Чужестранка

Приземистый, одетый в кожаные штаны и грубую рубаху, конюший выглядел спокойным и уверенным, и мне подумалось, что он в состоянии укротить самого непокорного жеребца. У Алека был только один глаз, второй закрывала черная повязка. Как бы компенсируя этот изъян, его седые, сросшиеся на переносице брови обладали невероятной густотой, их удивительно длинные волоски постоянно угрожающе шевелились, напоминая усики-антенны некоторых насекомых.

Старина Алек (именно так обращался к нему Джейми – должно быть, чтобы не путать их с моим гидом, юным Алеком) небрежно кивнул мне и тотчас забыл о моем существовании, сосредоточив свое внимание в одинаковых долях на еде и наблюдении за тремя молодыми лошадками на лугу, которые яростно отмахивались хвостами от мух. Я быстро потеряла интерес к их долгой дискуссии о родословной нескольких лошадей (не тех, что паслись на лугу), о секретах разведения чистопородных скакунов, накопившихся за последние несколько лет, а также о непостижимых для меня особенностях лошадиной конституции – сухожилиях, холках, крупах и тому подобных анатомических частях. Я различала у лошадей нос, хвост и уши, прочие тонкости были мне недоступны.

Откинувшись назад, я оперлась на локти и грелась на солнышке. Этот день казался здесь, на лугу, на удивление мирным, все шло своим путем, безмятежно, суета и печали человеческой жизни остались где-то за скобками. Быть может, такой вот мир обретаешь на лоне природы, вдали от домов с постоянным снованием и мельтешением. А может, мне так показалось после работы в огороде, где я ощущала тихое чувство радости от работы с растениями, удовлетворение от того, что я помогаю им расти. Вероятно, сыграло свою роль и то, что для меня нашлось дело, что я больше не буду бродить по замку неприкаянной тенью, словно случайная каракуля на пергаменте.

Несмотря на то что я не принимала участия в беседе на лошадиные темы, здесь, на лугу, я не чувствовала себя лишней. Старина Алек воспринимал меня как деталь ландшафта, Джейми, который время от времени бросал в мою сторону взгляд, тоже, в целом, не был озадачен моим присутствием, особенно после того как они перешли на гэльский с его скользящими ритмами, – верный признак того, что шотландец увлекся разговором не на шутку. Я, разумеется, ничего не понимала, но их речи успокаивали меня, как успокаивает жужжание пчел над цветущим вереском. Удивительно умиротворенная и к тому же сонная, я отбросила все мысли о Колуме и его непростой натуре, о моем двусмысленном положении и прочих неприятных вещах. «Довольно для каждого дня своей заботы», – всплыла уже в полусне из каких-то закоулков памяти строка из Евангелия[10].

Некоторое время спустя я проснулась – то ли потому, что набежали облака и потянуло холодом, то ли оттого, что изменился тон мужчин. Они снова перешли на английский и говорили о чем-то серьезном, совсем не так, как болтали о лошадях.

– До собрания осталась всего неделя, – произнес Алек. – Ты, паренек, уже решил, что будешь делать?

Джейми вздохнул.

– Нет, Алек, не решил. То одно выберу, то передумаю снова. Конечно, мне нравится работать здесь с тобой и с лошадьми. – В голосе у него звучала улыбка, но эта веселость исчезла, когда он продолжил: – К тому же Колум обещал мне… ну, ты знаешь об этом. Но поцеловать железо и принять имя Маккензи и изменить всему, что принадлежит мне по праву рождения? Нет, даже думать не желаю.

– Ты такой же упрямец, как твой отец, – проворчал Алек, но в его голосе прозвучало одобрение. – Во всем на него похож, только ростом выше и волосы светлые – в материнскую родню.

– Ты его знал? – с интересом спросил Джейми.

– Знал не очень хорошо, но слышал много. Я ведь здесь, в Леохе, появился как раз перед тем, как твои родители поженились. Послушать разговоры Колума и Дугала о твоем отце, так подумаешь, он сам дьявол. А матушка твоя ни дать ни взять прямо Дева Мария, которую он уволок прямиком в пекло.

Джейми рассмеялся:

– И я похож на него, да?

– Один к одному, парень. Я ведь знаю, что тебе это поперек горла – быть человеком Колума. Но тут есть о чем поразмыслить, согласен? Скажем, дойдет до борьбы за Стюартов, и Дугал все сделает по-своему. Если ты правильно выберешь сторону в этой драке, то получишь назад и землю, и кое-что еще в придачу, что бы там ни делал Колум.

Джейми ответил междометием, которое я про себя успела окрестить «шотландским фырканьем» – некий неопределенный звук, который возникал где-то в гортани и мог означать что угодно. В данном случае он, на мой взгляд, выражал сомнение в вероятности нужного исхода.

– Да, – проговорил он, – а что, если Дугалу не удастся сделать по-своему? Или если удача будет не на стороне Стюартов?

Алек издал то же самое междометие, прежде чем заговорить:

– Тогда останешься здесь, паренек. Станешь конюшим вместо меня. Мне скоро пора на покой, а ты лучше всех, кого я знаю, управляешься с лошадьми.

Джейми польщенно хмыкнул в знак того, что комплимент ценит очень высоко. Алек не обратил внимания на реакцию Джейми и продолжил:

– Маккензи тебе родня, так что кровь свою ты не предашь. К тому же есть и еще кое-что, вернее, кое-кто… – В голосе у Алека появились дразнящие нотки: – Например, мисс Лаогера, а?

В ответ послышалось шотландское междометие, на этот раз выражавшее смущение.

– Ладно тебе, парень, никто не станет принимать побои вместо девушки, к которой он равнодушен. Ты же знаешь, что ее отец не позволит ей выйти замуж за человека из другого клана.

– Она совсем молоденькая, Алек, я ее просто пожалел, – объяснил Джейми. – Только это и ничего больше, уверяю тебя.

Алек насмешливо фыркнул и разразился целой речью:

– Расскажи это лучше амбарной двери, парень, может, у нее хватит мозгов тебе поверить. Ладно, пускай даже не Лаогера – хотя она далеко не худший вариант. Но жену можно найти очень интересную, если бы у тебя водились деньги и было достойное будущее, если бы ты мог со временем занять место Колума. Сможешь выбрать любую, ежели она первая тебя не выберет! – Алек издал короткий и странный смешок, свойственный людям, которые редко смеются. – Будут слетаться как пчелы на мед, парень! Девушки и так вздыхают по тебе, хоть ты без гроша и без имени, уж я-то знаю! Даже англичанка не может от тебя оторваться, хоть и едва овдовела!

Желая остановить поток неприятных личных комментариев, я решила, что мне пора официально проснуться. Я потянулась, зевнула и села, старательно протирая глаза, чтобы не смотреть на своих собеседников.

– Ммм, я, похоже, задремала, – сказала я, сонно моргая.

Джейми, у которого покраснели уши, слишком сосредоточенно принялся собирать остатки еды. Старина Алек уставился на меня с таким выражением, словно впервые заметил.

– А вы интересуетесь лошадками, барышня? – спросил он.

В нынешних обстоятельствах я, разумеется, не могла ответить отрицательно. Согласившись с тем, что лошади очень занимательны, я обрекла себя на подробное описание достоинств молодой кобылки в загоне, которая сейчас безмятежно дремала, изредка взмахивая хвостом, чтобы отогнать случайную муху.

– Приходите, барышня, полюбоваться на них, когда вам вздумается, – заключил свое повествование Алек, – только не подходите слишком близко, чтобы не отвлекать. Они должны работать.

Это был недвусмысленный намек на мое затянувшееся присутствие, но я помнила о главной причине своего прихода.

– В следующий раз буду осторожнее, – пообещала я. – Но до возвращения в замок я должна осмотреть плечо Джейми и снять повязку.

Алек кивнул с пониманием, но, к моему удивлению, Джейми отказался от осмотра и направился в загон.

– Это может подождать, барышня, – обернувшись, сказал он. – Сегодня у меня еще много работы. Может, попозже, после ужина?

Мне это показалось тем более странным, что до сих пор он не спешил возвращаться к работе. Но я, конечно же, не могла навязывать ему свою заботу, если он этого не хотел. Я пожала плечами, согласилась встретиться с ним после ужина и пошла по дорожке на холм, к замку.

Я шла и думала о форме шрама на голове у Джейми. То была не прямая линия, которую оставил бы английский плоский меч. Рубец был изогнутый, словно нанесенный кривым оружием. Боевая секира? Но насколько я знала, такие секиры носили только члены шотландских кланов.

Я пошла дальше, но вдруг мне пришла в голову еще одна мысль: для молодого человека в бегах, у которого есть неизвестные враги, Джейми был до странности доверителен с чужим человеком.

Я отнесла корзинку в кухню и вернулась в кабинет покойного Битона, вычищенный до блеска энергичными помощницами миссис Фиц. Бутыльки на полках сияли даже в тусклом свете из окна.

Именно со шкафа и стоило начать инвентаризацию и выяснить, какие медикаменты и травы уже есть под рукой. Накануне вечером я немного полистала прихваченную в кабинете книгу в голубом кожаном переплете. Книга оказалась «Справочником и путеводителем врача» и содержала список рецептов с подробным описанием ингредиентов для лечения разнообразных симптомов и недомоганий. В книге было несколько разделов: «Рвотные средства и лекарственные кашки», «Таблетки и пилюли», «Пластыри и их употребление», «Декокты и настои», а также весьма обширный раздел, несколько зловеще обозначенный одним словом: «Слабительное».

Углубившись в чтение, я поняла главную причину непопулярности Дэви Битона как целителя. «При головной боли, – гласил один рецепт, – возьмите кусочек конского навоза, тщательно высушите его, разотрите в порошок и, размешав с теплым элем, выпейте целиком». Через несколько страниц: «Отвар, приготовленный из корней чистотела, куркумы и сока двух сотен слэтерс (слово поставило меня в тупик!), – лучшее средство от желтухи». Я закрыла книгу, удивляясь тому, что значительное число пациентов покойного доктора не только выжили, употребляя прописанные средства, но даже выздоровели.

На самом видном месте стоял большой кувшин коричневого стекла, содержавший несколько подозрительных шаров. Начитавшись рецептов, я стала размышлять, что бы это могло быть. Повернув кувшин, обнаружила на нем этикетку и с торжеством детектива прочла: «Конский навоз». Полагая, что подобная субстанция с течением времени не начинает лучше пахнуть, осторожно отставила кувшин в сторону, не открывая его.

Последующее расследование показало, что Purles ovis есть не что иное, как латинское обозначение подобной же субстанции, но за авторством овец. «Мышиное ушко» оказалось материей животного происхождения, а не растительного, как я предположила вначале; с некоторым содроганием отодвинула от себя бутылочку, полную высушенных крохотных розовых ушек.

Я продолжала недоумевать по поводу загадочных «слэтерс», это слово встречалось в нескольких вариантах – «слэтерс», «слеттерс» и «слэтирс»; по-видимому, то был важный ингредиент многих снадобий, и я обрадовалась, когда в руки мне попала заткнутая пробкой бутылочка с соответствующей надписью. Она была заполнена до половины чем-то похожим на маленькие серые пилюли. Диаметром они были не более четверти дюйма и такие идеально круглые, что я восхитилась искусством Битона. Я поднесла бутылочку поближе к глазам, подивившись тому, что она очень уж легкая. Тут я разглядела на каждой «пилюле» тоненькие бороздки и микроскопические ножки, сжатые в центре в один пучок. Я поспешно поставила бутылочку на стол, вытерла руки о передник и мысленно внесла в список открытий еще один пункт: написано «слэтерс» – читай «мокрицы».

В кувшинах Битона бывали и вполне приемлемые вещи, например высушенные травы или экстракты из них, все это могло пригодиться. Я нашла порошок фиалкового корня и ароматический уксус, которые миссис Фиц использовала для лечения Джейми. Нашла дягиль, полынь и сосуд с загадочной надписью: «Вонючий араг». Открывала этот сосуд с осторожностью, но там оказались всего-навсего мягкие кончики молодых еловых веток, и из бутылки потянулся приятный аромат даже прежде, чем я ее как следует открыла. Я оставила ее открытой, чтобы освежить воздух в маленькой темной комнате, а сама продолжила перебирать запасы.

Я отодвинула в сторону кувшин, доверху наполненный сушеными улитками, потом емкость с надписью: «Масло из дождевых червей» – надпись соответствовала содержимому, потом «Vinum millepedatum» – в кувшине оказались раскрошенные многоножки в вине; далее на свет божий извлекла «Порошок из египетской мумии», на вид весьма непонятный, но думаю, местом его происхождения был илистый берег водоема, а не гробница фараона; голубиная кровь, муравьиные яйца, высушенные жабы, старательно завернутые в мох, и наконец «Человеческий череп, растертый в порошок». Чей это был череп? Бог весть.

Большая часть второй половины дня ушла у меня на обследование шкафа, а потом комода с огромным количеством ящиков и полочек, в результате чего выставила за дверь кучу пустых бутылочек, коробок и прочих емкостей со снятыми этикетками – чтобы их убрали или для чего-то использовали. Значительно меньшее количество сосудов с полезными веществами я снова поместила в шкаф.

Некоторое время я задумчиво стояла над большим свертком паутины. И «Путеводитель» Битона, и моя собственная память подсказывали, что паутину весьма эффективно можно использовать при перевязке ран. Я была склонна считать подобное решение негигиеничным, но опыт перевязывания ран на обочине дороги показал, насколько важно в таких обстоятельствах иметь под рукой что-то, обладающее одновременно и свойством склеивать, и свойством абсорбировать. В конце концов я положила паутину в шкаф и решила, что надо поискать способ продезинфицировать ее. «Кипятить нельзя, – подумала я. – Возможно, достаточно подержать над паром – чтобы паутина не лишилась клейкости».

Я вытерла руки о передник и задумалась. Я осмотрела почти все, оставался только деревянный сундук у стены. Откинув крышку, с отвращением отпрянула: такая вонь ударила мне в ноздри.

Ящик содержал хирургические инструменты Битона. В нем находились несколько ужасных пил, ножи, зубила и прочие приспособления, более пригодные для постройки дома, нежели для хирургических вмешательств. Воняло ужасно лишь потому, что Дэви Битон не считал нужным чистить инструменты после использования. Я невольно поморщилась при виде темных пятен на некоторых лезвиях и захлопнула крышку.

Я потащила сундук к двери, намереваясь предложить миссис Фиц отдать отмытые инструменты плотнику – если в замке таковой имелся.

Меня насторожил какой-то шум за спиной – я успела вовремя отойти в сторону и не наткнулась на вошедших в комнату. Обернувшись, я увидела двух мужчин, один из которых прыгал на одной ноге, а второй его поддерживал. Больная нога была обмотана грязными тряпками, на которых виднелись пятна крови.

Я огляделась по сторонам, потом указала хромому на сундук – за неимением стула или лавки.

– Садитесь, – предложила я.

Новый целитель замка Леох начал свою практику.

Глава 8

Развлечения одного вечера

Я легла в постель совершенно измотанная. Но, как ни странно, оказалась чрезвычайно довольна тем, что разобралась с наследством Битона и что, имея в своем распоряжении ничтожно малое количество подручных средств, все же сумела помочь нескольким пациентам, – одним словом, я почувствовала себя нужным человеком. Ощущая под пальцами плоть, считая пульс, осматривая языки и глазные зрачки, я вошла в привычную колею, и это несколько приглушило состояние паники, в котором я пребывала с того самого момента, как прошла сквозь камни. Я очутилась в странных обстоятельствах и была совершенно растерянна – должно быть, осознание того, что я имею дело с реальными людьми, успокоило меня. У этих людей в груди бились живые сердца, я слышала их дыхание, у них росли волосы, и плоть их под моими пальцами была мягкой и податливой. Некоторые из них дурно пахли, завшивели, неизвестно когда мылись, но все это было мне не в новинку. Условия ничуть не хуже, чем в полевом госпитале, а что касается травм, то они оказались куда менее серьезными. Возможность облегчить боль, вправить сустав, помочь доставляла мне радостное удовлетворение. Ответственность за здоровье других людей уменьшала чувство собственной беспомощности в руках безжалостной судьбы, забросившей меня сюда, и я была признательна Колуму за его предложение.

Колум Маккензи. Поистине странный человек. Культурный, учтивый, умный, но эти качества скрывали хорошо спрятанный стальной стержень. У Дугала сталь была на виду. Прирожденный воин. Однако стоило взглянуть на них рядом – и сразу становилось ясно, кто сильнее. Колум был рожден вождем – невзирая на проблемы с ногами.

Синдром Тулуз-Лотрека[11]. Раньше я не сталкивалась с этим недугом, но слышала его описание. Названный по имени самого известного человека, страдавшего от него (тут же вспомнила, что этот человек пока еще не родился), он заключался в дегенеративном изменении костей и соединительной ткани. Жертвы этой болезни нередко рождались здоровыми, но уже в раннем подростковом возрасте длинные кости ног не выдерживали тяжести корпуса и начинали разрушаться.

Об этой болезни, связанной с нарушением обмена веществ, свидетельствуют анемичная, бледная кожа, склонная к преждевременному старению, а также замеченные мной у Колума грубые мозоли на пальцах. Поскольку ноги искривились и согнулись, деформировался, разумеется, и позвоночник, что причиняло больному постоянные страдания. Лениво поправляя растрепавшиеся волосы, я припоминала описание болезни. Низкий лейкоцитоз обусловливает восприимчивость к инфекциям, а это часто приводит к раннему артриту. Из-за плохой циркуляции крови и дегенерации соединительной ткани такие больные, как правило, бесплодны, часто страдают импотенцией.

Внезапно я замерла, вспомнив о Хэмише. «Мой сын», – с гордостью произнес Колум, представляя мне мальчика. Возможно, он не импотент. А может, и да. К счастью для Летиции, мужчины клана Маккензи похожи друг на друга.

Мои размышления были прерваны стуком в дверь. Пришел один из вездесущих мальчишек и передал приглашение Колума. В холле сегодня вечер пения, и Маккензи просит меня присоединиться, если мне угодно оказать ему такую честь.

В свете сегодняшних размышлений мне было любопытно снова повидать Колума. Посмотревшись в зеркало и слегка пригладив волосы, я закрыла за собой дверь комнаты и отправилась вслед за моим провожатым по холодному коридору.

Вечером холл выглядел совсем иначе, чем днем: горящие сосновые факелы на стенах придавали ему праздничный вид; время от времени горящая смола вспыхивала голубым. Гигантский очаг с вертелами и котлами утратил буйство ужина и горел спокойнее. Пламя лениво лизало два больших полена, скорее даже бревна, а вертела сдвинули к дымоходу.

Столы и скамьи отодвинули в сторону, чтобы освободить место у огня; очевидно, здесь и должно было происходить действо, потому что даже резное кресло Колума поставили рядом. Он уже был здесь, на ногах лежал теплый плед, а возле кресла стоял небольшой столик с графином и бокалами.

Заметив, что я мнусь на пороге, Колум дружелюбным жестом пригласил меня подойти и занять место на ближней скамье.

– Хорошо, что вы спустились, мистрес Клэр, – приятным голосом произнес он. – Гуиллин будет рад новому слушателю, хотя все мы всегда слушаем его с удовольствием.

Я подумала, что вождь клана Маккензи выглядит уставшим: широкие плечи были опущены, и морщины на лице прорезались глубже.

Я пробормотала какие-то любезности и огляделась по сторонам. Люди уже начали собираться, останавливались небольшими группами поболтать, рассаживались на скамейки.

– Простите? – Я повернулась и слегка наклонилась к Колуму, так как в шуме разговоров в холле не расслышала его слов.

Он протягивал мне графин, очень красивую вещь из бледно-зеленого хрусталя. Жидкость, заключенная внутри, сквозь стекло казалась изумрудной, но в бокале приобрела нежный бледно-розовый цвет и обладала богатым букетом. Вкус соответствовал виду, и я блаженно зажмурилась, удерживая напиток во рту и наслаждаясь его ароматом, прежде чем проглотить.

– Вкусно, правда? – услышала я глубокий голос, в котором звучали ноты веселости.

Открыв глаза, я увидела, что Колум улыбается, глядя на меня с одобрением.

Я открыла было рот, чтобы ответить, но вдруг поняла, что нежная тонкость вкуса была обманчива: вино оказалось настолько крепким, что я не сразу обрела дар речи.

– Чуд… чудесно, – справилась я наконец.

Колум кивнул.

– Да, именно так. Это рейнвейн. Вам не случалось его прежде пробовать?

Я покачала головой, а он наклонил графин над моим бокалом и вновь наполнил его сияющим розовым напитком. Взяв свой бокал за ножку, он покрутил его из стороны в сторону, так что пламя очага заиграло в вине темно-красными вспышками.

– Я вижу, вы знаете толк в вине, – сказал Колум и наклонил бокал, чтобы насладиться богатым ароматом. – Но это естественно, ведь вы происходите из французской семьи. Или наполовину французской, если говорить точнее, – поправил он себя, чуть заметно улыбнувшись. – В какой части Франции живут ваши родичи?

Я помедлила, стараясь дать ответ, близкий к истине.

– Это старинное родство и не самое прямое, – ответила я, – но те родственники, с кем я могу связаться, живут на севере, возле Компьена.

Внезапное осознание того, что мои родственники действительно живут возле Компьена, потрясло меня.

– Вот как? Но вы там ни разу не были?

Я поднесла к губам бокал и кивнула в ответ, потом прикрыла глаза и глубоко вдохнула запах вина.

– Нет, – заговорила я, не поднимая век. – Я никогда не видела никого из них.

Подняв глаза, я увидела, что Колум пристально смотрит на меня.

– Я ведь говорила вам об этом.

Он невозмутимо кивнул:

– Да, говорили.

Глаза у него были дивные, серого цвета, обрамленные густыми черными ресницами. Очень привлекательный мужчина Колум Маккензи – по крайней мере, верхняя часть Колума. Я перевела взгляд на группу дам у камина, среди которых стояла и жена Колума, Летиция; дамы были поглощены беседой с Дугалом Маккензи. Тоже привлекательный мужчина и без всяких исключений.

Я снова повернулась к Колуму, который невидящим взглядом смотрел на какое-то украшение на стене.

– А еще я говорила вам, – вдруг сказала я, выводя его из состояния транса, – еще я говорила, что хотела бы уехать во Францию как можно быстрее.

– И это вы говорили, – подтвердил он любезно и снова взялся за графин, вопросительно приподняв одну бровь.

Я протянула свой бокал, показав, что прошу налить немного, но Колум в очередной раз наполнил сосуд до краев.

– Да, но, как я говорил вам, миссис Бошан, – сказал он, глядя на льющееся вино, – вам лучше задержаться здесь до тех пор, когда условия для вашей поездки станут благоприятными. В конце концов, к чему торопиться? Сейчас только весна, а месяцы перед осенними штормами более благоприятны для того, чтобы пересечь Ла-Манш.

Он поднял графин и пристально посмотрел на меня.

– Если бы вы сообщили мне имена ваших родственников во Франции, я мог бы написать им, чтобы они приготовились к вашему приезду.

Я понимала, что он манипулирует, но могла лишь пробормотать в ответ нечто невразумительное вроде «да-хорошо-может-попозже» и, извинившись, сослалась на необходимость кого-то повидать по делу до начала концерта. Гейм и сет остались за Колумом, но это еще не весь матч.

Предлог для моего исчезновения был не совсем фиктивным, и у меня ушло довольно времени, прежде чем, поблуждав по темным комнатам, я нашла нужное место. Возвращаясь – все еще с бокалом в руке, – я вышла к освещенному входу в холл, но тотчас поняла, что это нижний вход, дальний от того места, где сидит Колум. С учетом обстоятельств это меня вполне устроило, и я незаметно пробралась в длинный зал, проталкиваясь через группки людей к одной из скамеек у стены.

В верхнем конце зала я заметила щуплого человечка, который, судя по маленькой арфе в руках, и был бардом Гуиллином. Колум махнул рукой, и слуга поспешил принести барду стул, на который тот уселся и принялся настраивать арфу, легкими движениями касаясь струн и приложив ухо к инструменту. Колум налил из своего графина бокал вина и, жестом подозвав к себе слугу, передал с ним бокал барду.

– Он потребовал дудку, он потребовал чашу и три скрипки велел принести-и-и[12], – пропела я весело себе под нос и встретила недоуменный взгляд Лаогеры. Она сидела неподалеку; у нее за спиной висел гобелен с изображением охоты, вернее, на нем шесть длинных косоглазых собак гнались за одним-единственным зайцем.

– Не перебор, как вам кажется? – смешливо спросила я у девушки и плюхнулась рядом с ней на скамью.

– О, ну д-да, – робко отозвалась она и слегка от меня отодвинулась.

Я попыталась втянуть ее в приятный легкий разговор, но она отвечала односложно, краснея и замирая каждый раз, как я обращалась к ней. Скоро я сдалась и сосредоточилась на сцене в конце зала.

Настроив арфу, Гуиллин вытащил из куртки три деревянные флейты разного размера и положил их на маленький столик рядом.