Ковчег для Кареглазки

Я шагнул вправо, и красная светящаяся точка на стволе последовала за мной. Лазерный прицел – наверное, прямо у меня на лбу. И, конечно, этот чувак выстрелит, если будет надо. Я поднял дипломат над головой и шагнул к нему.

– Я знал, что тебе это нужно больше, чем мне, – и еще один шаг к нему.

Из автомобиля появился еще один человек, мельче первого… Не знаю, но почему-то они вызвали у меня ассоциацию с монахами. Глядя в мою сторону, они обменялись парой фраз.

И как раз в этот момент я бросил кейс подальше влево, а сам бросился наутек – сначала вправо, к ранее замеченному вагончику быстрого питания, чтоб потом, под его прикрытием – назад в сквер. Я не думаю, что стоит объяснять, почему я так поступил. Горький опыт вселял категоричную уверенность, что живым меня никто не отпустит.

Раздались выстрелы и несколько пуль пронеслись рядом, наперегонки с лазерными лучами, рассекающими темноту. Это подтверждало правильность моих действий – монахи собирались убить меня, даже получив желаемое. Все еще несясь на всех парусах, я засунул пистолет под руку и несколько раз пальнул в них. Конечно, о прицельности речь не шла, нужно было просто угомонить стрелков.

Я как раз нырнул за вагончик, когда машина тронулась. Монахи пытались подъехать ближе к кейсу, но площадь не была предназначена для дорожного движения, и им было трудно лавировать между фонтанами, клумбами и скульптурами. По стуку каблуков и по голосам я понял, что кто-то пошел в сторону кейса, а кто-то – ко мне. Пока что я находился под прикрытием вагончика, но время истекало. И я рванул в парк.

Что-то вынырнуло навстречу, я упал – перекатываясь и изо всех сил затормаживаясь. Существо пронеслось мимо и фары на мгновение осветили его. А затем – еще несколько краклов… их мускусный запах, терпкий, как уксус, заставил меня сжаться от страха. В этот раз они были совсем близко. И меня ничего не защищало от них – ни стена, ни оружие, ни жертва. Хотя… из джипа открыли огонь, и монстры с разъяренным стрекотом бросились вперед.

Темп и масштаб пальбы возросли. Я почти ничего не видел, в отличие от монахов с их ночной оптикой, поэтому пребывал в неизвестности. Слышал крики за вагончиком и иногда мрак рассекался светом фар, по большей мере выхватывая пустые гротескные участки площади.

Стрелки занялись краклами, и я воспользовался этим. Другого выхода не было, я не мог просто дожидаться смерти. Пригнувшись, чтоб не привлекать внимание, я побежал влево. Возможно, это был и не лучший вариант, но я посчитал левую часть площади более безопасной – на тот момент. По моим наблюдениям, схватка была за вагончиком, то есть совсем рядом. А слева, за фонтанами, стоял джип, и где-то там валялся мой кейс. А еще я увидел, что слева был спуск к реке, а река вела куда? Логично – к мосту, дорогу к которому я потерял.

Даже в новых классных ботах я бегу с трудом, так как брусчатка подмерзла и оледенела, и один раз даже падаю – как раз в тот момент, когда за вагончиком взрывается граната. Машина едет туда, сбивая тварь, внезапно выросшую на пути. Вряд ли, что насмерть.

Я хватаю дипломат, намереваясь ускакать отсюда, как резвый арабский конь. Облом – меня сносит с ног кракл. Зубастая пасть стрекочет буквально надо мной, и я задыхаюсь от вонючего дыхания. Отталкивая упыря ногами, стреляю – снова и снова. И наверняка, даже попал, так как он пошатнулся. Но никуда не делся – и все также высился надо мной.

Спасло меня счастливое провидение. Красная звездочка, до того мирно светившая в небе, опустилась в виде дрона, застыв прямо перед тварью. Монстр свалил аппарат, раздирая металл и пластик, и в это время появился хлипкий монах с внушительным автоматом и стал накачивать тварь крупным калибром. Я вижу лицо – совсем юный, черноволосый парень, удивительно спокойный и уверенный в себе.

Этот юнец дает мне передышку, и я пытаюсь открыть канализационный люк. Он то ли подмерз, то ли заржавел, поэтому приходится использовать Кракобой. Я скрываюсь под крышкой как раз перед тем, как кракл бросается на монаха, и тот взрывает гранату. Безумный поступок – но, наверное, у него не оставалось другого выхода. Машина едет в мою сторону, наезжая на бордюры и врезаясь в бетонные чаши фонтанов. Но меня это уже не касается. «Жизнь полна неожиданностей, – подумал волк, проваливаясь в яму», – так любил говорить мой отец.

****

Путешествие в канализации оказалось едва ли не самым приятным событием этой ночи. Пока что, по крайней мере.

В коллекторе давно высохло, у меня был фонарь, я удачно выбрал направление, распылил аэрозоль для устранения своего запаха и, в итоге, неспешно пробежал не менее километра под землей. Тогда я перекурил, глотнул алкоголя, а заодно и оглядел дипломат с бумажками.

У кейса был кодовый замок, который я не смог открыть. Хотел уже вскрыть или разбить его Кракобоем, но удержался. Во-первых, выглядел он крепко и добротно, поэтому затея могла и не удаться. Да, пошумел бы, потратил силы и время, но результат не был гарантирован. С такими кейсами я еще не сталкивался. Это, фактически, стало второй причиной, почему я оставил этот минисейф в покое – в нем могло быть нечто, являющееся особо ценным… или опасным.

Бумажки я изучил. Удостоверение майора Артура Мчатряна – с фотографией того самого чувака, который помер под аптекой. Большая карта с изображением едва не половины страны, вкупе с Горноречьем и Межником. Тут меня привлекли рукописные пометки на карте. Некоторые города были обведены, возле них стояли плюсики, иногда от них расходились стрелки… а на юге, километрах в ста от меня, если я правильно оценил масштаб, красным фломастером был нарисован кружок с подписью «Новый Илион». Может, колония выживших?

Последнее – пожелтевшая фотография двух парней и девушки, стоявших на желто-горячем пляже на фоне темно-синего моря. «Анапа 2019». Парни были похожи между собой, но я смог их точно разделить. Майор Артур Мчатрян – постарше, высокий и носатый, а второй – и ростом поменьше, и мордаха у него послащавей. Два молодых мигранта. Я таких недолюбливал.

От вида девушки перехватило дыхание, а по телу пробежали «мурашки». Такое было лишь однажды, давным-давно, когда я сидел в зале на репетиции концерта, а Вероника танцевала на сцене. Я глядел и глядел на нее, пока не стал задыхаться – так редко я дышал, боясь пропустить хоть одно движение. Сейчас мне показалось, что девушка на фото была намного красивее Ники. Может, я просто относился к бывшей с меньшей симпатией, а может, блондинка на фото действительно была лучше.

У незнакомки были длинные пепельные волосы, исчезавшие ниже плеч, плоский спортивный живот, длинные крепкие ноги и аппетитные бедра. У нее были темные глаза, а ярко-алые губы улыбались той самой улыбкой, увидев которую на улице, обязательно улыбнешься в ответ. А острый вздернутый нос словно говорил – я люблю жизнь, а также мне нравится лезть везде, куда не просят…

Естественно, блондинке очень шел купальник, сочетавший в себе розовую часть с бело-голубыми полосами. В ней есть все, о чем я мечтаю, – подумал я. Фотография сразу приобрела ценность, поэтому я спрятал ее в карман, предварительно вытерев салфеткой и ее, и руки. Ясный пень, что красотка – это, фактически, икона с тупыми мозгами или невыносимым характером… 99%, что ее и в живых-то нет. Но как же она красива!

Достав просроченный детский крем, я дал себе пять минут «помечтать», а уж затем только продолжил путь.

Выйти на поверхность пришлось, пройдя еще около километра – туннель преграждала решетка из толстой арматуры, а совсем рядом был колодец, ведущий вверх.

Выход оказался немного правее от нужного мне моста. Почти идеально. Фактически, возвращение из канализации прошло тютелька в тютельку, как и было нужно.

Я еще не добрался «домой», но у меня были лекарства для Танюши – дай Бог, чтоб она еще была жива, и мои неимоверные усилия не оказались напрасными. А то, как я выбрался из двух передряг, настраивало на оптимистичный лад. В который раз проявилась моя суперспособность – ах да, вы же не знаете? У меня есть талант выживать всегда и везде. Может, мистика… может, нет. Но когда 8 миллиардов погибли, а ты до сих пор топчешь земельку, несмотря на всю свою несуразность и неприспособленность к жизни – это воспринимается как особый талант.

****

Крылова вынырнула из тревожного забытья, когда Пархоменко заорал, перекрикивая шум вертолета и гул солдат, набитых в салон: «Огонь, огонь! Смотрите, там пожар! На юге!».

Горин смотрел вперед, куда показывал второй пилот, но ничего не видел. Лена вгляделась в стекло, но с ее места также невозможно было что-либо разглядеть, кроме проносящихся внизу многоэтажных прямоугольников и темных артерий, ранее бывших запруженными улицами. Правее был большой арочный мост, соединяющий берега быстрой Катуни. На нем вкривь и вкось расположились легковые и грузовые машины, автобус и молоковоз. Все застыло в том же виде, как 5 лет назад. Она мысленно повторила детскую считалочку, во время которой все замирает: море волнуется раз, море волнуется два… Парализованный техномир. И почти ничего живого.

Ее глаза увидели, а разум не сразу осознал, что на мосту происходило движение. Темная фигура двигалась, огибая перманентную автомобильную пробку.

– Кто это? Стоп! СТОЙ! – она поймала на себе удивленные и насмешливые взгляды, но продолжала кричать – хотя и не верила своим глазам. Это Артур? Или нет?

– Лети над мостом, помедленней! – попросила она Пархоменко, и муж кивком разрешил пилоту выполнить ее просьбу.

Ми-8 резко вильнул вправо, целясь на мост, и солдаты недовольно загудели. Лене показалось, что тень приостановилась на капоте одной из машин и повернулась к ним. А затем снова побежала.

– Ты что-то увидела? Кого-то? – Горин озадаченно посматривал то в окошко, то на супругу.

– Ты не увидел? Там человек бежит, – ответила она. – Может, это Мчатрян?

Полковник прищурился, глядя на приближающийся мост. Он никого не увидел, но промолчал. Пилоты переговорили, и опустили вертолет пониже. Все уставились в окна, но на мосту было пусто. Сидоров улыбнулся солдатам, один из них кивнул ему, и все они внезапно захохотали.

Они летели вдоль дорожного полотна, на юг. И вдруг Крылова увидела его…

Молодой мужчина. Небритое уставшее лицо, насмешливый взгляд, потертая кожанка. Он стоял у молоковоза и смотрел прямо на нее, прилипшую к закаленному стеклу вертолетного иллюминатора. Ее сердце так заколотилось, что живот пронзила острая боль, а ладони покрылись испариной. Она позвала мужа, это заняло мгновение, но когда она снова посмотрела в сторону цистерны, парня уже не было.

– Там был парень! Но это не Артур, – сказала она Горину, с трудом выговаривая слова, и в этот момент вертолет оставил молоковоз позади. И быстро приближался к южному окончанию моста.

Полковник все также никого не видел, он скептически приподнял брови, но все же приказал Егозину развернуться и еще раз пролететь над мостом. Никого не было. Он неожиданно ласково улыбнулся жене, подумав, что она устала и перенервничала. Они все устали.

– Лена, это ведь не был Мчатрян? Тогда зачем это нам? Я предлагаю прекратить здесь кружить, и вернуться к нашему плану. Так что – на юг, к пожару?

Крылова согласно прикрыла глаза – она совсем не хотела говорить. Почему-то ей казалось, что мужчина на мосту, это важно. Почему-то он до сих пор стоял у нее перед глазами.

****

Вы же знаете эффект дежавю? Мне кажется, что в такие моменты люди ощущают себя игрушками судьбы. Явно и безапелляционно. По крайней мере, именно это я почувствовал на мосту.

Я бежал трусцой, когда услышал оглушительный рокот. Слева вынырнул большой вертолет, он летел в противоположную мне сторону. Вдруг он сделал вираж, и понесся ко мне.

Что я почувствовал? Сначала чистое удивление. Я не видел вертолетов с тех самих пор, как один из них разбился, рухнув на хлебозавод. Тогда, в конце июля 23-го, спасатели подобрали выживших, среди которых оказался зараженный. Они успели пролететь пару километров, и все время, пока вертолет летел, я терзался вопросом – правильно ли я сделал, не полетев с ними. Как оказалось, судьба ведет меня по жизни, главное – прислушиваться к ней.

И теперь винтокрылая махина мчалась ко мне. КО МНЕ?! Меня озарило, что именно я привлек внимание вертолета. Кто в нем? События сегодняшней ночи не оставили сомнений – лучше избежать этой встречи.

Я снова побежал, уклоняясь от удобного для незнакомцев угла обзора, прячась за автомобилями и железными опорами. И все же мне не удалось избежать прямого зрительного контакта – в тот момент, когда я стоял возле молоковоза, пытаясь сообразить, как незаметно перебежать через 10 метров открытого пространства, вертолет вынырнул прямо передо мной. Правда, я оказался немного в сторонке от траектории его полета, поэтому пилотам не было меня видно.

Но меня все равно увидели. В боковом иллюминаторе я увидел девушку, и даже встретился с ней глазами – на пару секунд, но в этой ситуации, это было много. Она была безумно красива – только так я могу ее описать. Длинные рыжие волосы, большие глаза и ровный вздернутый нос. Ни дать, ни взять, фея. Вот бы мне такую… второй раз за одну ночь, я испытал чувство восхищения, как то, когда наблюдал танец Вероники. Задохнуться я не успел, но сердце превратилось в отбойный молоток, крушащий грудь и душу.

Рыжая красотка отвернулась, а я шмыгнул к ближайшей машине. Как молния, преодолел 10 метров и скользнул под багажник, больно ударившись плечом о выхлопную трубу. Мне показалось, что незнакомка выглядывает меня – но я уже спрятался.

Вертолет долетел до опорной арки, а затем, развернувшись, повторил линию моста. И улетел. Я вздохнул: с облегчением и, что меня удивило, с огорчением. Хотя, наверняка, и это мое решение было единственно правильным. Правда, интуиция в этот раз решила промолчать.

Я продолжил путь к школе, совершенно не догадываясь, что за мной «хвост».

Глава 3. Вторжение

Я оставил кейс в шкафчике в школьном гардеробе, после чего заявился к ублюдкам. Сорокин сменил Щербинина на часах, и дремал у окна, поэтому я прошел не замеченным.

В полумраке спортзала было тихо. Я быстро преодолел расстояние от двери до баскетбольного кольца, где лежала Танюша. Она была плоха, но жива, слава Богу. Рядом была Марина. Я привел сестру в чувство, дал ей нитроглицерин.

– Где ты был?! – глаза Марины округлились. – Откуда у тебя лекарства?

Я приложил палец к губам, не желая привлекать внимание.

– Тише… мне пришлось выйти, – прошептал я.

Марина выглядела испуганной и восхищенной одновременно. В ее понимании, я был героем, рискнувшим покинуть убежище после заката. Вообще, она меня превозносила.

– Галина Ивановна накапала ей корвалола, где-то нашла, – сказала девушка, и будто невзначай прикоснулась плечом, одновременно проведя рукой по моему бедру. Наверное, ей хотелось близости, так мне показалось. Последнее время, после того как Латышев подробно рассказал о потребности женщин в физической близости, и последствиях отсутствия оной, Марина стала больше приставать ко мне. В свои 20 она страшно боялась заболеть по-женски, и тем более, раком. Вообще, я думаю, что в ее голове уже созрела мысль о необходимости беременности. Сейчас ее останавливал слишком большой риск – выжить с младенцем было бы невозможно.

– Ты пропустил мясо, – сообщила Марина. – Но у меня осталось немного гороха.

Собачье мясо… Я не был любителем таких блюд, однако меню не могло похвастаться разнообразием. Нужно было выживать, и все же мой организм зачастую отвергал пищу, которая казалась ему мерзкой. А вот консервированный горошек… Я посмотрел на ее тарелку, в которой осталось немного. Желудок заурчал, а рот наполнился слюной, не позволяя отказаться от предложения. Беда бедой, а еда едой.

Челюсть болела и, кажется, подпухла, поэтому прием еды прошел не так гладко, как хотелось бы. Гадский кавказец!

– Проведи меня в туалет, пожалуйста, – попросила Марина через минуту, когда я доел горошек.

Мне было не до того, но в этот момент я увидел взгляд Латышева. Он приподнялся с ватников и испепелял меня своей злостью телепатически. Мой главный враг. И он убил бы меня при первой возможности – изощренно и мучительно. Почему? Догадайтесь с трех раз. Официальным триггером нашего раздора стала Марина – единственная в группе детородная и свободная женская особь.

Если бы Марины не было, то ее стоило бы придумать. Невысокая, худосочная, с впалыми грудками и с весьма странной фигурой – квадратное туловище с маленькой головой на короткой шее, а ноги – длиннющие и кривые настолько, что кажется, они начинают расходиться в стороны еще там, где заканчивается лобок. Землистые, вечно грязные волосы, мутные зеленоватые глаза и обильные бурые конопушки, тонкий и гундосый голосок, похожий на мышиный писк… она напоминает мне робота из экранизаций Кира Булычева, но все равно, что-то в ней есть сексуальное. Рак на безрыбье? Не знаю… главное, что она безотказна – и что еще нужно для популярности?

Думаю даже, что Марина понимала, в чем ее ценность, и для чего она родилась. Мужчин она познала еще до того, как была спасена соцслужбой от непутевой матери и оказалась в интернате – в аккурат перед Мадурайским инцидентом. А после Вспышки она два года выживала, как могла, получая защиту и пропитание взамен на эякулят в родовых путях.

Потом она встретилась с ублюдками и переспала со всеми, кроме женатого Калугина (а не врет ли Толя?) и пенсионера Иваныча. Щербинин утверждал, что старый пердун тоже что-то пытался – но не смог. А затем Марина стала марионеткой Сильвестра.

Кажется, это была моя третья ночь с ублюдками… когда я понял, куда попал. Коварный замысел Сильвестра заключался в том, что Марина меня совратит, а он получит сатисфакцию – мою сестру, на которую уже положил глаз. Девчонка действительно меня соблазнила, Латыш устроил скандал, но я отказался отдать ему Танюшу. Старый извращенец и моя чахлая сестренка? Вот уж нет. Именно тогда Селя избил меня, а я вогнал ему в плечо вилку. А когда Калугин прекратил побоище, Марина вдруг отказалась быть с Сильвестром.

К сожалению, лишь потом я понял, какого врага себе нажил. Но, это не повод демонстрировать страх. Поэтому, я взглянул в черные глаза Латыша, ухмыльнулся и подмигнул ему.

– Окей, детка, – ответил я Марине, и мы вышли в дверь, покрытую облупленной синей краской.

Там я закурил, и удовлетворил ее желание.

****

Огонь почти дожрал аптеку на улице Ленина, 44 и теперь перекидывался на соседние здания. Наконец он добрался до этого города, и сожжет его без остатка! Как многие перед этим, как все – когда-нибудь потом. Огонь – свирепая стихия, а люди давно не ублажали прожорливого Молоха.

Горин волновался больше, чем в лесу, беспрестанно растирая пальцы. Вертолет посадили посреди улицы и, несмотря на выстроенную фалангу пехотинцев, чувства безопасности у него не было. Это усугублялось и найденными останками Мчатряна. Сомневаться не приходилось – подтаявшая грязь была забрызгана кровью, рядом валялась трахея, армейская форма превратилась в клочья, а в куче всего, что не было съедено тварью, были обнаружены жетон майора и армейские часы. Перед пожарищем остались следы: босые, похожие на человеческие, но с более широкими ступнями и длинными пальцами – следы морфов. И рядом – человеческие в обуви. И даже следы животного: одичавшей собаки или волка.

– Я больше не пробуду здесь и пяти минут, – сообщил полковник жене. – Мы не сможем войти в эти здания и осмотреть их. Мы не можем потушить огонь. Мы не пожарные.

Крылова рассеянно кивнула – сейчас ее мысли были далеко. Артур погиб. Ковчега не было. Да, Илья прав, сейчас они не попадут в дом… хотя там могут быть зацепки.

– Я прилечу сюда завтра, – она исподлобья посмотрела на мужа. – Я не могу сдаться.

Горин промолчал, с отвращением поглядывая, как Сидоров сгребает останки майора в большой пластиковый пакет. Затем он заорал:

– Пацаны, возвращаемся! Держим строй! Ерёмин… Олег, ТВОЮ МАТЬ, чему тебя учили!? Дурь должна быть там, где она должна быть – а не там, где она есть!

Лена по дороге к вертолету замерла, увидев в грязи знакомый узор. След. Ботинки с саламандрой на подошве.

Это меняло все. Если кто-то помог Мчатряну умереть, значит, кто-то заполучил Ковчег. Она почувствовала, как пульсирует вена на лбу.

****

Я снова пытался открыть кейс. Безуспешно. Это неумолимо приближало мои расшатанные нервы к варварскому вскрытию – которого, в то же время, я опасался. Я не мог позволить себе шуметь.

Это проблема. Если я не смогу достать содержимое дипломата и положить в рюкзак, то придется идти с ним – а это как будто ехать по средневековому Мурому на бугатти с мигалками. Ярко-красный кейс вызовет много вопросов. А учитывая, что «артефактом» интересуются монахи с бронебойными пулеметами – то мне грозила постоянная опасность, пока дипломат будет у меня.

Размышляя над решением дилеммы, я снова отвлекся на фотографию с блондинкой. Хороша ведь, чертовка! В голову пришли слова и рифмы. Я достал из рюкзака тетрадь с ручкой, и записал то, что получилось: коряво, конечно, но для этого уродливого мира даже такие строки – ляпота…

Что за вечер? Ночь безумна…

Вдруг! Смотрю в твои глаза.

Я в тебя влюблен по уши,

Мое сердце – твой вокзал…

Знаете, с детства мне хотелось писать. Самовыражаться, что ли. Наверное, это рвалось наружу наследственное, полученное в генах от отца-журналиста. И сначала родители умилялись моим опусам, хотя, естественно, в них не было ничего выдающегося. А спустя время, после того, как отца вышвырнули из редакции, а он вконец спился, я получил от него удар в спину. Он стал насмехаться над моими сочинениями, видимо, таким образом компенсируя горечь своих неудач, и самоутверждаясь за счет малолетнего сыночка. Конечно, это ведь он великий писака – не я.

Семейным мемом стала строка из моего стихотворения, изначально не имевшая смысловой нагрузки. Когда хотелось поржать, батя произносил нараспев: «На Марсе снова дождь со снегом…». В каких-то необъяснимых ситуациях констатировал – «На Марсе снова – дождь со снегом!». Или задавал риторический вопрос. Короче, понятно… для красного словца не пожалею и отца – с точностью наоборот.

Я прекратил позориться и писать, но лишь на время. Немного спустя пробил час подростковых влюбленностей, и я вернулся к рифмоплетству. А написанное скрупулезно прятал. Пока черт не дернул прочесть пару стихов Веронике. И она восхитилась (на самом деле, кажется, дело было не в качестве произведений, а в том, что они были посвящены ей). Впоследствии эта глупость привела меня к самому большому поражению. Ника сперла мою писанину для Тимура Алиева, и я стал посмешищем для всего универа. Все попытки вернуть тетрадь провалились, и только через год, когда началась Вспышка, стихи исчезли вместе со всеми свидетелями моего унижения. Кроме Танюши, конечно.

Это стало для меня своеобразной прививкой – и от стихов, и от чрезмерного доверия к людям. Никогда! Вы слышите, никогда! – не открывайте ваших тайн кому-либо. Будьте счастливы в одиночестве – ведь ваш лучший друг, это вы сам. А иначе рискуете самолично вскормить тот скромный ручей неприятностей и бед, свойственный каждому, и тогда он взрастет, как горный поток. И сметет остатки вашей жизни, вашего достоинства, и вашей психики, в конце концов.

За пять лет я не написал ни строчки. И лишь полтора года назад все-таки вернулся к поэзии. Видимо, не смог без этого – душа требовала. Правда, теперь я писал пошлости… и прятал новую тетрадку в заначке между слоями материи в рюкзаке.

Еще одна моя ценность – туристический каталог Ялты. В нем много красоток, но сегодня они не могут меня заинтересовать. Я возвращаю на стол блондинку и так долго смотрю на нее, что дыхание становится прерывистым и шумным. Я не могу сдержаться, да и зачем? У меня появляется чувство, что я ее люблю. Я хочу найти ее. Заполучить любой ценой – как я делаю, когда что-то нужно. Я роняю фонарь – что со мной? Неужели я пьян?

В замешательстве я поднимаю фонарь, проверяю его на повреждения, и ругаю себя за неаккуратность. Фонарь важен и нужен. Я немного сержусь на невероятную блондинку, но не позволяю себе смять фотографию – бережно помещаю ее в прозрачный пакетик, вкладываю в тетрадь и прячу в тайник.

Я знаю, что делать – дипломат покамест спрячу, а когда получится, вернусь за ним. В поиске подходящего места спускаюсь в подвал и прячу свое сокровище в электротехническом шкафу, который оригинально помечаю – рисую на дверце большой половой орган.

****

Гриша Менаев дал ему имя – Охотник – но сам он об этом не знал. Ему, в принципе, было на это наплевать, его интересы ограничивались поиском того, чем бы он смог утолить свой вечный голод. Вот и сейчас, он вдохнул сырой воздух и от возбуждения застрекотал, едва слышно, словно сломанная розетка. Горячая плоть рядом. Запах жертвы смешался с запахами земли и мокрого железа. След вел к запертой железной двери. Нужно найти другой вход. На четвереньках он пролез вдоль стены – сквозь узкий просвет в колючем кустарнике. Еще малость и влево… окошко: раньше в нем были толстые стеклоблоки, но сейчас здесь сияла дыра, окаймленная торчащими остатками стекла.