Эльд

Арканар

Чёрный сентябрь. Оборвавшийся маятникЛадно, на наших руинах взойдут городаПомнишь, вчера, на последнем экзаменеТы не сумел объяснить, что такое мечтаБрось свой глоток запрещённого воздухаВ жертву напалмовым ежеминутным дождямДевочка в Парке Культуры и ОтдыхаКупит кулёк леденцов и пошлёт всё к чертямСам себе стрелок, сам себе мишень,Я иду. Куда? Даже думать леньЯ иду вперёд по земной кореА в моём дворе, а в моём двореРАЗГОРАЕТСЯ МОЙ ПОЖАР – АРКАНАРСлёзы не иволги, слёзы кукушкиныТы их сумей различить, распознать, оценитьПанки сойдутся на площади ПушкинаБудут глядеть на витрины и «Балтику» питьДвое сопьются, а трое повесятся,А остальных по местам распихает родняВолки не воют на блеск полумесяцаЦой, Сукачёв, Достоевский – какая попсня!Сам себе стрелок, сам себе мишеньЯ иду. Куда? Даже думать леньЯ иду вперёд на краю огняА вокруг меня, а вокруг меняРАЗГОРАЕТСЯ МОЙ ПОЖАР – АРКАНАРНовый millenium, ну его к лешемуДети прокуренных комнат вдыхают туманПрошлого – нет, и луна ошалевшаяСонно ползёт ко мне, как недобитый душманФары авто, как контактные линзыВ их жёлтом свете понятно, чей будет черёдЧёрный сентябрь. Оборвавшийся маятникЧто там на наших руинах взойдёт, не взойдёт?Сам себе стрелок, сам себе мишеньЯ иду. Куда? Даже думать леньЯ иду вперёд по коре земнойА передо мной, а передо мнойРАЗГОРАЕТСЯ МОЙ ПОЖАР – АРКАНАР.<1997–1998>

Армия Мэри Шелли

Если мгла за краем постелиЕсли в небе разрывы шрапнелиЕсли в зеркале не отраженье твоё,А создание Мэри Шелли,Что гуляет уже векамиИ в кино, и на телеэкранеНичего, не грусти, Мэри Уолстонкрафт…Ностальгия в моём стаканеО, Мэри Шелли,Придумай нам армиюАрмию монстров, детей Франкенштейна,Что оставит весь мир в руинахИ тогда уже будем плясатьНа твоих именинахЕсли в небе рвёт когти солнцеЕсли руки сжимают кольцаНе как символ надежды, не как талисман,А чтоб выбросить их в оконцеИ у бритв симпатия к венамВспышка поздней любви к сиренам,Что поют для нас, истекающих кровью,Не подверженной переменамЕсли снова поднята темаЕсли Ромул прикончил РемаИ ты скрылся от самого себяНавсегда в глубинах МальмстремаМежду нами дождь серой тканьюНе прорваться ни сойкой, ни ланьюВместо Вечного Воскресения здесьБудет Вечное Напоминанье.<1997–2000>

«Безболезненна тварь, что не чувствует радость…»

Безболезненна тварь, что не чувствует радостьОбитать в облаках без прицела на старостьНо весна – это мисс Откровенное СвинствоУ неё как положено ей большие стальные глазаИ она непрерывно играет в рулеткуКак зверушка, бежавшая с бойни обратно в железную клеткуВ этой клетке она понимает – вокруг сплошная шизаЯ умру барсуком, но я хочу возродиться вертушкойРаскрутить весь ваш мир и коснуться верхушкойБелых небес, рождённых в чёрной кровиЯ живу как кровавый Мамлеев блокадной весныЭтот крохотный ослик под знаменем первой любвиМои руки слабы и непрочны как нервыБессловесной испорченной нерпы, лакающей воду,Предлагающей пищу, любовь и свободу уродуОн берёт только пищу и мы его кормим из рукА ещё я хочу взять ружьё и убить всех продавшихся сукЯ хочу стать военным ответом тебе, раз ты умерлаНо я знаю, что каждый военный ответ – это чья-то герлаИ по первому снегу ползут гусени́цы Волшебной Зимы…<1990–1992>

Взорванная вечность

Взорванная вечность, белоснежная, как снегЯрость вырастает, как бамбуковый побегПо пересеченьям свежевскопанных дорогЯ гуляю, как солдат без ногГород ухмыльнётся как трёхмесячный щенокНад страной завьётся перекрашенный дымокВопреки правительству, начальству и семьеЯ зарою грусть в сырой землеУлицы опустелиТак началась неделяТак я узнал – не осталось Маресьевых здесьНа этой землеВремя многогранно, да меня не наебёшьНу-ка, спекулянт, скажи мне, что ты продаёшь?Вдруг я, для примера, захочу приобрестиЖуравля, зажатого в горстиВпрочем – я не фраер, мне не нужен твой товарПод моими лапами прогнётся тротуарПусть они транслируют предательские сныНе угаснет искорка войныЯ иду по городу, как берберийский левПосле революции не будет королевПосле революции не будет королейДолларов, дойчмарок и рублейА пока – довольствуйтесь вселенской мерзлотойСытым барским рыком над сгоревшею мечтойПеснями повстанцев сквозь асфальтовый ковёрПауза – оборван разговор.

Гостья Из Настоящего

Чисто поле кивнуло колосомНакануне оледененияПёстрый филин в свободном поискеОбозначил своё владениеНебо красилось звёзд коронамиЯ стоял один в оцепененииИ стрелял боевыми патронамиВ жирных птиц своего сомненияА Земля переполнилась крикамиСердце бьётся в её глубинеЭто Гостья Из НастоящегоОбернулась навстречу мнеЗацвели огоньками пустошиВ знак почтения к суевериюНеожиданной веткой хрустнувшейЗазвенел телефон доверияВоздух взвился змеёй-воронкоюНад скрестившимися дорожкамиА пятилетка шла похоронкоюВыбивая дробь босоножкамиА весною земля пахнет горечьюКак и всё на этой войнеЭто Гостья Из НастоящегоОбернулась навстречу мнеВ мёртвом городе сжался точкоюСиний дождь из платочков ситцевыхЧто с того, что мы обесточеныСнегопадом надежд неистовыхВедь последнюю тварь сомненияЗастрелил в упор на закате яЧтобы Гостья Из НастоящегоМне раскрыла свои объятияСытость алчная, бей пропащегоОказавшегося на днеВедь нынче Гостья Из НастоящегоОбернулась навстречу мне.

«Интернационал»

Запад есть Запад. Восток есть Восток. Между ними всегда обрывНо может быть мост. И этот мост зовётся action naiveКогда Рашид перебрался в Москву, он думал, что там лафаЧто там всюду ходят доступные скво.                                      И вместо скинов – антифаНо кругом сновал люд со своими котомками.                                     Страшный железный вокзалНависал над Рашидом чёрным китом, громадный, как Тадж-МахалВсе туземцы, как паззл, расставляли рамс.                                     Все их скво бухали абсентИ Рашид приуныл бы, но вдруг в этот час его не заметил ментА вернее, заметил. Но рассудил: что взять с тупого хача?..И вертел дубинкою, крокодил, со сноровкою циркачаИ он двинулся дальше ловить людей, у которых есть, что ловить,Но Рашида не остановил злодей. И значит Рашид будет житьИ с тех пор его жизнь сверкала. И не была на нулеДвадцать четыре балла по двенадцатибалльной шкалеИ довольный, что спас свою жизнь от мента,                                       Рашид снизошёл в метроВниз, где люминесцентная пустота превращает цифры в зероТам гремел эскалатор, там шёл состав, принося мириады бедИ Рашид упал на скамейку, устав.                                    Рядом сидел скинхедЕго звали Вованом, но он предпочёл имя Вольфганг – оно вернейНевесомость в мозгах. На руках наколки. Так принято у парнейВольфганг ждал на скамейке свою подругу.                                    Та любила слушать «Rammstein»Но он вырвал её из неверного круга, включив ей «Sham 69»И с тех пор его жизнь сверкала. И не была на нулеДвадцать четыре балла по двенадцатибалльной шкалеА тем временем Маша наводила глянец,                                     бормоча про себя: «Да ну…Затянулся и так мой любовный танец.                                     Не поеду на стрелку к скину.Притомили свастики, прочие фишки.                                    Не могу больше видеть скинов!»И она потянулась к записной книжке.                                    Ей попался Андрей Смирнов– Как дела, Андрей? Не виделись долго… 7 часов?                                    «Парк культуры»? О’кей!Мы пойдём в пивбар. Ты возьмёшь пиво «Волга».                                    И мы будем глазеть хоккей.Скин смотрел на часы, потихоньку зверея,                                    проклиная и всё, и всяА Смирнов погружался в волны хоккея. И молча набухивался(итак)Вольфганг думал: «Ещё раз увижу Машу, обломаю рога… Коза»И тут он видит ровесника (может, чуть старше),                                    что дремлет, прикрыв глазаИ он сразу понял, что весь mein kampf надо срочно сдавать в архивИбо выше всех принципов есть тот кайф, что зовётся action naiveОн хлопнул Рашида по плечу: «Эй, чучмек, пойдём делать дела!»И кассирша вокзала, снега бледней, деньги им отдала.И потом кто-то видел их в Маракайбо, в ресторане «Отеля-Палас»…А Смирнов всю жизнь орал «шайбу-шайбу».                                    А Маша вообще спилась.И с тех пор наша жизнь сверкала. И не была на нулеДвадцать четыре балла по двенадцатибалльной шкалеЗапад есть Запад. Восток есть Восток. Между ними всегда обрывНо может быть мост. И этот мост зовётся action naive.<2009>

«Когда закончатся неоновые ночи…»

Когда закончатся неоновые ночиИ утро выбежит к девчонкам и парнямМы снова выйдем на окраины обочинСтрелять по чёрным равнодушным воробьям,И обмелеют приблизительные рекиПод точным взглядом молодых усталых глазВраги отступят в невернувшиеся степиИ будут ждать, когда пробьёт их подлый часИ нас с тобою назовёт лесным пожаромИнтеллигенция и прочее зверьёИ разбежится по вечерним тротуарам,Чтоб не мешать нам строить наше зимовьёМы будем строить зимовьё на прочных сваях,Неподотчётных летаргии глупых льдовВедь мы страшнее самых страшных негодяевДля вопросительно настроенных скотовМы будем жить по безналичному расчётуУравновесив график злых и добрых делМы соберёмся в истребительную роту,Чтоб наш народ буквально делал, что хотел!Чтоб каждый делал, что хотел в пределах нормыИ время весело сжигало свой резерв…В краю единства содержания и формыНигде не будет разрумянившихся стервИ под ногами запоют меридианыШкалой различий утверждая наш союзИ заживут в боях полученные раныЛюбое горе превращая в явный плюсМы превратимся в разлетевшиеся звёздыДля всех, кто временем бесследно унесёнТак дай мне руку (ибо завтра будет поздно)И шар земной опять останется спасён.

Крик дельфина

Лёг на рельсы иней, а на нём родная кровьНа рисунке детском – убиенный бизнессменДождь над городами, заготовленными впрокЧертит медиану дрессированного злаАвантюрной молнии себя не обрести,Сколько бы удачливых не сгинуло в снегахНо сердце раскалённое, как револьверный стволВспомнит путь на каторгу, а может быть – на смертьВместе с первым криком дельфинаВ шумный город войдёт лавинаВот тогда и посмотрим, кому надлежит помиратьПомнишь, мы бухали в Александровском садуПомнишь, мы гуляли по искусственному льдуЗвёзды нам сигналили из окон облаковИ смеялось прошлое со дна глубин вековНад тепличным ракурсом ошибочной ЗемлиМы летели, злые звездолёты-кораблиКрасотою гоночной сбивая небо с ног,Да прямо в пункт вербовочный, закрытый на замокВместе с новым криком дельфинаВ шумный город войдёт лавинаВот тогда и увидим, кому предстоит помиратьКрай ты мой озёрный, где тебя похоронилКоллектив предателей, подписанных на тварь?Жители пещерные зарылись глубоко —Пищею кошерной заедая молокоКлочья в закоулочки… Сгорай, моя семьяДремлет переулочек, как жадная змеяА последний воин прыгнул с Крымского мостаУлетел – разбился и – приснился сам себеВместе с третьим криком дельфинаВ шумный город войдёт лавинаВот тогда и увидим, кому надлежит помирать.

На Зелёной миле

Города и годыСтраны и народыСлово «ладно» означает «нет»Но это только простоОписание природыА сейчас закрутится сюжетПолдень. Два амбалаНаселение усталоИ кто их только дёргает за нить…Нравы. Ритуалы.Им не будет малоСмерти всех, кому хотелось житьВесело и ловкоЛязгнет мышеловкаЧтоб не слышать то, что мы поёмНо на «Зелёной миле»Там, где нас убилиМы воскреснем. И теперь вдвоём.Чёрная эмблемаЗвёздная системаАх, ты так прекрасна только сквозь прицелСнежные гирляндыПусть мы оккупантыНо этот снег неимоверно белСтанции, как кониПравила в вагонеЖдать врагов и быть самим собой.Белый астероидНичего не стоитБез соприкосновения с ЗемлёйЧестно и FOREVERВ омут белой нерпойНо это только первая глава.Встретимся на ЭльбеДо свиданья, ЭдвардНожницы сильнее, чем словаБесконечный вестернНам не будет тесноСредь обломков битого стеклаОпускался вечерЗажигались свечиА полночь вдруг взяла и не пришла.

Новогодняя весна

Гремели громы, словно эхо многократноеМосква общалась с Подмосковьем электричкамиГляди на жизненные реки перекатные,Как радость древняя в них вспыхивает спичкамиНаверно, просто слишком много было прожитоНаверно, просто передозировка временемЗа поворотами дорог сверкает родинаСтрана нелепая, спокойная, кофейнаяИ сердце рвётся, словно зверь в холодном омутеИ устремляется вперёд холодным выстреломТуда, где небо снегом розовым не тронутоТуда, где нищие становятся министрамиСнежинки кружатся, серьёзные и верныеКак будто клятвы на могилах павших витязейОни уносятся в потоки стратосферные —И стратосферные слои ревут на привязиРекламы светят добрым заревом неоновымИ угощают Землю мёдом фараоновымКоты прохожие вдруг кажутся знакомыми,Они смеются голосами ксилофоннымиВойна окончена, великая, народнаяТеперь лишь ветер шелестит её страницамиПриходят к власти люди, к жизни непригодные,И занимают в жизни главные позицииГде удивление скользит по лунным кратерамИ отвлекает их лучами да насмешками,Любовь взаимная цепочкой мирных атомовБежит короткими навстречу перебежкамиВ небе горят золотые крестыИ киты преподносят друг другу цветыЛюбой человек имеет право на жизньВ рамках своей мечты…На исходе весны – иглы нового годаВ сердце тихий уколЯ думал, что я потерял тебяОказалось, нашёл.<1997>

«Она сказала: «Что такое, в самом деле?…»

Она сказала: «Что такое, в самом деле?Из-за тебя мы не общались три недели.Но вот в сознании произошло смещеньеЯ с бодуна, потребность чувствую в общеньиЯ, как сомнамбула, гуляю по балкону,Смотрю печальными глазами на иконуЯ в пустоте… Я – замирающее эхоА ты не можешь простоВзять да и немедленно приехать!»«Ну что ты, Эн, какие могут быть сомненья!Я сам с похмелья, я с утра, как привиденье.В метро менты три раза спрашивали ксиву,Но я приехал, оцени мой жест красивый!А сколько времени прождал я в центре зала,Пока ты все не просмотрела сериалыТри литра «Сидра» я купил, две пачки «Примы»«Ну что же, ладненько, – сказала ты —Теперь поговорим мы»И так мы пили «Сидр» с завидным постоянствомС утра до вечера. Нам скажут – это пьянство.Зато мы прыгаем вперёд прыжком пантерыИз одномерности совсем в другие сферыБулонский лес шумит тревожными ветвями,Непроходимый, словно джунгли во Вьетнаме,Непредсказуемый, как график отношений,Что состоит из недомолвок, ссор,взаимных обвинений.Самое лучшее лето.<2000>

Пьянство

Пятые сутки запояКто знает, что это такое?Кто знает, тот вряд ли способен хоть что-то сказатьВ квартире, в пьяном угареСидят, как будто бы в бареРебята, решившие медленно умиратьЗнает любой семиклассник«Брынцаловка» – это праздникОб этом поёт современник, поёт и классикКот – и тот набухалсяПрыгал на стены с размахуХозяин пропил свою клетчатую рубахуЗамкнутое пространствоБухай – да здравствует пьянствоА если удастся – пропей свой осмысленный взглядБухай! Или, может, хватит?Водка больше не катитСамое время включить перемотку назадТеперь перейдём к самой сути:Бухали многие людиКаждый думал, что знает, зачем нужно питьНикто ничего не добилсяМайк Науменко спилсяА про Ерофеева нечего и говоритьЗаманчивая картинаБухай – если ты скотинаА честные люди – они тем более пьютПьяным и невредимымШагай по трупам любимых,Которые тоже частенько тебя предают.<1997>

«Ты стояла в белом платье у раскрытого окна…»

Ты стояла в белом платье у раскрытого окнаИ смотрела на ряды трамвайных линийИ жалела, что пока что от меня недалекаИ мечтала о заманчивой трясинеТы взяла и полетела вдаль – разыскивать уютНад деревьями фабричных труб дымящихБыло весело смеяться и прокладывать маршрут,Облаков не замечая говорящихА потом сообразительно взмахнула парой крыл —В стратосферные слои над Красной ПреснейЛучик трепетный случайно вдруг поляну озарил,Но полянке от того не интересней…Я подумал, что напрасно на тебя пришёл смотретьЧто смотреть? Небось ведь не рекламный роликИ мяукала в прихожей, и хотела улететьЖизнь, нелепая, как двухголовый кроликЗавтра снова будет утро. Всё закружится опятьТелефонные звонки и новосельяОт любви не умирают. Значит, будем умиратьОт урлы на остановках и похмелья……………………Ночью вышел. Осмотрелся. Закупил себе пузырьНи урлы, ни благодетелей не встретилНикого. Безлюдный город затаился, как упырьЛишь луна. И снег развеян, словно пепел.Лунных кратеров не видно. Так… Вороночки от слёзНо луна смотрела правильно и грозно.В добродушном новом мире, что устроен невсерьёз,В этот вечер всё осталось несерьёзно.

Утиные истории

Мы черепашки-NinjaНас кормят на убойНас кормят вкусной пиццейИ палою листвойКотлетами, колбасамиКоммерческими снамиЧтоб стали пидарасамиИ сгинули в туманеМы смелые младенцыМы делаем историюИ гибнем на просторахНейтральной территорииУтиною походкоюНавстречу новой сменеУниженные водкоюБродячие мишениУтиные историиУтиные историиУтиные историиУтиные историиГород Брест —Мера пресечения – арест.

Шаг в сторону

Белая, белая пыльСнег тополей, тополиный вечерИнвалид роняет костыльПодберу, всё равно мне заняться нечемВзять бы да накостылятьМировому праву правопорядкаДенег не сосчитать,Но похоже, что это опять нехваткаЯ НЕ ПОЙДУ ВПЕРЁДШАГ В СТОРОНУ БУДЕТ ДЛЯ ВАС НЕЗАМЕТЕНИ СЕГОДНЯ МЕНЯ УЖЕ НИКТО НЕ НАЙДЁТЧетвёртому Риму не бытьОн загнулся под грузом бухла и страхаИногда мне хочется выть —Волчица, куница и росомахаЯ вижу зарево нормыИ к нему руки тянутся непроизвольноА глупые сонные норныМотают в клубок судьбы лохов и воиновКому меня нужно искать —Об этом я не имею понятьяНет, я не буду ждатьРакетного лета в свадебном платьеЖизнь человека – клипЭстетская блажь с непонятным финаломМой знакомый здорово влип,А всего лишь заняться хотел криминаломПриходите смотреть…У меня на руках умирает странаМне бы только успеть…Лапы лиственниц помнят свои именаНо военнопленному светуНе зарыться в сугробы пушистого снегаВсе вертолёты покинули небоАльфа забыла Омегу.<1997>

Эпилог

Где пылающий шар, уходящий в зенит,Ухмыляется нагло и пьяноБоль земная в глубоком подполье сидит,Наглотавшись снегов и туманаСтрой сплотился и зажил счастливой семьёйТравы выросли прямо и стройно…А мудрость древняя скрылась давно под землёйИ ведёт партизанские войныМудрость тихо во сне «Марсельезу» поёт,Бьётся фильмом за шторами окон,Реет в космосе и под водою плывёт,Разрезая волны белый локонВыбор выбран. И нет миллиона дорог —В эпилоге сошлись все дорогиПроскакал на восток дикий конь ГорбунокПаровозным свистком длинноногимРазбежались круги у начала начал,Разлетаясь на тысячи стаекИ батяня-вомбат сделал шаг на причалПосмотреть на разлапистых чаекЧайки! Чайки! Проснитесь! Уже началось!Плач в Кремле и салют в Тёплом Стане…Лишь бумажному змею несладко пришлось,Он попал в стратосферное пламяНо коты и бандиты вошли в города,А Лисицын с Зубровским – подавно,Чтобы жить и хозяйничать, как господа,Ну, а если погибнуть – то славноСколько песен, и слёз, и крылатых ракет…И, пройдя по земному этапу,Ослепительный свет, словно ёлочный дед,Мне протянет мохнатую лапу.Только я остаюсь. Всеми вами забыт,Как копейка в старинной копилкеПоднеси ко мне спичку. Я вспыхну, как спиртЧистый спирт в недопитой бутылке.Всё нормально, Земля. Собирай урожай,Молодых на убой провожай.Смену лет заряжай, красоту уважайЭтот мир ещё жив. Прощай!<1997>

Январь-февраль 2013

NB и его стремительная ватага

Искусство уличных боёв, отъёма денегМы назовём по-хитрому – «Street Art»Мы дети улиц. Каждый понедельникНас в бой ведёт безумный Бонапарт.На нём поношенный пиджак и телогрейкаИ шарф из меха океанских рыбЦарю цена – старинная копейка,Но в остальном он – глыба среди глыбОтметим орден. И старинные ботфорты,Способные топтать любую грязь.Как Джон Уэйн из фильмов Джона Форда,Он сокрушает недругов, смеясьОтметим шарф спартаковского цветаА может, цвета «джа-растафарай»Нестиранный с того смешного лета,Когда казалось, что вот-вот, и будет райИ как же можно не упомянуть про кепку,В которой городской НаполеонНам видится и вкрадчивым, и цепким,Способным развести на миллионА рядом с ним бредёт его ватага,Несчастные, пропившие жильёГотовые загрызть за рюмку брагиТе, кто чужое любит больше, чем своёБрюнеты-недоумки и блондины,Чей интеллект ещё не вышел весьКто прыгает, кто шествует как льдины —Смешная человеческая взвесьДевчоночки плетутся в арьергардеНе зная ни ушу, ни Лао-ЦзыНо всех, кто следом в след за БонапартомПодбадривают криком: «Молодцы!»Коты встречают громогласным воем,Который люди называют «мяв»,Колонну, что идёт не под конвоем,Амбиции и страх в себе унявУняв в себе и чувства, и смятеньеКак то, что будет лишним при двореИ, кланяясь земному тяготенью,Ватага входит в отпуск в сентябре.Не зря инициалы Nota BeneНаполеону свойственны вполнеОн нас ведёт туда, где неврастеникИ люмпен вновь окажутся в цене.

Stop

Здесь время застыло, как лаваЗастыло, и шут бы с нимЗавтра нас ждёт облаваПоэтому повременимСловно в жерле вулканаСекунда, что так важна,Клокочет и ждёт сигнала.Для этого рожденаСметает любовная лаваМой Пномпень и ПхеньянКак пишут в старинных романах,«Я потерял счёт дням»Плохо учился в школе,Где преподают ремесло?Топил свой смех в алкоголеИ не знал, какое число?Нет, всё гораздо прощеКак в хаотичной стрельбеВ самом сердце бамбуковой рощиМой герой заблудился в себеУтратил ориентирыСтал, словно гном, ростом малЗабыл, как стрелять из мортирыК тому же оголодалА голод, поверь, не тёткаНе мисс, к примеру, Джейн МарплОн подбирается чётко,Таща свой гремучий скарбГолод пищит не по-детски,Даже если наелся на третьИ словно инспектор ГлебскиФиксирует нашу смертьИ ЭТО ОТЕЛЬ «У ПОГИБШЕГО АЛЬПИНИСТА»,КОТОРЫЙ БРАЛ ШТУРМОМЛЮБОЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ОЛИМПВ больнице, где я валялся,Тасуя свои мозги,Ночь светилась как ряска,А днём не видно ни згиНи рижской и не рязанскойИ никакой другойВсе припечатаны ханскойВрачебной левой ногойСлово «ВРАЧ» происходит от терминов«Врать», «воровать», «варить»И больше на эту темуМы не будем здесь говоритьЛучше снова фонтаны, пальмыШкола, работа, семья,Лучше – собака АльмаНик-Рок-н-Ролл и СвиньяЧем люди в белых халатах,Что кладут тебя в гробЗачем мне в гроб? Я не ДракулаИ я нажимаюSTOP.

Больница

Вот человек, измазанный зелёнкойИ забинтованный, как мумия Египта.Готовый кадр для голливудской плёнкиВ кино его играл бы не Мел ГибсонНе Шварц, не губернатор ДиснейлендаНе Уиллис, твёрдый словно тот орешекНе прочие ребята из биг-бэнда,Сметающего в пыль орлов и решекЗелёный человек в бою израненВ бою под солнцем, не в огнях софитовОн выглядит, как будто марсианин,Наслушавшийся громкого биг-битаВ его глазах танцуют сурикаты,Спалившие дотла своё поместьеИ пусть он скромен, словно мирный атом,Но сердце бьётся в ожиданьи жестиУдарят жестяные барабаныКак гром и молния проснутся Нибелунги,Зелёнку слижут, будто бы сметануИ обновлённый вынырнет из лункиИ станет править бешеной упряжкойКоней, собак и скандинавских троллейИ вырвется из этой жизни тяжкойНакладывать свой грим для новой ролиПройдёт неделя. В новом макияжеОн выйдет бросить взоры на столицу.Визг тормозов он не услышит дажеИ снова попадёт в мою больницуВрачи лишь покачают головами:«Как зелена была его долинаДо травм, несовместимых со словами —Ну а теперь он словно прах и глина»Из этой глины вылепишь едва лиПолпотовца или простого кхмера,Безумца, что сражался в ТрансваалеИли студента золотого универаПолучится из этой дряхлой ряскиЛишь тот же самый старец и пропойца,Далёкий от идальго в чёрной маске,От образа индейца и ковбойца.Хирург устало топает ногоюИ ассистенты достают ланцетыКромсают тело нашего героя,Как будто рвут трамвайные билетыКак будто контролёры озверелиИ кто себе кусок отрежет больше —Окажется – причём на самом делеНе в Гамбурге, ну так хотя бы в ПольшеА чтобы злодеяний киноплёнкаНе выглядела слишком уж жестокоОни на эти раны льют зелёнку,Как пьяница в себя бутыль «Истока»Потом героя садят на каталку,Отвозят в направлении палаты,Где штабелями свалены вповалкуПознавшие такие же прихватыДрова, что ждут приказ воспламенитьсяОт здешней пищи низкокалорийной,Успевшие изрядно утомиться,Прожив свой сериал многосерийный.

Гранитные семена (Micecatcher town)

Город синих домов, гаражей и крышЛабиринт, будь он дважды проклятМышелов его строил, охотник на мышь,Чтоб не слышать мышиных воплейЕсли мышь, словно маленький паровозПрипыхтит в этот город летомТо забудет всё. И пойдёт вразносИ останется без билетаЕхать «зайцем» – это не для мышей.Беспонтово, хотя и клёвоУ них нет мозгов. И таких ушей,Чтобы слышать шаг контролёраПоступь стража порядка чеканно злаВыраженье лица угрюмоНи одна ещё крыса не удрала,Даже те, что бегут из трюма —Сбавят скорость, приостановят бег,Громогласный услышав окрик:«Ты, с хвостом, а ну предъяви билет!»Голос в сердце бьёт, словно кортикЕсли мышь, как заяц, в нашем стихеЛжёт, бежит, никому не веря —То для контролёра на языкеНе найдётся имени зверяГРАНИТНЫЕ СЕМЕНАМЫ ЕДЕМ НА СЕМИНАР,ГДЕ НОВОГО ФРОНТА РОСТКИВАС ВСЕХ РАЗОРВУТ НА КУСКИМышелов построил свой коридорЧтобы время текло сквозь пальцыТолько время. Время и прочий вздорОстальные – в капкан, как зайцыНо и заяц, если он крикнет: «БАНЗАЙ!»Называться «БАНЗАЙЦЕМ» будетУ животных смелости хоть отбавляй,Потому они и не люди«Ричард Львиное Сердце» – зовут короляСердце льва, не домохозяйкиИ никто этот титул не носит зря,Как сказали бы SHANGRI–LAIKIВспомним БЛЭК УХУРУ, свободу BLACKРаггамаффин слегка угрюмыйSandra Jones была там храбрее всехИ её не зря звали ПУМОЙМышелов был зол. Молчалив и золИ спокоен, как лунный кратерКогда молод был, он носил камзол,Когда вырос постарше – латыА на этих латах – гербы, гербыЗлые сфинксы на алом полеЭто значит – предки легли в гробы,Утопив рассудок в кагореЛеопарды, лоси и много дровЧтоб пылало всё ПодмосковьеЧтобы знало, там, где пройдёт мышеловБудет осень средневековьяПервобытный невероятный страхВитражей разноцветный холодМолот ведьм и площадь в алых кострахГрубой черни визгливый хохотТут колдун. Здесь нелюдь и людоедИ палач с мертвецом в обнимкуБой часов, утруска и мышеедПодчиняются фотоснимкуНа котором майскетчер, наш лютый царьУлыбается Кларком ГейбломИ никто не скажет, что он усталНаслаждаться кровавым лейбломНо…Счастье сильных, что мыши не знают словНо они по первому словуКак Годзилла выйдут из тайных норИ растопчут в прах мышелова.