Трагедия Замка Эльсинор

И даже близок к мысли я,

А не волшебна ли она?

Нет, нет, Горацио, ведь ты учёный.

Волшебная!

Как мог додуматься ты до такого?

Смотри на это дело по-иному,

Как и положено тебе,

С научной точки зрения.

А не лекарство ль это,

Что нам послало проведенье?

Но торопись, Горацио, поторопись!

Всего три дня отпущено тебе

На то, чтоб был его величеству готов ответ,

Чтоб разобраться что к чему, да почему.

На полную пора науку подключать свою!

Рассиживаться некогда, три дня –

И должен быть на всё готов ответ!

«Три дня», – так государь нам повелел.

Итак, мы следующий готовы сделать шаг,

Чтобы познать,

Что это есть на самом деле,

И где, потом, найти траве сей применение?

Что это – благовоние

Или эликсир здоровья?

А, может быть, бессмертия трава!

Всё потому, что чувствую

Рождённым заново себя!

Итак, увеличим дозу.

Но мне сдаётся,

Что не разумно вот так вот пригоршнями

Жечь сей элемент.

Я думаю, он золота ценней!

О! А если трубочку скатать нам из бумаги

И предварительно в бумагу

Сей травки положить,

Потом уж трубочку сею нам подпалить.

А в это время на кухне своими делами занималась Матильда, домохозяйкам Горацио. Она была и его поварихой, и горничной. Словом, выполняла по дому почти всю работу. И сейчас из кухни, где она стряпала, донёсся шум падающей посуды. Что-то у неё там случилось. Этот шум на секунду прервал размышления Горацио, а затем его мысли, неожиданно для

него самого, потекли по новому руслу.

Да и Матильду угостить…

На, мол, душенька, лечись!

И если с ней всё будет ладно,

Исчезнет у неё бельмо, что на глазу,

И из ноги уйдёт подагра,

То тогда с докладом, можно к королю.

Такой сюрприз ему преподнесу!

Нет-нет, так не пойдёт, Горацио.

Матильду всё же жалко.

Вдруг что пойдёт не так, кто ж его знает.

Она женщина всё же неплохая.

Итак, первое – трубочку с травой скрутим,

Второе – потом уж эту трубочку

В ноздрю засунем.

Третье – подпалим у трубочки конец другой,

Четвёртое – поглубже затянемся ноздрёй…

И вот тогда, я думаю, сей элемент

Себя вовсю проявит!

В теории своей пока не вижу я изъянов.

Горацио немедля приступает к скручиванию цигарки. И продолжает размышлять:

Я думаю, что так бесценный дым

Не будет боле по покоям нашим

Уж бесцельно разноситься!

Король ведь может и спросить,

За такое расточительство.

Но весь окажется он в нужном месте,

То бишь в нас, и вот тогда,

Предположить берусь я смело,

Что вещество себя проявит в полной мере!

И даст ответ, что нужен мне:

С чем всё же я имею дело?

В чём замысел судьбы?

С чего бы вдруг

Нам эти бочки подогнало проведение?

А коль окажется, что доза велика была

И суждено мне будет умереть,

То это всё же лучше, чем на костре сгореть.

После этих мыслей Горацио берётся за дело, и проделывает третий эксперимент с неизвестным ему веществом в полной точности так, как он его наметил. И вот почти финал эксперимента. Уже скоро будет разрезана финишная лента. Горацио свёрнутую цигарку засовывает себе неглубоко в правую ноздрю. Затем, придерживая её пальцами, аккуратно нагибается над свечёй и пытается подпалить противоположный конец цигарки. При этом указательным пальцем левой руки, для чистоты эксперимента, он прикрывает себе левую ноздрю. И вот он глубоко затягивается, тогда это слово было ещё неизвестно людям, после чего машинально выпускает дым изо рта. Что-то шевельнулось у него в голове. Машинально, не отдавая себе отчёта зачем он это делает, Горацио проделывает эту манипуляцию ещё несколько раз подряд. И всё… Горацио, но это уже не тот Горацио, медленно вытаскивает цигарку из носа. Он садится в просторный стул за своей спиной. Руки привычно ложатся на подлокотники стула. И Горацио уносит в космос. Он сливается со вселенной. Его глаза сузились, на лице появилась блаженная улыбка. И вот он отправляется в волшебное, таинственное путешествие. И где-то в глубине его мозга зарождаются чарующие воображение звуки, которые сливаются в прекраснейшую мелодию. А мелодия превращается в изумительно потрясающее произведение, которого прежде не знало человечество. Горацио слушает произведение, которое было написано за 400 лет до того, как люди смогли услышать его в середине двадцатого столетия, он слушает Pink Floyd: «The Great Gig In The Sky».

Сцена XIX

Жизнь в замке идёт своим чередом. И незаметно прошли два дня после встречи Гамлета с Отто.

Гамлет в раздумье идёт в свои покои.

Гамлет

«Что же такого, чёрт возьми, могло случиться,

Что Отелло так напился,

Что заблевал ковёр мой?

Да чтоб его…

Поганец мелкий!

Конечно, он и раньше не был паинькой,

Но на улице блевал всегда,

Домой зловонье это не неся.

Совсем, видать, слетел с катушек братец.

В домах приличных бьют за это харю!»

Гамлет дошёл до своих покоев, открывает дверь, входит. И в нос ему сразу же бьёт отвратительный запах. Гамлет морщится, но отступать некуда. Гамлет видит пьяного-распьяного Отелло, бурчащего себе под нос какие-то слова, и решает сразу же брать ситуацию в свои руки.

Гамлет

– Отелло, брат, чё? как?

Давно не видел я тебя таким.

Чего грустим?

Наверно есть тому причина,

Раз весь в слезах, в соплях мужчина?

Сидишь передо мной разбитый в хлам.

Стряслось что у тебя?

Испачкал мой ковёр…

А что к себе блевать ты не пошёл?

Наконец до Отелло доходит, что Гамлет уже в комнате, что он пришёл. Пришёл тот, в ком он так сейчас нуждается. Он с трудом встаёт на свои не «твёрдые» ноги и направляется к Гамлету. «Сейчас обниматься полезет», – с отвращением подумалось Гамлету. Ему это не по нраву, но деваться некуда. Отелло не стал его обнимать, он всего лишь возложил руки на его плечи.

Отелло

(в пьяном бреду)

– Почила в бозе, богу душу отдала.

Всем приказала долго жить…

Отелло бормочет, глядя своими пьяными глазами в глаза Гамлета. Гамлет в растерянности. Он ничего не может понять из слов брата.

Отелло

– Почила богу, в бозе душу отдала.

Всем приказала долго жить

И ласты склеила…

Гамлет

– Отелло, брат, что за ересь?

Да приди ж в себя!

Кто умер, умерла?

Яснее выражайся,

Или пойди проспись сначала!

Мне не до ребусов твоих.

Хватает у меня своих!

Отелло

– Солнышко моё, она того…

Покинула меня, а ведь ещё вчера…

Отрада глаз моих и сердца моего

Теперь уж далеко…

Гамлет

– Да ты яснее выражаться можешь?

Что ты, как дева, воешь?

Отелло

– А я и говорю: от горя, брат, схожу с ума.

Дездемона умерла…

Гамлет

– Как… как умерла?

Не верю я словам твоим!

На днях ты только говорил,

Что вы надумали жениться.

Как же такое, брат, могло случиться?

Отелло постепенно приходит в себя. Видать, он выблевал лишний алкоголь, и его состояние постепенно начинает нормализоваться.

Отелло

– Братишка, Гамлет.

Я и сам не знаю толком ничего.

Как она того…

С утра увидеться мне с нею захотелось.

Что-то засвербело в чреслах.

Пока собрался, то да сё…

К обеду был уж у неё.

Верней не у неё, а заходил в бордель.

Уж предвкушал, как кувыркаться будем с ней…

А там шум, гам… девы в слезах.

Меня увидели – и тишина вдруг воцарилась,

Как будто люди дара речи разом все лишились.

Все смотрят как-то странно на меня,

Как будто перед ними сатана…

Потом одна ко мне подходит,

Берёт участливо меня за локоть

И шёпотом мне говорит, что Дездемона умерла.

Тут ноги подкосились у меня.

На стул я рухнул… и не знаю,

Сколь времени прошло пока в себя пришёл…

Гамлет

(в недоумении)

«Просил же Отто я: без крови…

Он, что ослушался?

Не смог уладить дело по иному?

Что же у него не так пошло? Вот дерьмо!»

(и уже в голос)

– Скажи мне, брат, а как она скончалась?

От чего?

Кинжал иль шпага?

Может быть её того…

Бедняжку… выкинули в окно?

Отелло

– Брат, здесь, вроде бы, история такая.

По ремеслу её подруги так сказали,

Что, накануне как беде случиться,

Покушала бедняжка сыра,

Да непростого сыра, а французского!

Сечёшь, братан, какая штука?

Того, что с благородной плесенью.

Откуда взялся он, сыр этот?

Ну, вот, видать, желудок и не выдержал её.

И померла она, солнышко моё.

Французы те, видать, покрепче будут нас.

Тот сыр едят и здравствуют, козлы!

Чтоб вместе с сыром провалились все они!

Потом поднялся в комнату её,

Чтобы проститься с ней,

С Дездемонушкой моей,

И жуткую увидел брат картину.

На лице её такая мина!

Такой гримасы ужаса и боли, что на лице её,

Не видел раньше никогда!

Бывает так: болит у человека зуб,

Раздуло гноем всю ему щеку.

И мучается тот: на стенку лезет, волком воет,

Но судорога его лица не сводит.

У Дездемоны же рот на боку, глаза на лбу.

Язык распух и белый-белый.

И в тот момент подумал я

Грешным делом:

Уж если суждено ей было умереть,

То учше б от кинжала,

Приняла моя родная свою смерть.

Или от яда самого поганого.

Так, брат, её мне стало жалко.

Вот так вот, Гамлет…

Вот, что ждёт всех нас впереди:

Сегодня живы мы, а завтра трупаки.

За жизнь свою мы боремся из последних сил.

А в результате что?

У королей и шлюх конец один.

Ну ладно, я к себе пойду,

Облегчил душу я свою.

Как жить теперь ума не приложу.

Ты извини… я слуг пришлю,

Чтобы почистили всё тут.

Отелло уходит. Гамлет в задумчивости расхаживает по комнате.

Гамлет

«Бедняжка… конца такого,

Я ей не желал.

И руки здесь мои чисты и совесть.

А не послать ли нам за Отто?

Быть может знает он по боле, чем Отелло…

И свет прольёт на это дело?»

Гамлет собирается взять в руки колокольчик, чтобы вызвать слугу и приказать ему разыскать начальника СД, чтоб пригласить того к нему. Но не успел он додумать эту мысль до конца, как вошёл слуга и доложил, что пришёл начальник СД и просит принять его.

– О как! Он, что мои читает мысли?

Проси войти!

Входит начальник СД. Лицо его озабоченно. Он явно чем-то взволнован.

Отто

– Мой принц, нерадостную весть тебе принёс я.

Твоё исполнить порученье я не успел.

Старуха, что с косой меж нами бродит,

Меня опередила, дева эта на небесах теперь…

Гамлет сделал вид, что ему ничего не известно о случившемся. Отто, видя, что принц его внимательно слушает, продолжил свой доклад.

После того, как получил я ваш приказ,

С девицей Дездемоной побеседовать,

Два дня усердно я готовился к той встрече.

Работал над манерами и речью.

Слова искал, чтоб в душу к ней пробраться.

Чтобы во мне она узрела брата,

Который ей добра желает,

Чтоб мысли дерзкие свои она оставила.

Чтоб деву эту вразумить,

Мой план предполагал поласковее с нею быть.

Искал такие я слова,

Чтоб разумом она понять могла,

Как неправа она.

И в те два дня я отрабатывал удар.

Ну тот, ну если что…

Чтоб только страху на неё нагнать…

Ладошкой по лицу, как вы меня учили.

На всякий случай, так… несильно.

Слегка, как наставляли вы меня.

Совсем чуть-чуть, вот так, по харе этой твари.

При этом Начальник СД едва коснулся кончиками пальцев правой руки своей левой щеки.

И вот когда я стал готов, после своих трудов,

Отправился я к ней в бордель.

Чтоб точки по местам расставить все!

Горя от нетерпения

Сделать поскорее ей внушение.

А там… творится что-то непотребное!

Как будто бы местами поменялись земля и небо!

Клиенты плачут, шлюхи в голос воют.

Стал разбираться я: «Скажите, что такое?»

Тут будто мне кинжал вогнали в сердце –

Мол: померла Отеллова невеста.

Ну, тут я босса ихнего к себе призвал

И спрашиваю у него: «Узнал?»

Тут же в оборот его я взял!

И говорю ему: «Давай колись, любезный,

Пока не загремел ко мне в подвал,

Кто это деву так?»

И вот, что он мне рассказал:

У Дездемоны этой было

Почитателей не счесть её таланта.

И якобы один из них гостил во Франции.

Или французом даже был.

Прости, мой принц, пока ещё не уточнил.

Так вот, тот господин,

Был приглашён французcким королём

К себе на ужин… или на обед.

Прости, мой принц,

Пока не уточнил я сей момент.

Так вот, он за столом монаршим

Отведал сыра замечательного.

Того, что с благородной плесенью.

Который там вкушать имеют право

Только короли

И люди благородной крови той земли.

У нас ещё не делают такого.

Но думаю, наладим вскоре.

Так вот… придя в неописуемый восторг,

От сыра оного, его вкуса бесподобного,

Стал уговаривать он короля французского,

Ему кусочек сыра подарить,

Чтоб Дездемону он сим сыром одарил.

За все её труды на поприще любви.

Монарх же возмутился:

«Как? Ты оскорбил меня!

Разве не знаешь ты,

Что это пища только королей?

Не должен этот сыр вкушать плебей!»

На что тот господин ему ответил,

Что, мол, Дездемона эта в постели

Несомненно королева!

Он голову даёт на отсеченье.

Король был удовлетворён таким ответом

И сыра приказал отрезать.

И даже к сыру приложил записку:

Приятного, мол, аппетита!

И приписал ещё: «А если, Дездемона,

Ты отвергнешь наш подарок и сыр не съешь,

Тогда тебе придёт реаседец!

Тем самым ты нам,

Своё неуважение проявишь, шалава!

Тогда пеняй уж на себя!

Я попрошу кузена-короля,

Плетей те выписать и вежливости научить.

Жри, с…ка, если хочешь жить!»

Ну, вот видать… видать из вежливости

Иль из-за страха получить плетей,

А может просто голодна была

Иль ей внимание, польстило, короля,

Она тот сыр и сожрала.

Э – э – э… простите, скушала.

И вот она уже на небесах,

Ну, что ещё сказать? Увы и ах…

Гамлет

– Подробностями, Отто,

Ты потряс меня!

Откуда? Как узнал ты, что да как?

Отто

– Я ж говорю, к посылке той,

Записочка приложена была от короля.

И письмецо с подробностями от господина,

Что посодействовал, чтоб ей послали сыра.

У босса всё хранилось.

Их прочитав, всё стало ясно мне,

Как дважды два.

И тут же поспешил с докладом к вам я.

Гамлет

– А ты не догадался, Отто.

Записку ту и письмецо изьять.

Я б с удовольствием взглянул

На почерк короля.

Отто

– Я так и сделал, принц, но тут…

Непредвиденное вышло.

Впервые так со мной случилось.

Предугадав желание ваше,

И ту и то изъял!

Ведь это же теперь для следствия материал.

И положил всё в свой кошелёк.

Надёжно он весел на поясе моём.

А по дороге я решил зайти в кабак,

Вдруг что-то в горле запершило у меня.

И заодно за доброй кружкой пива

Обдумать, как о трагедии мне доложить вам.

Чтоб сердце ваше доброе сберечь от боли.

Хоть эта дама и была чужой вам.

А там я… и не заметил,

Как какой-то негодяй его и срезал у меня!

Мой принц, в отчаянии я,

Что вас расстроил.

Что тут сказать: моя недоработка.

Гамлет

– Ну это не смертельно, Отто.

А за доклад особое спасибо.

Ишь, как оно всё вышло…

А сколько денег было в кошельке?

Велю, чтоб всё восполнили тебе!

Отто

– Немного, беспокоиться не стоит.

Гамлет

– Ну что же, Отто, тогда…

Знаю ждут тебя ещё дела.

Более задерживать тебя не смею я.

Отто

– Желаю здравствовать, мой принц!

Всегда к улугам вашим

И моя жизнь и моя шпага!

Начальник СД красиво попятился к дверям, ещё раз поклонился и вышел. Он шёл к себе в контору, тихонечко напевая себе в усы популярный мотивчик песенки того времени с одной и той же фразой

«Без крови, без крови!

Без крови, так без крови!»

Сцена XX

Полоний, улучив минутку, приходит домой, в свои покои. Он хочет повидаться со своей дочерью Офелией. Он очень сожалеет, что мало уделяет внимания своим детям. Всё дела, дела… Лаэрт, с тех пор как вырос, так вообще всеми днями и ночами, где-то зависает со своими друзьями. А вот Офелия – домашняя девочка. И Полоний чувствует, что она нуждается в его внимании. А у Офелии не выходит из головы их последний разговор, с Гамлетом.

Полоний

– Здравствуй, родная!

Чем занимаешься?

Дай-ка взглянуть.

Он целует дочь в лоб, берёт из рук Офелии её рукоделие. И неподдельно восхищается им. Ему хочется быть ласковым, внимательным, заботливым отцом. Только наедине с детьми, он может быть самим собой.

Какая прелесть!

Мастерица ты, ну, прям вся в мать!

У ней всё тоже спорилось в руках.

А что грустна, o чём печалишься, родная?

Быть может быть стряслась беда какая?

Как стул, как аппетит?

Скажи мне честно, ничего ли не болит?

Офелия

– Ах, папа, всё в порядке у меня.

Печальна ж от того, что вот недавно я,

Прочла роман…

Он захватил меня.

В нём грустная история поведана была.

И я под впечатлением его,

И днём, и ночью пребываю.

И что с собою делать мне, не знаю.

Полоний

– Ах, доченька, скажу тебе я прямо –

За свою жизнь я книг прочёл немало.

Полоний на пальцах начинает вспоминать сколько же книг он прочел за свою жизнь, но больше трёх он вспомнить так и не смог

И в большинстве из них

Всё выдумки пустые.

А в чём сюжет в твоей вот этой книге?

Офелия

– Там дева юная, прекрасная собою,

Влюбилась в главного героя.

Но вот беда: она-то из простой семьи.

А он, поди ж ты, дворянин.

Приметил как-то раз он в городе её,

Влюбился тут же,

Вот так у них всё и… началось.

Он стал слова красивые ей говорить,

Стал деве о любви своей твердить,

Речами обольщать,

Пытался даже ближе с нею стать!

А о замужестве, он с ней речей не заводил.

Бедняжку за нос он водил.

Так деву, поведением извёл своим,

Что на всегда она решила расстаться с ним.

Но дело в том, что она его любит, любит!

Мне кажется, что он её погубит…

Полоний

– Кажется?

Ведь ты сказала, что прочла роман?

И чем закончилось у них всё там?

Про то, обычно, написано в конце,

Если не изменяет память мне.

Офелия

– Ах, папа, та книга первая была.

А есть, про их роман, ещё вторая.

Её-то я ещё пока читаю.

Полоний

– Скажу тебе, родная, так:

Эт дело хорошее, ты книги-то читай.

Вот только близко к сердцу,

Ничего не принимай.

Ведь те, кто книжки пишут,

Порой всё с потолка берут.

А мы потом читаем, верим, переживаем.

А они нам просто врут!

Поэтому я книжек больше не читаю.

Чтоб нервы были у меня в порядке.

Ну ладно, солнышко, пора мне,

Дел много, побегу!

Офелия

– Куда сейчас?

Полоний

– К Горацио зайду.

Сегодня день последний, третий.

Что дал ему король,

Чтобы работу важную он сделал для него.

Зайду, узнаю,

Готово ли наше учёное светило,

Держать перед королём ответ,

Иль нет.

Полоний вышел из комнаты Офелии и направился к Горацио. У него не выходит из головы печальное лицо дочери.

Полоний

«Вот бедняжка, глупенькая, дитя ещё.

Всё так близко к сердцу принимает,

Что авторы морочат нам мозги,

Ещё совсем не понимает.

Строчат, строчат…

Потом за это деньги получают,

Потом по кабакам их пропивают.

С бабами на них гуляют.

И снова писанину сочиняют.

И, главное, ведь ни за что не отвечают!

А люди вот читают и страдают.

Право безобразие!

Надо мне будет сочинить указ,

Чтоб в нём подробно расписать,

Про что можно, а про что нельзя писать!

Чтоб книжки были только позитивные,

С приятными, красивыми картинками!

Чтоб все истории заканчивались браками.

Чтоб люди в них не вешались, не плакали,

Не воровали, вены себе не вскрывали.

Мужик с мужиком не спали, не бухали…

Порядок нам в этом деле надо навести,

Чтоб души молодые не губить.

И так на свете жить тяжко,

А книжки нам ещё печалей добавляют!

Право безобразие…

Да, а потом его представить королю.

Чтоб он на нём поставил резолюцию свою.

И вот тогда писакам будет уже сложно.

Хренью всякой людям головы морочить…

Ах, доченька, доченька.

Пусть у кого-то там несчастная любовь!

А нам-то, что с того?

Они без нас там сами разберутся,

Или поженятся иль разбегутся.

Нервишки доченьке нам надо подлечить…

Быть может у Горацио чего спросить?

Какое снадобье или лекарство,

Чтоб настроение поднять дочурке нашей?»

Сцена ХХI

Покои Горацио. Утро следующего дня. После того как Горацио провёл эксперимент с цигаркой, он мирно дремлет в своём стуле-кресле. Его голова почти касается его груди. Над ним склонилась его служанка. Она никогда ещё не видела, чтобы её хозяин так долго спал утром. Со страхом она вглядывается в его лицо – не случилось ли чего с ним? Она нерешительно начинает теребить Горацио за плечо. Безрезультатно… Ей становится страшнее и она начинает более решительно трясти его за плечо:

Служанка

– Хозяин?.. Эй, хозяин?..

Наконец Горацио издаёт не понятный звук из глубины своего горла.

Жив? Жив!

Вот напугал, чёрт старый!

Горацио начинает медленно приходить в себя. После того, как Горацио принял лекарство и, удобно устроившись в кресле, погрузился в Dream Theater, его тело обмякло. Мышцы, связки, жилы, хрящи, кожа – размякли, плоть стала вязкой и растеклась, разлилась по всему внутреннему пространству кресла, заполнив собою все его уголки. Потом тело Горацио от долгого и неподвижного нахождения в одной позе одеревенело, стало ему чужим. Оно ему больше не принадлежало. Горацио попробовал было привстать, но тело не слушалось его. Плоть только слегка заскрипела. И тогда Горацио стал пробовать делать всякие лёгкие движения всеми частями своего тела, чем только мог. И постепенно, мышца за мышцой, тело стало приходить в себя. Наконец через какое-то время Горацио удалось собрать в единый механизм все элементы своего тела. И он снова попробовал встать. Теперь мышцы послушно напряглись и он понял, что может сделать это…

Горацио захотелось ещё немного посидеть на стуле. Он хотел вспомнить и проанализировать всё то, что с ним произошло за последнее время. Он привык всё анализировать и делать выводы не откладывая это на потом. Но тут всё ещё стоявшая перед ним служанка сказала:

Служанка

– Хозяин, завтрак ваш уже готов

И ждёт вас под салфеткой, как всегда.

Я вам цыплёнка в тесте запекла.

И только тут Горацио почувствовал, как он голоден! Ему показалось, что он не ел тысячу лет. И уже радостно, но медленно и осторожно, поднимаясь со стула, потому что он всё ещё не доверял своему телу, Горацио пришёл в себя. За завтраком Горацио почувствовал чудовищный голод. Такого аппетита он за собою прежде не замечал. Это даже напомнило ему о застарелой проблеме. Горацио так увлёкся обгладыванием ножки цыплёнка, что надавил ею на остатки сгнившего зуба. Боль моментально, электрическим разрядом, пронзила всю челюсть. Горацио всё откладывал и откладывал посещение эскулапа. Но даже эта боль не помешала ему продолжить свой вкуснейший завтрак.

После завтрака, за которым он очень удивил хозяйку потому, что она никогда не видела, чтобы он съел столько еды за один раз, Горацио окончательно вернулся к жизни, к работе!

Горацио

«Итак, то, что со мной случилось

Непередаваемо словами,

Как будто в сказке побывал я!

И если б я учёным не был,

То сказал бы я тогда,

Что это волшебство.

Да, то был дивный сон!

Итак, проспал почти двенадцать я часов!

Сон был мой безмятежен и глубок.

Вначале был я поглощён блаженством.

Непередаваемо, божественно!

Затем настали муки пробужденья

И возвращение в мир прежний.

Похоже на то, как действует вино.

Но выводы пока ещё нам делать рано.

Вино мутит нам разум, а лекарство…

Лекарство?

Да! Несомненно! Лекарство это!

Лекарство для души и сердца!