Рассказы

УСПОКОИТЕЛЬ МАКАРОВА

Толик – замечательный сосед. Он тих, вежлив и культурен. К нему хоть среди ночи можно постучать и попросить взаймы спички, соль или сахар. Никогда не получишь отказа, не услышишь в ответ грубого слова. С месяц назад он по собственному почину приладил пружину к двери подъезда, чтобы та не открывалась, пуская в парадное морозный уличный воздух. А еще он ввел в привычку здороваться со всеми, кого встретит на лестнице. Даже с незнакомыми людьми.

– Ах, Татьяна Валентиновна, – благолепно вздыхают жильцы, провожая взглядом мило улыбающегося Толика, – дай бог ей здоровья! Кабы не она…

Благодарность людей понятна. Ведь еще год назад, до того как в их подъезд въехала новая жиличка, все здесь было совсем иначе…

Толян отслужил срочную в горячей точке. Вернулся он оттуда цел и невредим физически, но с весьма расстроенными войной нервами. Несколько раз его возили в клиники Москвы и Петербурга. Но даже столичные светила психиатрии оказались бессильны против душевного недуга бывшего солдата. Заключался он в немотивированной агрессивности. Напившись, а проделывал это Толян регулярно, он гонялся за соседями по подъезду со штык-ножом, ломился к ним в двери и крушил почтовые ящики.

Обращения в полицию не помогали. В отделении Толян быстро приходил в себя, предъявлял справку со жгуче фиолетовой печатью и уже через несколько часов был дома, где спешил залить полученный стресс алкоголем. А напившись…

Зоркие глаза, быстрые ноги да крепкие двери уберегали до поры до времени жильцов от кровавой развязки. Беспредел в отдельно взятом подъезде продолжался несколько лет. Многие, не выдержав испытаний, продавали квартиры, переезжая в более спокойные места. Вновь въехавшие, слишком поздно узнав о местной достопримечательности, кусали локти, плакали навзрыд и поминали продавцов недобрым словом.

И вот год назад из квартиры номер шесть в неизвестном направлении отбыла семья Галкиных.

– Не могу я больше жить в этом лабиринте минотавра, – мотивировал соседям свое решение продать жилье глава семейства Николай Петрович. – У меня сын растет. Переходный возраст у него. Гормоны играют, прыщи пузырятся, реакция замедляется. Не убежит, не увернется. И что тогда?

– Конечно, вам бы хотелось, чтобы прирезали мою тещу, – съязвил Гарынкин из восьмой.

– А вам бы этого не хотелось? – ядовито заметила жена Галкина и поспешно увела мужа домой, ибо где-то наверху послышался рык Толяна.

Через неделю стриженые ежиком крепкие ребята перетаскали на второй этаж пожитки новых жильцов. В шестую квартиру вселилась молодая женщина с двумя детьми. Звали новую хозяйку Татьяна Валентиновна. Впрочем, тогда для соседей она была просто Танечкой.

Так уж получилось, что Танечка узнала о диагнозе Толяна очень скоро. В один из зимних вечеров ее дверь сотрясли страшные удары. Сосед в своем безумстве рубил штык-ножом деревянный косяк, попутно рассказывая Танечкиным детям все, что он думает об их матери, матери их матери и всей их семье. Язык Толяна был столь выразителен, что за десять минут пятилетний Денис и восьмилетняя Леночка расширили свой словарный запас примерно вдвое. Три месяца потом они спрашивали:

– Мама, а что значит это слово? А это?

Забегая вперед, заметим: детей еще полгода пришлось водить к психотерапевту. Но вернемся к событиям того злосчастного вечера.

– Отдай пенсию! – рычал Толян. – Отдай пенсию, а то всех порешу!

Танечка, обезумев от ужаса, металась по квартире, хватая в руки то топор, то молоток и думая лишь о том, как спасти детей, если дверь не выдержит.

– Мама, отдай ему эту пенсию! – билась в истерике Леночка. – Отдай! Пусть только он уйдет!

Объяснить Толяну через дверь, что никакой его пенсии она не брала и ничего знать о ней не знает, женщине не удалось. Чувство самосохранения заставило Танечку взять себя в руки. И она трясущимися руками набрала телефон полиции. А потом позвонила брату…

Бывшему солдату крупно повезло, что его ангел-хранитель оказался в тот момент на месте. Если бы он на минутку отвлекся и позволил Танечкиному брату приехать первым, жизнь Толяна, возможно, закончилась бы сразу и трагически. Но ангел этого не допустил, и обычно неспешная полиция прибыла раньше. При виде наряда Толян тут же успокоился, вложил штык-нож в ножны и покорно пошел за полицейскими, нащупывая в кармане благословенную справку.

Танин брат на джипе прибыл через десять минут после стражей порядка. Он оказался крепким дядей с бритым затылком и могучими кулаками. Узнав от сестры суть дела, он через две ступеньки вспорхнул на пятый этаж, где жил Толян, резким движением распахнул входную дверь, даже не заметив сгоряча, что она вообще-то была заперта, и пружинистым шагом, нервно сжимая и разжимая кулаки, прошелся по комнатам.

– Пашенька, не надо, а то тебя опять посадят, – семенила за ним следом Танечка, заламывая руки. – Я же сказала, его забрали. Сейчас я пойду в полицию, напишу заявление. Думаю, он долго теперь здесь не появится…

Однако она ошибалась. Уже на следующее утро Толян был дома. Танечка вновь отправилась в полицию. Ее разговор там шел на повышенных тонах, поэтому здесь приведен в литературной обработке.

– Милостивый государь, – обратилась женщина к дежурному, – не далее как вчера я чуть не была зарезана дома своим соседом из восемнадцатой квартиры. Так почему же он опять на свободе?

– Сударыня, – ответил ей офицер, – сей достойный молодой человек проливал за вас кровь на войне…

– Я нисколько не умаляю его боевых заслуг, – подала голос Танечка, – но не могу установить причинно-следственных связей между его подвигами и возможным убиением меня и моих детей.

– Но ведь не зарезал же он вас? – осторожно напомнил полицейский. – И очередной штык-нож мы у него отобрали. Правда, пятый уже. Кует он их, что ли?

– Так что же делать мне теперь, повелитель улицы? – возопила Танечка.

Внятного ответа она так и не получила, а потому вернулась домой в слезах. И тут же позвонила брату.

– Выезжаю с ребятами, – отрезал Паша, – через пятнадцать минут будем.

Ребята приехали на трех машинах. Они сразу поднялись на пятый этаж и позвонили в искомую квартиру.

– Кто это там? – раздался из-за двери рев Толяна. – Я щас выйду и кому-то морду раскровеню! Дай только дверь открою!

– Что вы, что вы, – услужливо ответили ребята, – не стоит так беспокоиться. Мы сейчас сами откроем.

Дверь открывалась наружу, но они открыли ее внутрь. Да так энергично, что Толян в обнимку с дверью пролетел весь коридор и обрушился на полу в кухне.

– Ну все, друг, настал тебе истец! – юридически грамотно выразились гости и твердым шагом вступили в квартиру.

Далее события развивались стремительно. Ребята отлепили Толяна от двери, взяли под мышки, вывели во двор, посадили в машину, вывезли за город, свели в кювет, связали за спиной руки, поставили на колени, приставили к затылку ствол Макарова и спросили:

– Ну что, сударь (здесь и далее словом «сударь» будет заменено более развернутое и экспрессивное обращение, содержащее в себе остро негативное отношение ребят к личности Толяна), знаешь Татьяну Валентиновну из шестой квартиры?

– Угу, – сглотнул слюну Толян.

– Так вот, сударь, – продолжили ребята, – если Татьяна Валентиновна будет сидеть дома и отдыхать и вдруг услышит за дверью какой-то шорох, по причине которого ей придется прервать свой драгоценный отдых, и если, выйдя в коридор и взглянув в дверной глазок, она увидит, что это ты, сударь, там ползешь и шуршиш-ш-ш-ш-шь, мы ж тебя, сударь, сюда вывезем, башку отстрелим, в болото выкинем и скажем, что так и было. Понятно?

– Угу, – сказал Толян.

А что ему еще оставалось сказать?

– Отлично, – обрадовались ребята, спрятали Макарова, развязали Толяну руки, сели в машины и уехали.

И тут произошло чудо! Пока Толян пешком возвращался в город, он полностью излечился. То, чего в течение нескольких лет не могли добиться профессора лучших столичных клиник, Паша с ребятами сделали за две минуты прямого и откровенного разговора. Их беседа оказалась столь убедительной, что исцеление наступило практически мгновенно. На обочину шоссе вылез из кювета Толян-разбойник, а через полчаса в город вернулся уже просто Толик-алкоголик, тихий и безвредный.

Стоит ли говорить, что особым уважением проникся он к Танечке и ее деткам. Бывает, ползет к себе нетрезвый на пятый этаж и видит, как соседка из шестой открывает дверь.

– Здравс-с-с-ствуй-те, Татьяна Валенти-и-и-иновна, – шепчет благолепно, – рад вас-с-с-с видеть.

С тех пор все жильцы стали называть Танечку по имени-отчеству и прославлять ее подвиг перед грядущими поколениями.

– А я всегда знал, что психические болезни лечатся, – многозначительно заметил умный семиклассник Петя из третьей квартиры. – Закончу школу – пойду в медицинский.

СВАДЬБА

Поскольку делать аборт было уже поздно, решили сыграть свадьбу. Невеста пухла прямо на глазах. Она передвигалась неловко и немного боком, как идущая на нерест семга. А купленное за неделю до торжественного события платье пришлось в срочном порядке расставлять. Молодая в нем была похожа на задрапированный перед торжественным открытием памятник удаву, проглотившему футбольный мяч.

Бутылка шампанского в загсе открываться отказалась наотрез. Пробка держалась за стенки горлышка так, как будто от этого зависела ее жизнь. Пальцы приятелей жениха скользили по запотевшему после холодильника стеклу вместилища праздничного напитка.

– Надо по донышку рукой, – посоветовал дружка и тут же воплотил задуманное.

Наклонив бутылку и, как вскоре выяснилось, по роковому стечению обстоятельств направив ее горло прямо в огромный живот новобрачной, он стал с силой бить ладонью по донышку сосуда. Шампанское ахнуло, словно мортира на Севастопольской батарее. Пробка, срикошетировав от упругого чрева, обтянутого белым атласом, улетела куда-то в соседний зал. А струя пенной, как из огнетушителя, жидкости щедро обдала новоиспеченную жену от пояса и ниже. Пока оставшееся на дне бутылки вино раскапывали по бокалам, молодая, тяжело, как пингвин на кладке, присев, отжимала подол.

– Воды отошли? – завидев мокрое платье новобрачной, радостно всплеснула руками бабушка мужа, дельфином вынырнув из толпы родственников, что встречали свадебный кортеж у подъезда.

– Рано еще, старая карга, уймись, – зашипел внук, стараясь при этом крепкой рукой дотянуться до морщинистой шеи старухи, но та увернулась, и ее тут же смыла толпа.

– В дом достаток, нужда за порог, – рявкнула какая-то тетка, метнув в воздух несколько увесистых пригоршней затхлого зерна трудноопределимого злака.

Труха запорошила молодым глаза, как мартовская бешеная метель.

– Может… хватит… этих приколов? – с придыханием, борясь с подступающей к горлу тошнотой от токсикоза, просвистела молодая, неистово моргая слезящимися глазами.

Впрочем, как вскоре выяснилось, злоключения ее только начинались. Коварно подкравшись к новобрачным под завесой парящей в воздухе трухи, все та же бабушка с силой метнула из кулька прямо в грудь молодой доброе кило конфет – на счастье. Твердая, как галька, карамель ударила в набухшие в ожидании цепких десен младенца соски с такой силой, что молодая завыла от боли.

– На, родненькая, скушай. Может, полегчает, – сжалилась над ней незнакомая женщина, протягивая поднятую с земли конфетку.

– Да когда ж вы их покупали, бабушка, конфеты эти? – простонала молодая, разглядывая фантик. – На них же еще «Ленинград» написано?

– Ну не «Сталинград» же, – урезонил ее муж, решив вступиться за родную кровь.

Как только осела труха, молодым дали пригубить по рюмке водки. Саму посуду – опять же, на счастье – следовало разбить. Первая попытка не удалась. Рюмки отскочили от земли, как теннисные мячи. Их поймали и снова с силой ахнули об асфальт. Никакого результата. Тогда их стали давить каблуками. Рюмки выскальзывали из-под ног и, вертясь, как сваренные вкрутую яйца, катались по асфальту.

Молодая сообразила первой. Глядя прямо в лицо свекрови своими припухшими от токсикоза и оттого похожими на крокодильи желтоватыми глазами, но обращаясь при этом к мужу, она леденящим душу шепотом произнесла:

– Спроси свою мать, почему она дала нам пластмассовые рюмки?

– Ты уж, правда, мать, даешь, – поддержал жену муж, и уши его зарделись от гнева.

– Да, конечно, – взвизгнула владелица необорных рюмок, испепеляя взглядом невестку, но тоже почему-то адресуясь к сыну, – ты с ней через месяц разведешься, а я буду хрусталь из серванта бить?

– Неси тару, мать, – спокойно и оттого страшно выдохнул новобрачный, – живо.

Полная решимости отстоять содержимое серванта, свекровь притащила из квартиры два граненых стакана. На этот раз молодые действовали наверняка. Они швырнули стаканы оземь так, как будто хотели проломить асфальт заодно с земной корой и зачерпнуть этими самыми стаканами магму из оливинового слоя.

– Глаза! – только и успела выкрикнуть теща, когда сноп осколков салютом взметнулся с земли.

Отсутствие жертв можно было объяснить единственно волей на то господа. К нему и поехали. Венчаться.

– Христос воскресе, батя, – радостно приветствовал священника молодой, насильно овладевая его рукой для крепкого мужского рукопожатия.

– Август на дворе, сынок, – истово перекрестилась теща.

– Раз уж приперлись, надо по-ихнему здороваться, – огрызнулся новобрачный. – Причем здесь август?

– Как же так? Во блуде зачавши? – только и смог выдавить из себя служитель культа, растерянно глядя на, как казалось, заполнивший всю церковь огромный живот невесты.

– Это непорочное зачатие, – хмыкнул молодой, сорвав смешок у публики.

– Радуйся, что я не еврейка. Я бы тебе сейчас собственными руками обрезание сделала, – пообещала молодая, обводя помещение мутным взглядом свирепого, но обессилившего зверя.

– Не кощунствуйте в храме божьем, – откликнулся то ли на «обрезание», то ли на «непорочное зачатие» священник, рассматривая подозрительные желтые разводы на подоле новобрачной.

– Слушай, поп, я не виноват, что эта дура захотела венчаться, – взревел молодой, тыча пальцем в жену. – И ты меня не зли. А то я сейчас над тобой совершу порочное зачатие.

Священник вздрогнул.

– У меня нервы не железные, – как-то примирительно добавил молодой, указав при этом на свои багровые уши.

Из церкви поехали в ресторан. Молодая сидела за столом прямо, как пограничный столб, боясь расплескать содержимое собственного желудка. Ее муж больше налегал на водку. Праздник катился к своему логическому завершению, когда приятели жениха выкинули фортель. Пошептавшись о чем-то между собой, они, воспользовавшись тем, что молодой на миг отвернулся, подхватили уже не имевшую сил сопротивляться новобрачную под мышки и утащили куда-то по коридору. Судя по запаху – в сторону пищеблока.

– Молодку украли, – умильно закивала головой сведущая в таких делах бабушка. – Муж заметит – будет выкупать.

Муж не заметил. Через полчаса теща фальшивым голосом театрально громко вопросила в пространство:

– И где же наша красавица?

Муж и тут не среагировал. Еще через полчаса дружка, уставший удерживать новобрачную на кухне, сообщил ему о похищении открытым текстом.

– Да кто ж ее украдет такую? – содрогнулся молодой. – Поди блюет где-нибудь в туалете. Водка-то еще осталась? Эй, мать, дай-ка мне вон ту бутылку…

Еще через час не имеющие возможности крикнуть «горько» гости стали скандировать:

– Не-вес-ту! Не-вес-ту!

Видя, что ему не дадут спокойно насладиться огненной водой, новобрачный злобно обвел взглядом зал. Не обнаружив нигде свою раздувшуюся половину, он встал и заревел, адресуясь, по-видимому, к ней же:

– Если ты, тварь, через пять минут не придешь, я тебе всю морду раскровеню!

Свое обещание он подкрепил увесистым, со всего маху ударом по столу. Посуда на столе подпрыгнула, и покоившийся на блюде поросенок, истекающий жиром, доверчиво ткнулся носом прямо теще в подол.

Теща завизжала так, как, наверное, не визжал сам этот маленький поросенок в последние минуты своей жизни. С резвостью, которую трудно было ожидать в женщине за пятьдесят, она со сноровкой опытной стриптизерши стала сдирать с себя пропитанные раскаленным жиром и оттого невыносимые колготки…

И тут появилась молодая. Она шла по коридору, и духовки ресторанной кухни подсвечивали ее сзади адским пламенем. Ее ножки, видные сквозь полупрозрачное платье, из-за огромного живота казались тонкими, как спички. Изнуренная последними днями беременности, она двигалась тяжело и враскачку, как капитан Флинт по палубе своего пиратского фрегата. А в ее правой руке был крепко зажат огромный разделочный нож.

– Только тронь меня, обрубок красноухий, – скорее телепатически передала, чем произнесла она, – только попробуй, я тебе все кишки выпущу…

Что было дальше, я не знаю. Увидев нож, я тихо сполз со стула и незаметно, прикрываясь подружкой (говорят, на женщинах колюще-режущие раны заживают быстрее), выскользнул из зала.

А молодым остается только пожелать жить долго и счастливо. Если, конечно, еще одно сказочное пожелание: умереть в один день – не сбылось для них прямо тогда же, в день их свадьбы.

АКТЕР ТЕАТРА МАЛОЙ ВМЕСТИМОСТИ

– Дуглас, – сказал попутчик.

– Что? – не поняли мы.

– Дуглас, – повторил попутчик и для большей убедительности ткнул желтым от табака пальцем в картинку сканворда: – Это Дуглас. Не Майкл, конечно, а Кирк.

– Понятно, – сказали мы, натянуто улыбнувшись.

Поезд Донецк-Москва мерно отстукивал километр за километром. Чтобы хоть как-то убить время, мы увлеклись сканвордом. Угадали бы мы сами актера Кирка Дугласа? Не знаю. В любом случае нас опередил попутчик.

Он подсел к нам на одной из станций. Высокий, слегка полноватый немолодой уже мужчина. Грива седых волос. И пиджак. Помятый, видавший виды пиджак. Он так и сидел в нем, выпрямив спину и глядя в окно, как будто ожидая своей станции.

– Далеко ехать? – поинтересовались мы.

– До конца, в Москву, – обстоятельно пояснил попутчик, добавив, чтобы не осталось уже никаких сомнений: – Домой еду.

– Угу, – кивнули мы, тут же уткнувшись взглядами в пол. Упаси вас бог разговаривать с москвичами в поезде. Они отравят вам всю дорогу, рассказывая о том, как дружили с Юрием Никулиным. Все москвичи почему-то были с ним лично знакомы. Узнав о том, что вы из Мурманска, москвичи обязательно спросят:

– Ой, а это где?

А представитель сильного пола тут же добавит:

– Я когда-то служил в Североморске.

Никто из москвичей не знает, где находится Мурманск. Но все они при этом служили в Североморске и ловили треску в Кольском заливе голыми руками. В общем, никогда не разговаривайте в поезде с москвичами.

Потом мы увлеклись сканвордом, потом попутчик подсказал нам Кирка Дугласа, потом… Ему – попутчику, не Кирку Дугласу, конечно, – явно не хватало общения. А мы тем временем споткнулись на очередном загадочном вопросе сканворда.

– Самокат, самогон, самопал… – искали мы ответ, и взгляды наши опрометчиво блуждали по купе, где они встретились со взглядом попутчика.

– А я сканворды никогда в дороге не разгадываю, – пояснил он, явно цепляя нас на крючок для разговора.

– У, понятно, – протянули мы, приготовившись к рассказу о дружбе с Никулиным.

– Я раньше перед поездкой всегда покупал тетрадь, – продолжил попутчик, – обыкновенную тетрадь в двенадцать листов. Садился в поезд и начинал по памяти записывать имена актеров: Майкл Кейн, Дэнни Айелло, Джин Уайлдер, Кристофер Ллойд, Джон Лейн… Мог так всю тетрадку исписать, ни разу не повторившись. Всех знал. И все фильмы с ними. Замечательные фильмы. И актеры, конечно, тоже. Я из-за них в театральный институт и пошел.

– Вы артист? – почти обреченно поинтересовались мы, уже предчувствуя плавный переход к знакомству с Никулиным.

– Актерство у меня в душе, – как-то уклончиво ответил попутчик. – Всех актеров знал, актрис, фильмы, роли мог цитировать часами. Когда в институт пришел поступать, я так прямо и сказал приемной комиссии: «Вы не можете меня не взять, я вам сейчас целую тетрадку заполню именами актеров, не повторяясь. И любой их фильм назову с датой выхода на экран…»

– Взяли? – слегка опешив, поддержали мы разговор.

– Нет, – вздохнул попутчик, – не прошел творческий конкурс. Знаете, все эти песенки, сценки. А я всегда тяготел к большому экрану. Так что профессионального актерского образования у меня нет.

– Но играете где-то? – уже с любопытством спросили мы.

– Москва! – взмахнул руками попутчик. – Чтобы просто обойти все театры, целой жизни не хватит.

– Вы коренной москвич? – задали мы следующий вопрос.

– Не совсем, – опять уклончиво ответил попутчик, – но давно живу в столице и, что называется, проникся духом.

– Вы не могли бы проникаться духом на своей полке? – прервала наш разговор тетка с огромным чемоданом на колесиках. – Я хотела бы поставить багаж и прилечь.

Мы и не заметили, как поезд подошел к очередной станции, и в наше купе прибыло пополнение.

– Да, конечно, – кивнул попутчик и, обращаясь уже к нам, пояснил и без того очевидный факт: – У меня верхняя полка, других не было.

– Угу, – кивнули мы, а попутчик прямо в своем пиджаке полез наверх.

Тетка, проехав чемоданом по нашим ногам, запихнула его под полку, а затем с шумом обосновалась там на ночлег. После этого в купе вновь воцарилось спокойствие, а мы вернулись к своему сканворду.

Впрочем, спокойствие было прервано уже спустя четверть часа. Сначала перед нашими глазами повисли ноги попутчика в дырявых носках. Потом показался мятый пиджак. Спустившись с горних высот, попутчик покосился на крепко уснувшую на своей полке тетку.

– Она не встанет до Москвы, – подумали мы.

– Здоровый сон, – словно читая наши мысли, заговорщически прошептал нам попутчик, кивнув в сторону тетки. – Хотел бы я так спать. Но, увы, у меня бессонница.

– Увы, – эхом откликнулись мы, предчувствуя беспокойную ночь.

– Подвиньтесь, – строго сказал нам попутчик, – пустите меня к столику, я покушать хочу.

Мы молча сдвинулись в сторону двери. Попутчик потянулся к своей полке, достал откуда-то пакет и начал раскладывать на столике у окна колбасу, хлеб, огурцы, помидоры и вареные яйца.

– Соль, в еде главное – соль, – сказал он и стал искать в пакете солонку. – Мама должна была положить ее.

– У вас мама на Украине живет? – исключительно от нечего делать спросили мы.

– Да, – кивнул попутчик и наконец-то извлек из пакета спичечный коробок с солью, – я все время зову ее в Москву, но…

Попутчик ел медленно и обстоятельно. И тут в купе просунулась проводница.

– Кому нужны миграционные карточки? – вопросила она. – Скоро граница. Граждане Украины есть?

– Есть, – кивнул попутчик и, обращаясь уже к нам, добавил: – Возьмите для меня карточку.

– Но, – изумились мы, когда проводница, вручив нам миграционку, захлопнула дверь купе, – мы думали, вы москвич. Не коренной, но все же…

– Нет, – покачал головой попутчик, – в Москве я просто работаю. Потому что там мой труд востребован.

– Да, многие актеры едут в Москву, – пошли мы ва-банк в своем желании окончательно прояснить ситуацию.

– Многие, – согласился попутчик.

– Играть, сниматься… – продолжили мы многозначительно.

– Это точно, – кивнул попутчик, продолжая уписывать хлеб с колбасой и огурцом.

– Так вы играете? – не выдержали мы. – Вы сказали, что профессионального актерского образования у вас нет.

– Если у вас нет таланта, никакое образование не позволит вам стать актером, – назидательно заметил попутчик. – Я могу перечислить вам десятки имен знаменитейших актеров, которые никогда не заканчивали театрального вуза.

– Мы знаем, – обозлились мы, – тетрадка в двенадцать листов, без повторов. Знаем. Скажите, вы актер или нет?

– Понимаете ли… – начал попутчик.

– Понимаем, – закивали мы, – найти себя в творческой профессии не так-то просто, в современном обществе таланты оказываются невостребованными, нынче на экране процветает бездарность, а телеканалы давно продали душу дьяволу. Мы все это прекрасно понимаем. Скажите нам другое: кем вы работаете?

– В настоящее время я занимаюсь перевозками, – как-то погрустнев, ответил попутчик, – Юго-Западная – Внуково.

– Что? – переспросили мы.

– Юго-Западная – Внуково, – обреченно ответил попутчик. – Людей вожу на автобусе малой вместимости.

– На маршрутке, что ли? – уточнили мы, тоже как-то сдувшись.

– На автобусе малой вместимости, – повторил попутчик и неловким движением положил недоеденный бутерброд на столик.

Наш запал при этом окончательно улетучился. И, слегка гордясь своими добрыми сердцами, мы затараторили: