Жажда. Тёмная душа

Озеро темной воды бурлило, пенилось, будто внизу – огромный подогреваемый адским пламенем котел.

Труба воздухозаборника практически полностью погрузилась в воду – снаружи осталось всего несколько сантиметров.

Набрав воздуха в грудь, Витька нырнул, открыл переднюю дверь. Из салона выплыло тело Семы. В следующее мгновение из пучины появилось нечто чёрное и большое, схватило труп и утащило вниз. Витька протиснулся в салон. Закрыл дверь. Высунув голову из воды в районе заднего сидения, сделал вдох и снова нырнул. Нащупал пульт, нажал кнопку, другой рукой вдавил педаль газа. Машина завибрировала. На мгновение показалось, что усилия лебедки не хватит, однако пикап медленно и уверенно стал подниматься из бездны на сушу. Через минуту половина салона освободилась от воды.

Витька увидел приближающуюся к пикапу из недр темной воды рыбину. Схватив калаш Семы, сталкер прицелился и нажал на спуск. Осечка. Рыбина, не сбавляя скорости, мчалась к лобовому стеклу. Витька воткнул калаш поперек ей в раскрытую пасть. Началась борьба. Несколько острых клыков вонзилось ему в руку. Несмотря на боль, сталкер продолжал давить калашом от себя. В суете перерастал подгазовывать – лебедка работала медленней, но все еще, надрывая шестеренки, поднимала могучую махину обратно в мир живых.

Отчаянно борясь с рыбиной и уворачиваясь от атаки острых плавников, Витька раскрыл ногой дверцу бардачка. Тварь дернула оружие на себя. Ремень зацепился за плавник, натянулся. Автомат застрял у нее во рту, словно лошадиная уздечка. Тварь замотала головой, пытаясь освободиться.

Витька достал из бардачка кожаную сумку, вытащил сигнальный пистолет. Никак не удавалось вставить патрон – пальцы из-за ран отказывались работать.

Рыбина каким-то образом избавилась от автомата и снова ринулась к машине. На этот раз ничего не стояло у нее на пути. Она протиснулась в салон, и ее не смутило малое количество воды внутри. Кажется, тварь решила идти до конца, даже ценой собственной жизни.

Витька нырнул и забился в углубление для ног у пассажирского сидения.

Пикап выпрямился горизонтально. Вода быстро выливалась из щелей в дверях, и уже через двадцать секунд салон заполнился воздухом. Оказавшись в ловушке, рыбина барахталась в тесноте, пытаясь понять, куда подевался Витька. Хвост лупил сталкера по голове, после одного из таких ударов в спине хрустнули позвонки.

Наконец удалось вставить патрон. Сигнальная ракета сверкнула ярко-красным и исчезла в башке твари. От невыносимой боли рыбина завертелась, словно подвешенная на крючке, и успокоилась, только когда ее мозги поджарились.

***

Витька сидел на рельсе, наблюдая за тем, как пузыриться от дождя поверхность образовавшегося посреди городской улицы озера. Пикап выглядел так, словно в него попал минометный снаряд: крыша вывернута наизнанку, отсутствовали кенгурин, передний бампер, стекла и пассажирская дверь. Однако, несмотря на это, двигатель работал, колеса были на месте, рулевая тоже в порядке. На совесть япошки сделали машину… Руки бы им пожать, да в ноги поклониться…

Рваные раны на предплечье кровоточили, Витьку посетила мысль, что, если он каким – то чудом доберется до Мида, все равно помрет от столбняка или еще какой заразы, обитавшей в пасти той дохлой рыбины.

Главное, спас движок…

Он подумал о Семе. Для его семьи и особенно беременной жены это будет ударом. Парень только недавно пошел в сталкеры, Витька – его первый напарник. Многие предупреждали Сему: не связывайся с племянником Кобальта, напарники у него мрут один за другим, но Сема не послушал. И такой конец.

Как же их угораздило вписаться в этот автобус? Зачем Сема тормозил?

Недалеко от места, где колея от колес резко сворачивала, на дороге лежал человек. Витька подбежал. Женщина прикрывала рукой лицо и дрожала.

Откуда она здесь? Может засада? Мародеры любят такое устраивать: подкинут приманку, а когда жертвы останавливаются, чтобы помочь, нападают и убивают. Только это явно не тот случай. За все время, что прошло после аварии с автобусом, на них никто не нападал, да и женщина как лежала в холодной грязи, так и лежит.

Витька притронулся к ее плечу. Она вздрогнула, перевернулась на спину: пожилая, худощавая, глаза совершенно потерянные, губы синюшные. Явно не бомжиха – до недавнего времени она за собой следила: волосы крашенные, одежда хоть и грязная – вполне приличная.

– Ты… – произнесла она, щурясь на Витьку. – Пришел за мной. Ади… сынок…

Вероятно, женщина находилась неподалеку. Услышав звук мотора, выбежала на дорогу, где ее и заметил Сема.

– Пить, – прошептала она, протянув к Витьке руку.

Женщина хоть и тронулась умом от жажды, но понимала, что темную воду пить нельзя. Иначе лакала бы из лужи.

– У меня нет воды.

– Ничего, я потерплю еще… Главное, ты, Ади, попей.

– Кто вы? Откуда вы здесь?

Она прикоснулась ладонью к его лицу, погладила по щеке.

– Ты так вырос, сыночек. Тебе идет эта курточка.

Подобное поведение у людей Витька встречал неоднократно. Смерть от дегидратации протекает в жутких муках. Человек теряет возможность ходить, сидеть и даже думать – превращается в один сплошной клубок боли.

Витька отнес женщину на руках под козырек ближайшего здания.

– Пить…

Возможно, она из беженок Гортранса, заполонивших улицы Москвы после войны. Удивительно, как ей так долго удавалось выживать. Витька полагал, что все беженцы либо погибли, либо прибились к другим общинам.

Женщина сжала Витькину руку, слегка улыбнулась, посмотрела на него проникновенным материнским взглядом. Ей даже не хватало сил, чтобы раскрыть полностью глаза – веки скрывали половину зрачков.

– Я так рада, что ты меня нашел, Ади…

Витька заметил кровь на ее одежде. Осмотрел, нашел в районе плеча пулевое ранение, замотанное наспех какой – то тряпкой. Она потеряла много крови.

– Что с вами случилось? Где ваши близкие?

Она смотрела на него пристально, как на родного сына, и улыбалась.

И где же чертов сын? Почему допустил, что такое случилось с его матерью?

Витьке нужно ехать. Взять женщину с собой он не может, она не переживет дорогу. Но и бросить ее одну он тоже не может.

– Как прошел день в школе? Ты сдал стихотворение?

– Да… мам…

– Я рада. Ты так долго его учил… Ты такой молодец. Бабушка ждет нас в гости завтра, приготовит твои любимые вишневые булочки.

– Хорошо.

Она помолчала.

– Ади… Анника будет славной женой, у нее доброе сердце, я чувствую.

Возможно, ее сын погиб, и теперь пораженный жаждой мозг перемешал воспоминания, оголив страшную, незажившую рану.

– Я знаю, первая операция – это большая ответственность. Но ты справишься, я в тебя верю. Я так тобой горжусь, сынок.

– Спасибо, мам.

– Вот, это тебе поможет.

Она сняла с шеи небольшую иконку на веревочке с изображением какого – то бородатого старца.

– Это святой Платон.

– Извините, я не могу…

– Возьми, Ади. Он придаст тебе сил, защитит от бед. Надень и никогда снимай, и помни обо мне.

– Но я не ваш…, – Витька прервался. Сделал глубокий вдох. – Пусть он останется у тебя, мам, пока ты не поправишься.

– Хорошо, Ади.

Витька набрал во флягу воды из дождевого стока, поднес к губам женщины.

– Попей, мам. Тебе станет лучше.

Темная вода даст временное насыщение и облегчение… Прежде чем убьет.

Женщина пила медленно, будто понимая, что делает это в последний раз. Будь на ее месте Витькина мама, также говорила бы с ним о школе, в которую он никогда не ходил, о свадьбе, которой не было. Если бы в этот мир не пришла эта проклятая вода, мама была бы жива, у Витьки была бы самая обычная жизнь, как у парня по имени Ади…

Витька просидел с женщиной еще час или два, разговаривая с ней от имени родного сына. Она умерла спокойно, без мучений, с улыбкой на лице.

Глава 3

Гвардейцы на пропускном пункте Кремля повидали всякое, но судя по их удивленным физиономиям подобная картина им еще не встречалась. Прибывшую машину даже не пришлось досматривать – все и так было на виду. Промокший и продрогший от встречного ветра водитель тоже выглядел не лучшим образом: ледяной взгляд и искривленное болью лицо говорили о полном нежелании тратить время зря.

В Кутафьей башни не оказалось подъемного оборудования для разгрузки движка, поэтому пикап пропустили на территорию через Троицкие ворота. С тех пор как Витька побывал в Кремле в свой первый и единственный раз здесь многое изменилось. Когда-то отливавшие каменным спокойствием здания храмов и дворцов, пронесшие через века непокорность и непоколебимость, теперь выглядели удручающе: стены испещрены выбоинами от попадания снарядов и пуль, целые этажи лежали в руинах, в небо смотрели огрызки церковных куполов, черные от пожаров окна напоминали глазницы высохших черепов. По слухам, Кремль потерял убитыми не менее сотни человек. Треть водоустановок не подлежало восстановлению, еще столько же получили заметные повреждения и до сих пор работали на половине мощности. Именно для ввода в эксплуатацию одной из установок и требовался электродвигатель.

Рабочие в механическом цехе зацепили движок тельфером, сняли с пикапа и поставили на постамент для проверки. Работоспособность – важный пункт в техническом задании. Если движок повредился, Витька получит менее трети вознаграждения, а если его признают неремонтопригодным – вообще ничего.

Когда к движку подключили провода и подали напряжение, могучий вал с тихим сапом начал вращаться. Все показатели в норме.

– Идеальное состояние, – похвалил приемщик. – Трудно, наверное, достался.

– И не представляешь, – ответил Витька.

– Езжай на наливную. Заслужил. Только поторопись, сегодня они закрываются раньше обычного. Профилактика.

Витька опоздал от назначенного времени на пять часов, сталкерской водовозки у наливной уже не было. Возможности связаться с Мидом тоже нет – рация утонула. Оставалось два варианта: вернуться в домой, сообщить об успешном выполнении задания, однако к тому времени ехать за водой будет уже поздно. Водовозке придется ждать утра; либо он может залить воду в придонный бак пикапа и доставить ее в Мид самостоятельно. Первый вариант – самый безопасный, и именно так велел бы поступить Опер, – только это означало бы, что следующие двенадцать часов мидовцы проведут без воды, и для кого-то это может стать смертельным.

В особенности для Ромки.

***

Уже стемнело, когда Витька покинул территорию Кремля с полным баком воды. Дождь прекратился, через черные, как мазут, облака не проглядывал ни лучик лунного света.

Кремль и Мид разделяли всего несколько километров по Новому Арбату, однако ехать этой дорогой означало с большой вероятностью угодить в засаду мародеров, снующих по ночам в поисках легкой наживы. С этими людьми, хотя есть большие сомнения, что в них осталось что-то человеческое, договориться невозможно. Мародеры не признают никаких правил и авторитетов, им неведомы сострадание и жалость. По началу это были небольшие группы из урок, дружинников и бомжей. Они занимались грабежами и налетами, похищениями людей и даже заказными убийствами. Вскоре группы стали объединяться и укрупняться, становясь настоящей занозой в заднице всего Кольца. Поговаривают, что даже Акилу достали их выходки, и он подумывает о том, чтобы навсегда их прищучить. Одна проблема – никто не знает, где расположено их убежище.

На улицах города было ни души – пустые переулки, мертвые здания, и полная тишина, нарушаемая только тарахтением движка пикапа.

Специально для подобных случаев сталкеры предусмотрели обходные маршруты: расчистили прилегающие к Миду переулки, а въезды закамуфлировали травой и кустарниками. По одному из таких маршрутов Витька и поехал. Если все пойдет хорошо, через пятнадцать минут он будет дома.

В переулке Сивцев Вражек, который в обиходе за небольшую ширину называют просто Сивкой, Витьку ждал неприятный сюрприз. Дорогу поперек преграждала внушительных размеров яма. Последний раз он проезжал здесь несколько дней назад, и никакой ямы не было.

Обвал грунта? Засада?

Выйдя из машины, Витька осмотрелся с фонарем. Слева и справа напирали невысокие здания старинной застройки с торчащими наружу, похожими на высохшие языки, балконами. Вдоль тротуара ржавыми цепочками тянулись автомобили бывших жителей. Витька приблизился к яме и сразу понял, что она искусственная, об этом говорили ровные края, и валявшиеся рядом лопаты и кирки. Глубина ямы около четырех метров, на полметра заполнена водой, на дне – массивная железная труба с вырезанной дыркой, по бокам обглоданные останки нескольких человек.

Витька нашел возле ямы кобуру с пистолетом. Проверил магазин – полный. Убитые не успели даже дотянуться до своего оружия, смерть настигла их мгновенно.

После войны доставка воды превратилась в опаснейшее занятие. Гортранс перестал существовать, отколовшиеся от него коробейники быстро сообразили, что доставлять воду за небольшой процент – себе дороже. Если с Гумом Кремль нашел решение (всего-то Красную площадь проехать), то со своим главным покупателем – Гарднером, было сложней. Ни одна водовозка туда просто не доезжала, даже сопровождение из десяти вооруженных бойцов не помогало – их либо убивали, либо бойцы сами же воду и воровали. Тогда в Кремле приняли сумасшедшее, как могло показаться на первый взгляд, решение – пустить воду по трубопроводу. Благо под Москвой полно вакантных железных артерий. Все провернули в строжайшей секретности – точное расположение трубопровода было известно только узкому кругу высшей номенклатуры Кремля. Когда слухи об этом расползлись, многие кинулись рыть траншеи, чтобы отыскать трубопровод. Пока никому не удалось.

Этим ребятам тоже не повезло. Вместо заветного приза, они наткнулись на трубного червя. Твари эти жутко страшные, с мощными челюстями, способными перекусывать стальную арматуру, редкие встречи с ними почти всегда заканчивается для людей печально.

На Сивке пикап не развернуть, придется ехать задним ходом метров двести до ближайшего переулка. Витька выжал сцепление, потянул рычаг переключения скоростей в позицию «R». Коробка в ответ захрустела. Он попробовал еще раз, хруст стал громче. Скорость наотрез отказывалась включаться.

– Вот скотина японская!

Возможно, Сема так сильно насиловал заднюю передачу, что свернул шестерни в коробке. Назад Витьке не уехать. Тарахтеть здесь посреди ночи тоже долго нельзя. Ничего не оставалось, как проехать прямо через яму.

Вооружившись фомкой, Витька наведался в ближайший дом, сорвал с петель деревянную дверь, притащил к яме и бросил с правого бока. Если прижаться максимально к стоявшему там же справа микроавтобусу, левые колеса проедут как раз по краю двери.

Вернувшись в машину, он врубил полный привод и начал движение вперед. Прижался к микроавтобусу – уставшее железо затянуло писклявую песнь. Когда переднее колесо наехало на дверь, левая половина машины просела. Захрустела вековая древесина. Дверь выдержала вес, и через пять мучительно долгих секунд передняя ось оказалась на другой стороне, а яма – точно под днищем.

– Юху!

Сзади мелькнул свет. По переулку быстро мчались яркие огни. Несколько машин. Гудели движки, кто-то кричал. Слова разобрать не удалось, но тон голосов явно говорил, что у Витьки проблемы.

Мародеры. Как они его нашли? Наверное, кремлевские слили, что уехала сталкерская машина с водой. Засаду готовили на Арбате, а когда не дождались, стали рыскать по переулкам. И нашли.

Прогремели выстрелы. Попали в заднюю дверцу кузова. Вибрация от пуль чувствовалась на руле.

Надо срочно валить.

Витька вдавил педаль газа. Заднее колесо заскочило на дверь, дерево не выдержало натиска и подломилась. Колесо провалилось в яму.

Стрельба велась несколькими стволами – целились поверху, чтобы не повредить бак с водой. Витька пригнулся, подголовник изрешетило пулями. Находясь в скрюченном положении, он вывернул руль максимально влево, надавил на газ. Три оставшихся колеса взъерошили старый асфальт. Заднее левое уперлось в стенку ямы. Еще рывок. Еще. Пикап выкарабкался наверх, остановившись по инерции поперек дороги.

Мародеры повыскакивали из машин. В свете ярких фонарей Витька видел только мелькающие тени.

– Выходи, сука! А то убьем!

– Глуши машину!

Витька по привычке включил заднюю – захрустело. Забыл!

В зеркале заднего вида мелькнул человек, Витька высунул руку с пистолетом в окно, надавил трижды на спуск. Человек ухнул в яму. По пикапу открыли огонь. Витька врубил переднюю, вывернул руль вправо. Пикап уперся в припаркованный полтора десятка лет ржавый спорткар, смял его гармошкой, заскочил на капот передними колесами и выпрямился вдоль дороги.

Он помчался вдоль Сивки, вдавливая педаль в пол. Вскоре впереди показался чернеющий в ночи исполин Мида с пылающим на вершине, словно маяк, вечным огнем.

Добрался. Смог.

Он вскинул руку навстречу набегающему ледяному ветру и закричал во весь голос.

***

На звуки мотора и крика из Мида выскочили дозорные. Предупредительно выстрелили в воздух, потребовав немедленно остановиться и выйти с поднятыми руками. Не узнали в прибывшей таратайке сталкерский пикап.

– Свои! – прохрипел Витька. – Братцы…

– Так это Витек! Опустить оружие!

– Витька с Семой вернулись! – полетела молва по голосам.

Внутри здания заиграли фонарные лучи. На улицу выбегали закутанные в тряпки люди. Они приветственно кричали, махали руками, многие держали зажженные свечи и лампады. Не пугал людей даже пронизывающий до костей ледяной ветер.

Электричество отсутствовало в Миде уже много месяцев. Мера вынужденная – все запасы топлива давно распродали за воду, а небольшие остатки держали только для автомобилей. К темноте быстро привыкаешь, даже находишь в ней много плюсов. Когда серость становится чернотой – ее перестаешь замечать, так даже легче. Один генератор в Миде все же работал – питал прожектор на вершине шпиля, прозванный в народе «вечным огнем». Его распорядился установить Опер – в память погибшим защитникам Мида, и топлива на него не жалели.

– Слава богу, они вернулись!

– Воды!

– Пить! Дайте пить ребенку!

Дозорные помогли Витьке выбраться.

– Ни хрена себе, – выпалили Бизон, оглядывая машину. – Вас, что через мясорубку пропустили?

Подошел Опер.

– Почему не отвечали по рации?! – спросил глава Мида с ходу. Разглядел машину, и тут же его напор сник. – Вот черт…

– А Сема? – спросил Бизон.

– Твари убили.

– Вот блять.

Повисло молчание. Сталкеры прыгнули головы.

– Движок! Где? – спросил Опер.

– Сдал, – сказал Витька сквозь зубы. – Почему водовозки не было на наливной?

– Была! Четыре часа вас прождала. Я думал, что-то случилось и отозвал, а вам навстречу отправил группу. Разминулись, наверное.

– Отзывай, пока их мародеры не кончили. Все уже.

Опер обратился к Бизону:

– Водовозка должна быть у наливной ровно в восемь. Сам поедешь в сопровождении, и возьми пять человек.

– Понял.

– Я воду забрал. В баке она.

– Ты забрал…? – Опер запнулся, понял, что отчитывать Витьку при свидетелях не стоит. Обернулся к Бизону. – Принять строго по накладной.

Окинув Витьку недовольным взглядом, глава Мида ушел в здание. Бизон сел за руль, заерзал на мокром сидении.

– Задняя не работает, если что, – предупредил Витька. – И движок не насилуй, он и так подвиг совершил.

На крыльце рыдали, стоя на коленях, теща и жена Семы. Витька прошел мимо не остановившись. Наверное, должен был ощутить приступ стыда за смерть напарника, все же глава двойки несет ответственность за подчиненного, но не почувствовал ничего. И стыдно стало именно за это – за пустоту внутри.

На первом этаже его встретил Арарат. Выглядел механик неважно: волосы мокрыми мотками лежали на лице, глаза блестели стеклом, смотрели куда-то сквозь него.

– Привез?

Витька кивнул и сказал:

– Сегодня твои дочки попьют, не волнуйся.

– Семен, это… Хоть не зря?

– Не зря.

Арарат отстранённо покосился на обугленный чернотой, наспех замазанный известкой дверной проем, – в этом месте погиб отец Семы. Матусевич старший положил троих дружинников одним кухонным тесаком, прежде чем получил пулю в спину. Герой.

В центре главного холла в память о погибших защитниках из оружия захватчиков соорудили рукотворный алтарь. Сюда приносили личные вещи, фотографии, любимые книги. В первый месяц люди приходили каждый день, чтобы оплакивать родных, постепенно поток иссякал. Все на этом свете забывается, даже смерть. Чтобы «сохранить народную память», Опер издал указ, в котором обязал мидовцев приходить к алтарю регулярно, и даже прописал подробное руководство к ритуалу. Подходить к алтарю следовало слева – направо, голову держать траурно наклоненной на тридцать градусов к полу, руку прикладывать обязательно левую с касанием «алтарной конструкции» всей пятерней, прикосновение длится не менее пяти секунд, необходимо вслух произнести фразу: «Спасибо тебе защитник… за то, что я живу», вместо троеточия вставляется имя одного из погибших, упоминать одни и те же имена не следует более двух раз подряд. Чтобы никого не забыть, рядом с алтарем повесили список погибших, отдельным пунктом указали полный запрет на произношение имени Кобальта. В будние дни предписывалось совершить не менее двух благодарственных подходов, в выходные – не менее четырех, в памятные дни – не менее шести. В день рождения каждого защитника его имя упоминалось всеми Мидовцами без исключения вне очереди. За исполнением указа, а также за функционированием вечного огня следил почетный караульный, который менялся ежедневно – был составлен список дежурств, в него попадали все, кто не задействован в добыче воды. В обязанности караульного также входило посещение больных и ослабленных для «свершения процедуры на дому». За уклонение от ритуала нарушителя ждал штраф в виде понижения нормы, всеобщее порицание на еженедельных памятных мероприятиях, и даже в крайнем случае изгнание.

Витька проследовал мимо алтаря, не обратив внимания на замечание караульного, поднялся на второй этаж в фельдшерскую. В дверях его встретил Горский. Выглядел врач жутко уставшим. Казалось, дунешь на него – упадет.

– Ну как он? – сходу спросил Витька.

Горский кивнул. Значит, живой.

– Привез? – с надеждой в голосе спросил врач.

Витька протянул ему флягу с пояса. Горский крепко схватил ее обеими руками, прошел к столу, расставил стаканчики и поровну разлил.

За хороший товар наливщики накинули сверху пару литров в качестве чаевых, так что счетчик на приемке покажет точно по накладной. За присвоение воды Витьку могут серьезно наказать, но Горский его не сдаст. По инструкции, написанной Опером, вся поступающая вода сливается в бак под чутким надзором приемной комиссии, затем та же комиссия рассчитывает нормы на несколько дней вперед, распределяет талоны, и только потом начинается отпуск в строгой очередности по степени нужды. Все это часто длится по несколько часов, а то и полдня. Ромка и другие больные не могут столько ждать.

Витька насчитал пять стаканов, а должно быть шесть.

– Кто? – спросил он.

– Марина, – ответил Горский, опустив взгляд.

Марина Артуровна была хорошей женщиной, тихой и отзывчивой. Спаслась одна, в Катастрофу потеряла всю семью, отношений в Миде так ни с кем и не построила, хотя одинокие мужики на нее посматривали с большим интересом. Как и все тяжело переносила жажду, но подкосила ее кишечная инфекция.

Облизнув пересохшие губы, Горский обратился к Витьке:

– Поможешь?

Сталкер кивнул.

– Сам как? – врач указал на его раны.

– Потом посмотришь.

Они поочередно напоили пациентов. Сложней всего опять пришлось со стариком Ермолиным.

– Отойди от меня, доктор Менгеле! Знаю я тебя, темную подсовываешь, в залив меня отправить хочешь! Не дамся!

Ермолин – самый возрастной житель Мида, хотя казался не по годам крепким, даже молодые говаривали, что старик всех их переживет. Сюда он попал не потому, что организм сдал из-за обезвоживания или болячки, а потому что неудачно оступился на ступеньке, таща коробку с консервами. Как итог – посчитал ребрами два лестничных пролета, при этом отделался только ушибами и переломом ноги.

– Это чистая, дурак ты эдакий, – выпалил Горский, протягивая ему стакан. – Витька привез.

– Нее, знаю я ваши штучки. Голову мне морочите. Выбрали самого старого, чтобы численность проредить. Я жить хочу! Я еще пригожусь.

– Уже проредили сегодня, – ответил ему Витька строгим голосом. – Сёма ради этого стакана жизнь положил, а ты, старый, выкобениваешься.

– Сёмка? – Ермолин напряг память. – Ааа, это тот, светленький. Володьки Матусевича сын? Помер? Ай-я-яй.

Ермолин прекратил скандалить – все же совесть у него пока не полностью атрофировалась, – но пить все равно не стал.