Крыса солнце жрёт. Книга 1

Оруженосец Роджера Гудмана, наместника Севера, рыцарь без страха и упрека, граф фон Кёниг никогда в схватках не сопутствовал своему сеньору. Для взрослых и умудренных опытом графов, баронов и прочих высокопоставленных людей должность оруженосца была весьма выгодным приобретением, открывающим путь к могуществу и новым возможностям на поприще власти, но никак не обременяющим какими-либо недостойными обязанностями. Обслуживали их сюзеренов, конечно, те, кто находился в иерархии военной знати несоизмеримо ниже: желторотые юноши, только что посвященные в рыцари, порой простые наемники, а то и обыкновенные, но расторопные рабы из числа тех, что понимали толк в солдатском ремесле. Впрочем, справедливости ради, заметим, что не все поступали так. Находились и такие воинственные мужи, которые сами не гнушались прислуживать своему сюзерену, несмотря на достаточно знатное положение. Они даже гордились этим. И подобного рода людей, к слову, тоже было немало. Такая ситуация являла собой отличный повод для взаимных упреков. Одни считали позорным для своего благородного сословия, с учетом высокого титула и звания, гнуть спину перед кем-либо, кроме, может быть, короля, а самое главное: прикрываться этим, чтобы как можно позже выйти с мечом на поле боя (ведь известно, что как правило, элита редко оказывается в эпицентре схватки, если можно отправить на убой тех, кто, к счастью, не так уважаем и богат); другие, наоборот, злились от того, что некоторые не выполняют тех простейших обязанностей, которые на них были возложены, а коли они не могут справиться с малым, так чего их вообще держать на таких должностях?!

Альберт относился к первой категории. Он поручал сыну перед боем подавать оружие Роджеру, после чего наследник делегировал выполнение прочих обязанностей своего отца-оруженосца другим благородным людям менее влиятельных домов, покровителями которых являлись Кёниги. Большую же часть времени молодой Винсенс, сам занимавший должность кутильера отца, должен был быть при графе и биться с ним бок о бок. Только в кровавой сече из сына мог получиться воин: сильный, благородный, достойный славы древнего рода.

Сегодня был важный день. Войско Великой Унии со всей своей добычей должно было переступить границу баронства Вуков, последние земли, ограждающие уставших воинов от родного дома. Еще месяц назад герцог Правский, посредством быстрой голубиной почты, договорился с бароном о праве прохода по его территории. Это был самый короткий и самый быстрый путь домой. Ступать дорогами, пролегавшими через владения союзников и зависимых государств, было куда удобнее, но несоизмеримо дольше по времени. Ранее Ференц Сепрентос докладывал королю Готфриду, что для развития мобильности его вооруженных сил, такое положение дел является очень существенной угрозой. И король внял словам герцога, но осуществить кардинальные изменения не успели. Война с королевством Тюльпанов внесла нерадужные коррективы.

Однако, как было сказано выше, герцог Правский нашел выход. К барону Вуку отправили очень шустрых гонцов с весьма внушительной премией, и Аластор Вук-старший пропустил все войско короля Готфрида, в том числе и всех его пленных. Первым для разведки и подготовки всего необходимого, о чем упоминалось в начале нашей истории, был отправлен граф Казимир Астур, с небольшой частью его армии и определенным количеством рабов.

Майор отсылал голубями сообщения о своих достижениях в Верховный штаб, правил маршрут, рассказывал об особенностях местности и предупреждал о возможных опасностях. Последним письмом Казимир сообщил о том, что барон неожиданно оказался в плачевном состоянии, но вроде еще жив, и призвал поторопиться с переходом войска через земли Вуков, пока в стране не появился новый правитель, который может захотеть премию и для себя.

Про Мейнхарда граф Астур дипломатично не упоминал, да и не считал все это сколько-нибудь важным. Армия вскоре должна была начать свой марш. Майор искренне верил, что к его совету незамедлительно прислушаются, и все произойдет именно так: быстро и споро. А когда Сухопутные боевые силы Великой Унии Правии и Виртленда переместятся на земли баронства, связываться с этим огромным монстром вряд ли кто-либо захочет. Тем более за все уплачено. Новые наследники барона (если вообще до этого дойдет) едва ли пожелают себе смерти.

Следующие письма с новыми инструкциями майор должен был отправить после получения информации о том, что королевское воинство вот-вот будет готово к переходу границы между баронством и Великой Унией. Таким образом, Казимир вплотную окунулся в подготовку теплой встречи для славных победителей в городах и селениях родной страны, кои располагались на пути возвращающихся, и на какое-то время полностью пропал из виду.

В покои Альберта фон Кёнига вошел Винсенс. Отвесив почтительный поклон, он молвил:

– Генерал! Майор Баккер и капитан Шварц просят позволения отчитаться. Они могут войти?

Граф фон Кёниг посмотрел на сына карими глазами. Он очень устал. Но было не до сна.

– Впустите.

Винсенс вышел, и через минуту в шатре появились: знаменосец Альберта барон Максимилиан Шварц и, оруженосец генерала, первый наследник графа Баккера, Флорис. Обладатель более высокой должности, отпрыск рода Баккеров, заговорил:

– Генерал! Все приказания выполнены. Армия Кёнигов в сборе и готова выступить. Матеуш Астур и Рэйф Гудман уже отчитались о готовности своих армий герцогу. Фоксы задерживаются. Мой отец сообщил сегодня утром, что через пару часов армия Холендшира будет также готова к маршу.

Капитан Шварц молча кивнул в знак согласия. Генерал вздохнул и подумал про себя: «На кой ляд нужны звания в этих армиях, если все равно в них невозможно разобраться? Каждый подчиняется королю, герцогу, своему сюзерену, своему дому и роду, превозносит свои титулы и должности, но никто не соблюдает никакой, к демонам, субординации. Герцогу докладывают, минуя генерала, лейтенанты порой посылают майоров, и каждый все оправдывает своей благородной кровью. Да чего уж там, сами Кёниги никак не привыкнут к этим званиям. Реформа бедного нашего Готфрида провалилась в пекло! Слишком сильны традиции крови. То ли дело в Велийсской империи. Я слышал, что там звания почитают трепетно. Никакому наглецу голубых кровей не простят нарушения приказа старшего по званию. Пуля в лоб, и – баста! Интересно, правда ли это, или просто, как и всегда слухи, что вот-де в других государствах порядок и дисциплина, только у нас все кверху задницей?» Вслух же он сказал:

– Благодарю, милостивые государи. В таком случае, я буду собираться для отчета маршалу Гудману. Затягивать дольше нельзя. Кстати, капитан Шварц…

– Да, генерал?

– Отправьтесь-ка к Фоксам и скажите им, что я, как генерал Сухопутных боевых сил его величества, приказываю им чесаться побыстрее. Если граф Джейкоб не в состоянии справиться со своими людьми вовремя, то я могу сам взять бразды правления его армией. Тем более мое звание мне позволяет это сделать. Уж я так дерну чертовых «лисиц» за хвост, что они вмиг вспомнят свою природу и станут, наконец, выполнять приказы маршала и мои приказы вовремя. Все ясно?

– Как прикажете, ваше сиятельство! – барон Шварц наклонил голову.

Когда подчиненные вышли, граф Кёниг схватил кувшин с водой и плеснул немного себе на лицо. Протер глаза. Веки были тяжелы и опускались, словно воздух давил на них, превратившись в свинец. Но Альберт был очень сильным человеком. Он осмотрел себя, принюхался.

– Нет, от меня несет словно от вепря, изображенного на моем гербе! Винсенс! – окликнул граф.

Сын снова вбежал.

– Возьми пару слуг и подайте мне ведро с водой и порошка. Мне нужно отдраить себя и сменить платье. В таком виде можно пойти только в портовый трактир, но не к Роджеру.

Через час генерал Альберт фон Кёниг, в чистой одежде и с мечом на поясе, в окружении приближенных, торжественно вступил в огромный шатер герцога Виртленда, маршала короля, Роджера Гудмана.

Все были в сборе. Вон справа сын Казимира, Матеуш, разговаривает с отцом оруженосца генерала, Хедвичем Баккером. Вокруг столпились их подчиненные. Левую часть шатра занял сын Роджера Рэйф и его свита. А также свита графа Джейкоба Фокса. Сам Джейкоб склонился к маршалу и что-то нашептывал ему на ухо, пока герцог потягивал пиво. Лицо Гудмана было недовольным. «Уже все выполнил и прибежал жаловаться, хитрый лис! – подумал про себя Альберт. – А, и черт с ним! Тем лучше».

Генерал встал в центре, поклонился и произнес:

– Маршал, все армии нашего достославного герцогства находятся в полной готовности. Мы можем выступать, как только ваша светлость отдаст соответствующий приказ.

Роджер Гудман, человек полный, с торчащими в разные стороны усами и бородой, посмотрел своими добрыми глазами на генерала Кёнига. Как ни старался он изображать суровость, взгляд его всегда излучал теплоту и веселость.

– Генерал, вот тут граф Фокс жалуется, будто ваш знаменосец незаслуженно оскорбил его. Передал ваш, полный гнева, приказ поторапливаться с организацией нашего дальнейшего похода уже тогда, когда все было как раз готово. Ваши люди плохо осведомлены?

Не моргнув глазом, Альберт ответил:

– Если кто-то и осведомлен плохо, так скорее сам граф Фокс. Приказ был ясен и четок. Как только все будет готово, сообщить мне. Раз люди графа Фокса не успели сделать этого до того, как к ним явился капитан Шварц, чтобы выразить мое недовольство, то это значит только одно, ваша светлость. Что граф Фокс просто не успел выполнить свой долг. Кстати, – генерал Кёниг холодно посмотрел по сторонам, – многие почему-то решили прыгнуть выше головы и побежали сразу с докладами именно к вам, маршал, хотя если мне не изменяет память, как раз для укрепления порядка в армии светлейшим королем Готфридом был принят Закон о военных званиях в Великой Унии. Я ошибаюсь?

Многие поежились. Графа Кёнига боялись. Мало кто смел бы бросить ему открытый вызов. Этот человек, очень щепетильный в вопросах чести, всегда мог постоять за себя сам с мечом в руке, и далеко не каждый мог оказать ему достойное сопротивление.

Джейкоба Фокса уже не было рядом с герцогом. Хитрый, но пугливый граф, постарался затеряться среди людей, наполнявших шатер, бормоча под нос какие-то извинения.

– Впрочем, ваша светлость, – продолжил Альберт, – все это я списываю лишь на то, что нововведения, даже самые лучшие, не сразу приживаются в государствах. Порой это длится даже несколько поколений.

Герцог Виртленда громогласно расхохотался.

– Ладно, Альберт, хорош! От твоей кислой мины меня тошнит! Я специально порой вступаюсь за этих так называемых вояк, чтобы ты сам поставил их на место.

Лицо Кёнига даже не дрогнуло. Они с Роджером были друзьями детства, оба уже уверенно подходили к своему пятидесятилетию, но Альберт не считал, что стоит показывать это при всех. Особенно в такое время. Особенно при таких обстоятельствах. Но возразить граф не мог. Он свято соблюдал все, что предписывало ему его доброе имя. Следовательно, он должен был служить королю и исполнять его законы. В данном случае, когда говорит столь высокопоставленное лицо, ему надлежало молчать.

Насмеявшись вдоволь, герцог Гудман, провозгласил:

– Ладно, хватит надрывать живот! Мы в общем-то готовы. А стало быть, можно направить послание герцогу Правскому и ждать от него приказа двигаться. Рэйф! Давай-ка, ты займись этим. Мои личные слуги мне еще самому пригодятся.

Эти слова болью отозвались в сердце Альберта фон Кёнига. Он не любил Ференца Сепрентоса и очень жалел, что король провозгласил именно его верховным командующим Сухопутными боевыми силами в этом военном походе. Еще меньше графу нравилось, что Роджер всегда во всем соглашался с влиятельным правийцем. Альберт не доверял наместнику Юга и правильно делал. Если Кёнига боялись за его отвагу, силу и благородство, то герцога Правского боялись еще больше за его изощренный ум, коварство и легкое отношение к вопросам справедливости и добродетели. Живая гадюка, готовившаяся к броску, внушала меньше трепета, чем змея, украшавшая герб Сепрентосов.

– Ну что ж, а раз так, – продолжил маршал, – то пора всем расходиться. Кроме вас, генерал! Вы мне как раз еще понадобитесь. Ваши люди, кстати, могут также подождать вас вне шатра. В компании моих людей, например. Шевелитесь! Оставьте нас наедине, наконец!

Когда в шатре остались только двое, Роджер Гудман наполнил еще один кубок пивом.

– Выпей со мной, Альберт! А то от скуки я подыхаю. Эх, Всемогущий, все-таки на войне было веселее!

– Я не думаю, Роджер, что война – это веселое занятие. Люди гибнут.

– Это единственный минус войны. Но посуди сам. Чем нам еще заниматься?

– Строить сильное государство и служить королю.

– Опять нудишь, – герцог Виртленда печально осмотрелся. – Давай, пей.

– Я не пью.

– А вот и нет! Я старше по званию! Я приказываю, пей.

Генерал нехотя пригубил. Пиво было теплым и невкусным. Для непьющего человека, так просто омерзительным. Роджер вновь рассмеялся.

– Нет! Все-таки, с тобой порой весело. Ты так помешан на всей этой своей чести, субординации и прочей ахинеи, что издеваться над тобой одно удовольствие.

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – Альберт недовольно отвернулся. Он стер рукой, оставшуюся на черных усах и бороде пену, поставил кубок и сел на ближайший стул. – Я скажу тебе, что ты зря все пускаешь на самотек. Король придумывает законы, и их надо исполнять. Если мы, приближенные к его величеству, не выполняем свой долг, то как это будут делать другие? А потом вот еще что… Ты говоришь про войну, но привыкшему человеку убивать легко, для него это становится забавой. Даже для тебя, по натуре, самого обыкновенного и доброго простака из всех, что я видел.

– Ну это же развлечение! Как охота, например. Я не убивал женщин и детей, стариков и калек. И своим солдатам запрещал это делать. В чем я провинился? А вот убить воина в настоящем бою – это проверка на вшивость. Это азарт! Так что я не стыжусь.

– Я и не пытаюсь устыдить тебя. Ты человек действительно, в общем-то, достойный и безусловно неиспорченный. А там, где и отступаешь от чести, так это не из-за трусости, а из-за твоего неправильного к миру отношения. Я-то это давно понял. Но самое сложное – это менять мир. Король делает это при помощи законов, потому мы и должны им следовать. Я это делаю при помощи своего занудства, хотя порой мне бы хотелось повеселиться. Ты не делаешь этого никак! А это недостойно герцога. Хотя я понимаю, что самая полезная деятельность до невыносимости скучна.

Роджер осклабился:

– Знаешь что? Я и не просил короля даровать мне сей титул! Я сразу сказал, что я не годен для столь обременительного звания и столь скучной работенки. Ты стал хуже моего отца! Он тоже все мое детство только и ворчал, потому что сын его был несерьезен. А сын его был несерьезен, потому что отец вечно только и ворчал. Что ты еще от меня хочешь? Жизнь одна, я становлюсь стар. Для всего, чем занимаюсь, я не гожусь. Потому я и стараюсь хоть как-то скрасить мои унылые будничные дни. А ты лезешь ко мне со своими проповедями!

– Потому что безразличие и порождает хаос! Вот ты говоришь, что не позволяешь своим солдатам насильничать и грабить после победы? И кстати, соответствующим законом короля, это действительно запрещено. Но в нем много лазеек. И все равно все грабят и насильничают. Если мы не будем висеть над ними, словно карающий меч Всемогущего, они так и не привыкнут к тому, что наказание неотвратимо. Мы должны быть исполнителями и толкователями воли короля. Чтобы не было желающих читать волю его величества, как им заблагорассудится!

– Не ври мне! Ни один мой воин никого не обидел!

– Конечно, Роджер! – в сердцах крикнул граф фон Кёниг. – Но только ты давно уже не хозяин своего Бивершира. Твоя армия – это всего-то горстка твоей охраны. Им ты и приказываешь, за ними ты и следишь. А то что ты – маршал целого воинства Виртленда, наместник Севера, так об этом ты забываешь! Вот Сепрентос отлично пользуется лазейками. Его люди поубивали и развлеклись вдоволь. Увидев это, и не боясь гнева отца и сюзерена, твой сын Рэйф тоже неплохо потешился во главе твоей бывшей армии.

– Врешь, мерзавец! – яростно крикнул герцог Гудман.

– Ты знаешь, что я никогда не вру. Не обманывай себя, – и Альберт грустно посмотрел на герцога Виртленда.

Тот сначала трясся от гнева, потом несколько превозмог себя, и неожиданно плюхнулся на близлежащую табуретку. Свесив руки, он мрачно глядел в пол. Графу фон Кёнигу стало жаль друга. Похоже он погорячился.

– Ладно, Роджер, наверное, я слишком надавил на тебя. Я понимаю, как тебе тяжело. В конце концов, рассуждать мы все можем, вот только я сам не хотел бы стать на твое место. Я не знаю хватило бы мне опыта и мудрости для этого.

– Эх, Альберт, Альберт… Тебе бы хватило. Может быть. Уж ты бы не побоялся поганого Сепрентоса. А я, скажу тебе честно, я боюсь его. Я никогда не был слишком труслив, возможно только в меру, но я боюсь этого гада. И боюсь не потому, что он такой страшный, а потому что я знаю, что он ни перед чем не остановится. Видит Всемогущий, что наш король – мудрейший человек. Но ни разу еще он не наказал и не взял герцога Правского за вымя, и не поставил его на место. Почему? Я не знаю. Может он – гений, может просто колдун. Я не верю, что Готфрида Висболда можно запугать. Он бесстрашен также, как и ты. Даже поболее тебя. Но он всегда слушается Ференца. Всегда. И если я начну гнуть свою линию, то на себя-то мне плевать. Но вот Рэйф, Стефан, Джанет и Нора, все мои дети… Вот за них я и боюсь, – голос Роджера дрожал, – как славно, что Розмари не видит меня сейчас в таком состоянии. Ей там в божественных садах хорошо. Не стоит ей портить настроения.

Граф фон Кёниг встал, подошел к другу и аккуратно положил свою руку ему на плечо.

– Твоя жена была прекрасной женщиной. Доброй, кроткой, но сильной. Жаль, что она умерла при родах.

– Хоть Нора и убила ее, когда появилась на свет, меньше от этого я дочку любить не стал. И вот ради всех них, ради отпрысков, я буду делать то, что лучше всего умею. Играть роль беспечного баловня судьбы и недалекого добродушного дурачка, – герцог Гудман встал и твердо посмотрел в глаза графу. – И знаешь, что еще я тебе скажу?

– Пока нет.

– Так вот, я думаю, что именно поэтому король и даровал мне, а не тебе титул герцога. Все ждали, что Кёниги возглавят Виртленд. И все были поражены, когда дом Гудманов столь возвысился. Но я кое-что понял. Я может и слаб умом на интриги, но не конченный остолоп. Если бы король доверил тебе управление нашими землями, то уж ты-то с твоими вечными поисками справедливости и всеобщего блага, точно довел бы королевство до гражданской войны. После смерти Готфрида уж так вообще наверняка. Ведь у него всего один сын, к нашему глубокому сожалению, еще ребенок. И случись что с нашим обожаемым королем, а он хоть и моложе нас, но жизнь сурова, особенно к помазанникам Всемогущего, то пока наследник достигает совершеннолетия, вы с Сепрентосом ввергнете страну в кровавый хаос. Ты не станешь мириться с тем, что вытворяет порой герцог Правский. И ты лучше меня знаешь, что герцог Правский ни за что не подчинится тебе. Ведь кто-кто, а он тебя нисколько не боится. Что скажешь, приятель? Я не прав?

Генерал Кёниг не мог раскрыть рта. Он в душе подозревал, что, наверное, так оно и есть. Но первый раз ему высказали это в лицо, и высказал его друг, коего он совсем недавно обвинял в легкомыслии. «Да уж, Роджер! – подумал граф. – Сейчас ты проявил себя истинным наместником Севера». Вслух же Альберт произнес:

– Я повел себя по-скотски. Простите меня, маршал. Порой я забываюсь.

И граф фон Кёниг упал на одно колено. Герцог Виртленда приказал:

– Встаньте, генерал. Я не в обиде на вас.

Потом черты его лица стали мягче, и он продолжил беспечным тоном:

– В конце концов, твои вечные уроки и поучения держат меня в тонусе и напоминают мне о том, кто я есть и что я должен делать.

– Я рад, что могу быть вам столь полезен, – ответил Альберт.

– Да перестань ты! Я же сказал, что все нормально. Тьфу, ты своей чопорностью даже тут умудрился все испортить. Проклятый зануда! – и герцог Виртленда так забавно изобразил каменную и лишенную эмоций физиономию генерала Кёнига, что даже сам граф, наконец, улыбнулся. А это была большая редкость. – Вот это другое дело. Альберт фон Кёниг растянул свой рот, чтобы почтить свое благородное, мать его, чело обыкновенной человеческой улыбкой!

Граф уже смеялся.

– Ладно, Роджер, прекрати. Хватит. Я действительно иногда глупо выгляжу со стороны. Но такая уж у меня натура. С природой не поспоришь.

– Ты силен, словно лев. Возьми эту природу и стукни ее об каменную стену. Она усложняет тебе жизнь.

– Я не жалуюсь на свою жизнь. Хоть Всемогущий и не даровал мне четверых детей. Только одного.

– Зато тебя ждет дома Ингрид. И нарожает тебе еще мальчуганов. Да и девок тоже.

– Не стоило вспоминать Розмари. Я тебя вывел на это.

– Да успокойся уже. Если бы не ты, у меня бы вообще не было Розмари. Я ведь тогда похитил твой любимый деревянный меч, чтобы повыпендриваться перед ней.

– Это был мой любимый меч, верно, – Альберт мечтательно посмотрел куда-то в сторону. – До сих пор помню, какие красивые узоры были вырезаны на его эфесе. Сначала я тренировался им, но потом решил, что он особенный и его не стоит портить. Он ведь мог и сломаться.

– Да, в бою тебя уже тогда было сложно победить. А скольким взрослым ты наставил шишек!

– Мне тоже часто перепадало. Но да, ты украл мой меч. Это было верхом бесчестия. Неужто ты думал так завоевать Розмари?

– Признаться, была глупая затея. Она сразу вытянула кверху нос и высокомерно сказала, что с воришками дела не имеет. А потом явился ты и в бешенстве так отлупил меня этим мечом, что ей стало искренне жаль меня, – очередной приступ громкого смеха разразился в шатре. Если уж герцог Виртленда смеялся, так делал это без стеснения и от всей души. – Так что вышло, что именно благодаря тебе мы и сошлись. Хоть она и не оценила твою любовь к чести.

– Она была права. В том поступке ничего честного и не было. Я ведь тоже вовсе не идеал. Все, в той или иной степени, не без греха. Я был просто мальчишкой и был зол. Ты бы и так не одолел меня, а я знал это, но, в злости, воспользовался ситуацией и навалял тебе так, что ты потом встать неделю не мог, – Альберт фон Кёниг смущенно потупил взор. До сих пор совесть мучала его за то проявление жестокости. – Впрочем, ты оказался куда благороднее меня. Я полюбил тебя тогда еще больше. Твой отец грозился чуть ли не войну развязать с моим отцом. Но ты, всего лишь ребенок, смог его как-то остановить.

– Я сказал ему, что заслужил порки. Он поверил мне. Еще извинился потом перед твоим папашей.

– Но как он послушался тебя? До сих пор не понимаю.

– Очевидно тогда я был очень серьезен. Это бывает со мной редко, но все же иногда бывает, – Роджер лукаво похлопал друга по плечу. – Не все же тебе быть победителем.

– Тогда ты обскакал меня дважды. Это правда. И я горжусь, что я – твой друг.

Лицо герцога стало серьезным. Он посмотрел Альберту фон Кёнигу прямо в его карие глаза и произнес:

– Я тоже. И поверь мне, до самого конца, я не изменю этой дружбе.

Неожиданно вбежал нынешний граф Бивершира. Он запыхался и трясся, словно случилось что-то из ряда вон выходящее.

– Черт возьми, Рэйф! Какого демона ты без доклада? Я тебе чего сказал сделать? – Гудман аж покраснел от гнева.

– Ты приказал отправиться и предупредить герцога Правского, что армии Виртленда в полной готовности, – растерялся Рэйф.

– Так и чего ж ты приперся? Так быстро все сделал, что ли? Ты же медлительный, словно черепашка.

– Да подожди, отец! – взъерепенился Рэйф. – Я все сделал, как ты и сказал.

– Ты не можешь сделать все, как я сказал. Ты даже поссать нормально не можешь, не намочив штаны в пяти местах, – голос Роджера уже перешел на хрип, настолько он надрывался.

– Подождите, маршал, – сказал генерал Кёниг. Он был вновь суров и серьезен. – Вижу, дело не простое. Что-то произошло. Говорите, майор Гудман. Мы слушаем.

– Да чего тут говорить? – воскликнул обиженный граф Бивершира. Впрочем, он быстро взял себя в руки под тяжелым взглядом генерала. – Герцог Правский созывает Верховный штаб. Барон Вук закрыл границу.

Друзья детства встревоженно переглянулись.

Ангелар неистово схватил Маргаритку за ягодицы и задвигал тазом. Она уже не прыгала на нем сверху, сил не было. Она давно получила свое, и причем несколько раз. У него же силы еще были. Девушка лишь пыталась двигаться в такт его яростным толчкам. Мужчина прижал ее к себе. Еще немного и все закончится. Ангелар ничего не видел вокруг. Он лишь смутно понимал где находится, словно разум затянуло полупрозрачной пеленой. Стало слишком хорошо, блаженно. Как и всегда с Маргариткой.