самого страшного человека планеты. Чёрствость души, как и заносчивость, нетерпимость к мнению других – всё читалось на узком лбу и в колких вприщур глазах.

– Чемпион? – весело спросил Мефистофель. – Душ много к нам спровадил?

– Много. Поболе вашего. – Сказал чётко, как обрезал.

– А мы, дорогуша, сюда никого не затянули. Мы в земные деяния людей не вмешиваемся, если нас не просят. Это вы там себя за богов считаете, вместо радости творите одни пакости. А потом свои грехи на нас валите, бес, мол, попутал – объясняете. – Мефистофель радостно так оглядел ряды собратьев своих, с ухмылкой и любопытством посматривающих на Сталина. – Из нашей братии никто на земле никого не попутал и ничью жизнь никто не укоротил. Так, братцы?

В ответ главному дьяволу был одобрительный гул, сливающийся с таким же карканьем воронья.

– А на твоей вот совести сколько душ погубленных? А то вон Берия больно хвастался, что всех вас перещеголял…

– Вай, издержки производства… Это вы тут вечные, а я всэго трыдцат лэт руководил. А дали бы мне вашу вечность! О! – Тогда бы и баланс можно сводить…

– Тогда бы и считать вообще некого было, – ехидно засмеялся Люцифер. – О тирании твоей и голодоморе все наслышаны. Говорят, за пяток подобранных в поле колосков ты приговаривал к вышке? За три колоска еще прощалось, а за большее – каюк? Твой нарком юстиции Крыленко требовал беспощадно карать «расхитителей социалистической собственности». 55 тысяч человек были осуждены за колоски. Более двух тысяч из них расстреляно. В начале тридцатых годов, сразу после создания колхозов великий мор охватил твою страну. У крестьян изымали всё съедобное, оставляя их умирать от голода. Даже семенное зерно красные комиссары додумались забирать. Хлебозаготовительные кампании превратились в войну с крестьянством. Террор уполномоченных по сбору зерна обрушился на весь СССР. Чекисты забирали даже горячую пищу из чугунков. Почти шесть миллионов человек умерли в ту пору от голода. И ты. дорогуша, знал об этом, – мотнул копытом Люцифер в сторону Сталина. – Знал, но скрывал всю правду от народа, от членов ЦК. Секретарь Харьковского обкома партии Роман Терехов осмелился как-то доложить тебе о голодоморе на Украине. А ты ему сказал, что сказки всё это и тут же снял его с работы. Было всё это?

– Другим в назидание. Чтобы добро народное нэ крали, – чуть утишил голос Сталин.

– Ага, боялся народа. А ещё Черчиллю после войны хвастался на конференции, что во время коллективизации ты вёл борьбу против десяти миллионов кулаков – кормильцев страны, по сути дела. Большинство из них было уничтожено, говорил ты Черчиллю.

– Ну, да! Классовая ж борьба тогда обострялась…

– Какая борьба? С кем? Со своим народом? Зачем?! С голодомором надо было бороться. Германия, Польша, другие страны хотели помочь русским, собрали хлеб, другие продукты, чтобы в Советский Союз отправить, помочь народу. Но ты приказал тормознуть составы с едой на украинской границе, не пропустил ни один эшелон, назад завернул. А правду о голоде скрывал не только от своего народа, но и от зарубежных стран, которые сочувствовали жителям страны Советов.

– А комиссаров красных, командующих армиями, фронтами к стенке ставил, – напомнил Вишап.

– Так вы мне что – суд чините? – побагровел Сталин.

– Что ты, родной! – стал успокаивает его Мефистофель. – Это мы заслуги твои перечисляем. Да и они ведь не все. Далеко – о – о – не все! Ты, Люциферушка, не пугай правдой вождя российского. Много за него не говори. Он и так всё вспомнит. Верно, Виссарьоныч, – фамильярно иронизировал главный дьявол.

Люцифер пропустил замечание Мефистофеля мимо заросших ушей. Он продолжал:

– Умных людей, кто хоть слово против тирании высказывал – ставил вождь к стенке. Безо всякого суда и разбирательства. Приговоры выносили особые совещания, «Тройки», «двойки» и частенько даже в отсутствие обвиняемых, наказание зачастую было подготовлено заранее. Десятки миллионов неповинных людей расстреляно, в лагерях загублено. Такой вот геноцид, генацвале, – так злорадно засмеялся Люцифер, что и без того трусливый Сталин съёжился, ростом стал, вроде, ещё меньше. – Но ты не тушуйся, великий инквизитор. Ты первый у нас миллионер! Вот тебя мы и премируем, – воодушевил он совсем уж струхнувшего вождя. – К убийствам у тебя, друг, была просто какая-то патология, страсть необъяснимая. – Ты почему свой-то народ истреблял?

– Какой он – мой? Мой народ – это грузины. Их я нэ трогал. Так, малость Берия хвосты зачищал, как свои, так и мои. А в основном грузин нэ трогали, нэ убивали…

– Стрелял он гордых, добрых, честных, чтоб захватив, упрочить власть, – продекламировал Вишап, почёсывая рогатый лоб. – Своих соратников по партии тоже тысячами убивал…

– А чего с ными цацкаться? Всё спорили чего-то, нэ соглашались со мной. Туда им и дорога, – вздохнул Сталин. – Нэ по пути нам с ными было…

– В конце тридцатых годов ты просто-напросто истребил верхушку руководства армии. Кроме Тухачевского, Егорова, Блюхера, Каширина, Якира, Дыбенко, Уборевича и других толковых маршалов и генералов твои чистки унесли жизни тысяч и тысяч рядовых командиров. А когда началась война, то полками, дивизиями вынуждены были командовать взводные. Вот и дошли немцы до самой Волги, вот почему зазря погибли на фронтах миллионы и миллионы солдат российских. А истребление военных спецов продолжалось и во время войны, только темпы были чуть ниже, чем до этого, – продолжал Люцифер, опять вводя в страх Сталина. – Но и в первый год войны ты свои просчёты срывал на генералах, приказав расстрелять командующего Западным фронтом генерала армии Павлова, а с ним вместе генералов Климовских, Григорьева, Коробкова. В первые месяцы войны были отозваны с фронтов и арестованы генералы Алексеев, Цырульников, Семашко, Трубецкой, Гопич, Романов, Голушкевич, Иванов, Леонович, Кузьмин, Меликов, Потатурчев и многие другие. Все они сгнили в лагерях или расстреляны. Их вина заключалась в том, что ты, дорогой Коба, не был готов к войне, со страху впал в транс, не зная, что делать и злость неудач срывал на командирах армий и фронтов, болезненный ты паранойик. Ещё более полусотни генералов «пропало без вести» в боях, как ты любил выражаться. Почти безоружных бойцов кинул на атакующих фашистов. К ноябрю 1941 года они пленили почти 4 миллиона советских солдат. Подавляющее большинство из них сгинуло в немецком плену. СССР по твоей вине не был готов к отпору фашистов. За первых два месяца боёв твоя Красная армия потеряла 8166 самолётов, то есть 97 процентов того, что имела к началу войны. Из 212 дивизий, входящих в состав действующей армии, 90 дивизий были укомплектованы на 80 процентов, остальные и того меньше. Через десять дней боёв из 44 дивизий переднего края 24 были полностью уничтожены, оставшиеся имели от 30 до 80 процентов сил и средств. В первые недели войны под Киевом из-за неподготовленности погибло почти полмиллиона ваших бойцов, немцам досталось всё вооружение и боевая техника. Из-за твоей бездарности в Крыму полегло почти двести тысяч бойцов, фашисты захватили 347 танков, 400 самолётов, 3476 орудий и миномётов. Под Харьковом в первые месяцы полегло 230 тысяч солдат и офицеров, Немцами было захвачено 775 танков, более пяти тысяч орудий, пленено до двадцати дивизий. А на всех, кто побывал в немецком плену, ты вешал ярлык «предателя Родины». И клеймо это носили все члены семьи.

Более жестокого человека планета ещё не знала. Под Ленинградом немецкие войска, атакуя позиции русских, гнали перед собой пленных стариков, женщин и детей. Ты это прекрасно знал, но приказал уничтожать этих невинных заложников как изменников Родины. Ты отдал солдатам приказ: «Бейте во всю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите всё равно, являются ли они вольными или невольными врагами». И это ты говорил о людях своей страны!

Старясь нанести урон противнику, ты приказал уничтожать вблизи зоны боевых действий все строения, в которых жили крестьяне. И это накануне зимы! Помнишь приказ № 0428? Там чётко говорится: «Разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 километров в глубину от переднего края и на 20–30 километров вправо и влево от дорог. В каждом полку создать команды охотников по 20–30 человек для взрыва и сжигания населённых пунктов. Выдающихся представлять к правительственной награде». И пылали избы и хаты. Матери в ужасе прижимали к себе плачущих детей, теперь уже обречённых по твоей «милости».

Или ещё. Приказом от 11 января 1942 года ты объявлял: «…громить во всю город Ржев, не останавливаясь перед серьёзными разрушениями города».

– Вай, дарагой, – перебил Сталин. – Важен ведь результат, а не его цена. В конце-концов я войну выиграл – вот что важно!

– А скольких это жертв России стоило?

– Вай, война без жертв не бывает…

– А можно было победить гора-а-а-аздо меньшей кровью…

– Нэ получилось, кто теперь спросит…Победителей, говорят, не судят…

– А мы и не думаем. Народ пусть судит. И души, безвременно ушедшие в мир иной, вопиют и вас проклинают. Мы-то к тебе, Коба, без претензий, наоборот, поощряем таких вот, как ты. А все эти факты – напоминание, заслуги твои, – пояснил Люцифер.

– Единодержец, однако был, – вставил Вельзевул.

– Ну как же! Во время той войны он возглавлял Госкомитет обороны, ставку Верховного командующего, был секретарём ЦК партии, Председателем совнаркома, наркомом обороны. Все мыслимые высшие посты в партии и государстве занимал этот человек. И никому не верил. Ни разведке, ни перебежчикам немецким, ни донесениям специалистов, что немцы нападут на СССР. Такой политикой ты способствовал приходу к власти Гитлера. Террором внутри своей страны помог сплотиться и набрать силу тем, в ком видел врага. Ты помог Гитлеру в войне, когда она ещё только-только разгоралась. С согласия советского правительства осенью 1939 года на Кольском полуострове была создана военно-морская база германских войск, обозначенная в секретных документах как «Бази Норд». Она использовалась для ремонта и снабжения немецких подводных лодок, топивших английские корабли, а позднее база сыграла решающую роль в оккупации гитлеровцами Северной Норвегии. Поддержал ты Гитлера, когда он напал на Польшу, другие европейские государства. Разве не так всё было? Главной причиной просчётов, ошибок, непростительных промахов коренится в диктаторском единовластии. Он стал пленником собственных ошибочных расчётов Лучшего вождя и придумать для России невозможно. Гений террора, голода и смертей! Отдельного котла заслуживаешь!

– Так это и есть ваша прэмия?! – изумился Сталин. – У мэня первая прэмия была 25 лет лагерей, а вторая – дэсять…

– Нет, – обнадёжил Мефистофель. – Это он так, к слову. Котлы не мы распределяем. Но равных тебе у нас ещё не было. Каков талантище! А! – без притворства восхищался дьявол. – Конечно, все мы здесь немало знаем о каждом своём клиенте, читаем их мысли и мысли их друзей и жертв, но не так уж чтобы подробно. Можем знать всё и до мельчайших деталей, но это уж когда очень нужно будет…

Благо России никогда не входило в планы ни Ежова, ни Берии, ни Свердлова, ни Вышинского, ни Ленина, ни тем более Сталина. Основной чертой характера, определявшей все поступки, всю жизнь Иосифа Виссарионовича и весь путь развития общества огромного государства в первой половине двадцатого века было просто-таки уникальнейшее злопамятство, а главная причина просчётов, ошибок, непростительных промахов коренилась в диктаторском единовластии. Коварство природы заключалось в том, что всем этим отвратительным свойствам она наградила на вид спокойного, рассудительного, даже вроде бы простодушного человека. Выведя в уме такую формулу, Мефистофель спросил советского вождя:

– Дельного-то хоть на Земле что сделал?

– Как же! Ленинские заветы по строительству социализма претворил. Можно сказать, что социализм я построил, – успокаиваясь, Сталин произносил более четко и правильно русские слова и грузинского акцента сейчас не прослышивалось.

– На страхе. На крови, на костях миллионов своих сограждан. Неужели не жалко было своего народа?