I Италийский легион. Книга 1

Греческие врачи, наблюдавшие за ее действиями, только качали головами. Где она могла научиться подобному искусству, старик не знал. Может, в ней воплотился дух самого Асклепия, греческого бога врачевания.

Суника Эрмия с восторгом принял Кари в свой отряд. Ее знания для воинов были бесценны. Торон считал, что ее выбор слишком легкомыслен. Кочевников-воинов много и их потери восполняются силой степи, а Кари была единственной в этих землях. По словам одного из греческих врачей, она могла бы уехать в Антиохию или даже Александрию, туда, где подобное искусство высоко ценится, и даже предлагал отправить с ней рекомендательные письма. Особенно на этом настаивал Флавий, армейский хирург из Херсонеса. Кари ездила в этот город совсем недавно, проявляя там свое мастерство. Небольшой торговый караван доставил в Херсонес хорошие кожи и стада овец на продажу. С ними и уходила Кари, с ними и вернулась с письмами, подарками и новыми знаниями. Торон отправил греку благодарность в словах и подарках. Он не мог и не желал неволить Кари в выборе жизненного пути.

Торон не верил в богов, он верил в силу знаний, что дает эта жизнь. Он видел, как уже умерший человек все же открыл глаза, и сердце его начинало биться по-прежнему. Именно он – Торон – дул ему в рот воздух, давил на грудь двумя руками и …человек оживал. Это сделал он, Торон. Но старик молчал об этом. Свои взгляды Торон хранил глубоко в душе. Нельзя людям без богов. Без веры люди слабеют, а слабея, перестают быть людьми. Сила убеждения, вера в богов, неизвестные силы, пробуждающие жизнь, окружали людей, и люди нуждались в этом, чтобы жить.

Торон вздохнул. Высоко в небе, перечеркнув его восточную часть, сверкнула падающая звезда. Оставив белый след, отчетливо видимый на посветлевшем небе, звезда исчезла, пойманная солнцем, еще прячущимся за линией далекого горизонта. Старик опустил глаза к реке. От группы лошадей отделилась одна и легко понеслась по берегу. Фигурку всадника, размахивающего руками, невозможно спутать с кем-то еще. Через несколько мгновений лошадь домчалась до шатра, и всадница легко соскочила у входа. И животное, и человек чувствовали начало нового дня и радостно приветствовали старика ржанием и криками восторга. Кари соскочила с лошади и обняла старика. Несмотря на прохладное утро и купание, ее руки были горячими и согревали его. В девушке горел огонь жизни, уже недоступный Торону. Он понимал, почему не желал отъезда Кари, не желал, чтобы от него уходила та сила жизни, что давала девушка своим присутствием. Ее почти детская радость нового утра передалась и ему. Она наполняла его жилище тем неуловимо мягким теплом, которое способна дать только женщина.

Пока Торон складывал в ее кожаные мешки приготовленные мази, Кари оживила огонь под котлом, разогрела бульон, нарезала ломти серого хлеба. Выставила на стол глиняное блюдо с кусками копченого мяса, вареные яйца, масло, мед. Освободила часть стола от чашек, широкогорлых кувшинов, медной ступы с раскрошенными в мелкую пыль зернами и свитками записей. Покрыла стол чистой скатертью из светлой верблюжьей шерсти и все расставила на ней. Торон с улыбкой смотрел на ее быстрые, точные движения. Вот так все в ее жизни – быстро, точно, ничего лишнего или ненужного. Кари предпочитала сидеть за столом, а не на шкуре, брошенной на землю, как делали большинство ее сородичей.

На запах бульона выбрался из-под шкур Карин. Его заспанный, немного растерянный вид придавал его мягкому лицу выражение ребенка, которого подняли среди ночи, и он не знает, что от него хотят. Кари с улыбкой придвинула ему глиняную миску, и тот неторопливо начал хлебать густую жижу, понемногу просыпаясь. Его взгляд приобретал осмысленность, лицо определенность линий.

В шатре появилась лучшая подруга Кари, рыжеволосая Хриза. Они были неразлучны с детства. Многие годы, проведенные вместе, общность интересов, воинственность, тяга к оружию помогали им понимать друг друга с полуслова и полужеста. Их связывала не только дружба, но и жажда соперничества во всех военных упражнениях, были это скачки по степи, стрельба из лука или метание копий. Хриза была похожа и не похожа на Кари. Светлокожая, рыжеволосая, двигалась стремительно, жесты резки. Большие цвета неба глаза смотрели восторженно. Веснушки, исчезающие зимой и появляющиеся по весне, придавали ей некоторую мягкость, но пронзительный взгляд заставлял мужчин проявить настороженность и опаску в общении с ней.

Так же, как и Кари, Хриза собиралась в поход с Суникой Эрмия в придунайские земли. Она мечтала о возрождении царства Ипполиты, предводительницы амазонок. Войдя в детородный возраст, подруги дали друг другу клятву найти себе мужа только тогда, когда каждая из них убьет не менее десятка врагов. Кто будет этим врагом, они не знали, но в них не было недостатка.

Скифы не вели летописи, как греки и римляне, но из поколения в поколение передавались полумифы-полулегенды об огромном некогда государстве скифов, о великом царе Атее, наводящем ужас на ближайшие народы. О войнах скифов с самим Дарием I, о сражении девяностолетнего Атея с Филиппом II, отцом Александра Македонского, названного впоследствии Великим, и его, Атея, гибели в схватке с фалангой. Легенды говорили, что в личной схватке двух царей Атей нанес тяжелейшую рану Филиппу, ставшему с тех пор хромым на всю жизнь. Кари и Хриза не раз посещали место захоронения царя Атея, и там, у подножия кургана, они давали свои девичьи клятвы. Торон не вмешивался в разговоры девушек о предстоящем походе. Их воображение рисовало подвиги, равные деяниям легендарного царя всех скифов. Легенды оживляли героев и их победы. Очень немногие из скифов, особенно те, кто имел тесные связи с греками по торговым и иным делам, знали больше простых людей об истинной истории кочевых народов, ее сплетении с историей других народов.

Скифы в своих походах часто объединялись со своими родственниками роксоланами. Их быт, вооружение, традиции и языки были близки. Роксоланы обладали прекрасной, возможно лучшей в мире конницей. На их землях паслись тысячные табуны сильных и выносливых лошадей, их оружие лук и стрела, а лишь потом копье и меч. Так они затеяли войну с Митридатом VI Великим, выступившим защитником греческих полисов северного и восточного побережья Эвксинского Понта, прежде всего Киммерийского полуострова. Виною всех войн была торговля пшеницей, греки старались вытеснить скифов с этого доходного дела и забрать экспорт в свои руки или в крайнем случае стать посредником в этой торговле, скифы желали торговать сами, напрямую. Разрешить эти вопросы могло только оружие. Греки часто обращались к понтийским царям за поддержкой и прямой военной помощью и почти всегда получали ее. Иногда им удавалось привлечь на свою сторону и сарматов. История сохранила имена легендарного Скилура, который не только захватил немало земель у греков, но и пытался построить собственный флот. Сын Скилура, энергичный и талантливый Палак, сумел захватить все владения Херсонеса и подступил к самому городу. Палак не был милосердным, с жестокостью он уничтожал все поселения, разрушал все укрепления греков, не щадил никого. Хлеб, заготовленный греками, сжигал, тем самым пытаясь запугать всех, кто выступал против скифов. Маленьких детей и раненых воинов кидали в горящие зерновые ямы, где сгорали даже кости. Взяв Херсонес, Палак желал создать империю скифов, как некогда желал этого и Атей. Херсонес должен был пасть, но неожиданно грекам пришла помощь от Митридата VI Евпатора. Хорошо обученное войско под командованием одного из лучших полководцев, Диофанта из Синопа. Диофант разбил скифов и разорил множество их поселений. Херсонес был освобожден. Диофант был отозван Митридатом обратно. Скифы отошли, они черпали силы не в городах, а в степи. Прошел год и, дождавшись поздней осени, скифы в союзе с роксоланами неожиданно осадили Херсонес. Греки не ожидали этого нападения, отправив мольбу о помощи Митридату, они понимали, что это жест отчаяния. До весны ни один корабль не пройдет, зимние бури надежно закрывали к ним дорогу. Но Диофант пришел, он греб на веслах от самого Синопа и прибыл вовремя. Воины Митридата, оторвав кровавые мозоли от весел, взялись за оружие. Скифов поразила не только сила оружия Диофанта, а сила духа его отрядов, сумевших без потерь пройти по зимнему морю. Скифы были разбиты в нескольких сражениях и больше не помышляли о захвате Херсонеса, тем более что сильный гарнизон понтийцев остался в городе. Через несколько лет Митридат начал жестокие войны с Римом и …проиграл. Римляне захватили все владения Митридата, пришли они и в Херсонес. Все это произошло почти 150 лет назад.

Греки не только отбивали набеги кочевников, но и торговали с ними, широко и прибыльно. Греки приобретали у них скот, кожи, зерно и другую сельхозпродукцию. Земля степей была чрезвычайно богата на урожаи. Скифы же брали у греков посуду, ткани, изделия из драгоценных металлов, орудия обработки земли, оружие и знания о мире. Последнее интересовало таких, как Торон.

Вернувшись из очередного набега на города Киммерии, отряды скифов приносили вести о больших переменах, о движении кочевых племен с востока. Далеко на севере народ бастарны воюет с сарматами и под их давлением медленно уходит на запад, оставляя свои земли пришлым.

Давно уже нет армий Митридата, на смену им пришли римляне. Они раскинули свои владения от окраинных земель на западе, где начинается Великий океан, до восточных рубежей с Парфией. Все чаще скифы сталкиваются с отрядами римлян и терпят от них поражения. Скифы уходят в степи, и римляне их не преследуют, ограничиваясь обороной греческих полисов и своих военных поселений. Они закрепляли свою власть не только мечом, но и плугом, втягивая в свои экономические интересы всех, кто их окружал. Они перетягивали на свою сторону тех, кто принимал их власть и законы, давая землю для проживания и средства. Правители Рима, сменяя друг друга, раздвинули границы своих владений. Римляне не раз переходили и Рейн, и Дунай, но это были скорее карательные операции, чем желание обосноваться надолго. После гибели целой римской армии Квинтилия Вара римляне не имели желания завоевывать земли на восток от Рейна. С Дунаем все сложнее. Набравшее силу Дакийское царство нападало само, постоянно угрожая всей Мезии, куда входили и земли Херсонеса, которые скифы желали забрать себе. Кочевники остановили попытки захвата даками своих земель, и после нескольких сражений даки заключили мир со скифами. Теперь же они приглашали кочевые племена востока в поход за собой. Перейти Дунай для захвата римских богатых городов и перенести войну в глубинные земли Паннонии и Далмации.

Торон видел римлян только один раз. Много лет назад, когда еще молодым воином ходил в военный набег на Херсонес. Разграбив окрестности, скифские князья приступили к стенам города. Первый штурм греки отбили. Лестницы были отброшены, сожжены и переломаны, те из нападающих кто успел взобраться на стены, были перебиты самым безжалостным образом. Их тела сбросили в ров, сопровождая это презрительными жестами и криками. Тогда умельцы из наемников соорудили таран – мощное стенобитное орудие с навесом, защищающее нападающих от стрел и камней и даже от горячей смолы с жиром, способной растопить и сжечь даже камень. На сооружение подобного монстра ушло несколько дней. Огромное бревно, обитое железом и подвешенное на цепях, внушало ужас, не было таких ворот, какими мощными они ни были, чтобы долго противостоять стенобитному орудию. Осажденные наблюдали со стен за всеми приготовлениями степняков молча и, казалось, совершенно безучастно. Большая награда была обещана тем, кто строил таран. Для управления им были вызваны самые сильные и опытные воины. Всех их ждала лучшая доля добычи и женщины, каких они только пожелают.

Одни предлагали атаковать на рассвете, другие на закате или ночью. Победило мнение первых. Атака ночью чревата большими потерями для всех сторон, но больше для нападающих. Стрелкам приказали не переставая обстреливать бойницы, каждому отводился небольшой участок стены. Таран, облепленный охотниками, недостатка в которых не было, медленно пополз к воротам. Толстые массивные колеса вращались легко, обильно смазанные жиром. Десятки сильных рук толкали его вперед. Широкая колея из укатанной земли и вдавленных камней оставалась за тараном. Мощное острие покачивалось и кивало в такт движению, уверенное в своей непобедимой мощи.

Осажденные пытались выбивать стрелами нападающих еще на дальних подступах, но стрелки из конных и пеших скифов посылали в бойницы такое количество каленого железа, что защитники прятались за каменными зубцами, бессильные помешать движению своей смерти. Горящие стрелы не могли поджечь таран, покрытый мокрыми шкурами, а снаряды баллист были неточны, хотя и причиняли урон стрелкам и воинам, толкающим таран.

Грозному орудию оставалось до ворот несколько десятков шагов, а Торону с его места казалось, что он уже въехал в стену города и вот-вот все услышат первый удар. Затем еще и еще, вскоре рухнут ворота и все бросятся в проем, и тогда грекам не спастись. Они будут обречены. Многие из молодых воинов перестали наблюдать за стенами, все их внимание приковали ворота. И неожиданно ворота стали открываться, сначала медленно, затем все быстрее, пока не грохнули о стены железными полосами. Все замерли в изумлении.

Из ворот медленно выдвигалась плотная колонна красно-коричневых щитов. Торон опустил лук, пытаясь понять происходящее. Он был не одинок в своем непонимании. Подобное он видел впервые в жизни, как и многие его товарищи.

Колонна между тем медленно двигалась навстречу тарану.

– Черепаха! Черепаха! – услышал Торон чей-то голос, сразу же подхваченный сотнями других. Десятки стрел притянула к себе железная змея, но ни одна из них не нашла ни единой цели. Стрелы бессильно бились о сплошную стену щитов, Торон в ожесточении выпускал одну стрелу за другой и быстро опустошил свои запасы, то же сделали и его товарищи.

Черепаха на короткое время остановилась и, переждав обстрел, двинулась дальше, приближаясь к тарану. Воины, обступавшие его, не выдержав напряжения, схватили мечи и топоры и бросились на горстку храбрецов, решившихся на дерзкую вылазку. Желая разбить, опрокинуть, разломать строй щитов, ворваться в город на плечах отступающих. С дикими криками скифские воины кинулись на черепаху, потрясая тяжелым оружием. Торон поддался общему порыву, он бросил бесполезный лук и схватил топор на длинной ручке, просунув руку в ременную петлю, он кинулся со всех ног на защитников города. Но, не пробежав и нескольких шагов, споткнулся и упал, сильно ударившись лицом о каменистую сухую землю. Встать он не мог, через него бежали его товарищи. Торон сжался на земле, закрыв голову руками. Когда же он, наконец, вскочил, проклиная себя за неловкость, и бросился к воротам, то со страхом и удивлением увидел, как вокруг черепахи корчатся и умирают воины-скифы.

Короткие лезвия мечей, как жала, выскакивали из едва различимых щелей между щитами и поражали каждого, кто пытался прорубиться через эту стену. Нападающих поражали в ноги, лицо, руку, державшую оружие. В отчаянии хватались скифы за щиты руками, пытаясь оттянуть их и разорвать этот монолит. Таким рубили пальцы и руки. Волна нападающих отхлынула в страхе и растерянности, никто не знал, что предпринять. Стрелки со стен более свободно и смело поражали разбегающихся степняков. Общее смятение усилилось, когда черепаха неожиданно развернулась и десятки воинов стремительно и организованно бросились к тарану, добивая и сметая тех, кто медлил с отступлением. Веревки и цепи в несколько мгновений были разорваны и перерублены, навес над тараном сорван и разломан. Таран вспыхнул едким, ярким пламенем. Все как-то сразу загудело, черный дым взлетел над стенами города. Пламя удивительно быстро охватило все сооружение, как жестокое живое существо, заглатывающее жертву. Кто-то кинулся тушить огонь, пытаясь закидать песком пламя, кто-то плескал водой из кожаного ведра, но пламя как будто разъярилось еще больше, разлетаясь мелкими цепкими лапами. Те несчастные, кого они касались, кричали страшным голосами. Все разбегались в животном ужасе или катались по земле, пытаясь потушить сжирающий заживо огонь. Отдельные воины снова хватали луки в яростном желании нанести хоть какой-то урон осмелившимся на вылазку. Другие, вооруженные копьями и мечами, растерянно двигались взад и вперед, не имея решимости кинуться к воротам. Защитники тем временем снова сомкнули щиты, выстроив сплошной панцирь, отходили к воротам. Теперь и орущее пламя закрывало своим жаром уходящую черепаху. Стрелы со стен убивали и калечили тех, кто через пламя все же пытался прорваться к воротам. Большинство в бессильном гневе наблюдало, как железная змея втягивается в темный проем ворот. Были ли раненые и убитые среди тех, кто выходил на вылазку, никто не знал. На поле никого из них не осталось.

На Торона и его товарищей все происходящее произвело самое тягостное впечатление. Казалось, что победа уже в руках, и вот неожиданно все вынуждены отступать, теряя лучших и сильнейших воинов. Вечером, сидя у костра, Торон услышал, что это были не греки, это были римляне. Они-то и руководили обороной города.

Скифы простояли у стен города еще несколько дней, не предпринимая активных действий. Узнав, что к городу спешит римский наместник Мезии, Плавтий Сильван Элиан, скифы решили отступить. Вожди племен перессорились между собой, обвиняя друг друга в неумении вести войну и осаду. Также пришла весть о нападении сарматов на скифские поселения. Многие поспешили покинуть лагерь, торопясь вернуться в родные места и стойбища. Крупные отряды объявили о прекращении осады Херсонеса и уходили, гоня перед собой скот и пленных. Мелкие отряды исчезали скрытно, унося то немногое, что удалось урвать в общей суматохе или чаще украсть у своих же. Их никто не преследовал и не искал. Степь велика. Очередной набег закончился. Скифское воинство расходилось по своим стойбищам, готовя и сочиняя рассказы о своей доблести и поверженных врагах.

По дороге в родные земли Торон имел несколько стычек с разведкой сарматов, все они были быстротечны и незначительны. Позднее по степи прошла весть, что римский наместник совсем небольшими силами остановил движение сарматов и замирил ближайшие племена даков и бастарнов. С тех пор Торон постоянно слышал и много узнал о римлянах, но видеть самих римлян ему больше не доводилось. Новые поросли воинов с почтением слушали стариков, втайне думая, что они будут более удачливы в войнах с Римом. Молодость неразумна и самоуверенна. Скифы постоянно объединялись с племенами сарматов для совместных нападений, но еще чаще воевали друг с другом за северный берег Евксина. Скифы уже не имели той былой мощи, и им приходилось вступать в союзы с бывшими противниками, чтобы не исчезнуть самим с этих земель. Народы, жившие далеко на востоке, набирали силу, волна за волной накатываясь на известный Торону мир. Скифские вожди не доверяли дакам. Цари Дакии всегда желали ослабить скифов и захватить их богатые и плодородные земли. Может, лучше выждать и посмотреть на войну даков с римлянами издалека и выждать удобный момент, чтобы за многое рассчитаться с хитрыми и коварными даками, ударить им в спину во время их войны с Римом. А римляне в знак благодарности предложат союз и в награду земли Дакии. Уничтожить неудобных соседей руками других, что может быть лучше и дальновиднее. Все же некоторые вожди, соблазненные посулами Децебала, решили присоединиться к его отрядам. За это дакийский царь обещал им вернуть старинные земли вдоль западного побережья и богатые приморские города. Уже немало кочевников оценило прелести оседлого образа жизни.

Девушки задирали Карина, постоянно смеясь и шумя. Торон нахмурился и вышел за порог. Вдохнул полной грудью запахи, что несли восточные ветры. Запахи близкой осени, ароматы увядающих трав. Высоко в небе птицы тянулись к югу. Вокруг шатров оживленно двигались люди и животные. Женщины начинали утреннюю дойку, разжигали потухшие костры, собаки потягивались, катались в траве и радостно тявкали, приветствуя своих хозяев, предвкушая вкусную и обильную еду. Мужчины степенно и с достоинством оглядывали упряжь и оружие, обсуждая новый день. Все перекрывали детские голоса, поминутно затевая игры и ссоры, тут же мирясь. Они несли с собой радость жизни, ее продолжение, ее смысл. Торон широко улыбнулся. Как ни будет силен враг, ему не преодолеть ни силы этой земли, ни силы народа, ее населяющей.

Глава 4

84 г. н. э. Дунай. Осень.

Лагерь Скатолы

– Что у тебя? – без особенного интереса спросил Скатола.

– Завтра из лагеря легиона прибывает группа гладиаторов.

Центурион поднял голову, в его глазах, полных бесконечных забот и усталости, отразилось непонимание и вопрос. Марк Статий, взглянув на Скатолу, потом на Тита Муллея, произнес:

– Зачем? Император решил развлечь солдат, заскучавших на границе. Очень мило с его стороны. К нашему черствому хлебу добавить зрелищ.

– Что за чушь? – недовольно буркнул Скатола.

– В целях повышения боевой выучки и совершенствования технических приемов защиты и атаки, – четко проговорил писарь явно заученную фразу.

– А также умения красиво и изящно наступать и отходить, – в тон ему продолжил Статий, но смолк под гневным взором Скатолы.

– Интересное новшество. И сколько их? Кто старший? Время прибытия в лагерь? – строго спросил Скатола.

Муллей подошел к столу и сунул свиток в руки старшего центуриона:

– Их трое. Все иллирийцы. К нам прямо из Рима. Старший – Барбат. Барбат Стикс, – произнес он имя с нажимом.

– Барбат Стикс?! Герой римской толпы и завсегдатаев Колизея. Лучший гладиатор последних лет.

В палатке повисла напряженная тишина, каждый из центурионов пытался объяснить себе появление в легионе столь знаменитого гладиатора, получившего прозвище подземной реки мертвых – Стикс, человек, проведший в городах империи десятки боев и выигравший схватку на главной арене – Колизее, на глазах самого императора Домициана и тем заслуживший свободу и славу. К его имени Барбат, выдававшем варварское происхождение, восторженная римская толпа добавила прозвище Стикс за то, что гладиатор перед завершающим ударом кричал:

– Отправляйся в Стикс!

Имя Барбат вполне могло быть вымышленным, многие гладиаторы по разным причинам скрывали свои истинные имена и происхождения, а также и мотивы, которые приводили их на арену.

Одни имели жен и детей, а показательные бои рассматривали средство к существованию и содержанию семьи, надеясь однажды удачным ударом меча заработать себе достаточно, чтобы покинуть арену.

Другие – беглые рабы, бывшие легионеры, дезертировавшие из армии из трусости или по иным причинам, пойманные и отправленные в школу гладиаторов, таких называли DONNATI – отверженные. Их мужество – это чувство отчаяния, желания выжить любой ценой и, может быть, если им улыбнется фортуна, получить деревянный меч – символ свободы. Мало кто доживал до этого мгновенья, большинство погибало; получившие увечья становились слугами в тех же школах, попрошайками на городских площадях и улицах или пополняли ряды разбойников, стороживших неосторожных путников на многочисленных дорогах империи. Нередко они попадали в руки своих же бывших более удачливых и здоровых товарищей, служащих частным лицам или в отрядах правопорядка, милиции, и отправлялись на крест теми же, с кем еще недавно делились куском лепешки и мечтами о лучшей доле.

Но были и такие, кто на острие меча жаждал славы и признания, кто жил только одним – стать кумиром Рима, пролив чужую кровь. Слава прекрасного бойца, приобретенная на арене Колизея, равнялась славе императора.

Триумф Домициана над хаттами, сомнительный по своей сути, был украшен блестящими играми гладиаторов, резней сотен диких зверей – львов, медведей, тигров, доведенных голодом до бешенства.

Венцом игр был бой Барбата Стикса с нумидийцем Аполлоном. Двухметровый красавец гигант Аполлон, обожаемый всеми женщинами Рима, сошелся в красочном спектакле жизни и смерти с невысоким, мрачным и злобным на вид Барбатом. Аполлон был на две головы выше Барбата и сложен как бог, благоухал дорогими маслами и мастерски владел оружием, распространенным столетие назад и сейчас малоупотребимым – трезубцем и сетью. Двигался, несмотря на рост, быстро и мягко, как большая кошка, вызывая всеобщее восхищение. Барбат же был ростом ниже среднего, но казалось, что его плечи превышали его рост, мощные руки и ноги как корни дуба, грудь, казалось, не пробьет и снаряд из баллисты. Он вышел на арену в своем устрашающем шлеме, изображающем оскаленную морду мифического зверя, с небольшим щитом и коротким мечом. Это был извечный, но ставший редким бой мирмиллона и ретиария.

После традиционного приветствия Домициану Барбат крикнул на весь Колизей, что отправит в Стикс всех врагов императора, чем заслужил улыбку и аплодисменты Домициана.