Книга 1. Людомар из Чернолесья

– Где они сейчас!? – неопределенно хмыкнул Эк. – Сказания все это. Было или не было, то богам известно. Нам же лишь слухи трактирные.

– Матушка про них говорила, – нахмурился обиженый Бурз. – Не кабацкие это разговоры.

– Кабы беллер сказал, можно было бы увериться, а так?

– Три дыкки в одном ущелье, – прервал их Кин.

Брезды умолкли и подошли к нему. На карте, туда, куда тыкал Кинрагбар-диг, были изображены три крепостные башни.

– Грозное ущелье то, – сказал Эк. – Бывал я там. И крепость та зовется Грозной.

– Кабы не она, то путь на Эсдоларг легче легкого преодолеть бы было, – сказал Бурз.

Всем хорош был брезд. Единственное, что невзлюбил в нем Кин – мечтательность. «Ежели да кабы», были любимыми словами брезда. Не должно таким воину быть.

– И все же ты скажи нам, рагбар, отчего на Эсдоларг идем; почему жрецов слушаем да на труднейшее дело решаемся, когда Холкуния пред нами открытая лежит? – не унимался Эк.

Кин бы мог ему ответить, если бы сам знал ответ. Но Фод-андин ничего ему не объяснил.

– Рагбар, – вошел, словно бы услышал помыслы о себе маг.

Брезды отпрянули от стола под его недоверчивым взором, и отошли в угол палатки.

– Пошли прочь, – приказал им Фод, и обращаясь к Кину, спросил: – Надумал ли, как стену брать будешь?

– Не стена это, – проговорил Кин. – Трудное дело будет, коли без камнеметов буду.

– Нет у тебя камнеметов, и забудь об этом, – сказал Фод. – Все Прибрежье будет повиноваться тебе. Чем не лучше камней. Запускай все и сразу.

Кин обернулся и посмотрел на Фода. Тот скосил губы.

– Давно замечаю взгляд твой. Не доволен ты, знаю. Но, кабы воля моя, не знал бы я тебя вовсе, – вдруг заговорил он. – Пришел сюда, чтобы сказать тебе важное одно. Когда Типпур, – он указал на солнце, – скроется в Огненный чертог, приди ко мне, и я поведу тебя к Нему.

Глаза Кина выдали удивление, но рот его был плотно сжат. Фод выждал некоторое время.

– Выдумай, как стену брать будешь. Без этого не приходи ко мне. – С этим он вышел вон.

***

– С каких это пор воинское дело стало делом магов?

Кин остолбенел. Спокойный тихий голос затих. В большом шатре было темно и пахло благовониями.

– С каких это пор воинское дело стало делом магов? Слышал я мысли твои, – снова произнес тихий голос.

– Не мои, – вырвалось у Кина.

– Чьи же? Коли не твои, так подобные мысли опасны. Даже и ты не должен про них думать. А ежели кто ниже тебя о таком размышляет, то негоже это.

– Мои, – твердо сказал Кин, стараясь чтобы образ Эка не возник перед его глазами. Тот, кто может читать мысли и память, не должен знать об истинном хозяине этих слов.

– Встань, Фод, – обратился голос к магу, распластавшемуся на полу позади Кина. – Нет, не вставай предо мной ниц, – остановил голос уже воина, который, заприметив, как поступил жрец, сам вознамерился пасть ниц. – Негоже такое тебе. Воин ты.

Кин поднялся с колена, на которое успел припасть. Его охватило волнение. Оно пришло только сейчас. Оно пришло от осознания, что в этом шатре он повстречал того, кого в Оридане можно повстречать лишь в Священном чертоге.

– Да, предвеличайший, – подтверждая догадку Кина, прошептал Фод, поднимаясь на ноги.

– Иди от нас, Фод, – неожиданно проговорил голос.

– Да, предвеличайший, – выдохнули за спиной Хмурого. Последнего начинала бить дрожь.

Когда Фод-андин вышел, нечто большое поднялось в дальнем углу шатра и плавно подлетело к Кину. На воина нахлынула нега при приближении мага. Тело его словно запело, словно было налилось соками. Захотелось расхохотаться, запрыгать, захлопать в ладоши и визжать, визжать, визжать!

– Убоялся меня, – спокойно и ласково произнес голос.

Хмурый попытался что-то сказать, но язык его отказывался слушать его. Он пребывал в том состоянии, в каком пребывает каждый, кого долгое время массируют и ублажают на ложе.

– Скоро это пройдет. Ты привыкнешь ко мне, – произнес голос.

Каждое слово, каждый звук этого голоса отдавались в голове Кина восторженными приливами радости. Он молчал, закрыв глаза, и словно бы плыл по волнам удовольствия.

– И вот оно прошло, – проговорил голос, и в тот же миг холодная режущая естественными звуками реальность обрушилась на Кина. Он пошатнулся и едва не упал. Его вывели из неги, будто бы окунув в прорубь с ледяной водой. – Ясно ли мыслишь ты? – спросили его.

– Да, превеличайший, – прохрипел Кин, задыхаясь.

– Это хорошо. Ясность ума твоего нужна Оридонии превыше всего. Опустись там, где стоишь.

Кин с трудом опустился на пол, но едва его зад коснулся мягкого ковра, как неведомая сила подняла его и запрокинула назад. Он повис в воздухе, удобно устроившись словно бы в своем любимом кресле в Оридане. Едва подумав об этом, он услышал:

– Да, это оно. Так ты сможешь лучше думать. – Темная громадина растворилась в полутьме. Шатер опустел. – Отпусти его там, где оставил, – заговорил голос из-под купола шатра. Это было настолько неожиданно, что Кин вздрогнул. – Сур, этот глупец, мнящий себя мудрецом. Оставь его там, где надлежало тебе. Порушь преграды пред мыслями своими. Пред силой ума твоего слишком много преград. Не можешь? – Кин похолодел, ибо он только что подумал про себя, не могу. – Ты этого одного не можешь про себя сделать, но вознамерился стать равным мне! – Голос загремел. – Ха-ха! Никогда. Не думай так, никогда! Ты желаешь этого. Я видел твое будущее. Я знаю его. Но не будет его, если слаб останешься, ибо сила величия не в воинах, и не в хитрости военной, сила величия в самопознании, в уме, который возможно взрастить как священный плод на ветви Священного древа. Говори со мной, зачем ты замер? Говори, как есть. Ты равный мне, хотя я и выше тебя. Дети мы единого бога. Нам править. И всякое новое, что становится против нас, не препятствие нам, но лишь желание бога узнать, можем ли мы еще править или нет!

– Я говорить хочу… я так умею… не думать в голове на двоих, а говорить, – прошептал Кин. – Оставь мне мысли мои.

Перед ним снова возникла темная громадина, неясный силуэт.

– Я оставлю тебя. Говори.

Мысли Хмурого прояснились. Он замотал головой и заморгал, ощущая внутри себя легкое опустошение.

– Я буду с тобой отныне и до конца, – проговорил голос. – Ты будешь со мной вечно, ибо одно мы с тобой теперь. Говори со мной, как с собой.

Кин пытался собраться с мыслями.

– Не… не надобно нам на Эсдоларг идти, – начал он. – Холкуния да Пасмасия распростерлись пред нами беззащитные. Не должно нам в Грозное ущелье идти, когда такое…

– Эсдоларг пред нами единственное становище врагов наших. Только он.

– Но, превеличайший, Холкуния…

– Холкуния слаба. Она раздирает себя своими же когтями, подобно Муробу, порождающему хаос и страдания. Боорбрезд протянул руку к ее горлу, а Прибрежье саарарское вспорет ей брюхо. Не надобна нам она. Эсдоларг на нашем пути. Он лишь!

– Узнаешь в свой срок, – неожиданно проговорил голос, и Кин снова понял, что прочли его мысль, отчего же так, относящуюся к сказанному магом.

– Ты все еще не можешь со мной, – проговорил маг. – Тяжесть ощущаю я в тебе. Великую тяжесть. Иди прочь. А когда призову, приходи с ясными мыслями.

Кин вышел из шатра словно пьяный. Впервые за долгое время ему захотелось пригубить самого жгучего алкоголя, который мог быть в лагере.

– Эк, – прохрипел он, – осталась ли твоя бражка?

– Вот она, порий… рагбар… диг, – поправился он, и протянул оридонцу внушительных размеров мехи с жидкостью.

Кин с жадностью припал к ним и долго пил. Лишь подергивание века на его глазу выдавало, какую горечь он ощущает в своем горле.

Опьянение быстро наваливалось на него. В свою палатку он вернулся нетвердым шагом.

– Вернулась ли разведка? – спросил он у Чоста, который поднялся при его появлении.

– Да. Дремсы говорят, что Грозная крепость занята и приготовлена к нашему приходу. Есть там и пехота, и конница. Среди пехоты вынюхали лучников и топорников, а более никого. Конницы немного.

– Откуда они? Из Эсдоларга?

– Кони пахнут стойлом. Только в Эсдоларге оно. А воинов набрано не из крепости. Плохое у них оружье. Не так в Эсдоларге носят.

– Объясни получше.

– Дремсы говорят, что не было запаха доспехов: кольчуг, нарукавников, понож, а ежели такие слышались, то вперемешку со ржой. Плохо это. Не так в Эсдоларге…

– Понял. Что еще?

– Псы у них боевых там есть. Не более двух дюжин, голодны. Приготовлены под нас.

– Менее всего псов боюсь.

– Эк, Бурз, выступаем на рассвете. Идем, как если бы мало нас было да окружены были.

– Как и всякий раз, – улыбнулся Лихоезд. Жилка на его лбу вздулась и быстро запульсировала.

Боевой раж, с трудом скрываемый, передался и остальным.

– Пошли вон, – отмахнулся от них Кин. Голова его вконец отяжелела, и ему подумалось, что, не надо было пить, а после подумалось, стоило, может быть.

Когда воины вышли из палатки, он грузно повалился на ложе и лежал, с удовольствием расслабив свои члены. Сон, наваливавшийся на него все это время, вдруг, улетучился, и мысль стала ясна, как безветренное утро в ориданском приполье.

Кин выдохнул и с трудом поднял тело над столом, на котором лежала карта. Весь остаток дня и ночь он простоял над этим куском кожи, вперивши в него остекленевшие глаза. За их тусклым блеском, если заглянуть, можно было бы увидеть тени множества воинов, которые размахивали оружием и лезли на стены; видеть, как они срываются оттуда и падают вниз, а на их место заступают другие. Мгновение, и образы исчезали, а потом снова появлялись. Разум Кина дрался с врагом задолго до самой битвы.

– Рагбар-диг… был рагбар-дигом… теперь… рагбар… теперь… – Кин вздрогнул, – Пора, рагбар. – Эк стоял у раздвинутых полов палатки и весело глядел на полководца. За его спиной был виден треугольный край неба, тьма ночи на котором медленно растворялась под лучами восходящего солнца.

Хмурый кивнул ему и… улыбнулся. Он ощутил, что начинается тот период, начинается то будущее, которое он более всего любил. Не будет теперь до конца этой войны ни титулов, ни рангов. И Эк, и Бурз, и иные его энтории будут ему теперь не подчиненными, но друзьями, ибо по-иному и нельзя на войне.

Возможно в этом, и ничем ином и состоит ее прелесть.

Саарарские слуги стали разбирать его палатку. До слуха Кина донесся глухой рокот. Когда он вышел вон, то увидел, как громадная армия в несколько десятков тысяч воинов сплошным потоком текла через прикрепостной городок, заполняя его улицы многоголосьем. Звонкие переливы от бряцанья оружия перекатывались над крышами зажиточных домов саараров и затихали над морскими волнами, весело набегавшими на берег.

Хмурый посмотрел на небосклон. Гроза прошла мимо, подумалось ему, а может быть, может быть и не прошла. Ему показалось, что это он и есть та гроза, которая вчера полыхала над горизонтом. Он и есть ее повелитель. Он есть бог. Злой бог, который несет разрушение и страдания.

– Удерживай, не то прибьет меня, – запыхтели у него за спиной. Это переговаривались оридонцы, воины его личной охраны, которые выносили нехитрый скарб своего командира.

Палатка была разобрана и лежала, аккуратно уложенная, дожидаясь своего часа оказаться на телеге. Она показалась ему соучастницей его мучительного ночного бдения.

Кин знал, что возьмет Грозную крепость; знал, что возьмет Эсдоларг, но потом… Что будет потом?

Губы оридонца сжались с тонкую полоску, и он вспомнил слова мага о его будущем.

Грозная крепость. Штурм

– Меть ему в глаз!

– За укрытия.

– Раздери их свинячьи зенки, метко бьют…

– Ан-нх, попал… этот проклятый молча попал в меня. Он убил меня, Морн… Он убил меня…

– Держись, братец. Не говори так.

– Оставь его. Не подставляйся.

– Это брат мой.

– Он уже в рощах Кугуна.

– Пусть потроха мои перетянутся поперек, эти молчи не такие, как нам казалось!

– Куда ты, дремс? Стой же…

– Отомщу, – дремс высунулся из-за широкого щита, – вон он. Я его знаю. Запомнил его. – Он вышел полностью и натянул лук.

– Шштт, – ворвалась в поле зрения Кина стрела и насквозь пробила голову Морна.

Стрела на тетиве его лука дрогнула и бессильно вылетела, описав дугу и уткнувшись в землю в нескольких шагах впереди. Сам лук пружинисто заскакал по каменистому дну ущелья. Ноги дремса подкосились, и он рухнул навзничь, неестественно подмяв под себя обе руки.

Смерть в очередной раз предстала перед взорами воинов, явив им свой звериный оскал.

Кин смотрел в лицо убитого дремса и видел, как тот поводил челюстями, словно бы что-то пережевывал. Его крупные неровные желто-черные зубы выползли из-под губ облепленные кровавой пеной и снова скрывались за ними, а борода царапала небо. Кровь бурным потоком лила из левого глаза, заполняя ухо и растекаясь по волосам под головой. Пальцы его, натруженные, а потому толстые и сильные, с грязными ногтями, скребли камень, передавая в него боль от потерянной жизни.

Рядом лежал уже давно охладевший труп другого воина со стрелой в горле. Она торчала прямо из-под бороды.

– Труби отход, – приказал оридонец.

Взревели трубы и широкие ростовые щиты, при помощи которых войска Кина подошли к Грозной крепости, больше походившие на диковинных жуков, встрепенулись и, высунув лапки, шатаясь и покачиваясь, поползли прочь от стен крепости. Они с трудом перекатывались через трупы воинов, несколько десятков которых лежало вповалку на скалистой дороге, шедшей по дну ущелья, – следы атаки на крепость, и уныло заковыляли к выходу из него.

– Много полегло, – вырвалось у Чоста. Он был хмур потому, что почти все убитые были дремсами. Дуэль лучников завершилась не в его пользу.

– Чудно это, – хмыкнул Эк.

– Чего чудно-то? – обернулся к нему дремс.

– Никогда за всю жизнь не видел, чтобы кто-то лучше дремсов в стрельбе оказывался.

– Не равны мы были… Они за стенами…

– А вы за щитами, – парировал Эк.

– Ты не…

– По глупости своей пали, – оборвал их Кин. – Туда и путь им. Глупцы на войне не выживают. А вам наука! Преподайте ее тем, кто с нами только в этот снег сошелся. – Оридонец нахмурился. – Коли вы своих воинов не приучите беречься, да воевать не научите, то я займусь этим. Плеть моя займется этим.

– Плетью и мы можем, – сказал Эк.

– Тогда могите! Сейчас уже могите!!! – прорычал Кин. – Ты же, Чост, вины не ищи нигде, кроме себя. Воины Бурзовы правильно делали. Они подвели лучников Чихуна под стены; заставили этих молчей высовываться в рост. Не вина их, что дремсы его от попоек рук своих не чуют, да дрожат от страха. Слышишь ли?!

– Приучим их, привысокий, – промямлил Чост. В чем-чем, а в словах Кина была правда. Та жестокая правда, какая бывает только на войне.

– А чего этот-то… – заговорил вдруг Вольшид Волопас, – тот, который в черном шатре. Пошуровал бы чего!.. Пошептал… стены бы и пали…

– Даже мысли такие не смей думать! – накинулся на него Кин. Вольшид опешил. Он был недалекого ума, а потому искренне не понимал, какой крамолой сотряс воздух. – Ежеле еще раз даже и про себя такое скажешь, повесить прикажу, понял?

– Понял я, привысокий, – пробормотал Волопас, ошарашенно моргая.

– Вон все идите. Эк, при мне будь. Нусаса мне призовите, – прикрикнул на воинов Кин. Когда они с Эком остались одни, оридонец кивнул на отвесную скалу ущелья: – Взойдем на нее.

Эк кивнул и крикнул уходившему Чосту:

– Твои ли там? – Он указал на вершину стены ущелья.

– Стоят, – остановился Чост.

– Иди, иди… узнал, что хотел, – махнул ему Эк.

Кину нравилась в брезде именно эта черта. Предусмотрительность. Ценил это превыше всего. И с годами все сильнее.

Они поднялись наверх и оглядели Грозную крепость.

– Гляди, рагбар, вон там тропа идет для одного, – Эк указал на худосочную тропинку, идущую по краю отвеса скалы.

– Оставь это. Ты не пройдешь, а холкунов али пасмасов загонять туда, смысла нет. Коли с их стороны один брезд стоять будет, то даже и десять в ряд не пройдут.

– То верно, – согласился Эк.

– Я просить хотел, что за лучники есть у них?

Эк нахмурился и молча дал знак, не знаю.

– Узнать надобно. Не было в оридонской Владии таких. Знали бы мы. Откуда взялись они? Кто это? Узнать надобно.

– Как узнать-то?

– Пусть твои воины с дремсами поговорят. Пожурят их за поражение, да выспросят, как выглядели они… глаз-то у дремсов острый… или воняли чем… носы не плохие у них. Только никому и ничего не объясняй, зачем такое тебе.

– Дались же тебе лучники! Обыкновенные… – Эк запнулся. – Вызнаю.

– Иди теперь, – отпустил его Кин. Он проследил, как Эк грузно и чрезвычайно неуклюже пополз вниз, а когда поднял глаза, то увидел маленькую черную точку, которая поднималась вертикально вверх. Она повисла на некоторое время в небесах и начала медленно опускаться вниз, увеличиваясь в размере.

Внезапно волна жара окатила оридонца. Он и сам не понял, но рука его вдруг дернулась и выбросилась вперед. В ней что-то задрожало и с такой силой толкнуло Хмурого, что он едва не упал на спину.

Кин с удивлением и ужасом смотрел на стрелу, зажатую в руке. Ее острие было нацелено ему в грудь. Стрела была длинна и тяжела.

Сердце Хмурого екнуло, сорвалось с места и бешено забилось. Он вдруг задохнулся, ослабел ногами и покачнулся. Свет на миг померк перед его глазами.

Между ним и стеной крепости было чуть меньше двух полетов стрел. Дремсских стрел.

Слуха его достиг тонкий звенящий свист со стены. Обращались явно к нему.

На ватных ногах Кин спустился вниз и неожиданно понял, что отвык от войны. От настоящей большой войны, где могут убить. Он и сам не заметил, когда война для него стала лишь победой над слабым врагом, лишь погоней за беглецом, лишь травлей и веселым времяпрепровождением.

Вот она война, стучало в его висках, когда он поднял стрелу на уровень глаз и взглянул на ее грозное острие. Вот она – война!

***

Грохот и звон разносились по ущелью. Эхо стократ усиливало каждый отзвук битвы.

Кин внимательно следил за ходом штурма. Его воины уже поднимались по лестницам вверх. Стены недолго останутся неприступными.

– Цельсь! – донесся зычный голос Нусаса. – Сбивай!

– Жжн! – рванулись вперед десятки стрел.

Воины, защищавшие стены и вступившие в схватку с нападавшими на их зубцах, повалились вниз, испуская дикие вопли.

– Клади стрелы быстрее.

Кин изменил тактику, и она приносила результаты. Больше не будет дуэлей лучников, ибо стрелки у врага много лучше его дремсов, а оридонскими лучниками Кин не хотел рисковать. На второй штурм Хмурый повел своих воинов в полнейшей тишине. Враг не ожидал, что пехота окажется под стенами и закроется щитами.

Несколько любопытствующих врагов, желавших взглянуть на противника, уже давно лежали под стенами, утыканные стрелами.

Лестницы оказались под стенами в разобранном виде. Их принесли на своих спинах пехотинцы. Некоторое время заняло собрать их. И вот теперь войска взбирались по ним на стены.

Спины своих же воинов мешали неизвестным лучникам прицельно стрелять в оридонское войско, а навесная прицельная стрельба из-за стены, даже для таких метких стрелков, была невозможна.

Дремсы, сгрудившиеся за ростовыми щитами пехотинцев, зорко следили за каждым движением врага. Едва промеж зубцов крепостных стен показывалась вражеская фигура, как в нее летели стрелы.

– Гляди, рагбар, – стукнул его по руке Эк и указал на стаю больших стрел, взмывших вертикально вверх из-за стены крепости. Они пронзили, казалось, само сердце небес и, перевернувшись в вышине, ринулись вниз. Еще мгновение и больше дюжины штурмующих посыпались с лестниц и пали убитыми у их оснований.

Дремсы открыли рты от изумления. Видеть такое на лицах лучших лучников Владии, которые, и это было большой тайной, превосходили своим навыком даже и оридонцев, было не из приятных. Кин нахмурился и отвел взгляд.

– Боги, я слышал о них, – донеслось до его слуха. Оридонец насторожился и лишь глазами стал искать говорившего. Его взор уперся в старого дремса, стертые пальцы которого говорили о том, что он уже не один снег тянет ратную лямку. – Это отвеи.

– Не легенда, разве, они? – удивился другой лучник.

– Не знаю. Вроде, и легенда, но про них мне говорили такое… что видели сейчас.

Кин перевел взгляд на Эка. Тот кивнул ему едва заметно, слышал.

Тем временем, схватка шла уже на стенах. На передних воинов напирали задние. Когда Кину показалось, что стены уже взяты, над крепостью разнесся грозный рык, а вслед за них, истошные крики десятков глоток.

В рядах штурмующих произошло беспорядочное шевеление и один из воинов, вдруг, расставил руки и спрыгнул со стены. Глаза Кина заметили, как за его спиной промелькнула черная тень.

– Щит и мечи, – приказал неожиданно для всех Кин.

– Рагбар, – начал было Эк.

– Не время, – остановил его Кин. – Коли мы здесь еще хотя бы день протопчемся, то воспрянут духом те, кто за ними стоит, – он кивнул на крепость. – Сегодня же занять ее надобно.

Ему подсунули тяжелый оридонский щит и два меча.

– Это рипсы, рагбар, не жалко их, – подскочил к нему Бурз. – Не надо тебе туда!

– Когда рипсы так стоят, что будет с ними там, – Кин посмотрел на топчущихся в нерешительности холкунов и пасмасов из своего войска. – Вперед! – И бросился к стене.

– Знамя за нами, – закричал Эк, следуя за ним.

– Он снова наблюдает, – прошептал себе под нос Кин. Его зоркий глаз увидел в высокой вышине небес большую птицу, которая кружила над крепостью.

Хмурый подскочил к стене и едва не был раздавлен двумя телами, павшими сверху. У его ног хрипели, умирая, холкун и огромный рыжий пес с окровавленными клыками. Его уши были отрезаны и кровоточили. Он сучил могучей лапой и остервенело лизал себе нос, из которого вытекала кровь.

Лестница ходила ходуном под весом поднимавшегося впереди Эка. Как много зим назад, Кин привычным движением закинул щит за спину и схватился за перекладины. Тело его неимоверно напряглось и быстро доставило рагбара на вершину стены.

Вдруг, перед его глазами мелькнули фигуры трех лучников на скалистом обрыве. За доли секунды он сумел разглядеть их с противоположной стороны от себя. Как только он повернулся к ним спиной, как три мощнейших удара сотрясли его щит. Он едва не сорвался вниз.

Прыжок, и рагбар-диг очутился на стене. Скользя по жиже, в которую превратилась кровь убитых и раненых, смешавшись с грязью; переступая через тела павших, Кин двинулся вперед.

– Берегись, рагбар, лучники там, – прокричали ему, указывая за спину.

Еще раз три стрелы прошлись по щиту. Он поскользнулся от ударов в спину и снова едва не упал. Его удержали.

– Сбейте их копьями!

– Не достаем, пыталися уж…

– Держись еще немного, ребята, – перешел на местный боевой жаргон Кин. – Чуть-чуть совсем…

– Удержимся, привысокий.

– Где рубятся теперь?

– В башне.

Кин ринулся к одной из трех башен, возвышавшихся над стенами.

– Поберегись! – закричали прямо у его уха и на стену с башни с глухим стуком упало тело воина.

– Вы поглядите, чего делает он! – разнеслось по рядам.

По узкой тропинке, которую некоторое время назад рассматривали Кин и Эк, легко, почти воздушно, бежало странное олюдеподобное существо. Его лицо было сокрыто за деревянной смеющейся маской, выкрашенной в кипельно белый цвет. Но более всего удивляло тело. Длинные ноги и длинные же руки были нацеплены на короткое туловище. Существо походило на грирника, но было проворнее. Оно перемещалось по тропинке так, словно это была и не тропка шириной в шаг, но широкая дорога, пригодная для проезда двух телег.

Большой диковинный лук, угловатый и невероятно загнутый с концов, танцевал в руке существа. Стрелу за стрелой отправлял он в спины ползущих на стену воинов. Существо стреляло так, чтобы сбить верхних и обрушить их тела на нижних воинов, стоявших у лестниц.

Существо с такой легкостью и ловкостью уворачивалось от дремсских стрел, злобно клевавших каменную стену, что Кин невольно загляделся на этот танец смерти.

– Отвей! Это отвей! – закричали повсюду. – Белолиций! Отвей!

Кин едва ступил под своды башни, как на него повалился холкунский воин с отрубленной рукой и перерезанным горлом.

– Рагбар! – закричали его воины. – Рагбар с нами!

– Убить его! – донеслось со стороны врага, и рубка пошла с удвоенной силой.

Кин без труда отбил остаточный удар обросшего и грязного донельзя пасмаса, и всадил ему меч под левую руку, окропив его кровью впервые за много лет. Нижние руки Кина тут же подняли щит и в него впились две стрелы. Еще выпад и враг-холкун бросился прочь, придерживая пораненную руку.

– Тесни их… отодвигай… – От криков и звона оружия было плохо слышно, а потому Кин пребывал в себе, сосредоточенно орудуя мечами.