Вторжение в Мидгард

Вульф взял факел, который протянул ему Хигелак, и подошел к стругу. Взглянув на серо-синее лицо отца, громко произнес:

– Все боги и богини, добрые духи и Древнейший Из Волков – отец нашего рода, – восславьте Хрейтмара, сына Арна Сутулого! Я клянусь отомстить за тебя, отец, как я уже поклялся, принимая твой меч и шлем. Когда-нибудь мы свидимся с тобой в светлых чертогах Воданаза!

С этими словами Вульф снял со своего запястья золотой обруч, который отец подарил ему несколько лет назад; тогда совсем еще юный ильвинг впервые пролил кровь врага. События почти пятилетней давности пронеслись перед его взором, словно сон.

Ильвинги отражали одно из бесчисленных нападений приплывших из-за моря херулийцев, вступив с ними в бой на самом побережье. Судьба поставила Вульфа лицом к лицу с белобрысым юнцом примерно его возраста. Поединок был недолгий, хотя херулиец дрался с яростью берсеркера. Копье Вульфа пронзило его живот, и он упал со свирепой гримасой на лице. Вечером того дня на пиру Хрейтмар торжественно преподнес сыну обруч как знак силы и мужественности, закаленной на крови врагов. Его братья, прежде не бывавшие в битвах, с завистью смотрели на него, преисполненные уверенности, что следующим летом, когда они наконец достигнут нужного возраста, чтобы идти в боевые походы с мужчинами, они также получат от отца дар за Первую Кровь.

Сейчас этот обруч лежал на груди покойника как знак благодарности сына отцу за то, что он вырастил его отважным, смелым и решительным.

Бросив прощальный взгляд на своего родителя, Вульф поднес факел к соломе, которой был выложен струг, и отступил назад. Пламя быстро захватывало сухое дерево, выплевывая в небо клубы черного дыма. По мере того как огонь разгорался, золотистое сияние, заполнившее собой чуть ли не все небо, меркло, будто солнце гасило лучи за западным горизонтом.

Пламя погребального костра полыхало, обдавая жаром стоящих поблизости людей. Вульф смотрел в темное небо, на звезды и луну, которые то и дело прятались в клубах черного дыма, и удивлялся тому, что не чувствует печали или скорби от потери близкого человека, которые, как он ожидал, охватят его при виде ревущего пламени погребального костра. Множество чувств перемешались в нем, но среди них не было того, которое возникает и схватывает горло железными тисками, когда от тебя уходят близкие, друзья и просто те, кого все эти годы любил.

Некоторое время спустя горящий струг рухнул в выкопанную под ним могилу. Позже, когда огонь погас, ее засыпали землей. Невысокий холмик обложили камнями, а рядом установили большую каменную плиту, на которой утром Хельги выцарапает рунами хвалебные строки, посвященные могучему князю ильвингов, – Хрейтмару, сыну Арна Сутулого.

Поминальный пир длился долго. Когда Вульф добрался до своего лежака, было уже далеко за полночь. Положив меч и шлем на пол, он лег и закинул руки за голову. Сон не шел, он по-прежнему не чувствовал себя уставшим. Закрыв глаза, Вульф вспомнил события последних дней, которые пронеслись в памяти хороводом пляшущих огней. Они превращались в снежинки и падали на ослепительно белую долину реки, скованной толстым ледяным панцирем.

Глава восьмая

Гонимые штормом, темные тучи низко проносились над дремлющей под ледяным покровом землей. Холодный ветер стонал над долиной, закручивая снежные вихри и разбивая их о деревянные стены кузницы, словно пытаясь выдуть оттуда жар. Язычки пламени тянулись ввысь, касаясь каменной крыши горна. Седовласый кузнец стоял рядом, глядя на раскаленное докрасна железо. По его покрытому сажей лицу стекали капельки пота, кожаный фартук лип к могучему телу. В жилистых руках он сжимал щипцы, которыми переворачивал в пламени длинный брусок железа. Кузнец с любопытством рассматривал незнакомый металл, но многолетний опыт и доскональное знание своего дела твердили, что из него выйдет хорошее оружие.

Кузнецу никогда прежде не доводилось работать с железом. А потому он был благодарен за добрый совет, который дал одноглазый путник несколько дней назад, когда останавливался в его доме на ночлег. «Ты мог бы выковать меч, и твердь его клинка превзошла бы любое оружие, виданное доселе, – вспомнились кузнецу слова путника. – Я дам тебе то, из чего ты выкуешь мне меч. Плата моя будет щедра». Днем позже он показал, где искать руду, и ушел прочь, а через несколько дней огни кузницы загорелись, раскаляя невиданный прежде металл.

Кузнец достал брусок из печи и, положив его на наковальню, взялся за тяжелый молот. Удар за ударом придавали железу нужную форму; вода, выстреливая клубы пара, закаляла будущий клинок, затем снова пламя и удары, удары, удары. Кузнец торопился, ибо желал завершить работу к началу великого зимнего праздника Йоль, чтобы сделать все приношения на новом мече. Тогда это оружие было бы освящено как нельзя лучше.

Короткие зимние дни сменялись долгими непроглядными ночами, а кузнец все трудился в своей кузнице. Работа спорилась и близилась к концу. За шаткими стенами бушевала вьюга, снежная метель кружилась в стремительном танце меж голых ветвей деревьев, гнущихся к земле под напором ветра. Его жалобные стоны сменялись на яростный вой, какой издает раненная волчица; он плавно переходил в пронзительный свист, роняющий ужас в сердца людей и заставляющий их запирать все двери и ставни на засовы. Но кузнец не обращал внимания на страшные звуки из-за двери. Одержимый работой, он забыл про еду и питье, не помнил ничего. Его безумный взор не отпускал огромный клинок невиданного доселе меча, над которым он без устали трудился.

Кузнец почти закончил работу, когда очередной порыв ветра распахнул дверь, сорвав расшатавшуюся щеколду. Снежный вихрь завертелся в кузнице, задувая пламя в печи. Кузнец обернулся, не выпуская щипцов и молота из рук. Снежинки кружились, складываясь в человеческую фигуру.

Тот, кто миг спустя возник из снега, возвышался посреди кузницы, едва касаясь головой потолка. Его темно-синий плащ развевался за спиной, словно крылья огромной птицы, а длинная седая борода шевелилась, будто живая. Один глаз был прикрыт черной повязкой, а другой излучал волшебное сияние, которое накладывало оковы безволия на любого недруга, кто отваживался встретить сей грозный взгляд.

Кузнец замер без движения; он стал подобен живущему в недрах гор существу, обращенному в камень светом восходящего солнца. В том, кто стоял перед ним сейчас, опираясь на длинный посох, он узнал путника, которому дал ночлег несколько дней назад. А еще в его рассудке, скованном сиянием единственного глаза, всплыло понимание того, кем на самом деле был тот путник, который явился сейчас, чтобы потребовать свой меч.

– Ты завершил работу, Хеовор? – глубокий бас пришельца вывел кузнеца из оцепенения. Держа раскаленный клинок в щипцах, он протянул его гостю и сказал:

– Да, но железо должно остыть.

– Когда он станет холодным, будет поздно. Меч мне нужен сейчас.

С этими словами одноглазый пришелец протянул руку и взялся за багровый от накала клинок. Хеовор, не веря глазам, раскрыл клешни щипцов – раскаленный металл, казалось, не причинил никакого вреда Одноглазому.

Таинственный гость тем временем поднял клинок перед собой, держа его в одной руке. Прислонив посох к стене, другой рукой он вытащил из-за пояса кинжал. Затем прикоснулся кончиком лезвия к раскаленному металлу и запел:

СОВИЛО – жаркое светило,

Муспелля радость, дочь огня

Времен ты четкое мерило,

И звезды все твоя родня.

Острие заскользило по поверхности меча, вычерчивая магический знак на раскаленном металле. Завершив линию, Одноглазый сдвинул кончик кинжала чуть ниже и стал чертить второй знак, напевая новое заклинание:

ИСА – вековечный лед

Растопит солнца луч.

Растает и ручьем стечет,

Хоть был он и могуч.

Седобородый колдун продолжал напевать заклинание, и под вторым знаком начал появляться третий:

ГЕБО – величайший дар,

Исход всех талых вод,

Изведает блаженных чар

Лишь тот, кто отдает.

Закончив волшбу, Одноглазый сунул кинжал обратно за пояс и внимательно осмотрел стынущий клинок. Не отрывая глаза от трех магических знаков, он произнес:

– Девять долгих ночей провисел я на древе великом, чьи корни сокрыты в недрах неведомых, пронзенный копьем, отданный в жертву самому себе. Стеная от боли, на землю взирал я. Стеная от боли, руны я поднял.

Одноглазый замолк. Ветер яростно теребил распахнутую дверь, едва не срывая ее с петель. Огонь в печи давно погас, зимняя стужа стремительно занимала свое место в этом еще недавно неподвластном ее буйству островке тепла.

Ночной гость медленно перевел взгляд с меча на Хеовора, который напрягся под проникновенным взором светящегося глаза.

– Эта ночь, – заговорил Одноглазый, – станет зарей нового умения для всех потомков Манназа; зарей, которая откроет новую эпоху в их жизни. Зваться она будет эпохой рун, ибо этой ночью открыл я людям три первых знака, вырезав их на этом мече. И открою еще больше, чтобы дать людям знания и великое умение колдовать и предсказывать Нити Судеб. Чтобы вложить в эти знаки силу, должны они испить крови, и следует прочесть над ними заклинания, и жертвы великие принести, дабы изменить полотно грядущего, что ткут премудрые девы у Колодца Судеб. Ну а меч этот… – одноглазый бог вновь посмотрел на клинок, украшенный таинственными рунами, – его час впереди. Питать воронов он будет щедро, пока не придет ему время откликнуться на зов. Тогда пробудятся первейшие руны кровью Великой Жертвы, и воспрянет ото сна векового могучая сила, что сметет с лица земли всех недругов того, кого признает сей меч своим хозяином!

Точно в ответ на слова путника, руны на лезвии вспыхнули ярким пламенем, осветив прокопченные стены кузницы, и погасли. Седобородый метнул меч в чан, затянутый тонкой корочкой льда. Злой змеей зашипела вода, охлаждая раскаленный клинок.

Одноглазый повернулся к дрожащему от холода кузнецу и повелел:

– Заканчивай работу. Завтра отнесешь этот меч своему князю, Аури Ясноглазому из клана ильвингов. Ты не возьмешь с него никакой платы, но скажешь только, что это оружие крепче, чем любое другое, и оно будет верным защитником его рода, пока владеет им князь. Меч должен переходить от отца к старшему сыну. Если спросит о рунах, поведай все, что услышал от меня, и добавь, что эти знаки вырезаны на благо его рода и однажды спасут жизнь его далекому потомку. А напоследок скажешь, что таков второй дар Воданаза его роду.

Хеовор молча кивал, запоминая слова бога. Одноглазый продолжал:

– Ты поработал на славу. За это получишь награду.

Он снял толстое золотое кольцо с запястья и бросил кузнецу. Человек поймал сокровище и с нескрываемым благоговением принялся рассматривать его.

– Это кольцо зовется Драупнир. Оно волшебное и каждую девятую ночь рождает восемь меньших колец, столь же прекрасных, как это. Сколько сокровищ оно народит, все твои, можешь оставить себе. Но не Драупнир! В ночь, когда на небе вновь засияет полная луна, ты выйдешь к берегу и будешь ждать высокой волны. На ее гребень забросишь Драупнир, и волна принесет его мне. Если не сделаешь, как велено, жди большой беды.

Хеовор покорно закивал, стараясь не встречаться со взглядом Седобородого.

– Мне пора, – проговорил Воданаз. – Прощай, Хеовор. И не забудь принести щедрые дары богам и богиням этой ночью. Ведь сегодня в Мидгарте началась новая эра. Прощай!

С этими словами Одноглазый взял посох и покинул кузницу. Яростно сверкнула молния, грянул гром такой силы, что Хеовор невольно присел и зажал уши. В следующее мгновение все стихло. Ветер унялся, а снежинки, некоторое время назад кружившиеся в стремительном вихре, стали медленно оседать на земляной пол кузницы. Дверь застыла, слегка приоткрытая; звездный свет начертил тонкую полоску на почерневших от копоти стенах.

Буря улеглась. Черные тучи неторопливо уплывали к горизонту, открывая россыпи звезд, по которым скакал восьминогий конь, несущий всадника в синем плаще к необозримым далям Асгарта.

Глава девятая

Была середина утра, когда Вульф наконец открыл глаза. Он попытался вспомнить свой сон, но единственное, что всплывало в памяти, был звук удара кузнечного молота, который продолжал доноситься из глубин его сознания.

Вульф привстал на лежаке, зевая и потягиваясь. Его взгляд упал на Кормителя Воронов. Он вздрогнул, когда увидел три руны, выцарапанные на лезвии под рукоятью. Ему вспомнилось суровое лицо Одноглазого, склонившееся над раскаленным мечом, таинственные заклинания, спетые глубоким басом, острие кинжала, режущее магические знаки на все еще мягком железе. Одно за другим выплывали из забытья слова, сказанные мудрым Асом.

Вульф поднял меч, держа его за клинок, и погладил пальцами знаки.

– Второй дар Воданаза… – благоговейно прошептал он, рассматривая оружие. Он провел пальцем по линиям и произнес названия рун: – «Совило», «Иса», «Гебо» – «Солнце», «Лед», «Дар».

Вульф поднялся с лежака и бережно повесил меч себе за спину. Тут послышался звук шагов, кто-то забарабанил в дверь.

– Вульф, проснись!

Вульф узнал голос Хигелака. Он сдвинул щеколду и позволил брату войти.

– Я не сплю. Что-то стряслось?

Хигелак кивнул, шевельнув двумя косичками, в которые были заплетены его длинные рыжие волосы, в серых глазах мелькнула тревога.

– Вернулись лазутчики хордлингов. Они пришли сюда по следам своей дружины.

– Идем!

Вульф и Хигелак вышли из комнаты и оказались в главном зале. Там, за одним из столов, сидели Сигурд и Хродгар, а между ними Сигни и Вальхтеов. На скамье напротив расположились Фолькхари, Гундхари и Иварр. Рядом сидели двое мужчин, один из которых был ранен. Повязка на голове темнела от крови.

Хигелак опустился рядом с Сигурдом, заняв последнее место на скамье. Вульф пододвинул стул и сел во главе стола. На морщинистом лице Фолькхари он уловил едва заметное смущение, которое тот всеми силами попытался скрыть, обращаясь к одному из лазутчиков.

– Расскажи все, что вы видели, Скарпхедин. – А потом добавил: – Вульф, сын Хрейтмара, теперь вождь ильвингов.

Скарпхедин, посмотрев с некоторым удивлением на Вульфа, сидящего во главе стола, заговорил:

– Мы прошли к северу вдоль гор, а затем наблюдали за горами на востоке. С севера по побережью, а также с востока шли тролли – много, очень много, и видели мы среди них немало хримтурсов. Потом, южнее Утиного Ущелья, отряды объединились в одно войско и продолжили двигаться на юг. Их было несметное количество, мы насчитали больше двадцати сотен, а с гор продолжали спускаться все новые отряды. Мы решили возвращаться в Ароти и по дороге нарвались на небольшую группу троллей. Храфнкель и Гицур погибли, а нам удалось добраться до нашего гарта… вернее, того, что от него осталось. Поняв, что здесь произошло сражение и люди покинули селение, мы двинулись по следам и пришли сюда, в Этельруги.

Скарпхедин замолчал, разглядывая сосредоточенные лица ильвингов. После стольких лет вражды было непривычно сидеть с ними вот так, за одним столом, словно с близкими родичами.

– Как быстро они двигаются? – спросил Вульф.

– Позавчера около полудня они объединились возле Утиного Ущелья. Ходят вроде бы не быстрее людей. Все пешие.

Вульф кивнул и обреченно заключил:

– Значит, к вечеру они будут здесь.

Повисло тяжелое молчание. Серьезность положения постепенно доходила до сознания людей. Вульф смотрел на своих родных, на хордлингов, и в его голове проклевывался план, который казался единственным возможным здесь и сейчас.

Огненный хоровод пронесся перед его мысленным взором, ослепляя на мгновение.

– Мои худшие опасения подтвердились, – произнес Вульф, – до сих пор мы сражались всего лишь с разведывательными отрядами троллей, которые проверяли нас на прочность и выявляли наши слабые места. Теперь же сюда движется их основная армия. Но быть может, и это не главные их силы. В любом случае война только начинается.

– Что ты предлагаешь? – нахмурился Фолькхари.

– У нас нет иного выхода, кроме как оставить Этельруги и уходить.

– Куда нам идти? И до каких пор будем бежать? – резко спросила Сигни.

Вульф ощутил, сколько усилий требуется его матери, чтобы держать чувства в узде. Нелегко оставлять гарт, где их род обитал сотни зим, землю, где погребен прах их предков. Вульф знал это, но был тем не менее уверен в благоразумии матери – она должна понимать, что остаться здесь означает погибнуть.

– Мы будем отступать, пока не соберем достаточно сил, чтобы принять бой с пришельцами из Утгарта. А прежде нам придется объединить все племена Севера, а также сделать многое другое. Победа, если мы ее когда-нибудь добьемся, будет нелегкой. И зависит она не только от наших мечей, но и от нашего ума. В единении – наша сила!

Фолькхари кивнул и сказал:

– Юный ильвинг прав. Мы должны быть вместе, чтобы победить. Но куда нам идти сейчас?

– Сейчас мы отправимся на восток. На юг идти не имеет смысла, там море. На востоке живут много племен, некоторые из них с нами в союзе.

– Что ж, тогда следует торопиться, – заключил Иварр.

– Да, но прежде мы поедим, – объявил Вульф. – Путь нам предстоит долгий, и никто не ведает, когда и где он закончится.

– Что верно, то верно, – вздохнул Хигелак.

Сигни и Вальхтеов встали и пошли за элем, приказав слугам нести еду.

– Кстати, где твоя дочь? – обратился Вульф к Фолькхари.

– В доме. Говорит, ей нездоровится, – ответил старый хордлинг.

– Ты сказал, что приметил хримтурсов среди троллей. Сколько их было? – спросил Хигелак у Скарпхедина.

– Не много, если сравнить с троллями, около двух или двух с половиной сотен, – ответил лазутчик, принимая из рук Вальхтеов рог с элем.

– Кого еще видели среди них?

Скарпхедин пожал плечами.

– Больше никого, по крайней мере пока мы за ними наблюдали.

Хигелак сокрушенно покачал головой.

– Двести хримтурсов – это существенное подкрепление, – сказал он. – Тролли-то сами по себе воины никудышные. Во всех трех сражениях мы их резали как свиней. Если сравнить их с людьми, то соотношение будет примерно десять троллей к одному опытному воину.

– Именно, – согласился Вульф, – но инистые великаны не такие. Они и сильнее, и дерутся гораздо лучше.

– Да, – подтвердил Фолькхари, невольно коснувшись раны на бедре, – тот, которого ты убил, сражался не хуже любого из нас. И дрался он железным топором. К счастью, у троллей не было железного оружия, они бились по большей части дубинами или каменными топорами.

– Я заметил еще одно важное отличие хримтурсов от троллей, – сказал Вульф.

– Какое же? – спросил Хродгар.

– Они говорят по-нашему. А тролли лишь рычат, словно звери. Может, у них тоже есть речь, но услышать ее мне пока не довелось.

Слуги тем временем разложили на столе широкие деревянные подносы с жареным мясом, сыром, хлебом, а также горшки с маслом и медом. Сигни и Вальхтеов вновь наполнили рога элем и присоединились к мужчинам.

– К нашему счастью, – сказал Вульф, – нам пока не встречались ётуны. Эти великаны стали бы самой серьезной угрозой для нас.

– Откуда тебе знать? – усомнился Гундхари.

Вульф промолчал, запивая мясо пивом. Мрачные предсказания Одноглазого всплыли в памяти, словно темные тучи из-за горизонта.

Когда трапеза подошла к концу, Вульф поднялся из-за стола и обратился к вождю хордлингов:

– Готовь людей, Фолькхари, нам пора. – Затем повернулся к своим братьям и сказал: – Хигелак, собери бойцов, убедись, что все сыты и готовы к походу. Сигурд, возьми несколько дюжих мужиков и отправляйся с Вальхтеов в кладовые: нужно взять с собой самого необходимого продовольствия столько, сколько сможем унести. Хродгар, подготовь телеги и повозки, а также коней. Все, что придется оставить, сожжем. И еще, надо похоронить всех павших сейчас.

Братья кивнули и отправились выполнять поручения. Фолькхари и его люди тоже ушли, оставив в зале лишь Вульфа и Сигни. Женщина печально разглядывала сына, в глазах ее появился непривычный блеск, а тонкие губы сжались в узкую бледно-розовую полоску над заостренным подбородком. Вульф подошел и обнял ее, прижал морщинистое лицо к груди. Ему стало не по себе: показалось, что он сделал это больше по привычке, нежели потому, что любил мать.

Он отпустил ее и отошел в сторону.

– Мы не оставим здесь наших клановых столбов, – твердо произнес он. – Наш род столетиями молился и приносил жертвы у этих опор. Повезем их с собой. Также заберем жертвенный камень из рощи Ансвальд. Но когда-нибудь мы вернемся сюда, и все будет по-прежнему. Мы уходим не навсегда.

Молодой князь одарил мать уверенным взглядом и направился к двери.

* * *

Свинцовое одеяло нависло над гартом, роняя на землю мелкие капли дождя. Морской ветер неспешно гнал тучи и обдувал мокрые спины людей, которые ехали верхом и на повозках по тропе, ведущей через холмы на восток. Длинная вереница переселенцев тянулась и извивалась, словно змея, ползущая меж камней.

Вульф возглавлял шествие, рядом скакали его братья и Фолькхари. Пасмурное небо давило и создавало в душах людей скверное настроение, порождало тревожное предчувствие. Но Вульф не думал ни о погоде, ни о том, что их ждет впереди. Его мысли были заняты Хельги и тем, о чем он совсем недавно узнал от старого колдуна.

Когда Вульф вошел к нему в землянку, желая оповестить о своем решении оставить гарт, вардлок сидел у очага. Он склонился над деревянными дощечками шириной с детскую ладошку, что были разбросаны на земляном полу. На каждой из них было вырезано по руне. Скорее почувствовав, нежели услышав, что кто-то стоит за спиной, Хельги медленно обернулся и встретил вопросительный взгляд бледно-серых глаз.

– Это потрясающе! – хрипло прошептал колдун, словно боялся, что звук его голоса разрушит замысловатую последовательность, в которую выстроились магические знаки.

– Что? – не понял Вульф.

Хельги посмотрел на рунные дощечки, а затем вновь взглянул на молодого князя и сказал на этот раз громче:

– Сейчас, когда смотрю на руны или читаю заклинания, вижу и чувствую совсем не то, что раньше. Кажется, что все эти годы я видел лишь горную вершину, увенчанную снежной шапкой и торчащую над облаками, и не догадывался о том, что скрывается внизу. Теперь я узрел гору целиком во всей красе и могуществе, которое дремлет в ее недрах. Ведь каждая их этих рун, – он указал на лежащие на полу дощечки, – таит в себе столько неизведанного, что…

Колдун запнулся, подыскивая подходящее слово. Вульф присел рядом с ним на корточки и спросил:

– Ты открыл в них что-то новое?

– Да, и немало! – воскликнул Хельги. – Я, признаться, считал себя умелым вардлоком. Лишь теперь понял, сколько еще мне предстоит узнать. После того как мы вернулись оттуда… – он многозначительно шевельнул кустистыми бровями, – … я успел научиться кое-чему.

– Например? – заинтересовался Вульф.

– Гляди!

Хельги встал и протянул руку к небольшой скамье, стоящей у стены на расстоянии нескольких шагов. Его пальцы начертили в воздухе две линии руны «Кеназ», которые вспыхнули алым пламенем и погасли. Вульф не сразу заметил огонь у стены. Он изумленно уставился на горящую скамью, не в силах вымолвить ни слова. Единственное колдовство, с которым ему приходилось сталкиваться в своей жизни, было гадание на рунах или жертвенной крови, знахарство и общение вардлока с духами и дисами, что случалось крайне редко.

– Ты видел это?! – вскричал Хельги, хватая Вульфа за руку.

– Невероятно, – прошептал князь.

Погасив пламя водой из ведра, Хельги сказал:

– Эта руна может сделать много чего другого. Зависит от того, как ее начертить и какое заклинание сказать. А известно мне двадцать четыре руны! Теперь понимаешь, сколько можно узнать, если научиться использовать их всех? О боги, это же воистину безграничное знание!

Хельги почти кричал от возбуждения. Его глаза, обычно блеклые от старости, горели огнем безумной страсти, которая бушевала в нем, заставляя метаться по комнате и размахивать руками.

– Это великий дар, который мог поднести людям лишь бог. Знаешь, Вульф, я вовсе не жалею о плате, которую потребовал Мимир за это знание!

Вульф нахмурился, глядя в очаг, и подумал: «Просто ты еще не догадываешься, что отдал». А вслух он сказал:

– Твои знания очень скоро пригодятся. Если научишься использовать хотя бы половину того, что откроют руны, да еще обучишь этому десяток-другой вардлоков, наши шансы на победу заметно подрастут. А теперь собирайся, мы уходим из Этельруги. Скоро здесь будут тролли.

* * *

Сейчас, когда Вульф скакал верхом и мелкий дождь мочил его светлые волосы, он думал о Хельги и колдовстве, пример которого тот продемонстрировал. Князь ильвингов размышлял о том, как использовать умение вардлоков в сражениях с троллями. А еще ему вспомнились слова Одноглазого о том, что ётуны – противники людей, с которыми, к счастью, пока не довелось сойтись на поле брани, – искусны в чародействе. Поэтому важно иметь в запасе что-то еще кроме мечей, чтобы надеяться на победу над великанами: рунная волшба может решить исход войны.