Жажда. Тёмная душа

– Не буду.

– У тебя вторая стадия обезвоживания, – пробормотал Горский.

– Я не хочу.

Ермолин согласился выпить воду, только когда Горский продемонстрировал ему тест на массомере.

Ромка спал. Витька поставил стакан с водой рядом на тумбочку. Следом подошел Горский, перелил содержимое в капельницу.

– У него начались спазмы глотательных мышц. – объяснил врач. – Теперь только внутривенно.

– А это пройдет? Он сможет сам пить и есть?

– Сейчас вопрос в том, выживет ли он вообще.

Вся правая часть головы Ромки была перебинтована. Удар пришелся в затылок. Три дня он лежал без сознания, изредка приходя в себя и совершенно не понимая, кто он и где он. Витька никогда не забудет, как смотрел ему в глаза, а у Ромки зрачки разъезжались в разные стороны, будто мышцы, их удерживающие, потеряли всякую связь друг с другом.

Витьке с большим трудом удалось уговорить Опера выделить воду для приглашения кремлевского врача. Хирург, почтенный пожилой мужчина, долго обхаживал Ромку со всех сторон, мял ему голову, простукивал, постоянно что-то тараторил про себя. Из всех слов Витька разобрал только: «Закрытая ЧМТ», «Кровоизлияние», «Мне бы МРТ». Хирург заключил, что у Ромки отек мозга, и его нужно срочно прооперировать. Операция стоила дополнительной воды, которой у Мида просто не было. Тогда Витька отдал врачу все личные запасы топлива, припасенные для особого случая. Ромка пострадал по его вине, и Витька был готов на все, лишь бы его спасти.

«Будем делать декомпрессионную трепанацию, чтобы снизить давление внутри черепа. А дальше курс диуретиков и… как сам справиться».

На помощника денег уже не было, поэтому Витька вызвался помогать сам. Операция длилась несколько часов. Хирург сделал надрез кожи в районе правого виска, рассек мышцы, затем началась самая жуткая процедура, которую Витька когда-либо видел. До сих пор ком подкатывал к горлу от воспоминаний. Сделав дырку в черепе, хирург установил дренаж для выпуска лишней жидкости, забинтовал и выписал лекарства. На следующий день Ромка очнулся, всех узнал, и даже помнил обстоятельства случившегося перед травмой. Хирург назвал это хорошим знаком. Какое-то время Ромка даже шел на поправку, но потом началось ухудшение.

– Услышал твою болтовню во сне, – медленно произнес Ромка, слегка улыбнувшись краешком рта.

– Подслушиваешь, жук, – Витька по-дружески похлопал его по плечу. – Ну, ты как?

– Супер, чувствую себя превосходно.

Другого ответа Витька и не ждал.

– Доктор, у меня же все хорошо?

– Нормально, – сухо ответил Горский. Пройдя мимо Витьки, врач шепнул ему на ухо. – Не говори.

– Значит, удачно все с тем движком? – спросил Ромка.

– Да, пришлось немного попотеть, но это ерунда. На приёмке сказали, что лучше, чем с завода.

– Круть.

– Все благодаря тебе. Ты подсказал, где его искать.

– Семка не подкачал?

– Он справился.

– Так, гляди, место мое займет.

– Ты мой напарник. Как поправишься, снова вместе пойдем искать всякую хрень на продажу, убегать от тварей и мародеров – все как ты любишь.

– Даже с одним глазом, я найду больше хрени, чем ты.

– Не сомневаюсь, – Витька крепко сжал его ладонь.

– Мы еще с тобой до Красногорска смотаемся, – сказал Ромка одухотворенно. – Ох, сколько добра там лежит нетронутым. Может, и топливо найдем…

– Как встанешь на ноги, сразу поедем. Обещаю.

– И пусть Опер только вякнет про свои инструкции… Возьмем бензовоз, вернемся с полной сигарой. Разбогатеем.

– Обязательно.

Ромка закашлялся. Его стошнило.

– Доктор, можно мне еще вашего укольчика? – попросил он трясущимися губами. – Очень больно.

– Сейчас.

Горский ушел за ширму. Витька вошел следом. Отломив кончик стеклянного пузырька, порезав при этом палец, врач отчужденно наполнил шприц.

– Осталось всего три ампулы морфина. Завтра я уже не смогу купировать его. Закончились кальцеблокаторы, которые дал хирург. Еще по списку ты так и не принес глюкокортикоиды и витамины. Без этих лекарств он…

– Я облазил все аптеки в Кольце. Ничего нет.

– Тогда все это бесполезно. Мы только его мучаем…

– Не говори больше ничего. Я найду. Завтра же, поеду за МКАД, там посмотрю.

Горский поднял пустую ампулу из-под морфина, покрутил в руке.

– Урки все растащили в первые годы, кололи себе в удовольствие. Ты ничего не найдешь.

Красные глаза врача смотрели по струне точно Витьке в глаза, и не было в них ни толики смущения.

– Я не позволю ему мучиться. Он же мой напарник. Он человек.

– Я могу все закончить, – Горский посмотрел на три оставшихся ампулы. – Если вколю сразу все, его сердце не выдержит.

– Ты этого не сделаешь. Он хочет жить.

– Это не жизнь, а мучения.

– Это его выбор.

– Нет. Это твой выбор.

Витька и Горский вернулись к постели Ромки. Врач сделал укол, Ромка расслабился и стал снова уплывать в сон.

– Если что, я всегда здесь…, – сказал Горский уставшим голосом.

Витька вытер Ромке пот со лба. Горячий.

– Я говорил с Опером насчет тебя. Ты можешь выбрать позывной. Заслужил.

– Нет, – прошептал Ромка.

– Ты же хотел.

– Передумал. Буду как ты. Самим собой.

Ромка заснул. Витька уже собирался уходить, как вдруг напарник резко открыл единственный глаз, схватил его за руку.

– Не сдавайся, слышишь? Вытащи ее!

– Ты это, отдыхай, лучше.

– Вытащи… Вытащи… Выт…

Ромка отключился.

По пути в квартиру Витька наткнулся в коридоре на Бизона.

– Вот ты где! Тебя Опер зовет! Сейчас разнос будет.

– А что случилось?

– Еще не знаешь?

Витька покачал головой.

– В баке была дыра. Ты пролил всю воду.

Глава 4

Губернатор внимательно смотрел на гостя, сидевшего напротив, и в очередной раз пытался составить о нем однозначное мнение. Артур Тимурович Маметов не подходил ни под одну известную ему человеческую модель. В нем сочеталось несочетаемое. Олух, обладавший блестящим умом и ценнейшим опытом, при этом раз от раза совершающий необъяснимые глупости. Смелость его идей шла рука об руку с трусостью перед их реализациями. Непоследовательность, ненадёжность, но притом зависимость от него – раздражали Губернатора больше всего.

– Я подготовил отчет о заполнении резервуара три, – Маметов протянул папку. Не дождавшись, что Губернатор возьмет ее, просто положил на стол.

Иван Иванович посмотрел на гостя снисходительно, чувствуя, как внутри закипает котел ненависти. Ее не утолил бы даже свежий шоколад. Как же долго он его не пробовал.

– Девяносто шесть процентов заполнения, – добавил главный инженер. – Как вы и просили.

– Вы правы, Артур Тимурович. Именно это я и просил. Цифру. Это все, что я просил. Только цифру!

Маметов мельком глянул на папку.

– Я составил график заполняемости и описал причины задержки. Как вы помните, при строительстве были допущены…

– Я вас об этом просил?

– Иван Иванович, я привык предоставлять полную информацию.

– Может быть, вы забыли, что все это, – он постучал пальцем по папке – совершенно секретно?

– Конечно, нет. Документы никто кроме меня не видел.

– Одно то, что вы это написали, уже нарушает данную вами подписку. Немедленно уничтожьте их.

Маметов схватил папку, огляделся в растерянности. Иван Иванович кивнул на дышащий теплом камин. Маметов подскочил к нему, долго копошился, не решаясь – то ли кинуть папку целиком, то ли по отдельным листам. В итоге разорвал все на мелкие куски, кинул в огонь. Потоком ветра из трубы горящие клочки бумаги вылетели из камина, превратившись в пикирующих светлячков. Маметов судорожно бросился их ловить. Выглядело это одновременно потешно и настолько жалко, что Губернатору захотелось спать.

Закончив с бумажками, уставший и вспотевший, Маметов уселся обратно в кресло.

– Иван Иванович, такого больше не повториться. Я все понял.

– Я пригласил вас по другому вопросу, – заговорил Губернатор сдержанно. – Проект по запуску ГЭС-1.

Речь шла о старейшей в Москве электростанции, расположенной напротив Кремля, на другом берегу Москвы-реки. В былые года она снабжала теплом и светом весь центр города.

– Все идет по плану, Иван Иванович, – быстро ответил Маметов. – Мы планируем запустить первую очередь общей мощности в десять мегаватт через восемнадцать месяцев. Последний отчет о проделанной работе я оставлял у секретаря два дня назад. Вы его читали?

– У вас нет восемнадцати месяцев. Электричество должно пойти в Кремль через три недели.

Маметов на несколько секунд впал в ступор.

– Эм, это… Иван Иванович, электростанция стояла без работы пятнадцать лет, и не была должным образом законсервирована. Все оборудование пришло в негодность. Восстановление идет медленно. Мы уже сделали большой шаг вперед: очистили и подготовили рабочую турбину, начертили обвязку и заказали комплектующие у коробейников.

– Все отменяйте. Мы больше ни у кого ничего не покупаем, только если это не чрезвычайная продукция для водоустановок.

– Но без рабочей обвязки…

– Нет времени! Используйте то, что есть на ГЭС. Снимите оборудование с других турбин, не мне же вас учить, делайте, что требуется, но дайте мне электроэнергию. В вашем распоряжении столько людей, сколько нужно.

– Но, Иван Иванович, мы еще даже не начали проверку газоподводящей системы. Трубы стояли без давления много лет, возможно потребуется замена. Нужно обследовать Щелковское газохранилище, а оно далеко за МКАД, неизвестно в каком состоянии там хранился газ, и есть ли он вообще. Чтобы ГЭС заработала, нужно наладить подачу газа.

– Да хоть на торфе пустите. Мне нужна электроэнергия через три недели. Выполняйте!

– Торфяные котлы демонтированы в начале прошлого века, мы никак не сможем…

– Хватит! – Губернатор ударил по столу. – Я ставлю задачу и хочу услышать варианты решения. А что вы? Только и можете, что строчить свои отчеты и придумывать отговорки. Три месяца там роетесь и никаких результатов, кроме новых сроков и выпрашивания денег. Я построил первые водоустановки без всяких чертежей, из говна и палок, потому что надо было выживать. И вы должны сейчас работать с той же мотивацией. Кольцо скоро останется без воды! – Губернатор вскочил. – Три недели и не днем больше.

Поджав руки, словно куриные лапки, Маметов встал.

– Я…

– Вам все ясно?!

Маметов едва заметно кивнул, сделал два шага назад. Остановился, выпрямился.

– У меня нет выбора…

– Неужели, вы сами до этого додумались.

– Тогда я увольняюсь!

– Что? – Иван Иванович чуть не подавился от неожиданности.

– Я не волшебник, не творю чудеса. А то, что вы просите – невозможно. И кто бы другой вам не пообещал иное – это все равно невозможно. Вы просто решили сделать меня крайним…

– Вон!

– Я твердил вам про ГЭС много лет, но вы не слушали. Вы тратили деньги на солнечные батареи, на ритэги и урановые кассеты, а я предупреждал, что ничего из этого не обеспечит нас нужной энергией. Вы не слушали. А теперь, когда подгорело, спохватились и, Маметов, сделай за три недели! Невозможно! Не-во-змо-жно!

В дверь вошли гвардейцы. Маметова скрутили и потащили к выходу!

– Вы сами до этого довели! Я не виноват! Не виноват!

Когда дверь закрылась, Иван Иванович швырнул в нее хрустальный стакан. Тот разбился на множество осколков.

– Почему ты не заткнул его?!

– Вы хотели это услышать, – сказал Чекист.

– Да, – Губернатор сел на стул, закрыл лицо руками. – Хотел…

Через несколько минут он снова заговорил:

– Коробейники?

– Уже пять часов от них нет новостей. Я думаю, их перехватили.

– Я же сказал ему выбрать заброшенную дорогу… Проклятье… Значит, у Акилы в руках теперь не только все топливо Кольца, но и полтонны моего тротила, – Губернатор толкнул пальцем ручку на столе, та завертелась, упала на пол. – Ты сразу был против этой идеи и верно поступаешь, что не упрекаешь меня за провал.

– Я решаю насущные проблемы. С Акилой нужно еще раз встретиться.

– Он же урка, с ним невозможно договориться. Я пытался дважды и все без толку, мы говорим на разных языках, видим мир с двух противоположных берегов. Он ведь не просто хочет больше воды, он хочет долю. Я что должен впустить его в Кремль? Выделить ему резиденцию? Он же уничтожит все, что я создал.

– Поставок топлива нет уже больше двух недель. Запасов в резервуарах осталось еще на две, потом водоустановки встанут. И тогда вам придется решать, либо переговоры, либо война. Гвардейцы не готовы к полномасштабному конфликту на чужой территории.

– Оба этих варианта никуда не годятся. Поэтому я и хотел взорвать его логово к чертовой матери. И не осталось бы никакого Акилы Серого.

– Все наши запасы взрывчатки ушли на минирование моста, мы могли бы демонтировать ее.

– Нет, оставьте. Нельзя подвергать Кремль опасности захвата. Акила уже знает, что мы хотели использовать взрывчатку против него, хотя ничего и не докажет, но будет к подобному готов. Нужен другой план, надо как-то заставить его возобновить продажи топлива, пока не будет пущена ГЭС, – Иван Иванович поразмышлял. – Акила думает, что объявил нам блокаду, а я объявлю блокаду в ответ. И не только ему, а всему Кольцу, – Губернатор принялся ходить вокруг стола. – На слабо меня решил взять… Думает, что набил баки с водой и пересидит. Кто кого еще пересидит. Я создаю воду, я создаю жизнь, а не он! Прекратим продажу воды всем. Запасы в Кольце быстро истощаться, все знают, как его урки любят транжирить. Когда их замучает жажда, они сами его и прирежут, как Суворова, а на его место придет кто-нибудь посговорчивей.

– Возможен и иной сценарий. Акила соберет под свои ряды все общины и ударит по Кремлю.

– За уркой никто не пойдет, а сам он никому не присягнет. Человека способного объединить Кольцо просто нет. К тому же красные стены никому не взять. Или ты забыл недавний пример?

– Блокада сильно проредит Кольцо, в первую очередь это коснется коробейников и сталкеров, вымрет Гум.

– Все они предатели! Вот и поплатятся, – Губернатор поднял стакан с водой, повернул на свет лампы. Посмотрел. – Чтобы котел работал, его время от времени нужно очищать от золы.

– У меня плохое предчувствие. Что-то надвигается…

– Только не начинай. В последний раз, когда у тебя было плохое предчувствие, я спалил кучу ресурсов на поиски того пацана, а нападение тварей так и не случилось. Где новый апокалипсис, который ты обещал? Мы победили.

– Сила, о которой я говорю, будет намного хуже тварей.

– Не повторяй ошибок Маметова – не иди против меня. Обеспечь блокаду. Гарднер отключать в последнюю очередь, только когда мы пополним продуктовый склад.

Губернатор подошел к окну, взглянул на эшафот. Деревянный пол был красным от несмываемой крови.

– Ты пропустил последние казни, – сказал он.

– Не нахожу их эстетическими.

– Убийства – твоя специальность, – Иван Иванович обернулся. – Или дело в слабости? Мы оба знаем, кто сидит в одной из камер.

– Его отца давно нет.

– Но есть ты, и есть он. И этого не исправить. Позволь и мне дать свое предсказание. Его можно использовать во благо Кремля.

– Нет.

– Так мне повесить его в следующий раз?

– Как посчитаете нужным.

– Твой голос дрогнул. Ты сомневаешься. Поговори с ним. Я верю в хорошую наследственность, а сейчас нам как-никак нужны надежные люди.

Чекист направился к двери.

– Пусть люди увидят покаяние грешника, посмевшего выступить против Губернатора.

***

Опер превратил стол Бати в поминальный алтарь. На столе стояла фотография тети Оли в разбитой рамке со следами кровавых отпечатков – перед смертью Батя держал ее в руке – и поврежденная от пуль радиостанция. На спинке кресла висела старая армейская куртка, которую Батя в день штурма надел впервые после Катастрофы, в ней и погиб. Опер предлагал поставить в кабинете прозрачный саркофаг с телом бывшего главы Мида, чтобы «потомки могли отдавать ему дань даже через сто лет», однако Горский заявил, что для мумификации не обладает ни навыками, ни специальными препаратами. «Через месяц он превратится в разлагающийся кусок мяса». В итоге от идеи отказались. Батю похоронили недалеко от центрального входа, на могиле установили сваренную из останков подбитой техники противника стелу, напоминавшую силуэт человек с вытянутой перед собой рукой.

«Символ движения в будущее».

Рабочий стол Опера находился в стороне от стола Бати и был подчеркнуто меньших размеров.

«Я принимаю на себя обязанности главы Мида, но истинным главой и основателем общины навсегда останется Батя. Он погиб за наше право – жить. Я преклоняю голову пред ним, клянусь чтить его память и гордо нести знамя Мида в будущее, которое он нам подарил».

– Знаешь, какова была цель объединенной армии? – спросил Опер, косясь на Батин стол. – Им не нужно было здание, наши припасы, они хотели стереть нас с лица земли. Они не ожидали, что мы дадим отпор, не ожидали, что выстоим. Мы живы благодаря подвигу героев, поэтому чтим их имена и никогда не забудем их великую жертву. И как ты распоряжаешься их наследием? Нарушая дисциплину, игнорируя прямые приказы. Что бы сказал Батя на это?

Не тебе говорить от его имени, подумал Витька.

– Я сказал привезти двигатель и возвращаться. Что из этих слов тебе было непонятно?

– Водовозки не было…

– Воду доставили бы утром.

– Я действовал по ситуации! Люди хотели пить!

– И что, попили? – Опер резко встал. – Теперь у меня пятьдесят семь ртов, умирающих от жажды. Люди на грани.

– Не я их до этого довел…

– Не ты, значит…

– Глава Мида принимает решения – куда тратить, куда ехать и какие заказы брать. Он и отвечает за последствия.

Опер усмехнулся.

– Ты прав. И именно я пойду сейчас и скажу людям, что воды не будет. Они спросят почему, я отвечу, что сталкер Дорожный нарушил мой приказ, поставив на кон свое эго и их жизни, и провалился. Что они по-твоему ответят?

– Что Батя до такого никогда бы не довел.

Опер затушил сигарету, выкинул бычок в ведро, затем перевел надменный взгляд на Витьку.

– Ведь ты делаешь это нарочно. Скажи, ты действительно готов на все, даже на жертвы мидовцев, лишь бы мне отомстить? Я объяснял тебе сотню раз, сделаю еще раз. Пока ты был на другой стороне, мы здесь проливали кровь за каждый метр. И когда появился шанс закончить войну, я им воспользовался.

– Ты отдал им мою девушку! – сквозь зубы процедил Витька. И тотчас испытал уже такое привычное чувство болезненной обиды.

Выбора у запертых в блокаде Мидовцев не было. Если бы они не отдали Гарднеру Эли, разъяренная армия Агронома не оставила бы от Мида и камешка. Но Витька отказывался принимать это. Опер забрал у него любимую, и ни один аргумент «за» не находил отклика в стонущем от тоски сердце.

– Я сделал выбор в пользу своих, – ответил Опер. – Когда ты его сделаешь?

Витька множество раз пытался проникнуть в Гарднер, чтобы выкрасть Эли, но все попытки закончились неудачно. Ночами напролет он вел наблюдения, строил все новые планы проникновения. Опер, правдами и неправдами пытавшийся восстановить отношения с Гарднером, ни за что не одобрил бы этого, приходилось действовать втайне. Заинтересовавшись тем, куда постоянно пропадает его напарник, Ромка однажды проследил за Витькой. Пришлось все ему рассказать.

«Я помогу тебе вернуть ее».

У двоих шансов на успех было больше. Витька согласился. Подкоп под забором сделали в тихом и безлюдном месте. В это время в главном здании проходила служба, и они надеялись остаться незамеченными. Но все это оказалось ловушкой – охранники устроили засаду и ждали их. Началась погоня со стрельбой. Витьке снова чудом удалось выскользнуть без единой царапины, а Ромке не повезло. После взрыва гранаты его задело по касательной осколком камня.

– Мидовцы великодушно приняли тебя назад после всего, что ты сделал…

– И я отработал. Мы все выжили только благодаря воде, которую я привез из Королева. Или забыл?

Опер вновь взглянул на стол Бати, будто спрашивая его одобрения, кивнул.

– Я ничего не забываю. Каждый из нас исполнил свою роль. Кто-то спасительную, а кто-то…

– Значит, дело снова в Кобальте… Ты все еще мстишь ему через меня. Запомни, я – не он. Да будь он жив, я бы сам пристрелил его.

– Он разрушил все, что мы создавали пятнадцать лет! Предатель, дезертир, убийца. Кровь каждого из защитников лежит на его руках.

– Я устал тащить на себе груз его вины, – Витька прервался. – Слушай, я знаю, что накосячил, и хочу все исправить. Дай машину и десять литров соляры, я привезу топливо.

Основные хранилища топлива располагались на севере Кольца. Запасов там, по самым скромным оценкам, на три года бесперебойной работы водоустановок Кремля. Была только одна загвоздка – хранилища контролировались бандой Акилы Серого, бывшего воеводы Гортранса, жестокого и беспринципного человека, для которого не существовало понятий морали, человечности и справедливости. Проехать к хранилищам без ведома урок Акилы – задача сложная, а уж выбраться оттуда с полным баком топлива – почти неподъемная. Но другого выбора у Витьки нет. В закромах Акилы полно медикаментов, которые урки стащили с военных складов и ныне сбывают по космическим ценам. Там наверняка есть и необходимые для Ромки препараты.

Опер сказал твердо:

– Нет.

– Мне надо всего десять литров соляры. Я привезу полкуба. А если не смогу, ты ничего не теряешь.

– Я сказал, нет! – Опер подумал и продолжил более сдержанно. – Эта затея – самоубийство. Когда Акила поймёт, кто ты, он посадит на кол каждого Мидовца. Я много знал таких, как он, с ними лучше не иметь никаких дел.

– Тогда дай мне заказ. Любой, я готов.

– Уже три дня на бирже пусто. Ничего нет.

– Кремлю, что, больше не нужны товары? Когда такое было видано?

– Ходят слухи, что у Губернатора какие-то терки с Акилой из-за топлива. Кремль прекратил все закупки на неопределенный срок.

– Они не могут этого сделать… Другие общины просто не выживут…

– Кремль может все…, – Опер снова закурил. – Коробейники пока перебиваются заказами Гарднера, у тех есть излишки воды, на крайний случай оплатят продуктами. Но нам от этого не легче.

Гарднер не ведет дел со сталкерами Мида. Причина такого решения понятна: сталкер похитил гражданку Гарднера, стравил между собой две могучие общины, в результате чего произошла крупнейшая в Миде междоусобная война, приведшая к краху Гортранса и серьезнейшему кризису в Кольце. Гарднер до сих пор предлагает солидное вознаграждение за Витькину голову.

– Теперь ты понимаешь, почему нам так нужна была та вода?

Витька кивнул.

– Что я могу сделать, чтобы исправить все? Не будем же мы просто сидеть и ждать, пока люди умрут от жажды?

– Даже если ты каким-то чудом упрешь из-под носа Акилы полкуба соляры, мы выручим максимум двести литров воды. Растянем на неделю, а дальше что? Без заказов Кремля нам не выжить. И что же, смерть защитников была зря? Во имя их наследия я такого не допущу. Нужно другое решение, которое кардинально исправит наше положение.

Витька перебрал в уме варианты, но так ничего и не придумал. Куда ни ткни, все пути ведут в Кремль – источник воды и жизни.

– Ты собрался искать трубу? Напасть на Кремль? Что? Скажи…

Опер покачал головой.

– Мы создадим свою биржу, сами начнем выдавать заказы. Будем чеканить собственные монеты: на одной стороне – лик Бати, на другой – шпиль Мида. Так и назовем валюту: «Мидовки».

От обезвоживания у людей часто начинаются параноидальные иллюзии… Сколько Опер уже не пил? Похоже, достаточно, чтобы тронуться головой. Кремль чеканил фляги, потому что мог обналичить их водой. А чем обналичит Мид собственные деньги? Гордостью за погибших защитников? Подвальной грязью?

Витька попытался успокоиться и привнести в разговор зернышко рациональности:

– Сила Кремля в том, что он производит воду. Что мы можем этому противопоставить?

– Мы построим свои водоустановки и будем снабжать Кольцо более дешевой водой. Кремль проиграет конкуренцию и загнется. Мы станем новыми хозяевами Кольца.

Витьке на секунду показалось, что сейчас отовсюду повыскакивают люди и станут над ним хохотать за то, что повелся на такой розыгрыш. Потому что ничем иным, кроме дурацкой шутки, этот бред быть не мог.

В глазах Опера присутствовала полная осознанность. Он говорил всерьез, и это Витьку по-настоящему напугало.

– Ты меня разводишь? Какие еще водоустановки? У нас нет ни оборудования, ни ресурсов, чтобы их построить. Даже если бы были, кто из нас в этом разбирается? Что-то я не помню инженеров, шатающихся по Кольцу без дела.

Опер внимательно выслушал тираду Витьки. На его лице не дрогнула ни одна мышца, во взгляде не появилось ни капли сомнений в своей правоте.

– Да, технологию Кремля нам не повторить. Есть иной способ.