Дай мне руку, брат

Если этот «шатун» просто беглый зек, чего тогда он топчется на одном месте? Машет руками, будто отмахивается от какого-то морока? Если даже предположить, что он попросту сдвинулся рассудком и давно бегает по лесам, тогда был бы худым, как вобла, в данном же случае даже из-под робы было видно, что последнее время этого бородача кормили сравнительно неплохо.

Отмечая, что Сергей Георгиевич не спешит, Лукьянов за его спиной сказал дежурному:

– Передайте, что бы Кийко и Твердохлеб сидели тихо и не высовывались. Разберемся с этим, отогреются и они. И пусть будут готовы, если что, поддержать огнем. На самом деле, что-то тут не так. Кто из оперативников в тревожной смене?

– Римашевский и Панько. Тут еще и Веня Дзерба с Васильковым, пока не уходили на «лежак».

– Дерни-ка всех сюда.

Дежурный нажал кнопку на столе, и за дверью, что находилась в глубине помещения, началось какое-то движение. Кто-то шушукал, тихо двигал мебель. Вскоре в темном углу появились и выстроились в шеренгу четверо вышеназванных бойцов.

Медведев оторвался от монитора и подошел к ним:

– Веня, – строго кольнул он взглядом, стоящего среди них старого товарища, – ведь трое суток болтались по лесам. Чего бы вам, не подремать до ужина?

– Георгич, – стал оправдываться старший опер (как известно, оперов бывших не бывает), – два часа туда, два часа сюда. Подумали – подождем немного, потом к Михайловне и на боковую. Смысла не было сон разбивать.

– Ну-ну, давай, – прервал речь друга первый заместитель начальника Базы, – навешай лапши мне, да побольше. Прошлый раз уже получили с Волковым за покер до двух ночи?

Дзерба косо глянул за спину начальника, на скривившего хитрую рожу молодого дружка.

– Получили, – ответил вместо Вени на свой же вопрос Медведев и продолжил: – а сейчас что?

– «Храп», – буркнул, словно провинившийся мальчишка, Дзерба.

Ему было уже за пятьдесят, но ни у кого и мысли не было звать этого остроумного и очень веселого дядьку по отчеству, тем боле, что выговорить имя его достопочтенного отца было не всем под силу. Дзерба был Викентий Тадеушевич.

Картежник тяжко вздохнул:

– Как-то …засели.

– Веня, надо спать, – с укоризной надавил на связки Медведев, – тебе же не тридцать? Хоть бы помылись с дороги. Притащите сверху заразу, всех положите с какой-нибудь дизентерией. Клещи наверху пошли. Они таким могут одарить, что не обрадуешься. Спросите у Вячеславовны.

– Сел, – тихо сказал Волков, и все бросили взгляды на монитор.

«Шатун» на самом деле уселся в центре поляны, которая являлась крышкой ангара лаплана. «Зек» дергался и закрывался руками так, будто боялся, что его сейчас кто-то ударит…

– Чертовщина, – заключил Медведев. – Веня, видишь?

Дзерба кивнул и вслух добавил:

– Мы там, как только вы вошли в дежурку, затихарились и все слышали про «шатуна».

– Что мыслишь, тихушник?

Веня медленно разгладил густые, нестриженные усы и, простецки пожав плечами, ответил:

– Если он подсадной, у нас большие проблемы.

– Это понятно, – заключил уже Лукьянов, – что ты, как опытный опер посоветуешь?

Дерба, прежде приступить к изложению своей точки зрения, деловито откашлялся:

– Я сужу по поведению, – начал он. – У этого «зека» психика явно работает на присутствие кого-то, а тут не так уж и много вариантов. Первый – он на наркотиках, второй вариант – этот «шатун» сдвинутый, третий – то, что его пасут какими-то камерами или визуально в оптику сверху или из леса. Раз наши навороченные «глаза» не отмечают бликов и «пульса» электроники вокруг Базы – у нас большие проблемы и «Кия» с «Сухарем» (прозвища Кийко и Твердохлеба) уже в прицеле.

Лукьянов только набрал воздух, чтобы что-то сказать, как Дзерба продолжил:

– Но это еще не все. Я так понимаю, что нам этого гостя всяко надо опросить, ведь так? А как его к нам «пригласить» в таком в безлюдном месте, да еще ежели нас так хитро «щупают»?

– Есть идеи? – зная наверняка, что у Дзербы уже созрел какой-то план, улыбнулся Медведев.

– Аппетит у вас, начальник, – в свою очередь отшутился и Веня, – «идеи». Тут хоть бы одну. Знаешь, …пусть Женька Васильков тут посидит, молодой он и ногу себе натер крепко, а вот с Волковым, я так думаю, мы провернем это дело. Волчара! – бросил старший опер за спины начальства, – иди-ка сюда, будешь карточные долги отрабатывать, это ведь святое?

– Леша-Леша, – с сочувствием хлопнул по спине раскрасневшегося Волкова Луценко, – ты ўжо не толькі мне, а і яму доўжны за карты?

Сырой настил весеннего леса отзывался приближающимися, глухими ударами. На поляну выскочил огромный вепрь. Неуклюже волоча задние ноги, мечась в безумстве злобы, он, не теряя из виду объект нападения, прыгнул к сидящему на земле человеку в тюремной робе и швырнул того за дерево, прямо в засыпанную листвой, неведомо откуда взявшуюся, квадратную яму. Шлепнул глухой выстрел! Секунда, и сам кабан «нырнул» вслед за человеком куда-то во мрак Преисподней. Земля со дна этого углубления, как по мановению волшебной палочки поднялась вверх и… будто и не было на поляне ни человека, ни зверя. Остались только черные следы скоротечной борьбы.

Выждав еще пять минут в полной боевой готовности, стрелявший в кабана-полтергейста Твердохлеб уже в четвертый раз сегодня нажал скрытую у корня дерева кнопку. Корневище затрещало в ответ вибрацией, можно было «входить».

В первый час присутствия «Кии» с «Сухарем» на Базе вместо приветствий и похвалы в связи с удачным возвращением от границ евросоюза, имеется ввиду Украины, все поголовно поносили их на чем свет стоит. И все из-за стрельбы по «кабану», в роли которого выступал облаченный в шкуру убитого кем-то накануне зверя Алексей Волков.

Понятное дело, все понимали, что ребята, волею судьбы вынужденные с близкого расстояния наблюдать за «шатуном», ориентировались на месте, но досада от произошедшего от этого меньше не становилась. Дежурное «так уж совпало» не могло погасить явное ощущение того, что Волкова могли и вовсе пристрелить. Спросить, что-либо или посоветоваться измотанным дорогой бойцам было не у кого. В такие непростые моменты радиосвязь вблизи бункера не используют. Разведка пришла, доложила, что ждет разрешения на вход и, получив в этом отсрочку, а также указание на слежение за объектом поняла, что теперь даже их не пеленгуемые волны использовать нельзя, поскольку на то есть особая инструкция.

Увидев вдруг на крышке гермоангара зверя, «Сухарь» среагировал правильно и, не будь под вонючей вепревой шкурой Волкова, Толю за удачную охоту даже похвалили бы, однако пущенная из его ствола пуля, только велением ангелов-хранителей Алексея каким-то чудом прошила тому подмышку и прошла навылет сверху через мякоть лопатки.

Само собой, Волкову от «хоть не насмерть» было не легче. Едва спустившись на приемную площадку Базы он, отваливаясь в сторону, дал возможность набросившимся на доставленного им «шатуна» спеленать того, а сам хлестко поливал добротным матом всех, включая тех же ангелов. По его взбешенному в тот момент разумению, они, спасая его от более серьезных неприятностей, могли бы похлопотать и за такое желаемое им сейчас определение: «отделался легкой царапиной».

«Шатун» оказался иностранцем. Коверкая и выкручивая наизнанку слова, он дергался будто какой-то буйный психический больной, а потому его тщательным образом «просветили», досмотрели и, одарив мощной дозой успокоительного от любимого всеми доктора Анны Вячеславовны, определили в лабораторный блок, где были крепкие изоляторы с безтравматической обивкой. Стоило ли долго заниматься этим неуправляемым, но целым англичанином, когда там же, по соседству был боец с огнестрельным ранением?

Волков долго буйствовал, порываясь пойти и отвесить люлей «Сухарю» за его меткую стрельбу. Он не мог успокоиться и в медблоке. «Кормилец, блин, – кабанчика хотел подстрелить!», – продолжал возмущаться Алексей, даже после того как Анна Вячеславовна, обработала ему рану и наложила повязку. Ругательный тон раненного стал стихать только в тот момент, когда доктор начала набирать в шприц какие-то лекарства.

Выждав момент, она повернула его и тихо произнесла: «брючки приспустите…». Это прозвучало настолько обыденно и по-домашнему, что Алексей машинально оголил правую ягодицу и, ощущая, что иголка уже в нем, а Анна Вячеславовна ловко вжимает содержимое шприца в его тело, он прервал свой бесполезный монолог.

Скорчив недовольную гримасу, раненный дождался, когда будет закончен ритуал со спиртовой ваткой, и одной рукой, как мог, подтянул камуфлированные штаны.

– Вам надо поспать, – в противовес выкрикам Волкова спокойно и размеренно сказала доктор. – Я скажу ребятам, чтобы принесли вам что-нибудь из одежды. Не такое походное и грязное, вы все-таки в медблоке. Ложитесь и не шумите, вас все равно никто не слышит, только я…

Доктор присела на корточки, развязала бойцу берцы, помогла их снять, сопроводила оглушенного вниманием Волкова до кровати и ушла. Что она ему вколола Алексей, конечно, не знал, но только-только устроившись на кристально белой постели, он попросту отключился, проваливаясь в глубокий и здоровый сон.

Через сорок минут в медблок пришел Медведев. Подергав ручку двери, он дождался, когда доктор откроет. Даже если не брать во внимание содержимое зеленой вывески, что висела на входе, было понятно, что это помещение явно медицинского направления. Здесь и пахло медициной, и выглядело все, как в лучших клиниках столицы еще довоенного, спокойного времени. Стараниями Анны Вячеславовны – второй из немногих женщин на Базе, здесь всегда было уютно и по-домашнему умиротворенно. На посту стоял телевизор, было радио, компьютер, но все это большей частью бездействовало или работало очень тихо.

Снаружи сюда не долетали никакие звуки. Выходя к обеду ли, к ужину, привыкшая к кристальной чистоте, порядку и тишине Анна Вячеславовна даже здоровалась так тихо, что ребята часто ее попросту не слышали. Ее фамилия – Шпилевская уходила корнями к родам польской шляхты, что, несомненно, отражалось на образе этой непростой женщины. Врожденная интеллигентность и стоящая на этом фундаменте печать строгого воспитания держали на расстоянии с ней всех, наверное, кроме только одной Парасковьи Михайловны, с которой они по-женски дружили.

В медблоке побывали многие, ведь из перестрелок и одиночных походов не всегда приходили целыми. Случалось, притаскивали и уже недвижимых бойцов, но за все время, как говорится «тьфу-тьфу-тьфу» все, кто добрался до Базы и попал к ней в руки живым, рано или поздно вставали на ноги.

О непростой судьбе Анны Вячеславовны знали только Медведев и Лукьянов. На Базу она попала случайно. После переворота в стране ее и без того далеко не безоблачные отношения с мужем развалились окончательно. Он был военным, причем, принадлежал к тем служакам, которые присягали на верность Родине потому, что так принято, а не потому, что без этого никак. Такие готовы служить только там, где хорошо платят и оценивают их, как специалистов.

Что и говорить, подобных профессиональных военных было много. Совесть их не мучила. В чьей-то хитрой игре и это было продумано, ведь как ни крути, а выходило, что все те, кто во время переворота нарушил присягу, сейчас были начисто обелены в своих малодушных поступках и снова честно служили своей стране.

Будучи женщиной умной и начитанной Анна Вячеславовна имела неосторожность выступить в роли той самой совести, стыдя своего супруга детально, с фактами, указывая на то, что они, «честные» офицеры сейчас делают, дожимая к земле свою израненную страну. Однако все ее железные доводы о том, что лишь усилиями нынешних нанимателей армии мирная и ухоженная Беларусь превратилась в дитя разрухи, были лишь тихо взяты на заметку, да и то, с некой своей, задней мыслью. Однажды утром она ушла на работу, а когда вернулась, оказалось, что муж увез их дочерей в Полоцк, к матери.

В записке, которую он сочинил ей на прощание, говорилось буквально следующее: «Твои «книжные чтения» не доведут до добра. Женщина должна варить борщ, а на то, чтобы думать и заботиться об остальном есть мужчина, и это он решает, что правильно, а что нет. Это его ответственность.

Я вынужден оградить от твоих измышлений девочек. Слыша тебя, они начинают и в школе говорить твоими словами. Я – старший офицер и на кону моя карьера. А из-за твоих умозаключений, меня просто спишут «на берег». Не для того я корячился двадцать лет, чтобы спецслужбы, старательно зондирующие все наши разговоры, обломали мне дембель. Мне страшно подумать, что за истории ты рассказываешь у себя на работе. Наверняка нас не арестовали только из-за того, что я служу в армии. Да за одну твою библиотеку тебя запросто могли посадить даже в девяностых, что уж говорить о нынешних временах. Я проверял, там у тебя книги, запрещенные к изданию в России и у нас, они националистические, или о язычниках.

Не ищи детей, тебя к ним не подпустят, слово офицера. Я стану отвечать на твои звонки только в том случае, если ты выбросишь из дома эти книги и из головы все, что в них написано…»

Само собой, Анна Вячеславовна, дрогнув материнским сердцем, все равно не собиралась идти на поводу идей, исповедуемых мужем. Да и не из тех она, кто станет менять себя в угоду кому-то. Так уж велось в жизни этой женщины, что если она стала на какие-то позиции, никто и ничто не могли ее свернуть с выбранного пути.

Она взяла отпуск «за свой счет», и два часа простояла на трассе, стараясь поймать попутку до Полоцка, ведь общественный транспорт ходил с большими перебоями. Ее подобрали какие-то строители на стареньком, ржавом автобусе. Не дав себе отдохнуть, после долгого, изнурительного пути, она сразу же наведалась к свекрови.

Безумные часы, когда она торчала в подъезде, скандалила, пытаясь увидеть детей, пролетели быстро. Девочки несколько раз отвечали ей из-за двери: «Мама, папа говорит, что ты больна. Мы откроем, только когда ты приедешь вместе с папой».

На утро к ней вызвали участкового. Он пришел с ребятами из военной полиции, и перед Анной Вячеславовной замаячила ясная перспектива переночевать в камере. Такого унижения она просто не пережила бы. Решив не сдаваться, она оставила Полоцк и снова выбралась на трассу. «Авто-стоп» по сути, сейчас являлся самым ходовым общественным транспортом.

И снова удача. В Минск ехал почтовый «каблучок» Пежо, за рулем которого была женщина. В дороге пассажирка уснула и проснулась оттого, что ее водитель смачно ругалась вслух. Их прижимал к обочине какой-то джип. Едва они остановились, чтобы спросить в чем дело, как из «Ниссана» выпрыгнули крепкие ребята, открыли их машину и, в то время, когда одни из них начали вытрясать из багажника посылки, другие поволокли в лес женщин.

Наверное, не нужно говорить о том, что за намерения толкали этих дорожных «охотников». Анна Вячеславовна, моментально оценив обстановку, сразу сказала тому, кто тащил ее: «Муж даст за меня большой выкуп».

И тут стало ясно, что их похитители, судя по всему, не имели жгучего желания поразвлечься с дамами в сексуальном плане, все-таки к ними попались не …юные девушки. Скорее всего, женщин попросту бы убили. Это косвенно выходило из разговоров бандитов между собой. Что-что, а формировать психологические портреты людей было одной из ее специальностей. Анна Вячеславовна вовремя поняла, что деньги должны быть важны тем, кто «работает» подобным образом.

Бандиты вернули ей телефон:

– Звони, – коротко сказал один из них, – говори быстро. Если он далеко или мало даст – тебе конец.

Она набрала номер и только тут поняла, что супруг попросту может и не снять трубку. Но случилось чудо, седьмой, восьмой вызов и аппарат ответил: «Да».

– Я.., – нервно выдохнула перепуганная женщина, – нас захватили какие-то люди. Мы в лесу. Женя, нас убьют, если …ты не заплатишь им…

Пауза на том конце казалась просто вечной:

– А ведь…, – с задержкой ответил муж, – ты сама притянула к себе эту ситуацию. Будь ты нормальной, домашней супругой, мы все сейчас сидели бы дома и смотрели телевизор. Теперь ты понимаешь, как ты не права?

– Женя, с нами сейчас сделают что-то ужасное, а ты…, даже сейчас не способен поднять свои мысли от пола.

– Это такая своеобразная, жесткая наука тебе, ведь любые плохие поступки наказуемы. Ты сама попала в это дерьмо, сама и выпутывайся…

В темном, тихом лесу его слова были слышны всем. Бандит, великодушно давший ей возможность поговорить по телефону, швырнул трубку в сторону:

– Мужу ты не нужна, а вот я разок…

Мир рухнул на нее здоровым, тяжелым телом. Она вдруг поняла, что находясь под таким весом, сопротивляться просто бесполезно. Бандит давил ей в висок своей чугунной головой, даже не пытаясь поцеловать, он просто бодался. По щеке Анны потекли …его слезы?

Одна из них попала к ней в рот, и Анна вынуждена была сплюнуть вдруг осознав, что это кровь. Ее распаленные событиями мысли стали проясняться. Она вдруг поняла, что напавший на нее человек не дышит. Поднимая вверх свои плечи, она ощутила, как свободно выходит из его легких воздух, но это было не дыхание. Кровь заливала ее лицо. Женщина повернулась, подтянула под себя руки, и бандит свалился в сторону.

Рядом с ней кто-то сидел на корточках:

– Тихо, – прошептал он, поднял оружие и как-то почти бесшумно начал стрелять. Анна приходила в себя. У дерева, широко раскинув ноги, лежала женщина «почтальон». Возле ее трупа второй военный, тоже сидящий на корточках, так же, как и первый, точно и размеренно хлопал по сторонам выстрелами из своего оружия.

Когда с бандитами было покончено, неизвестный, что был возле нее, спросил:

– Документы есть?

Анна, еще слабо ориентируясь в пространстве, ватной рукой ощупала свою сумочку, она была на месте.

– Паспорт есть. Зачем он вам?

– Мы слышали из леса, что тут было. Немного не успели. Пока вы говорили по телефону, вторую женщину гопники зарезали…

– Я врач, надо помочь, – дернулась Анна Вячеславовна, но ее мягко придержали у земли:

– Тс-с-с, – не поднимайтесь пока. Ей уже без надобности. Пульса нет.

От дороги прибежал еще кто-то:

– Веня все. Всех сняли…

– Джип и «Почта» на ходу?

– «Ниссан» работает, почти полный баки в обеих, поедем?

– Да. Иди. Я сейчас и …потеснитесь, эту даму заберем с собой.

Боец тут же убежал, а тот, кого звали Веня, встал и участливо спросил:

– Для того, кому вы звонили, вы уже труп. Людская судьба часто вот так ходит по дорогам. К каждому из тех, кто сейчас находится здесь, она прикоснулась по-своему. Не хотите начать все с чистого листа? Благодаря паспорту, я, как специалист, могу все обустроить так, что ту даму, у дерева, примут за вас…

И именно в этот момент внутри сильной, самодостаточной женщины что-то безвозвратно изменилось, перевернулось…

Анна Вячеславовна Шпилевская сначала прожила два месяца в деревне Заходы, в которой тайно гнездовался отряд майора Уса, а уж потом оказалась и на Базе.

Глава 6

Сергей Георгиевич вдруг очнулся и понял, что за пеленой мыслей о докторе он незаметно для себя оказался возле двери изолятора № 2 медблока Базы. За толстым, непробиваемым стеклом мирно спал Волков, и заместитель руководителя «Бацькаўшчыны» просто смотрел на него, не зная, как ему начать непростой разговор.

Вернувшиеся с «ходка» Веня и Васильков помимо основного задания в столице, выполнили еще и то, о чем их просила лично Анна Вячеславовна, и на что дал дозволение сам Медведев. Электронная карта памяти, на которой были фотоснимки ее семьи, жгла ладонь, и заместитель начальника Базы торчал теперь у окна изолятора только по причине того, что не знал, как отреагирует на доставленную информацию эта битая жизнью женщина.

Что и говорить, она нравилась Сергею Георгиевичу. К своему удивлению он питал к ней какую-то скрытую нежность, уважение и жалость, хотя в его понимании чувство, которое подогревало все другие, все же не соответствовало современному понятию слова «жалость». Такое чувство правильно и точно характеризовали на Полесье, говоря о любимых: «Я яго шкадую, так шкадую!..» Медведев давно был в разводе и долгие годы не питал уже никаких иллюзий по поводу своей личной жизни. Да, и в ней случались женщины, но редко и только тогда, когда, что называется, делать было нечего, или когда заметно осложняя жизнь «играл гормон».

Тут был случай другой. В границах земель под Брестом, откуда был родом Сергей, еще в девяностые годы двадцатого столетия девушек подобной стати и достоинства называли не иначе, как «паночка» и подкатиться к ней мог только такой же «панич» – образованный, с чувством собственного достоинства, из хорошей семьи и лучше, чтобы он был польских кровей. Странный, переживший века архаизм, словно кокон формировал защиту паничей от всякого рода пролетарских проявлений хамства или безкультурья. Этакий эффект тефлоновой сковородки. К ним не прилипала никакая грязь. Более того, чувствуя силу и достоинство этих людей, многие ребята, в том числе и сам Медведев, заступались, если кто-то все же позволял себе перейти Рубикон приличия.

Анна Вячеславовна была загадкой. Не играла в нее, как подавляющее большинство женщин, а именно была таковой. Сергей не мог вспомнить никого из своих знакомых, в ком теплилась бы такая скрытая, притягательная женская сила. В ее присутствии он чувствовал себя школьником, который тихо влюблен в учительницу. «Глупости…», – внутренне дернулся Медведев и, отмечая его странное состояние, Анна Вячеславовна тут же спросила:

– Что-то не так? …Он спит. Я ему вколола антибиотик, а потом еще и «Диазепама» четыре кубика. Пусть шок догонит его только во сне. Когда Леша проснется – рана будет только ныть. Острой боли уже не будет…

Медведев, словно пытаясь сказать, что спящий Алексей тут совершенно не при чем, отошел от двери изолятора. Мысли постепенно замедлялись в его голове. Он не знал, как перейти к новостям, и потому выглядел очень озабоченным.

– И этот будет спать. – Соотнеся непростое состояние заместителя начальника Базы с тем, что он остановился напротив двери изолятора № 3 с доставленным «интуристом» в робе «зека», тихо продолжила врач. – Ему хватило и два кубика. Судя по всему, очень сильное нервное истощение… Вы, Сергей Георгиевич, так странно молчите…

Медведев сосредоточенно поджал губы и вздохнул:

– Васильков с Веней ходили к столичным товарищам. Принесли то, о чем вы просили…

Анна Вячеславовна нервно потянула руки к груди. В районе солнечного сплетения матери больно кольнуло холодком.

– Вот, – Сергей протянул руку с флеш-картой памяти, – здесь все.

– Идемте, – доктор шагнула сначала в сторону поста, где располагался главный компьютер, но потом остановилась и, развернувшись, пошла в свой кабинет. В этой святая святых медблока не бывал, наверное, никто. Хоть у доктора и был свой отдельный жилой кубрик в лабораторном отсеке, чаще всего она спала здесь, уединившись.

Медведев подошел к столу и вставил карту в работающий ноутбук. Электронная машина быстро определила новое оборудование и стала автоматически загружать фото.

Их было около пятидесяти. Наскоро листая изображения, Анна Вячеславовна только на третьем круге спросила:

– А что это за женщина с ними на детской площадке?

Сергей Георгиевич вздохнул:

– Это …их новая мама. Ее зовут Анжелика фамилия Романович, если вам это о чем-то говорит. Папа ваш уже два месяца за ней усиленно ухаживает, как раз с того момента, как …нашли «ваше тело». Он у вас …еще тот ужик.

На опознании найденного в лесу трупа выяснилось, что на нем есть давний шрам после операции. Эта женщина, которую доставили на вскрытие вместо вас, оказывается, с рождения хромала. Она, по сути, инвалид – одна нога немного короче другой. Наши ребята и там есть, в судмеде, потому и знаю об этом. А Штасевич-то ваш, …ничего, это проглотил, смолчал…

Вы уж простите, Вячеславовна, но скрывать от вас я ничего не стану. Он очень важный персонаж, ваш бывший, и это мы приставили к нему Анжелику. Очень уж многое нас интересует в том месте, где он сейчас работает. Так уж вышло, что следили мы за ним по вашей просьбе, а оказалось, что именно такого человека мы уже давно искали. Правы те, кто говорит, что случайностей в нашей жизни не бывает. Оказывается, через него идет дорожка к месту, которое нас сильно интересует. Мы старались, искали хоть какой-то след в ту секретную зону, а благодаря тому, что взялись помочь вам, сразу и нащупали четкую ниточку. Теперь мы знаем о подполковнике Штасевиче практически все, вот и рискнули зацепить его через проверенного человека…

– А она…, – вздохнула Анна Вячеславовна, – очень красивая.

Медведев кивнул:

– Красивая, – не стал спорить он, понимая, как же больно переваривать подобное женщине. – Анжелика одна из наших немногих уцелевших цепочек связи со спецслужбами. Столько переплелось вокруг нее. Кстати, прошу вас, не коим образом не показывайте эти фото Волкову. У них были …тесные отношения и, неизвестно, как Леша на это отреагирует. Вы же знаете его взрывной характер.