Эффект присутствия

– Ничего не понимаю, Денис Владимирович, – недоумевал адвокат, – жалобу мне, что ли, на вас написать прокурору области? Так вы знаете, не в моих правилах ябедничать.

Вскоре вернулся Паша Комаров с телефонным справочником в руке. Давыдов сразу зашевелился. Поднявшись, едва не задел головой светильник.

– Больше вас не задерживаю, Олег Геннадьевич. Домой вам придется добираться самостоятельно, у нас бензин кончился.

Рожнов и демонстративно недоумевавший Сизов вышли. За дверью Рог в ответ на вопрошающий взгляд адвоката приложил к губам толстый палец.

– На улице.

Они прошли полутемными узкими коридорами управления внутренних дел. РУБОП располагался на третьем этаже старого здания, построенного в шестидесятые годы. Потом уже возвели новый типовой корпус, с которым старую часть соединили переходом. В фойе напротив дежурной части, под стендом с фамилиями пятерых сотрудников острожской милиции, погибших при исполнении служебных обязанностей, они увидели группу людей. Граждане ожидали разрешения подняться наверх. Ближе к декоративной решетке стояла заплаканная худая женщина лет тридцати, в длинной дубленке, без головного убора. Рядом с ней навалилась плечом на стену, не боясь при этом испачкаться в побелке, грузная пожилая женщина в кроличьей шубе. Вид у нее был потерянный. Пожилую удерживал под руку паренек лет семнадцати.

Узковатый разрез глаз, по-азиатски выступающие скулы женщины в дубленке показались Рогу знакомыми. На мгновение их взгляды встретились и женщина, не переставая плакать, чуть слышно поздоровалась.

«Кто такая? Чего они тут скопились, не пройти».

И только усевшись на сиденье адвокатского «Форда», Рожнов вспомнил зареванную женщину. Это была жена, а теперь вдова Ромы Зябликова.

«А старая, по ходу, мать Петрухи».

Через минуту, погрузившись в обсуждение последних новостей с Сизовым, Рог забыл о встрече в фойе. Он посчитал ее случайной, хотя в действительности её устроил Паша Комаров, попросив дежурного придержать родственников убитых на входе, пока Рожнов с адвокатом не покинут здания УВД.

Давыдов счел, что лишним для интересов дела это не будет.

7

30 декабря 1999 года. Четверг

31 декабря 1999 года. Пятница

23.50 час. – 01.39 час.

Осмотр «девяносто девятой» и находившихся в ней трупов продолжили в боксе автопредприятия «Галеон», которое все по привычке именовали колонной 11–57. В просторном гулком помещении обосновался специфический запах автомобильных масел, бензина, краски и металла. Установленных вдоль стен радиаторов центрального отопления не хватало, чтобы как следует прогреть воздух в боксе. Но по сравнению с улицей здесь была экваториальная Африка.

Саша Кораблёв зря торопился, ничего интересного он не пропустил.

К его появлению присутствовавшими решался сложный организационный вопрос: кто будет извлекать трупы из салона. На полу для них был расстелен старый брезент, пожертвованный дежурным механиком.

У открытой водительской двери «девяносто девятой» стоял судмедэксперт Никульский. Держа под мышки наполовину вытащенный наружу труп Калинина, эксперт взывал к совести участников осмотра места происшествия.

– Ну помогите кто-нибудь. Он тяжелый!

Боря Винниченко, скорее всего, просто не слышал призыва о помощи. Бросив на верстак перчатки, Боря озабоченно разглядывал свои руки. Тыльные части кистей и фаланги пальцев приобрели нехороший алый цвет и заметно припухли. Делая записи на холоде, следователь поморозился и сейчас тщился понять, какими последствиями ему это грозит.

В качестве понятых были задействованы дежурный по гаражу и женщина-сторож. Будь на их месте «суточники», позаимствованные из милицейского спецприемника, почетная обязанность ассистировать судмедэксперту легла бы на них. А гражданских лиц не заставишь за здорово живешь ворочать трупы, дураков нет. Хотя, иногда находятся…

Вадим Львович Птицын оставался безучастным к просьбам Никульского. Взяться за чёрную работу ему не позволяли осознание того, что он начальник, целый подполковник, а также природная брезгливость.

Кораблёву, шесть лет отработавшему следователем, не раз приходилось совершать манипуляции с трупами на местах происшествия: вынимать из петли, вытаскивать из воды, переворачивать, раздевать. Он было сделал шаг вперед, однако вспомнил про понесенные уже потери. Неизвестно, удастся ли полностью удалить следы, оставленные на дубленке слюнявой псиной участкового. Не хватало еще дорогую вещь вдобавок испачкать в крови. Да и он теперь – не следователь, он исполняет обязанности заместителя прокурора. По букве закона он, как руководитель следственно-оперативной группы, главный на месте происшествия.

Но формальное старшинство не давало ему реальной власти в решении непроцессуальных вопросов. Ни в одном законе или ведомственном приказе, которым нет числа, не прописано, в чьи обязанности входит таскать мертвецов.

Если бы в гараже находился хоть один участковый или опер, и.о. начальника КМ отдал бы ему указание и вопрос был бы решен. Но Птицын и Кораблёв решили, что в ходе осмотра необходимости в милиционерах не возникнет, и, как оказалось, прогадали.

– Мужики, ну чего? – рыскающему взгляду судебного эксперта так и не удавалось никого зацепить.

Пауза затянулась до неприличных размеров. Никульского выручил начальник ЭКО Айвазян. Он подошел к автомобилю и ухватил труп за поясной ремень.

– Тянем-потянем, Лёнь?

Уколы совести Кораблёв притушил объяснениями, что у Айвазяна как у эксперта имеются в наличии медицинские латексные перчатки. В то же время Саша, выехавший сегодня в начальственном статусе налегке, необходимой экипировки не имел. Вообще-то у него в дежурном «дипломате», – пожалуй, у единственного из всех следователей межрайонной прокуратуры, – постоянно водилась упаковка перчаток.

Никульский и Айвазян, согнувшись и делая короткие приставные шажки, донесли труп Калинина до брезента и уложили на нем. Мёртвый мужчина казался неправдоподобно длинным. Трупное окоченение уже достаточно проявилось во всех группах мышц. Это говорило о том, что с момента смерти прошло не менее четырех часов. Руки Калинина остались согнутыми в локтях. Они сохранили то положение, в котором находились во время выстрелов, лежа ладонями на нижней части рулевого колеса. Стриженая голова была вывернута вправо. На прижатой к плечу скуле виднелась рана с неровными краями, окруженная широкой кольцевидной ссадиной и черным пятном.

Кораблёв, присев на корточки, внимательно разглядывал рану. Он понимал, что осаднение и копоть на коже образовались от воздействия пороховых газов. Выстрел произведен с близкого расстояния! Чтобы сделать такой вывод не требовалось способностей Шерлока Холмса. Ежу понятно, что в тесном салоне «девяносто девятой» невозможно пальнуть издалека. Жуткое оскольчатое выходное отверстие зияло левее и чуть ниже затылка. В нем виднелась разноцветная мешанина мозга. Оттенки были от бордового до желтоватого. Тошнотный запах парного мяса перемешался с едкой остротой сгоревшего при выстреле пороха.

Саше, по жизни не очень впечатлительному и привычному к картинам чужой смерти, вдруг сделалось не по себе. Справляясь с накатом дурноты, он нарочито медленно выпрямился и произнес раздумчиво:

– Конкре-етно!

Никульский и Айвазян, семеня, огибали сзади кузов машины. Волокли тело второго мужчины, пассажира.

В салоне «ВАЗ-21099» продолжал играть включенный на реверс магнитофон. Звучал забойный сингл, под который Миа Уолесс и Винсент Вега танцевали в ресторане свой знаменитый твист.

Музыка из культового гангстерского фильма в совокупности с двумя изуродованными пулями трупами, уложенными на рваном брезенте, придавала происходящему оттенок нереальности.

Кораблёв решительно прошел к автомобилю, нагнулся в салон и осторожно, чтобы не испачкаться в крови, выключил магнитолу. Рок-н-рольная, полная драйва гитара Чака Берри продолжала, тем не менее, наяривать соло в его голове.

Судмедэксперт и присоединившийся к нему следователь приступили к осмотру трупов. Айвазян полез в салон в поисках следов, оставленных преступником. Буквально через минуту он продемонстрировал первую находку, обнаруженную на коврике у заднего сиденья. Растопырив большой и указательный пальцы, начальник ЭКО за верх и донце держал тусклый латунный цилиндрик.

– Автоматная гильза. – У Айвазяна, большую часть жизни прожившего в Остроге, совсем не было национального акцента, однако присутствовал нехарактерный для здешних мест мягкий выговор.

Кораблёв и Птицын обступили его, рассматривая гильзу.

– Автомат это круто, – резюмировал и.о. начальника КМ и отошёл в дальний угол помещения.

Там он достал из барсетки мобильник и сделал несколько звонков.

Итогом осмотра салона было шесть автоматных гильз от патронов калибра 5,45 миллиметров. Каждую гильзу до упаковки в отдельный пластиковый пакетик сфотографировали по правилам масштабной съемки. Еще добросовестный Айвазян при содействии Ларисы Гурьевой, обрабатывавшей салон порошком, обнаружил три следа рук, которые откопировал с предметов-носителей на специальную двухслойную пленку.

– Пригодные пальцы, Арутюн Аветисович? – не скрывая надежды, поинтересовался Саша.

Айвазян вытянул толстые губы и отрицательно покачал головой.

– Фрагменты, Александр Михайлович. Поверхность ребристая, пластмасса. Вот один след почётче, но он – с торпеды.

– Трупы где будем откатывать?

Начальник ЭКО посмотрел на склонившегося над расстеленным брезентом Никульского, на Винниченко, присевшего на одно колено подле застреленного водителя.

– Лучше бы в морге, конечно.

– А кто поедет? С утра не до этого будет, сто пудов. Тридцать первое число, потом – праздники. Заберут их родственники, похоронят, что будем делать? Эксгумировать? – Кораблёв знал, что в таких случаях следует проявлять настойчивость.

Айвазяна, как всякого кавказского человека, отличало уважение к серьезным государственным органам, к коим он без сомнения относил прокуратуру.

– Как скажете. Лариса, принеси воды, надо покойникам ладони и пальцы оттереть.

– Вообще-то дактилоскопировать полагается после того, как я срежу ногтевые пластины в морге, – распрямился Никульский.

Руки в испачканных кровью перчатках он держал на отлете.

– Александр Михайлович, они перепачкают все своей сажей. Все подногтевое содержимое будет – сплошная мазута.

Кораблёв добросовестно штудировал криминалистику на юрфаке, имел за плечами шесть лет следственной практики, в прошлом году признавался победителем конкурса профессионального мастерства среди следователей области. Он знал, что Никульский говорит правильно. Но еще Саша помнил, в какой стране они живут. Сколько раз трупы закапывали, не дактилоскопировав их предварительно? Кто из экспертов поедет в морг? Гурьева? Она в восемь ноль-ноль сменится с суток и пойдет отдыхать, заливное готовить к новогоднему столу. Уважаемый Арутюн Аветисович с утра отправится земляков с наступающим поздравлять. В его отсутствие эксперты живо сгоношат на стол. Какая может быть работа тридцать первого декабря?

– Сейчас откатаем, – в этом вопросе слово Кораблёва было решающим.

– Дело хозяйское, – согласился судмедэксперт.

С Сашей у них сложились сложные отношения. Никульский не любил простых решений, часто спорил ради принципа, предпочитал делать все по-своему. Иногда приходилось тратить массу драгоценного времени, чтобы убедить эксперта в его неправоте. Но как специалист он был, безусловно, грамотный, опытный, интересующийся специальной литературой. От двух своих коллег отличался в лучшую сторону по части дисциплины. Почти не прятался в нерабочее время, когда дежурка обзванивала экспертов, чтобы отправить с опергруппой на очередной труп.

– Вскрывать когда будете, Леонид Вениаминович? – сложность характера судмедэксперта, по всей видимости, была заложена в его трудно выговариваемом отчестве.

– Как постановления о назначении экспертиз следователь представит, так и начну, – ровным голосом ответил Никульский.

Он принципиально не начинал вскрытия, не получив постановления. Строго говоря, и в этом вопросе он был на двести процентов прав, но следователю, юлой вертевшемуся после выезда на убийство, нередко не хватало времени на то, чтобы вовремя напечатать документ. Напечатать полдела – постановление ещё следовало отвезти в морг, расположенный далековато от прокуратуры. Хорошо Кораблёву, он – моторизованный; остальные же следователи личного транспорта в пользовании не имели. Прокурор ради такого пустячного дела служебную машину не даст, нечего и спрашивать.

– Боря, ты слышал, что Леонид Вениаминович сказал? – громко спросил Саша у выводившего на листке малопонятные каракули Винниченко.

Ответа, как и следовало ожидать, он не получил. Боря был слишком погружен в процесс осмотра. Протоколы он писал наиподробнейшие. Беда заключалась в том, что содержание их не поддавалось прочтению. Несколько раз, по наиболее сложным делам, Петрович заставлял Борю расшифровывать на машинке свою клинопись. Какой прок исписывать по пятнадцать листов мелким почерком, если судья, рассматривая дело, не поймет ни слова?

– Пусть родственники потерпевших ко мне часиков в десять подъедут, – попросил Кораблёва Никульский. – Я им все объясню.

В том, что трупы Калинина и Зябликова не проваляются в морге до окончания новогодних праздников, Саша не сомневался. Они не безродные, у них есть родственники и друзья. Не самые бедные, причем. Все вопросы со вскрытием, туалетом и переодеванием усопших они решат. Материально простимулируют работу эксперта и санитара в предпраздничный день. Хоронить усопшего по православным канонам полагается на третий день после смерти, в данном случае – первого января.

– Мы, это самое, остановились на описании третьей раны, – с недовольством в голосе произнес следователь, напоминая о своем присутствии.

Прозрачную одноразовую ручку он держал двумя пальцами помороженной руки, как бы щепотью.

«Больно, наверное, – подумалось Кораблёву. – Вечно ему, бедолаге, не везет».

– Леонид, а когда наступила смерть? – поинтересовался Птицын.

Среди оперативных сотрудников милиции распространенным было заблуждение, что судебный эксперт способен точно ответить на этот каверзный вопрос.

В детективных сериалах в таких случаях седовласый профи с профессорской внешностью серьезно сообщает молодому лейтенанту, нетерпеливо бьющему копытом:

– Смерть наступила в пять сорок семь утра!

И лейтенант резво стартует, он теперь вооружен знанием, теперь от него преступнику точно не уйти.

На самом деле, данные судебных медиков достаточно условны, их надо сопоставлять с другими сведениями. На памяти Кораблёва эксперты не раз серьезно ошибались, называя одно время смерти, тогда как убийца и свидетели говорили о другом. Причем разница исчислялась не минутами и не часами даже, а целыми сутками. Следствию приходилось крепко поломать голову, чтобы выйти из ситуации, не утратив доказательств.

Сейчас давность наступления смерти можно определить путем несложных подсчетов. Из дежурки Саше позвонили в двадцать тридцать, он как раз на часы посмотрел. Андреич сказал, что прокуратуру он уведомляет первой, сразу после регистрации сообщения. Пацаны из десятого дома по улице Васнецова, заинтересовавшиеся машиной с разбитым лобовым стеклом, кружили вокруг нее около двух часов. Накинем еще минут тридцать на то, чтобы затянувшаяся стоянка «девяносто девятой» привлекла внимание ребят. Получается, что смерть наступила около восемнадцати часов. Произведя выстрелы, убийца немедленно скрылся. Резона засиживаться в компании расстрелянных жертв у него не имелось.

– Судя по трупному окоченению, от шести до восьми часов назад, – Никульский не мог проигнорировать вопроса и.о. начальника криминальной милиции.

«Ну вот, с учетом того, что сейчас час ночи, специально обученный человек пришел к такому же выводу, что и я, – с удовлетворением подумал Кораблёв. – Хотя, если ты такой правильный, Леня, мог бы и в прямой кишке температуру замерить, как в приказе написано».

– Долго еще? – Птицын наклоном головы указал на следователя.

– Да не быстро, – Саша не видел резона, чтобы подгонять Винниченко.

От тщательности осмотра напрямую зависело, получит ли следствие и розыск какой-либо осязаемый материал для раскрытия убийства. Который впоследствии поможет привязать подозреваемого к месту преступления и трупам.

Предстояла еще трудоемкая работа по изъятию заднего сиденья, на котором следовало искать микрочастицы от одежды преступника. С целым сидением возиться хлопотно, оно громоздкое, «Газель» понадобится для перевозки. Были бы чехлы, ограничились бы их изъятием. Одно время следователи практиковали оклеивание сидений скотчем, который отрывали вместе с прилипшими наслоениями. Но эксперты НИЛСЭ[41] забраковали такую методу из-за невозможности отделять микрочастицы от клейкой поверхности скотча.

– В управлении народ ждет, – напомнил Птицын, – совещаться планировали.

– Предложения? – Кораблёв после семнадцатичасового рабочего дня соображал плохо.

– Я, пожалуй, всех распущу. Соберёмся с утра в десять, обсудим наработки. Сейчас все равно хватать и забивать в камеру некого. С ходу такие заказухи не раскрываются, – высказался Птицын.

Саша не возражал. Ему хотелось постоять под горячим душем, поесть и улечься спать. Выпить пятьдесят граммов снотворного он не мечтал. На сон, если отбиться в два, останется не больше пяти часов. Копившаяся в течение последней недели усталость от рутинной надзорной работы умножилась стрессом последних событий, суливших непочатый край работы на необозримое будущее.

Птицын, позвонив по мобильному, дал отбой совещанию и разрешил своим разъезжаться по домам.

– Льво-ович, – широко зевнул Кораблёв, – извини, пожалуйста, засыпаю на ходу… Во сколько тебе сотовая связь обходится?

– Триста рублей кладу на счет и на месяц хватает.

– Пф, так мало? Я думал, гораздо дороже.

– А я много через дежурку звоню, они по внутреннему соединяют, с кем скажу. Ноль-два звонок бесплатный. А ты чего никак не обзаведешься? С вашей зарплатой можно себе позволить.

– После праздников раскошелюсь.

Саша проинструктировал Винниченко, какие действия тот должен произвести в обязательном порядке.

Следователь даже не кивнул в ответ. Чувствовалось, что при всем его пофигизме Борю задевало, что прокурор двигал в замы Кораблёва, имевшего меньший стаж работы.

«Хрен с тобой, Борис Сергеевич. Я сказал, ты услышал. Спрос, если что, будет с тебя», – размышлял Саша.

Свою задачу он выполнил от и до, стоять над душой у следователя не собирался. Тем более у такого опытного следователя. Надо было экономить силы для грядущих свершений. Прежние задачи никто не снимал. С утра набегут дознавательницы и следачки милицейские, закудахчут: «Александр Михалыч, мое дело подписали? А мое?»

– Довезёшь? – вздёрнул подбородок Птицын. – Не хочу дежурку лишний раз не гонять.

– Легко. Давай курнем только на свежем воздухе.

Кораблёв и Птицын вышли из бокса, закурили. Саша – красную «Золотую Яву», Птицын – синий LM, «Любовь мента». Перекур совместили с блиц-совещанием в узком кругу.

– Что нам осмотр дал? – задал вопрос подполковник и сам принялся на него отвечать: – Калинин и Зябликов спокойно пустили убийцу на заднее сиденье. Петруха с Ромкой парни крученые… были… Однозначно они хорошо знакомы, раз доверяли киллеру. Зачем они приехали на Васнецова? К кому-то на встречу? На стрелки в пойму ездят, обычное дело, но сейчас все снегом занесло, не проберешься. Остановились на спуске, у торца десятого дома. Ты обратил внимание, как Калинин сидел? Споко-ойно, руки на руле пристроил, обернулся назад, к пассажиру. Типа, говорит ему: «Приехали, дружила, вылезай». А тот стреляет…

– Где у него был автомат? В кармане его не спрячешь. Значит, в сумке, – вставил свою порцию умозаключений Саша.

– Или под одеждою прятал. Автомат без деревянного приклада или со складывающимся вполне можно под одеждой незаметно носить. Если куртка объемная, наподобие пуховика…

Кораблёв сделал последнюю затяжку, бросил окурок под ноги, растёр подошвой.

– Другой вопрос: за что их убили? Давай, Львович, колись, чего вы темните. Чего знаешь?

И.о. начальника КМ поглубже на уши натянул шапку.

– Пробирает, из тепла-то когда выйдешь… Из-за чего? Передел сфер влияния, экономика. Первая мысль, это от Клыча прилетело. Давай не сейчас, Саш. Тут до третьих петухов можно проговорить. Я приведу все в систему, расскажу. Какие могут быть секреты от родной прокуратуры? Без обид, ладно?

Кораблёв пожал плечами, на обиженных воду возят.

Они двинулись в сторону приземистой будки КПП. В тишине снег скрипел необычно звучно, будто кто-то зубастый сочную морковку проворно хрумкал. Саша поднял голову и изумился обилию белых звезд в чернильном небе. Казалось, что они живые, и что они беззвучно шевелятся. Неоновый диск растущей луны тоже едва заметно подрагивал.

Когда ехали пустынной улицей Чехова, мимо «немецких» домов, построенными пленными после войны, Птицын поинтересовался делом Рязанцева.

– Ты подписал обвинительное или как?

Вопрос застал Кораблёва врасплох. Он ломал голову над загадкой, почему ночью кажется, что ты едешь быстрее, чем на самом деле. Задетый отказом подполковника поделиться информацией по убийству, Саша хотел ответить ему в тон.

«Давай не сейчас, Львович. Без обид».

Но сумел укротить эмоции, все-таки темы принципиально разные. Здесь гангстеров замочили, у них судьба такая, они сами её выбрали много лет назад. А там молодой, подающий надежды сотрудник угодил за чужие амбиции в жернова правосудия, в которых трещат его косточки.

– Не подписал, – сквозь зубы сказал Саша, – Не знаю я, что с этим трёкнутым делом делать, Львович. Выброшу его на помойку. Только это между нами. Ладно?

– Встань, Сань, у трансформаторной будки, я через арку пройду. Чего тебе кружить?

– Вадим Львович, я же на машине. У тебя какой подъезд, второй? – Кораблёв свернул во двор растянувшегося на два квартала по улице Разина девятиэтажного кирпичного дома, известного в народе, как «китайская стена».

Голубоватая панель автомагнитолы Pioneer высвечивала удручающие цифры. «01.39».

8

31 декабря 1999 года. Пятница.

08.00 час. – 09.00 час.

Миха Маштаков, единственный в областном управлении, а может, и во всём МВД России опер с прокурорским прошлым, утром тридцать первого декабря заступил на суточное дежурство.

Новогодняя следственно-оперативная группа была сформирована по принципу штрафного подразделения. В неё угодили сотрудники, имевшие проблемы с дисциплиной. В большинстве – на почве пристрастия к спиртному. Еще была парочка упертых правдоискателей, испортивших отношения с начальством. Концентрация в одном месте такого числа залётчиков выглядела рискованной. Поэтому ответственным от руководства был назначен заместитель начальника УВД по личному составу и кадрам полковник Коростылёв.

Инструктаж, проведенный им, сводился к доказыванию единственной формулы. Все ментовские беды – от водки! Медленно обводя немигающим взглядом разместившихся на двух первых рядах актового зала сотрудников, Коростылёв внушал из президиума вкрадчивым голосом:

– Новый год будем встречать вместе. По кабинетам прятаться не думайте. Чтобы каждый был на виду. Предупреждаю: ни рюмки сухого, ни глотка шампанского во время дежурства, будь оно хоть трижды праздничное, не разрешается. Ни-ко-му! Кто попадется, пощады не будет. Я что-то смешное сказал, Калёнов? Встаньте, когда к вам обращается старший по званию и должности.

Старший опер с «южной левой» зоны Рома Калёнов, спортивный парень с модной стрижкой, не торопясь поднялся и наклонился вперёд, опершись руками о спинку стула первого ряда.

– Над кем вы смеетесь, Калёнов? Надо мной? Что я вам, Петросян или Геннадий Хазанов?

– Берия! – кто-то шёпотом подсказал Калёнову правильный ответ.

Рома, не выдержав, раскололся, громко прыснул. Раздалось ещё несколько сдавленных смешков.

Коростылёв достал из замшевого футляра узенькие очёчки, надел их, добившись действительного сходства с Лаврентием Павловичем.

– Это кто у нас такой остроумный? Маштаков?

Миха вскочил, будто подброшенный сильной пружиной. Откидное деревянное сиденье стула, крутнувшись на петле, оглушительно грохнуло. Сидевший впереди лопоухий, разгильдяистой наружности следователь Озеров испуганно вздрогнул и произнес табуированное слово.

– Старший оперуполномоченный капитан милиции Маштаков! – отчеканил Миха.

Он стоял по стойке смирно, припечатав руки по швам, распрямив плечи, вскинув подбородок. Глодал глазами начальство.

Коростылёв обвел взглядом, источавшим сожаление, невысокую поджарую фигуру Маштакова и удрученно вздохнул: