Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

– Но он нас услышал. Это как пить дать. Отчего и решил поторопиться. Бьюсь об заклад, сей плут пронюхал и поспешил оторваться от нас. Они могут быть предостережены, – вносила толику разума в их спор свинцовыми нотками Канна, опасливо выглядывая из-за угла здания, вместе с братом, только чуток нависая над ним.

– Согласен, звучит здраво, – опять заладил Вайт, отчужденно кивая подкидывая щупальца плетеной бороды, как и прежде.

– Авось, я один все исполню? Ты мне всего-навсего лук подай, я так и быть вам две тысячи, по родственным связям отсыплю, – мерзко, скалясь неровными передними зубами хихикнул Слизел.

– Согласен. Чем шибче, тем гоже, – опять-таки аляповато мутно закивал Вайт, смотревший на погожую просинь лазурного неба, кое пересекало плеяда уносившихся в теплые участки птиц.

– Да помолчи ты! – источая разбавленный водой яд, буркнула на него стяжавшая морщинку на ровное чело Канна, и Вайт слегка пристыженно повесил нос. – Не лишне попервой справиться об этом страннике, – менторски продолжила она, украдкой касаясь своего шрама на краю губы идущего от разреза. Чем-то его аура сразу побудила её интуицию опасаться.

– У кого же? Может того верзилу, заправлявшего корчмой, кой все допытывал нас о графе занудство? – предложил младший, искоса глянув на виснувшую на его голове узким подбородком сестру.

– Он с ним заодно. И деньжат может не принять. Мне пытать сейчас не с руки. Мы здесь до поры чисты, а залечь после где-то надо, – покачала головой Канна, пока ветер прошелся по её бледной коже, теребя короткую высунувшуюся на блеклые брови челку.

Повисло муторное молчание, а прошедшая мимо светловолосая девушка в сероватом чепце на жеванный выцветший домотканый сарафан зелено-болотистого цвета, уведя их павшую ей на вид компанию, вначале намеревалась вдоволь посмеяться, над тем, как выглядывают из-за угла Канна, будто покрывалом ложась на младшего, разбавив свою кислую мину лучиком жизни. Но заметя при свете из-за тени нависшего и облачённого в рубище Вайта, она ойкнула, сузив круглые черты лица, и поспешила удалиться, теряя цвет лица сильнее, чем было, становясь снежной девой средь застывшей тверди терракотовой глины.

– А что, ежели попусту спросить с городничего? – внезапно прорезалось у Вайта.

– Городничего? – в унисон произнесли оба посмотрев вначале на друг друга, столкнувшись вытаращенными зеницами.

– Ну… – осекаясь, подергал тот порыжелую густую бороду, завязанную в несколько кос с блестящими клипсами на сёкшихся концах, как и обычно, когда думал. – Я приметил, он очень хотел потолковать с человеком покрытой сохлой грязью, и был счастлив, как дитя, когда тот уделил ему время.

При слове «дитя» Канна вздрогнула всем охладевшем телом, покрывшимся гусиной кожей, что ощутил спиной Слизел, на которого она облокотилась, но после вне лишних паник они, кивнув друг другу, дали добро идеи тугодумного и обычно косноязычного брата.

Озаренный благоговением Барон все не сходил с крыльца ратуши, попивая из фужера с филигранью, смотря вдаль через ограду резных свай веранды к облезлым от зноя столпам редута частокола, неотрывно наблюдая, как просветившиеся меж убористых ветвей игольных еловых деревьев путники исходят по ещё мощеному тракту вглубь извилистой испещренной рытвинами глиняной стези. Он восседающей на качающемся кресле был все ещё переполнен эмоциями от встречи с Клайдом, и казалось, светился рвущейся наружу экзальтацией. Его бокал, на половину наполненный красным вином ошалело прыгал в неуклюжих кистях, и он спасительно поставил тот на коленку. Когда, стараясь миновать черных солдат, на паркет взошел щуплый и молодцеватый Слизел, барон его ещё не видел, зато заслышал, звон метала, освобожденного из ножен.

Молодого парня, лет двадцати, приложили к искусно обструганному брусу, и уже намеривались вспороть брюхо, когда нашедшийся из обуявших наваждений, привнесенных в его рутинную жизнь следопытом Нуйд, оборвал их початие. Он не без труда привстал и грузно подошел к жмущемуся человеку обложенным двумя на умеренно пробивающимся за границу веранды светом, блестящими клинками мечей, напрямки к прижатому к расписному и выделанному брусу. Тот был облечен, как странник со всеми чертами: изношенной кожаной бурой куртке с прорехами у подолов и груди; накинутой на неё зеленоватой хламиде; выпускал мятую бледно желтую потную рубаху у шеи; и имел подогнутые голенищем грязные истоптанные по глине дегтярные сапоги, и держал подпоясанную под левое бедро перевязь без меча. Не чем он не вызвал у него нареканий в не отступившем ожоге впечатлений, и подобравший пояс зеленого кафтана барон учтиво запросил.

– Отчего же ты любезнейший, так резво рвешься, на беседу со мной?

– Помилуйте, я право хотел лишь потолковать о человеке, что ушел с группой ратников. Мне кажется, именно он спас мне жизнь, два года назад. Но я так и не возмесил ему долг, – искусно и выразительно врал осунувшийся субтильный Слизел, но как не странно скептик в бароне, принялся таить, и он велел расторопной стражи отпустить молодого человека. Мечи с тонкого горла Слизела отстранились, и он надул гортань, выпустив кадык и медленно распрямляясь. Ухмылка плута все ещё таилась в его нутре.

– Ах, чем только Клайд не оставил неизгладимый след в наших сердцах. От Майзы до Лирры, его имя бродит как блаженный ветер, под зноем. О чем именно ты хотел расспросить меня? – умиротворенно говорил барон, стоя на веранде ратуши на ватных ногах опьянённых желанной встречей с живой легендой здешних земель.

– Это Клайд Безродный? – искреннее удивившись, разинув оливковые очи, разволновался Слизел, задрав одну бровь и шрам ласточку. – Тот, что был при битве за Антур? – не унимался тот, едва не срывая тонкий голос.

– Именно он, – довольно растёкся в улыбке круглолицей барон, отчего его щеки стали столь крупны и округлы, что он стал походить на бурундука с пущенной бородой.

– Ох, благодарствую вас от всего нутра, – с напускным перевалившим чувством ухватил увесистую руку барона Слизел, и пожал как можно более нарочито признательно. Стража, было, дернулась, но Нуйд усмирил их одним мимолетным взглядом сгущенных редких бровей.

Тот благословенно кивнул, и, похлопав его по слабому плечу, добавив напутствие на дорогу.

– Поспеши. Он ни в жизнь не останавливается на лежку, дольше, чем на сон. У тебя есть шанс перехватить его. Передай ему, что барон Нуйд Гум ему очень признателен, за ту историю, и не применено ждет его назад в Ренкоре.

– Всенепременно. Ещё раз несказанно благодарю вас сир Гум.

Лживо раскланявшийся Слизел спрыгнул и побежал прочь, а Нуйд, усмехнувшись, опять приложил к густым усам бокал, и, вернувшись на террасу, ещё долго покачивался в скрипучем кресле качалке тупо лицезря просторы леса, в которых уже растворился хвост гурьбы солдат и значимого для него следопыта.

День занимался погожий, и лучи заведшего под занавес осени бабьего лета, теплили округу, доводя каждого изголодавшегося по летней поре человека, в экстаз. Редкие облока курсировали под вялым ветром, а мелкая мошкара почти не одолевала люд, смиренно приступающий к своим делам. И вроде бы все шло своим чередом, и припекающая анемая, да люди, вклинивающиеся в русло дел, и только один человек с куражом в зияющих глазах, вносил толику горечи в мирный уклад, несясь и сбивая с ног старушек, и отвешивая затрещины детворе, даже не желая слышать их просьбы.

Канна перехватила весело мчавшегося брата и подтащила его к себе, видя его лучившийся азарт. Вайт, просто пучил зеленые глаза, и ждал ответа, прислонившись к белоснежной извести на каменной, кладке пожелтевшей стены из проклюнувшегося ряда треснувших кирпичей. Отдышавшись, и поправив темную челку и искрившегося испариной лба, тот пересохшим горлом проговорил, с малой хрипотцой.

– Все будьте покойны. Это обычный плут.

– С чего взял? – осанисто приподнявшись поинтересовалась Канна, отпустив дрожащие плечи брата, стрельнув в него своими ореховыми глазами исподлобья.

– Он кличет себя Клайдом Безродным, – усмехнулся он, – тем, что пал в битве за Антур кто уши себе просвистел чем-то другим.

Канна расслабилась, опустив натяжение мускулов скуластого лица, а Вайт видя их единодушное спокойствие, тоже сбросил груз осторожности. Ему проще повторить их личину, чем признать, что это имя затерялось или вовсе не обитало в его закромах памяти.

– Выходит обычный пройдоха, но в кой веки опасливый, – хихикнула Канна, что с её рубцом у губы смотрелось несколько неестественно, – тогда отходим немедля.

– Слушай, – резко вставил Слезил со странным выражением.

– Ну? – прислонилась она локтем к стене, натянув скулы выделив свой узкий подбородок, в саркастичной невозмутимости.

– А что ежели мы мол, поначалу убьем всех прочих, а лжеца оставим напоследок? Подпалим ему пятки, выпытаем, с чегой-то он прозывается Клайдом чьи кости землю держат, и откуда в нем столько нахальства. Что скажешь?

Он плутливо смотрел на неё, отпуская румянец впалых щек, а она утомленно повела глазами по оси век, приоткрыв рот от недовольства. Бугор Вайт со спины терпеливо ждал её решения, сдавив уста, утопив их во всепоглощающий телесный цвет бороде.

– Будет тебе. Но на сей раз, без перегибов. Не переходи черты, как с той лучницей. А то будешь спать отдельно.

– Заметано, – он приблизился и поцеловал её во впалую розоватую обветренную щеку. Та брезгливо отпихнулась от его фривольности, и, наскоро обтерев слюнявое место рукавов, не смотря на него, пасмурно прошла прочь по затвердевшей глине на простор захолустного городка.

– Что с ней? – озадаченно и муторно спросил у Вайта Слизел. Но тот лишь помяв холмы плеч, отбрехался безмолвием. – Может течка? – продолжал тот, но старший брат будто принял обед молчание, заделавший немым с не совсем осмысленным выражением лица с лианами кос, падающими на развитую грудь.

– Нечего не мыслишь мне сказать? – с подозрением выказал сомнения в искренности ответов Слизел, сдвину рубец, сощуренно изнизу приглядываясь к осветленному треугольному лика брата, со спущенной по его шею бороде с клипсами.

– Течка, – басовито кивнул Вайт, уходя от ответа, как опаляющие лучи за набежавшие облака. Их недомолвка казалась имела почву, которую в кой веки не смышлёный брат таит.

– Ладно, черт молчаливый. Но помни, я все ровно дороюсь до правды, ведь я умнее тебя, – усмехнулся тот, с изминая свою мордашку в хорька.

Вайт сблизил крупные брови, и бойко толкнул брата в грудь и тот, распластавшись плашмя, повалился на спину, поверх застывшей грязи. Ещё не успев опомниться, видя просинь бескрайнего неба в порезах облаков с анемаей забежавшей в зенит, он услышал раскатистый братский дурной смех, который обычно до стянувшей крови страшил их недругов, на расстояние.

– Ты умнее. Я сильнее. А она красивая, – после этого, не подавая руки брату, он грузными шагами пошел за плутающей удаляющейся фигурой Канны по натоптанной тропинке в высушенной потоками света глине меж лачуг с крышами из сена. Слизел непонятливо покосился на отдаляющуюся широкую спину брата, укрытой пенулой, и, отряхнувшись от пыли и мелких камней, впившихся в плоские чресла, подскочив с положения лежа, проследовал вслед за ними, за сданным оружием. В этом они были равны друг другу – В навыках хладнокровного убийства.

2.

Команда бравых борцов с куйнами, не стала уходить далеко, и, въедливо исследовав окружность лесного бора на припасенные подлые ловушки, расположившись на бивак, чуть дальше места сечи, распаковав вьюки со снедью. Моз и Коуб, развели костер, и на двух крепких рогатинах, что нашли в окрестностях, сорганизовали котелок, в котором полагалось варить похлебку. На опушке в непрогретом лесу погода ощущалось все же погожей, и то и дело можно было расслышать клекот, сквозь затмевавшие свет верхушки обступивших препоной, недоброжелательно ощетинившихся ветвями и шишками елей.

За все невзгоды преподнесенная прогалина, была очевидным местом лежки стаи куйнов, и то и дело на просторах образовавшегося в омуте древостоя пустыря, встречались обглоданные кости, гоблинов, коренастых дворфов, и незадачливых эльфов, а подчас и особые крупны жилистое лакомство – орков. Смешавшаяся Риба прижала уши, будто входя с ними в симбиоз, отвращения и неприятия этого неприютного места. Она сидела с краю поваленного мшистого дерева, ободранным когтями от коры давешними хозяевами, и, суетливо обтирая рукоять лука, что промокла в смоле и пахучей крови, когда она откинула его. И пока все медленно высушивали выжатый сальный пот с разогретых тел, Калиб эмоционально рассказывал Джоалю, о своей лепте по защите Сира. И тот хоть до конца не отошел от зацепившего потрясения, чутко вкушал, и даже слабо улыбался, замечая нотку жизни на обветренном лице железного характерного солдата, ведь шрам на скуле гулял по возбужденному лику рассказчика, эмоционально воскресшего за любимым делом.

Тишину разбавили трели птиц, и слабый ветер, раскачивающий мачты древ, с парусами разлапистых шуршавших веток, а также трескотня сухих веток кои поначалу жертвоприношения долго слезоточиво выпаривали влагу, присовокупляя сие заклание страдания дымом стяженной влаги, а после ко всему примкнуло рокотавшая кипень воды в чугунном котелке. Почистившие овощи, и намеревавшиеся бросить в клокотавший котел порубленные грибы, Моз и Коуб, услышали тонкий писк встрепенувшейся Рибы, которая тут же смягчилась, опуская стоймя повисшие уши и червлёную копну, расслабляя мускулы стянутого в кулак лицо, одушевленно поминая, что она скорее всего не получит ни ложки из этой похлёбки. Она в кой веки приятно ошиблась.

Коуб, попридержал смахивающую руку, и тут же обернув к ней отзывчивость, спросил с неё, ясным и почему-то весьма лояльно вкрадчивым голосом.

– Не любишь грибы? – его карамельные кудри слабо трепыхались по забредшему ветру, а и без того малокровное лицо сузилось в вопросительной гримасе, выделив тонкий прижатый нос, на желтоватых от пламени светлых глазах, изредка отражающих лопающиеся столпы искр от марева огня.

– В том то и закавыка, что излишне люблю. Вот и несет меня от них, как лавину со снежных гор…

Оба ратника невольно посмеялись, от её непроизвольной сорвавшейся с уст метафоры, но она сохранила застенчивое спокойствие, то и дело, сидя на обзоле, исподволь поглядывая на хозяина. Её хозяин, сохнувший на квелом ветру от залившей его и без того видавшею невзгоды одежу, неотвязной пахуче каперсовой кровью, стоял поодаль от лагеря и, держа правую руку на эфесе, то и дело буравящее осматривал, границы, меж столпотворения вековых сосен, ища запропастившегося Гайта. О нем казалось, все позабыли, окромя него.

Когда дивный аромат, расцветающий в ворчливо булькающем котле, дошел до ноздрей Рибы, она почувствовала очередной вяжущий приступ урчания в животе. Бросив лук, обхватив его осемью крупными пальцами, та выпучив густо синие сапфировые глаза под бордовыми бровями, сделавшись салатовой на ныне снулом округлом лице, боявшись до отнимания языка, как вот-вот начнётся вторая порция несварения. Но сквозь жалобное потрескивания веток от подначивающего их истлевания ветра и общего бича костра на земле, да трели птиц с отдаленным кваканьем, Коуб, расслышав зудешь кишечника, дал самую верную оценку.

– Кто-то проголодался, – он тепло улыбнулся ей и вернулся к вареву. Моз не поняв её лояльности, подавил свои недвусмысленные намеки, и, повернувшись с слабым лязгом кольчуги в сторону виконта своей челкой, выбивающейся испод съехавшего льняного чепчика, покашляв в кулак, учтиво спросил своего сира.

– Виконт Джоаль… инда как быть с Гайтом, коли тот не воротиться до ночи?

– Бросить паскуду, – вскинувшись, огрызнулся сквозь зубы Калиб, который растерял весь перелечивай настрой своего воодушевлённого рассказа, сощурив широко расставленные серые глаза, поверх незнаемого шлема колпака.

– Если дозволите решения приму я, – упираясь головой в наклоненный ствол облезлого дерева, который куйны выбрали для точения когтей, будто себе под нос мычащее произнес Джоаль.

– Право, и вы помилуете эту сыкливую собаку, которая бросила нас… вас, и удрала сверкая своей трусостью? – разочаровался Калиб осев краями квадратного дубленого лика.

– Вестимо – нет! – оживился тот, оправив кауф не отрываясь от испещренной колеями когтей заболони, однакож умяв тон в патетическое русло. – Но, и вышибать не стану. Тощий, как и я, большую часть жизни провел в стенах замка, его смятение вполне закономерно. Не скажу, чтобы я поступил лучше, случайно зарубив жадного зверя.

– Но, он жалкий трус и дезертир! – не унимался исходящий желчью Калиб, а Джоаль украдкой заметил, как при резком слове «дезертир» Моз, помрачнев, скрыл натянутое на череп лицо к мареву дыма от костра, возвратившись обратно к стряпне ища в нем спасение.

– Я сам разберусь с ним. Требую воздержаться от самосуда!

Бывший сотник, получив прямой указ, притворно примерившись, отвернулся и принялся насуплено всматриваться в чащу. Он скрепя зубами долго въедливо вглядывался, игнорируя затмевавшие гнус и редких цикад, бульканья навара в омуте котла поверх взбаламученной ряби над ним, клекота хищных птиц, шуршания Рибы, что все так же с прямотой настырно старалась стереть смолу с рукоятки темного лука. Он даже не заметил, как виконт оторвался от плавной заболони и пошел через валежник в сторону от него. А все оттого, что среди нависших паутиной ветвей впереди, он казалась, приметил чей-то отрывистый как наваждение силуэт.

Он не сразу постиг захваченное глазами, но отчетливо приметил две вещи. Это плотно прилегающей черный плащ, идущий от головы, закрывающей почти все тело, и голову остроконечным башлыком, (отчего лица было не разобрать) и как не странно, (он посчитал, что ему сие аналогично привиделось) босые до бедер белесые ноги с умеренной мускулатурой, что небрежно возвышались, пока некто перешагивал поваленные деревья в глуши. Калиб был не шибко зрячим, но отчего-то счел, что бледная кожа ног, определенно принадлежит молодой девушке. Он поглотился проплывшим образом, и окружность для него растворилась…

Джоаль уминая ветви с аккомпанементом хором хрустящих игл, подступил к муторной и в тоже время старательной Рибе, что истово скрывала опальный стыд, за скрупулёзной и не плодотворной работой. Та все так же груздём восседая на пне отдавая от себя бадьяном, не поведя на него взглядом, продолжала упористо стесывать салатовыми ногтями смолу, которая заходила за вытянутые в когти ногти, а под ними уже вскоре устроился липкий спрессованный янтарный налет. Виконт сел рядом, отчего бревно качнулось, и гоблинка вместе с ним.

– Будь покойна, я попусту хотел вернуть твоё оружие, и сказать важную вещь, – он протянул ей нож, на котором застыла желтая кровь, что стала походить на стылый оттенок халвы, мельком все ещё отдающей солоноватыми каперсами.

– Если тебя надобно поднатаскать мыть за собой тарелки и ножи, то ты не по адресу, – как обычно хрипловато и брезгливо ответила Риба, без тени лояльности, даже не подняв на него спущенный взгляд, продолжая жмуриться и треть согнутый черный прут, отчего у неё тряслись концы ушей, и серьги в правым ухе, вместе с неладно повисшей миной.

– Нет. Твой нож уберег меня. Спасибо, что не забыла обо мне, – он спустился коленом на спрессованную массу кластера веток и палых иголок, и низко поклонился, опуская бурую челку и честолюбивые манеры. Риба заметя этот галантный жест, как от огня отвратилась, и влилась сведенными щеками в более темной оттенок относительно её обычного зеленого.

– Перестань! – тихо пискнула она, дрожа как при припадке. – Хозяин меня отругает…

– Пусть сперва выговорит мне, – величаво, задрал нос виконт, заверяя её в своей непогрешимости. Но ей это не на толику помогло.

Джоаль выдержал должную патетическую паузу и вернулся на пень, который опять покачнулся, и едва не повалил приземистую девушку, чья напяленная гримаса опять была близка к падению за борт лодки при болтанке. Риба насилу удержалась от качки, и, переменив орудие своей деятельности, сбегая от овладевающих дум, стала усердно сдирать налипшие остатки въевшейся липкой зуды остриём вороченного ножа.

– Твой хозяин, славный воин. Выступил один, и повалил двоих. Не зря по нему щебечут в этих краях, – не замечая особой заинтересованности в её унылой мордашке, он решил развить эту мысль, играясь на её чувствах надеясь отлучить от терзавших бед. Тщетно.

– Если Уика будет нам благоволить, и мы все доберемся в сохранности, хотела бы ты попасть на примем в столице Майзы? – совсем уж издали повернул он, намереваясь пробудить её чувства. Его ждало не совсем желанная реакция.

Риба недобро хихикнула, ощерив острые зубы и отверзавшуюся как навесной мост челюсть с клыками, собрав щеки в волны складок с двумя ямками, но почти тут же вернула прежние выражения гладкого округлого лица, и тихо отзывалась, пока в стороне трещал костер и перешептывались ратники под зов легкого ветра.

– У вас сир, явно прохудилась память. В Майзе негоже показываться нелюдям, вне двора. Это непопираемое правило ввел Сибульт первый, опосля посягательства на свою жизнь. Один скудоумный эльф сделал все, дабы подорвать к нам последние нити доверия, которое отчего-то ещё нужно зашибать у тех, кто бесстыже отымает наши земли…

Она поумолкла, и, приведя лук в должный вид, поняла, что больше её нечем занять дрожащие руки, отчего она вперилась на Моза с Коубом своими бездонными, как океан синими зеницами в опахалах бордовых ресниц. Джоаль поняв небольшую печаль в её вечно отдающем хрипотцой голосе, решил развить наболевшую тему малой девушки.

– А что станется, коли племянник королевы, известит весь свет про милость со стороны девушки, которая имеет природу гоблина, но, тем не менее, спасла мне жизнь?

– То ему молвят – она, дескать, молодец, но коли надвинется к воротам замка, ближе, чем на лигу, её трупец нашпигуют соломой, и, посадив на кол, поставят на пашни, отгонять бажуров.

– Кого? – не смотря на обиженный тон, девушки с жаром спросил тот. Она, метнув на него свою голову, отчего затряслись серьги в правом ухе, и взметнулась копна червлёных волос, лишь чмокнула выпяченной губой, опуская раззявленные от век сапфиры, имитируя неимоверное разочарование.

– Ты поведаешь мне кто они, или сия сакральная тайна? – ухищрением решил обыграть вопрос виконт, поглядывая на ствол дерева, по которому пробежалась хвостатая белка, в очах которых блеснул лучик отражения костра, покуда в зубах у неё почивал жук так же отражающей в амниотической оболочке все те же языки полымя.

– Ну как мне тебе их обрисовать? – опав плечами, развела она короткими наработанными руками. – Вострый крючковатый клюв больше шлемов ваших служивых, да крылья зеленого окраса, что помогают прятаться в кустах. А ещё эти, златенькие когти на розовых лапах, на которых они легко кожу с тебя сдерут, и бзднуть не успеешь.

Безродный, который как раз проходил рядом, остановил на неё колющий взгляд, и та опять опально ежившись, сморщилась, как обожжённый цветок усиленно заблагоухавший своим мускусом. Следопыт, отвязав от неё недовольный грозно укоризненный взор, ушел по делам дальше, а Джоаль, смотревший, как усталый Клайд оседает возле других ратников в пределах марева костра, раскрывая свой мешок, заговорщицким шепотом разузнал у смявшейся пожухлой Рибы.

– Слушай, а отчего наш провожатый, так лют… или дело во мне?

– Да кому ты нужен, – ворчливо испустила она, и как-то по-идиотски высунула острый темно-синий язык, меж башен клыков, скорее всего стараясь выразить ребячеством, суть нелепицы его запроса. – Он мной, конечно же, недоволен, оттого и кислый как моча.

– Чем же? – стремительным выстрелившим вопросом, попытался отогнать, мысль о кислинке виконт, остро коснувшейся его языка – она умела усиливать воображение. – Я видел, ты недурно разила их. Ну, вернее слышал.

– Разила да, но мне живот поджимал, как капкан…

– Ты больна? – тут же тревогой отреагировал виконт, забыв о прошлых скабрёзностях, перебивая её своей прямотой. Сыграла вымуштрованная куртуазность, по отношению, пускай и к сумасбродной, но все же… леди.

– Не совсем. Такое случается, когда я лопаю грибы, – зачесала она шею, косясь в розовеющее небо, странной гримасой.

– У тебя на них аллергия?

– Аллергия? – свалила она брови обратившись к нему с нависшем на посмурневшей мордашке вопросом.

– Ну, нестерпимость, как если отчего-то тотчас невмоготу. Горящие пятна на теле, вздутия лица. Несварение…

– Эвона как зовётся, – уловила она очевидно доселе незнакомый термин, обретя новое слово в запасе не родного языка. – Не то, чтобы на сами грибы, а на количество… – после этих слов она замолкла, и, навострив лопухи зеленых ушей прислушалась. Джоаль заметя её реакцию, так же повел головой. За их спинами с вороватым треском гнулись ветки. Щебетавшие Моз с Коубом, получив тычок и соответствующий знак пальца к устам, от Клайда смокли, а тщетно изыскивающий образ Калиб отставши вниманием не смигивающих век, от неизвестного ему силуэта, расторопно схватился за секиру. В их лагере все обмерло, кроме побулькиваний начинки черного котелка, и легких потрескиваний тлеющий углей в жевавшем их огниве.