
Полная версия
I Италийский легион. Книга 1
Муллей ткнул пальцем.
– Это от Оппия Сабина, – палец описал дугу и ткнулся в десяток свитков на другом краю стола, – а это необходимо подписать.
Центурион машинально проводил руку писаря взглядом, отметив появление на пальце перстня с большим красным камнем. Сломав печать со знаком легата, быстро пробежал глазом свиток и тяжело вздохнул.
Муллей оторвался от своей чернильницы.
– Что-нибудь важное?
– Ага, инструкция, как, обделавшись, не замараться. Отметь «прочитано» и выбрось в нужник. С остальным разберусь позднее.
Выйдя из палатки, он столкнулся со Статием, который шел к нему обсудить новости и слухи, которыми его щедро снабдили в лагере легиона.
– Пойдем, Статий, посмотрим, чем заняты наши инженеры, поговорим по дороге. Ну, что там нового из Рима? Ты разговаривал с Оппием Сабином?
– Нет, только с трибуном Кассием Петреем. Мне было поручено передать все приказы и инструкции. Я их отгрузил на стол Муллею, и, судя по твоему лицу, ты уже с ними ознакомился.
Скатола сморщился и махнул рукой.
– Что говорят о победе над хаттами и триумфе Домициана?
– Домициан увел с собой в Рим только пару когорт, собранных со всех рейнских легионов, тех, кто выходит на пенсию, да отпускников. Заодно и сэкономил, не надо платить подорожную каждому в отдельности. Всем остальным заплатили тем, что награбили в землях хаттов. Ни единого человека из нашего легиона на празднества в Рим не приглашали, ха-ха-ха. Победоносную армию на священной дороге изображает преторианская гвардия, а не те, кто безвылазно торчал на Рейне и Дунае. Говорят, что цель похода против хаттов состояла в том, чтобы подавить опасное брожение, возникшее в легионах в связи со сменой правителя.
– Думаешь, это истинная причина?
– Откуда простые солдаты могут знать то, что происходит на Палатине.
– Я слышал, что Домициан разрушил до основания храм Танфаны, так чтимый германцами.
– Так говорят.
– Возможно, мы увидим здесь легионы с Рейна.
– Уверен. Даки зашевелились, как муравьи в муравейнике, в который ткнули палкой. В лагере мне рассказывали, что новый царь даков Децебал собирает под своей рукой все разрозненные племена, заключает союзы с сарматами, свевами и даже языгами, своими постоянными врагами.
– Новый царь даков?! А где прежний, Дурос, умер?
– Так сначала все и подумали, но, как оказалось, мы столкнулись с поразительным явлением, самопожертвованием царя во имя процветания всего народа. Дурос отказался от верховной власти в пользу более сильного, энергичного и умного вождя – Децебала. Хороший пример для Рима.
– Это имя одного из вождей племен, мы ничего о нем не знаем.
– Скоро все мы о нем узнаем. Известно также, что он привечает всех, кто недоволен Домицианом или по иным причинам бежит из империи, а тем, кто обучает его войска римским приемам ведения войны и римской дисциплине, сыплет золото горстями.
– Плохая новость для нас, Статий, – Скатола вздохнул и продолжал, – свою первую награду и звание опциона я получил в сражении с даками, в которой наш командир, наместник Мезии, Гай Фонтей Агриппа, погиб со всем штабом. Думаю, моя награда не за доблесть и подвиги на поле боя, а за то, что остался в живых, это было еще при Веспасиане. Все, что осталось от нас, переформировали и направили в легион XIII Гемина. Вся моя служба прошла здесь, между Дунаем и Рейном, не было года, чтобы здесь было спокойно, то одни зачешутся, то другие. Кажется, что весь мир – это туманные ущелья с поросшими густыми лесами, склонами, болото, дожди или иссушающая жара, ужасный хлеб и кислое вино, орды неумытых варваров, только и ждущих возможности воткнуть тебе в живот ржавую железяку.
Мимоходом Скатола ткнул пальцем в плечо вытянувшегося по стойке смирно легионера – «Поправь» – и продолжал:
– А сколько позора мы испытали пятнадцать лет назад, когда в течение нескольких месяцев становились солдатами то Нерона, то Гальбы, то Вителлия, пока, наконец, власть не взял в свои руки Веспасиан.
Я скажу так, наши поражения при Каннах и в Тевтобургском лесу – это блестящие страницы нашей истории, в сравнении с тем, что творилось здесь во время восстания Цивилиса.
Скатола смолк, пропуская конную турму, идущую шагом и направляющуюся к главным воротам лагеря. Проводив глазами последних всадников, обратился к Статию:
– Что заставило тебя попасть сюда из Тимгада, из благословенных мест, в наши проклятые леса?
– Там я был недолго, – усмехнулся Статий. – Наша семья проживала вблизи Акраганта, на юге Сицилии, потом переехали в Тимгад, там отец держал несколько лавок, гончарную мастерскую, продавал посуду, мать ее разрисовывала. Посуда была красивой и изящной. Затем захотел наладить продажу вина и масла, но корабль с товаром захватили пираты, и мы почти разорились. Я ушел на военную службу в Египет, к наместнику Тиберию Александру, он первый привел легионы к присяге Веспасиану, это было в календы июля, потом этот день назвали первым в его правлении, а через несколько дней ему присягала иудейская армия. В составе когорты я был переведен под Иерусалим и участвовал в штурме города, где и получил первое ранение, первые награды от самого Тита, звание опциона, весьма рано по армейским меркам. Затем служил в Сирии, Греции, Македонии, где стычки с сарматами обычное явление.
– Это там освоил приемы борьбы с конницей? Твоя задумка спасла всем нам жизнь в прошлогодней засаде.
– Да уж, думал, не выбраться никому, бороться с тяжелой конницей всегда тяжело.
– Это правда, что Веспасиан излечил двух калек у всех на глазах, на слепого плюнул, а хромого пнул?
– Меня рядом не было, – улыбнулся Марк Статий, – но не думаю, что он равен Иисусу, богу иудеев, который тоже лечил прикосновением, восточные народы легковерны.
Разговаривая, два центуриона, обойдя палатки 6-й центурии, вышли к площадке, где Вибий Бальбил и Амулий Тарквин раскладывали брусья, болты, скрученные жгуты, веревки, крючья и собирали первую из привезенных баллист, надеясь уже к вечеру привести ее в боевое состояние и опробовать.
Глава 2
– Что-нибудь еще? – Домициан быстро уставал от многочисленных бумаг, которые множились на его столе, как насекомые по весне.
– Только ты, император, имеешь право подписывать подобные прошения, – твердо проговорил секретарь Энтелл, подавая свиток, лежащий до этого отдельно от других.
Домициан поднялся из-за стола и с удовольствием потянулся до хруста во всем теле. Подошел к окну и с удовлетворением отметил, что солнце едва освещает верхушку храма Юпитера Капитолийского. Основные строительные работы в главном храме империи были почти закончены. Велась тщательная отделка под присмотром самого императора, старающегося во все вникать самому. Все это делалось не потому, что Домициан не доверял строителям и ответственным за тот или иной участок работ, а потому, что подобным отношением к делам государственным он желал всем напоминать своего великого отца Веспасиана и брата Тита, так любимого в народе. Именно Тит открыл игры в Амфитеатре Флавиев, или, как его стали называть во всем мире, Колизее, явив миру мощь и искусство римских построек. Домициан, транжиря немалые средства, отделывал внутренний облик грандиозного сооружения. Строители весьма искусно убирали с колонн и плит имена Тита, замазывали и закрывали всякое упоминание о тех, кто выстроил это чудо. Имя же Домициана появлялось повсюду, вытесняя память о предках, приучая граждан связывать существование амфитеатра исключительно с Домицианом.
Стоя у окна, император полузакрыл глаза и улыбался. Совсем скоро он коснется упругих бедер и вызывающе-торчащей соблазнительной груди этой очаровательной скромницы Порции. Рождение второго ребенка пошло ей только на пользу, грудь, оставшись полновесной, сохранила притягательность и не отвисла.
Доверенное лицо, Стефан, больше недели уговаривал Порцию посетить императора и рассказать о путешествии, совершенном вместе со своим мужем, римским всадником Ацилием Требилием, в далекие земли дикой Скифии. Земли на краю римского мира обладали такой же манящей неизвестностью, как и неудовлетворенное желание от обладания порядочной женщиной из известной семьи.
Стефан убеждал Порцию, что верность мужу, без сомнения, прекрасное качество для матроны, но благосклонность императора – вот высшее благо для всех.
Уговорил, пройдоха.
Домициан не терпел отказов, хотя скандалы любил еще менее, но Стефан свое дело знал. Хорошо понимая желания императора и направление его мыслей, он подталкивал под августейший взор тех особ, которые в силу своей природы и неосознанных желаний становились легкой и вожделенной добычей похотливых порывов любвеобильного правителя.

Домициан мысленно притянул к себе Порцию, и ее легкое сопротивление вызвало в нем сладостное напряжение.
– Речь идет о беглых рабах, – настырные слова секретаря оторвали от мыслей, заполняющих сознание, – прошение от уважаемого сенатора Сервия Афрания.
Домициан нехотя вернулся от окна к столу, от мыслей к делу. Имя сенатора очень хорошо знакомо императору: во-первых, он имел красивую дочь, и во-вторых, состоял в партии, поддерживающей Домициана и ссужавшей ему по мере необходимости немалые денежные суммы, хотя и не безвозмездно.
– Ну, что там, – на лице изобразилась добродушная заинтересованность. – Зачитай, только не тяни, изложи самую суть.
– Сервий Афраний просит императора оказать помощь в возвращении раба, убежавшего пять лет назад и забравшего с собой рабыню, стоящую весьма дорого.
Домициан поднял глаза удивленно.
– Разве император занимается поисками каких-то беглых рабов? Пусть обращается к преторам или децемвирам, это их дело.
Энтелл немного помялся.
– Дело в том, что беглец найден. Сбежав, он обманным путем поступил на службу в легион, – секретарь бросил взгляд на свиток. – I Италийский легион, расквартирован в Мезии. За эти годы показал себя хорошим солдатом. Имеет награды от вашего отца и особенно вашего брата, дослужился до центуриона. Его имя…
– Хватит, хватит, – Домициан замахал руками, – хватит. Я не собираюсь вникать во все подробности. Давай бумаги, подпишу, если уж сенатор так дорожит им.
Домициану особенно неприятно было упоминание о брате, а те, кто получали награды от него, были неприятны вдвойне.
Взяв в руки стилус, упруго и нежно покатал его между большим и указательным пальцами. «Что-то это мне напоминает, – вытянул губы трубочкой. – Уверен, Порция будет счастлива узнать меня лучше. Умелые пальцы доведут ее до исступления».
Поставив в конце прошения свою резолюцию, постучал по ней указательным пальцем:
– Проследи, чтобы сегодня же отправили в дом Сервия Афрания. Беглые рабы в армии – это недопустимо. Легаты покрывают беглецов, ослабляют власть, нам достаточно и того сброда, что сбегается в наши легионы со всех окраин. Став хорошими солдатами, они затем дезертируют к нашим врагам. Децебал примет их с радостью. Худшие из наших врагов те, кого мы обучили сами. Необходимо подумать об этом и дать распоряжение командирам легионов провести проверку всего личного состава для выявления сомнительных и неблагонадежных приобретений, – и добавил вполголоса: – Хорошо бы проверить и самих командиров, а то каждый из них мнит себя императором.
Секретарь забрал документы и кивнул.
– Будет исполнено немедленно.
– Вот-вот, поторопись. На сегодня все, закончим.
Поклонившись, Энтелл вышел. За дверью его ждал Стефан.
– Прошение? – кратко и с нажимом обратился к секретарю и одним словом, понимая, что тот сообразит, о чем речь.
– Подписано и одобрено.
– Дай-ка его имя.
Пробежав глазами написанное и удовлетворенно оглядев печать императора, произнес:
– Его я сам отнесу Афранию. Мы с ним большие друзья. Ты можешь идти и не беспокоиться. Самый быстрый и самый надежный гонец – это я.
С видом человека, получившего хороший денежный приз, Стефан не спеша отправился к дому сенатора. Пройдя по Форуму, поднялся на Капитолий, пройдя между храмом Сатурна и табуларием, хранилищем документов империи. Когда-то Стефан пришел к Сервию Афранию с просьбой выкупить у него рабыню Меланию, сбежавшую впоследствии с тем мерзким рабом, имя которого сразу же стало ненавистно Стефану, который поклялся сам себе, что разыщет во всей империи и его, и ее. Сенатор весьма прохладно отнесся к просьбе какого-то вольноотпущенника. Теперь же многое изменилось, обиженный на судьбу и жаждущий власти Домициан стал всесильным императором, а бывший раб его поверенным и советником. Власть была безгранична, и Стефан никого не забыл, кто хоть однажды указал ему на его низкое происхождение.
Стефан предложил взаимовыгодную сделку. Он, Стефан, укажет местонахождение беглого раба и уговорит императора возвратить его хозяину, а сенатор, в свою очередь, в благодарность отдаст Меланию Стефану. Афраний согласился.
Стефан не забыл презрительного взгляда девушки в свою сторону. «Уж лучше уйти в лупанарий, чем принадлежать такой жабе, как ты!» – получил он ответ на все свои притязания. Стефан злобно усмехнулся, вот и посмотрим теперь, как она заговорит, когда он получит ее за цену, за которую в портовых кабаках Александрии не купить и старой дешевой шлюхи.
Сервий Афраний обсуждал со своим другом и доверенным лицом юристом Либурнием покупку большого участка земли вблизи Аполлонии. Земля была заброшена вот уже как пять лет. Прежний хозяин неожиданно умер, не оставив после себя ни завещания, ни родственников, кому могли бы отойти эти земли. Город разрастался в сторону моря, вдоль побережья, и поэтому на пустошь, лежащую на северо-востоке, охотников не находилось. Префект Аполлонии выставил участок на торги, но заломил такую цену, будто продавал не заросшие травой и кустарником пески, а золотой прииск. К тому же земля находилась в отдалении от дороги, соединяющей северное побережье Адриатики с центральной Грецией. Минус немалый. В течение года префект несколько раз снижал цену, но спроса по-прежнему не было. Новый префект, назначенный Домицианом, разобрался тщательней в этом вопросе. Послушав советы агрономов и местных жителей, решил, что аренда земли будет выгоднее для казны города, и раздал участки арендаторам за вполне умеренную цену. Вскоре выяснилось, что, несмотря на неудобный, сложный ландшафт и состав почвы, земля весьма плодородна и при небольших затратах приносит хорошую прибыль.
Приличные урожаи и спекулятивный интерес взвинтили цену. Сразу нашлись и покупатели. Весь вопрос продажи уперся в количество денег и пожелания префекта Семпрония Агреста. Либурний, знающий префекта лично и поддерживающий с ним дружеские отношения, предложил свое посредничество в продаже кому-нибудь из влиятельных сенаторов. Агрест согласился. Предложение было хорошим и предлагало достойный процент от сделки в карман самому Агресту. Кроме того, услуга, оказанная сильным мира сего, может оказаться куда полезней горсти золотых монет.
Либурний, получив принципиальное согласие, действовал по обыкновению решительно. Он сразу обратился к Афранию, зная его тягу к сельскому хозяйству и средства, которыми тот обладал. Собрав все отчеты о составе почвы, сняв копию с подробной карты местности, где указаны даже кочки и ключи, бившие из-под земли, Либурний приехал к сенатору.
Стефан пришел в тот момент, когда шло обсуждение не самой покупки, а возможности оформления ее на подставное лицо. Не следовало выставлять на всеобщее обсуждение подобные крупные сделки. Денежные операции не терпят публичности.
Стефан опередил управляющего, не желая, чтобы о нем докладывали как о рядовом посетителе. Он уже прошел половину атрия, приближаясь к рабочему кабинету, прежде чем Либурний и Афраний подняли головы на шум шагов.
– Я приветствую уважаемого сенатора Сервия Афрания!
Либурний свернул договор купли-продажи, а на карту покупаемых земель толкнул кучу малозначимых свитков.
– Твой столь неожиданный визит, Стефан, говорит о том, что наше общее дело получило одобрение у императора.
– Ты не ошибся, вот прошение, подписано Домицианом. Можешь отправлять своих людей за беглецом. Да не забудь прихватить и мою награду, да смотри не попорть по дороге.
Стефан приблизился к столу и положил свой свиток поверх наваленных на карту. Мизинцем приподнял один из них.
– Интересуешься землями в Иллирии? Отличные места для виноградников. Только не торопись с виноградной лозой. Возможно, лучше подойдет что-нибудь иное, необходимое для снабжения армии.
Афраний удивленно-настороженно выслушал Стефана.
– Не пойму, о чем ты? Император решил увеличить приток пшеницы за счет посевов на северных землях? В тех почвах лучше приживется виноградная лоза, а не пшеница…
Глава 3
– Кари, Кари! – позвал старик во второй раз, произнеся имя громче, чем в первый. Никто не отозвался на зов. Слышны были только легкий топот лошадей да хруст поедаемой ими травы.
Старик вздохнул, поднялся с ложа, покрытого медвежьими и оленьими шкурами, и подошел к деревянному столу. Света от углей в железном треножнике вполне хватало, чтобы осветить несколько чашек и медный кувшин, в котором свет жаровни отражался красноватым призраком. Старик наклонил кувшин над чашей, выточенной из цельного куска оникса. Наполнил ее кисло-сладким морсом из брусники, клюквы и меда. Жадно выпил и налил еще. В несколько больших глотков выпил и это. Поставил чашу на край стола. Постоял, немного прислушиваясь к звукам за стенами. По-стариковски шаркая ногами, обутыми в короткие мягкие сапоги, добрался до входа, откинул полог из лошадиных шкур и, не перешагивая высокого порога, выглянул. Несколько десятков шатров тянулись вдоль неширокой реки. Кое-где красноватыми цветами светились костры, некоторые уже прогорели и стелили белесые бороды, тянущиеся к реке. Несколько стреноженных лошадей в тени обрывистого берега почти не видны, доносились только их легкое всхрапывание и плеск воды от резвившихся жеребят. На востоке розоватая полоса притушила робкие звезды, оставив одну, яркую утреннюю звезду. Римляне называют ее Венерой, богиня красоты. Приближался новый день. Легкий ветерок нес влажную прохладу, шепча о приближении осени. Высокие травы поблескивали серебряным покрывалом тяжелой и чистой росы. От входа шатра в сторону реки тянулась темная, тоненькая, как ручеек от родника, тропинка. Старик покачал головой. Вздохнул. Перешагнул порог. Собака, спавшая у входа, подняла голову и вопросительно посмотрела на старика. Вздохнула вслед за ним и, понимая, что идти никуда не нужно, снова задремала. Свернувшись пушистым колечком, она ловила сладкие утренние сны.

Старик пристально посмотрел в сторону реки. Кари, его внучка, убежала на утреннее купание в холодеющей воде, готовит себя к походу. С тех пор как вожди племен объявили о военном походе на юг, к западным берегам Эвксинского моря, Кари ежедневно истязает себя воинскими занятиями – плавание, скачки по степи до изнеможения, метания копья и стрельба из лука на полном скаку.
Из всех детей сына Торона выжили только двое – Кари и ее брат-близнец Карин. Остальные дети не пережили своих первых зим. Мать Кари умерла от неизвестной болезни, что приносят с собой полудикие племена с востока, бесконечно воюющие со всеми соседями, постепенно сдвигая кочевые народы на запад. Молва несла, что есть среди них и такие, кто не отказывается и от человечины. В одной из стычек с ними погиб и отец Кари, родной сын Торона. После этого он, Торон, забрал Кари и Карина к себе. Надеялся воспитать их так, как считал необходимым. Карин с малых лет проявил интерес к тому, чем занимался дедушка. Находил удовольствие в собирании трав, приготовлении мазей и отваров. Спокойно смотрел на то, как дедушка вправлял вывихи, обрабатывал раны, сшивал внутренности людей и животных. Он был молчалив, исполнителен, не пугался ни криков, ни вида крови, обладал прекрасной памятью. Торон время от времени устраивал ему серьезные экзамены, но Карин помнил все, чему учил его дедушка, вплоть до состава и соотношений сложнейших настоек из многих трав. Старик мог надеяться, что по прошествии времени он может заменить его самого.
Кари была иной. Она была выше брата, темнее его волосом и глазами. С малых лет увлекалась лошадьми, но ее ноги, длинные и прямые, делали ее не похожей на дочь скифа. Было в ней что-то от гречанки. Большие темные глаза, высокий рост, изящество в движениях и речах, тонкое лицо, ни единой грубой линии. Было в ней что-то от греческих богинь, чьи статуи можно найти во всех поселениях греков вдоль побережья. Греки были удивительно живучи в этом мире бесконечных и безумно жестоких войн. Греки сражались за каждый кусочек земли, где могла поместиться их сандалия. Сражались или покупали право на жизнь для себя у тех племен, рядом с которыми поселялись. Они побеждали не силой оружия, а силою своих достижений в сельском хозяйстве, металлургии, обработке драгоценных металлов и камней, орудий труда и войны, виноделии, своими знаниями сущности природы, божественного проявления ее среди людей. Греки были умными и хитрыми. Они ссорили своих соседей, чтобы жить среди них в мире и быть нужными всем – и сильным, и слабым. Они желали вознестись над всеми силою своих удивительных знаний.
Затем пришли римляне.
Римляне не разделяли понятия добра и зла, света и тьмы. Они руководствовались экономической целесообразностью. Хорошо то, что выгодно. То, что невыгодно, неполезно. Они поработили греков, заставив их работать на себя. Греки уступили силе оружия, но победили римлян в ином – греческая культура стала доминирующей силой в римском обществе. Греческая литература, живопись, архитектура, искусство театра и слова преобразили римлян. Знания греческого языка почитались наипервейшим среди всех слоев римского общества. В семьях патрициев наличие хорошего учителя из греков считалось не только правилом хорошего тона, но и обязательным для формирования развитой и гармоничной личности. Эстеты ценили учителей из собственно Аттики, а греческий с малоазийским акцентом приравнивался к незнанию языка вовсе. С таким говором нечего было и думать сделать карьеру в политике или стать хорошим юристом в самом Риме, а также за его пределами. Ко всем кочевым народам римляне относились недоверчиво и высокомерно. Римские торговцы предпочитали иметь своими представителями греков или тех вождей племен, кто хоть немного прикоснулся к великой культуре народа Средиземноморья. Римские легионеры редко заходили в эти земли. Только Помпей Великий забирался далеко на восток в погоне за Митридатом Евпатором да Луций Лициний Лукулл в своих удивительных походах и победах в войне с тем же Митридатом и миром кочевников. Они воевали с кочевниками руками самих кочевников, стравливая их между собой, ослабляя их силу, надеясь разделять и править там, где можно поставить форпост. Придя на новую землю, римляне уже не уходили, не оставив символ своей мировой власти. Торговца и легионера. И, что, возможно, еще очень важно, римляне тянули за своими легионерами отличные и широкие дороги. Артерии Pax Romanum.
Матерью Кари была женщина из тех земель. От матери Кари взяла необыкновенную красоту и утонченность, совершенно не свойственную женщинам ближайших племен. С юных лет Кари выделялась среди своих сверстниц. Войдя в период расцвета своей красоты, она притягивала к себе многие мужские взгляды, от совсем молодых до седых воинов. Если от матери она взяла красоту, то от отца ей передались сила духа, жажда борьбы, упорство, воинственность. Как только ее маленькие ручки смогли натянуть тетиву детского лука, она встала в один ряд с юношами. Ее стрелы были не менее точны, чем стрелы мужчин. Копье, брошенное ее рукой, поражало с одинаковой силой и точностью и соломенное чучело, и дикого зверя. Вот только человека ей убивать не приходилось. Может, в ее крови есть капля от мифических амазонок. Торон нахмурился. Пришло время выдавать ее замуж. Но Кари заявила, что пойдет в поход на Дунай, где назревала большая война. Кари напомнила дедушке древний закон, по которому следовало молодой девушке убить несколько врагов, а затем иметь право на выбор мужа. Старик усмехнулся. Такие, как она, именно выбирают, а не позволяют выбирать себя. И она не была в этом одинока. Несколько молодых девушек из ее круга пожелали идти с отрядом воинов под предводительством Суника Эрмия в далекий поход по призыву царя даков Децебала.
Торон тщательно готовил Кари к походу. Не желая упустить что-либо важное, он ежедневно перебирал ее сумки. Готовил сухие смеси трав, варил мази, используя жир животных и масляную воду, что сочилась из-под земли. Странная вода ярко горела, а если ее медленно греть на малом огне, становилась густой смолой, которая вбирала в себя силу трав и хранила ее бесконечно долго. Эти мази обладали удивительным свойством разогревать живые ткани и усмирять боль. Яды змей, легко и быстро убивающие людей и животных, разбавленные многократно и добавленные в эти мази, спасали тяжелобольных и поднимали на ноги раненых. Кари развила в себе мистические способности врачевать переломы, разрывы мышц и связок, получаемые во время охоты, сражения или при рождении. Она тянула и массировала негнущиеся руки и ноги. Заставляла подолгу выполнять различные движения на сжатие и растягивание. Ее сильные пальцы находили какие-то точки на теле человека и сначала причиняли нестерпимую боль, а затем оживляли, казалось, умирающую конечность.