Крыса солнце жрёт. Книга 1

Безусловно, когда об этом стало известно, всех участников незамедлительно нашли. Сам герцог Правский вел этот процесс. Рыцаря лишили титула, звания и наград. Наград лишили и его подчиненных, выгнав ко всем демонам из Сухопутных боевых сил. Граф Гобар Пистрикс даже не подумал вступаться за этих ублюдков. На площади Короны, что располагалась перед самым дворцом, где и произошло преступление, всех пятерых насадили на кол. Вот только злые языки поговаривали, что казненные были всего лишь разменной монетой в играх Ференца Сепрентоса. Вслух и громогласно этого, конечно, никто не заявлял, но все почему-то верили, что было именно так. Мол, герцог Правский и приказал покойникам сотворить эти чудовищные действия с последними носителями имени Руатдидов. А потом и сбросил все концы в воду, осудив на смерть этих людей. Или, вернее, нелюдей.

В целом, среди женщин еще оставались представительницы династии. Правда они уже носили совсем другие имена, принадлежащие их благородным мужьям. Да и закон в королевстве Тюльпанов строго запрещал носить корону лицам женского пола. Поэтому не совсем понятны были действия герцога в отношении бедных дочерей короля Тюльпанов. Они все равно не смогли бы претендовать на трон. Впрочем, Ференц прекрасно понимал, как меняются законы в случае необходимости. Он уничтожил всех, кто смог бы стать символом сопротивления. Ну, а для прочих это будет хорошей наукой. Опять-таки, если наместник Юга Великой Унии имел к этому бесчинству отношение.

Государство Руатдидов в итоге стало марионеткой в руках короля Готфрида Висболда. Земли Тюльпанов теперь управлялись Большим советом, в котором заседали все оставшиеся в живых знатные вельможи и благородные рыцари, дававшие в свое время присягу верности Людовику XIII. Не очень они чтили бывшего короля, да и попросту были трусами и лицемерами, так как все, кто был верен своим клятвам, отправились в иной мир, проливая кровь за свою родную страну. Председательствовал в Большом совете представитель завоевателей, барон Лукас Сепрентос, брат герцога Правского. Он стал временным легатом короля Готфрида на завоеванной территории до получения дальнейших указаний. В распоряжении Лукаса осталась его личная армия, часть армии Балинта Сепрентоса, и несколько эскадронов кавалерии, предоставленной Альбертом фон Кёнигом. Генерал армий Виртленда отлично осознавал, что поддержать порядок и подчинение на разоренных землях смогут и без его солдат, но он не доверял семье Сепрентосов, и ему нужны были свои наблюдатели. Поэтому он вылез из кожи вон, но вместе с Роджером Гудманом, наместником Севера, смог настоять на том, чтобы в покоренном государстве остались и войска северян.

Кстати говоря, Модест Фотийон следил за этими событиями. Ему это было крайне интересно. Нет, бывший глава Тайной полицейской канцелярии не испытывал ни малейшей жалости к Людовику XIII. Более того, его не волновало и то, какая ужасная судьба постигла его детей. Модест решил, что раз Руатдид доверился каким-то ничтожествам и прогнал того, кто был верен ему годами, то сам он в своей судьбе и виноват. В том числе, и в том, что произошло с его отпрысками. Фотийона более всего интересовали две вещи.

Первая заключалась в том, что в убийстве, совершенном во дворце, он усмотрел умелую руку хитрого интригана. Пообщавшись с некоторыми людьми, Модест твердо стал придерживаться версии, что именно Ференц Сепрентос был первым делом повинен в страшном преступлении, которое произошло в столице. Человек, носивший теперь имя Драгана Янки, увидел в герцоге Правском достойного и умелого противника. Фотийон совершенно спокойно принимал для себя тот факт, что есть люди с таким же коварным и особенным умом, каким обладал он сам. И эти люди были Модесту не чужды. Ему мечталось вновь вступить с таким мастером в открытое противостояние, прямо как в былые времена. Именно в подобной борьбе и был смысл жизни. Так уже давно решил для себя Фотийон. Жаль, что барон не доверял ему полностью, потому в действиях шпион был ограничен. Тем не менее, Модесту удалось убедить Вука в необходимости профинансировать его поездку в Великую Унию. Пока союз Правии и Виртленда занят подавлением последних сопротивляющихся «цветочников», а также установлением собственного порядка в завоеванном королевстве, Фотийону было бы проще найти нужных и важных людей на землях Висболдов. Тем более, раз король Готфрид ведет столь агрессивную политику, стоит быть готовым к тому, что рано или поздно он может обратить свой жадный взор и на баронство Вуков. Модест наглядно показал Аластору Вуку-старшему на карте, сколь выгодным приобретением были бы земли баронства для Великой Унии. Да барон и сам это понимал.

Поездка состоялась, хоть и была недолгой. Фотийон приложил максимум усилий за такой короткий срок, но вернулся не с пустыми руками. Все же он смог завербовать нескольких агентов. Даже при дворе самого короля. Доверие барона к Модесту укрепилось еще сильнее.

Вторая вещь, которая интересовала бывшего главу Тайной полицейской канцелярии, замыкалась на Бертране Кавелье, высшем лорде-констебле. Конечно, герцог Правский смог выпытать у некоторых посвященных пленных информацию о том, что у покойного Людовика имелось тайное министерство. Многих впоследствии нашли и перебили по указке Сепрентоса. Но вот Кавелье чудом сбежал. Фотийона это не устраивало. Он жаждал банальной мести. Модест уже был не последним человеком, несколько встал на ноги и имел определенные возможности. Не те, что раньше, но все-таки. Он приложил все усилия, чтобы выйти на Кавелье. В конечном счете, в одном небольшом приграничном поселке, который был настолько мал и незначителен, что в него до сих пор еще не вошли отряды победителей окончившейся войны, местные рыбаки нашли изуродованное тело. Труп был отвратительно распухшим, с отрезанными пальцами на руках и ногах, с выбитыми напрочь зубами и выколотыми глазами. Местные жители настолько испугались страшной находки, что не сразу даже объявились смельчаки, которые выловили убитого из реки. Мертвяка приняли за одну из жертв кровавой мясорубки, постигшей бедное королевство Тюльпанов, и в итоге старостой было принято решение предать тело земле, не разбираясь в том, враг это был или друг. Так и окончилась судьба высшего лорда-констебля, занявшего место Модеста Фотийона.

А совсем недавно случилось совсем непредвиденное. Барона, покровителя Драгана Янки, постигла страшная болезнь, и все ждали, что вот-вот Аластор Вук-старший испустит дух. Модест понял: если это случится, ему вряд ли светит что-то хорошее. Он, через свои каналы, был прекрасно осведомлен о тех, кто мог занять трон баронства. Сыновья Аластора умом и сообразительностью не отличались. Кроме, разве что третьего сына, но зная о ненависти к нему со стороны братьев, Фотийон сомневался в возможности реального выживания Мейнхарда Вука. Ну, а как только к власти придет Джон, новоиспеченная вдова Кассандра Шульц, имеющая на первого наследника серьезное влияние, быстро узнает, к примеру от того же генерала Оукмана, о странном лице, которому покойный барон Вук покровительствовал. Учитывая последний момент, охранники Фотийона в один миг станут его могильщиками.

Модест стал панически бояться солдат Особой гвардии. Он сохранял внешнее спокойствие, когда к нему приходили мессир Варга или мессир Оукман. Но в душе… Каждый раз, когда эти люди появлялись у него (а в связи с ухудшающимся состоянием правителя земель Вуков, генерал Особой гвардии запретил Драгану встречаться с кем-либо и покидать резиденцию, в которой тот жил), Фотийон считал, что свершилось самое ужасное, и жить ему оставалось считанные часы. «Демоны побрали бы этого Вука и утащили проклятого в самое пекло! – ругался про себя шпион. – Столько лет, а он так и не дал мне какой-нибудь пост официально. Держал при себе как личную игрушку. А что теперь? А теперь я имею кучу связей, но не могу ими воспользоваться! И все по глупости и недальновидности моего очередного хозяина. Что ж тебе так не везет с ними, а, Фотийон? Похоже отпрыгался ты. Помрет барон и меня с собой прихватит, паскуда!»

Но ни старший капитан, ни генерал во время визитов к мессиру Янке не сообщали печальной и роковой для него новости. От этого Модест бесился еще сильнее. Наконец все пришло к тому, что он все-таки примирился с судьбой и просто начал активно заниматься тем, что умел лучше всего. Он сопоставлял факты, вспоминал, что ему когда-либо говорили о ситуации в высших кругах власти баронства, читал старые записи, и сделал тот же вывод, что и Корнелий Бром. Фотийон не был лекарем, но он не верил в случайные и неизвестные болезни, появляющиеся неизвестно откуда, и попросту использовал логику и свой опыт. Он был практически полностью убежден, что Изабеллу, вторую жену Аластора, отравили. А теперь отравили и самого Вука. Модест не сомневался также и в том, кто это сделал. «Эх, – решил Драган Янко, – та же ошибка, которую допустил Людовик Руатдид! И почему эти бараны мнят себя самыми умными? Теперь и этот без пяти минут покойник. А все потому, что так и не вывел меня из тени. Дай он мне все то, что требуется для грамотной, четко выстроенной и отлаженной работы, заговор был бы давно раскрыт. Даже сейчас виновники бы во всем признались, разреши мне барон использовать пытки. Я абсолютно уверен в моих подозрениях. Зря я пошел к этому олуху в услужение. Зря, зря, зря!»

Модест Фотийон все же оторвался от писанины, которой он занимался в силу привычки к постоянной, непрекращающейся деятельности. Он потер глаза, погладил короткую, но густую бороду, покрутил ус.

– Уже утро, – сказал вслух мессир Янко, – уже утро. Вот будет еще один день. Что он принесет? Очередную нервотрепку или смерть? Кто знает?

Вдруг за дверью послышались шаги. Модест разом почувствовал, как капли пота выступили на висках. У него всегда первым делом потели виски. Особенность организма, что ли? Он достал из выдвижного ящика стола двухзарядную пистоль, положил на стол и накрыл свитками. Шаги приближались. Обнажив меч, он молниеносно и аккуратно спрятал его за тумбой так, чтобы вошедший не смог заметить его, а сам Фотийон сумел бы незамедлительно воспользоваться клинком. Потом развернул стул в сторону двери, уселся поудобнее, взял в руку чашку с оставшимся, холодным чаем и, попивая противный уже напиток, внимательно следил за входом в комнату.

Наконец, дверь распахнулась. Вошли двое солдат Особой гвардии и маленький паренек, опасливо озирающийся по сторонам. Происходи все вне стен резиденции, могло бы показаться, что двое рослых мужей ведут неумелого воришку, которого они поймали на городском рынке. Один из охранников Драгана Янки заговорил:

– Мессир, к вам этот человек. С посланием от самого барона. У него при себе была грамота, заверенная печатью его светлости.

После этих неожиданных слов, воины развернулись и покинули помещение, захлопнув за собой дверь. Парнишка испуганно смотрел на Фотийона. Тот встал, оглядел вошедшего с головы до ног своим проницательным и мрачным взглядом.

– Что за грамота? – сухо поинтересовался Модест. – Кто ты вообще такой? От барона обычно приходят или мессир Варга, или сам мессир Оукман.

– О, мессир Янко, меня зовут Павле. Я один из учеников главного придворного лекаря Корнелия Брома. Он послал меня от имени барона, вручив эту запечатанную грамоту, которую мне приказано было отдать бойцам Особой гвардии, чтобы меня допустили к вам.

– Что в грамоте? Дай сюда.

– Не могу. Она осталась у людей мессира Варги. Там лишь было личное распоряжение барона о допуске к вашей персоне. Я же уполномочен устно изложить вам то, что велел передать мне Корнелий Бром. Сам мой учитель получил эти распоряжения от его светлости. Кстати, именно благодаря мессиру Брому барон пошел на поправку, – не без гордости вставил Павле.

– На поправку? – Янко не смог скрыть удивления. «Что это? – подумал про себя шпион. – Ловушка? Хитро придумано. Только зачем?»

– Да, именно. Более того в столице, да и отчасти в стране, творятся странные вещи. Отряды генерала Аксельрода совместно с солдатами Особой гвардии снуют туда-сюда, словно муравьи в разворошенном муравейнике, – Павле боялся Фотийона, не нравился ему холодный облик Модеста. А когда парень боялся, он становился не в меру болтлив. – Я в целом ничего не понимаю. Единственное, главный лекарь сам проводил меня к генералу Оукману, а тот выпроводил меня из Главного замка. Такое ощущение, что вся крепость взята под стражу, мессир Янко.

Вот этого бывший глава Тайной полицейской канцелярии Его Величества никак не ожидал. Что же, в конце концов, происходит? Внешне же Модест Фотийон оставался невозмутим. Опыт и закалка со временем врастают в душу человека, превращаются в своего рода инстинкт. Подойдя вплотную к Павле и смотря испытующим взглядом прямо в глаза парню, шпион спросил:

– Ну хорошо. Так что же требует от меня его светлость?

– Через три-четыре часа за вами явится старший капитан Варга и под охраной препроводит вас к барону через какой-то потайной вход в замке. А может выход, я точно не понял, – Павле в замешательстве опустил голову. Модест терпеливо сомкнул веки, чтобы скрыть гнев. – Вам нужно собрать все самое необходимое перед приходом старшего капитана. То, что вы сможете унести один. Больше вы здесь жить не будете. Потом остальные ваши вещи доставят в ваши новые покои в Главном замке. Его светлость желает поручить вам то, что вы умеете делать лучше всего. Вот, собственно, и все, мессир Янко.

– Все? – с каждой минутой Фотийон поражался все больше и больше. Ему становилось тяжело сохранять полностью равнодушный вид. – И больше никаких инструкций? Только то, что ты сказал? Не может быть!

– Но это так. А теперь мне пора срочно возвращаться. Учитель ждет меня. Наша работа никогда не прекращается. Да собственно лекарство – это образ жизни, а никакая не работа. Так что я пойду.

Павле условным стуком, как ему было приказано сделать солдатами Особой гвардии, постучал в дверь. Двое проводивших его сюда детин вернулись и под таким же конвоем увели парня прочь.

Мессир Драган Янко плюхнулся на кровать и уставился в потолок. «Так что же это такое получается? – мозг Фотийона крутил и вертел мысли, не останавливаясь. – Ничего не понимаю. Неужто Аластор Вук ожил? Если так, то его убийцы – полные идиоты! С другой стороны, от хороших ядов не выживают. Кто будет травить главу баронства средством, вызывающим банальный понос, в надежде что жертва умрет от обезвоживания? Нет уж. Раз Вука отравили, а опыт у убийц уже был на его бывшей женушке, значит, ему подсунули приличную порцию отличного вещества, которое запросто может отправить человека на последний разговор с Всемогущим. Может, чудо? Какое чудо, Модест? Совсем с ума сошел! Не бывает чудес. Забыл свое призвание, что ли? Тогда как барон остался жив? А он остался жив? Может это западня все-таки? Но тоже не вяжется. Зачем эти инсинуации? Эта резиденция и так находится в глухом переулке. Проще всего меня было здесь и прикончить, без всяких глупых выдумок? Стоп! Мне сказали собирать вещи. Самое важное. Вот он ключ! Они хотят, чтобы я собрал самые ценные для меня документы. А потом тут же и шлепнут. Хотят, чтобы работу я им упростил. Чтобы не копаться тут самим, вычленяя нужное и ненужное. Чтобы старый шпион сам им все подал на блюдечке. Ха, придурки! Не дождетесь. А что я, собственно, могу?»

Правую часть головы Фотийона вдруг атаковал приступ необычайно дикой боли. Он сморщился, повернулся на бок и согнулся, жалобно застонав. Мигрень. О, проклятая болезнь, приходящая так не вовремя! Когда со шпионом случались припадки, он не мог ни думать, ни действовать. Они длились от пары минут до нескольких часов, и их было абсолютно невозможно предсказать. Страдания были практически невыносимы, и только крепкая воля заставляла Модеста бороться с ними. Многие другие вполне могли бы покончить жизнь самоубийством во время очередного приступа, настолько ужасным он мог оказаться. Но Фотийон не сдавался. Он рухнул с кровати, постарался встать, но ноги не слушались. Голова! Сейчас она расколется. Как же больно! Он все же поднялся и нетвердо пошел к столу. Его сильно шатало. В ящике лежал порошок. Ему давно прописал один известный лекарь принимать этот препарат при очередной атаке чертовой болезни. Не всегда помогало, но иногда все же результат был. Наконец Модест дошел. Достав бумажку, он дрожащими пальцами развернул ее и высыпал все содержимое в рот. Чай, где же чай? А, есть еще чуть-чуть в чашке! Фотийон запил остатками. Не отпускало. Этот раз оказался неудачным. Все то время, что было предоставлено мессиру Янке на сборы, он провалялся на кровати, ворочаясь, ругаясь, моля Всемогущего смилостивиться.

Боль прошла также неожиданно, как и появилась. Модест сел на ложе. Он был весь мокрый от пота. Лицо осунулось, побледнело. Белки глаз покраснели от вздувшихся сосудов. Драган Янко посмотрел на часы. Всего пятнадцать минут и за ним придут. Жаль, не успел он продумать ничего. Впрочем, а что думать? Он соберет вещи, чтобы переодеться в чистое. Документы брать он никакие не будет. Профессионал все самое важное хранит в памяти, а эти глупцы даже не понимают этого. Остальное ему и не нужно. Потом принесут, если конечно счастливое исцеление барона правда. А в этом Фотийон очень сильно сомневался.

– Однако, так просто я этим упырям не дамся. Меч мне, естественно, с собой взять не позволят, но все-таки, – прошептал он сквозь зубы.

Силы постепенно вернулись. Быстро вернулись, кстати. Это удивительно, впрочем, особо думать об этом у Модеста времени не было. Может порошок наконец-то помог. Бывший глава Тайной полицейской канцелярии резко поднялся, выхватил из-за тумбы спрятанный клинок, всунул его в ножны и прикрепил к поясу. Потом он достал из гардероба небольшой походный рюкзачок и стал закидывать туда чистую одежду. Закончив с этим, он надел плащ, закрепил его простой медной застежкой и подошел к столу. Пистоль он решил взять с собой. «Если, конечно, перед выходом меня не обыщут. Или вообще сразу не пустят пулю в лоб, – мрачно подумал шпион. – Постараюсь забрать парочку тварей с собой». От этой мысли Модесту даже стало как-то повеселее. Он достал из кармана ключ, открыл один из ящиков стола и извлек оттуда пару-тройку исписанных листов.

– А вот это последнее, что могло бы быть вам интересно, но что еще хранится на бумаге, а не только в моей голове, – зловеще улыбнулся мессир Янко. – Пусть вам демоны жопу покажут вместо ценной информации!

Он положил свои записи на тарелку, в которой совсем недавно еще было овсяное печенье. Вздохнул с грустью. Похоже больше не попить ему чайку со своим любимым лакомством. Выругавшись, Фотийон схватил со стола подсвечник с горящей свечой и поджег листы.

Они уже догорали, когда Модест услышал, как за ним пришли. Он положил руку на рукоятку пистоли, взвел оба курка. Этот человек умел стрелять навскидку. Прямо из-под плаща. Так что вполне смог бы уложить двоих при удачном стечении обстоятельств. А так как Фотийон умел сохранять хладнокровие в опасных ситуациях, его врагам следовало бы соблюдать крайнюю осторожность и внимательность. Особенно, если они готовили что-то недоброе по отношению к Модесту.

Дверь открылась, в комнате появился старший капитан Варга. Он был один. Это показалось странным Фотийону.

– Добрый день, мессир Янко! – быстро проговорил Тадеуш. – Вы готовы? Простите, что без церемоний. Время не терпит.

«Он что, сам хочет меня положить, без чьей-либо помощи? Вот урод! Дорого же тебе встанет эта самонадеянность», – шпион был уже морально готов к смертельной схватке.

– Да, мессир Варга. Меня здесь больше ничего не держит. Вы пришли один? – любезно спросил Модест.

– Да нет! Все, кто охраняют резиденцию, пока останутся на своих постах. А внизу нас ждет двое моих капитанов и лейтенант. Лучшие мои воины. Самые искусные бойцы. Кстати, – Варга как-то странно окинул взглядом Драгана Янку, – оружие при вас?

– А что, не должно быть? – с вызовом произнес Фотийон. Старший капитан не обратил никакого внимания на тон этого мужчины, которого он должен был сопроводить в замок. Его голова была забита совершенно другими мыслями. И было ему не до выяснения причин явного недовольства, демонстрируемого Драганом.

– Наоборот. Если не взяли, то берите. Мало ли что? Странные дела сейчас творятся в баронстве, мессир Янко. Я должен отвести вас к барону, а на улице может быть небезопасно.

Модест совсем перестал что-либо понимать. Но недаром он был мастером своего дела. Он быстро смекнул, что похоже все-таки случилось чудо, и скороговоркой сказал:

– Тогда идем. Нечего здесь задерживаться. Барон не любит опозданий.

Через несколько минут после ухода мессиров Тадеуша Варги и Драгана Янки в пустую комнату зашел боец Особой гвардии. Он запер дверь, прислонил алебарду к стене. В центре комнаты солдат поставил стул и, вальяжно раскинувшись, расположился прямо на нем. Взведенную пистоль он держал в руке, в любой момент готовый пустить ее в дело. Гвардейцу приказали охранять помещение до прихода слуг, которых отправят за вещами мессира Янки в положенное время.

2

Джон Вук лежал в каменном гробу. Ледяное, обезображенное пулей, лицо покойника полностью утратило какие-либо человеческие черты. Казалось, что это лежит кукла. Казалось, что и не было в ней жизни никогда. Как будто эта личность, которая превратилась в неодушевленный труп, с самого своего появления была такой бесстрастной, неживой. Но нет, совсем не так. Когда-то в этом теле сердце перегоняло кровь, глаза были способны видеть, рот говорить. Теперь губы словно срослись в зловещей и кривой усмешке.

Первый наследник баронства Вуков не был ни выдающимся воином, ни великим стратегом. Неординарным умом он тоже не обладал. Для этого времени, где жизнь человеческая стоит чего-либо, только если сам человек уже и не человек, а зверь, да еще к тому же сильный зверь, Джон был всего лишь посредственностью, на которого волею судьбы свалилась тяжкая ноша. Нести ее он, в принципе, был не в состоянии. Конец его оказался закономерен, хоть и предугадать этого всего не мог никто. Ни сам первый наследник, ни его убийцы.

Генерал Оукман стоял в фамильной крипте рядом со своим повелителем. Когда глава Особой гвардии доложил барону о случившимся, тот ничего поначалу не сказал. Молчание это пугало Логана сильнее, чем открытый гнев правителя земель Вуков. Долго Аластор сидел на троне в тишине и размышлял о чем-то. Мессир Оукман стоял и боялся пошевелиться. Продолжалось все это действо где-то около получаса, а потом барон спросил тихим голосом, который показался генералу шепотом Ангела Смерти:

– Остальные дети?

– С ними все в порядке, ваша светлость. Почти все в порядке. Родрик сразу повел себя правильно, старший капитан Плятер справился великолепно со своей задачей. А Аластор… ваша светлость, вы знаете Аластора. Он сначала делает, потом спрашивает. Однако, старшему капитану Гауке-Босаку удалось все уладить малой кровью. Синяк под глазом, не более того. Так что оба парня целы. Что касается баронессы…

– Я про нее не спрашивал, – барон закрыл глаза, и вновь в тронном зале воцарилось безмолвие. Это были самые страшные минуты в жизни мессира Оукмана. Ему чудилось, что сидящий на троне Аластор с каждой минутой теряет часть жизненных сил и превращается в бездушного мертвеца. Еще чуть-чуть и перерождение произойдет. Тогда Логану придется совсем туго. Труп барона встанет, протянет свои сухие, мертвячьи руки к горлу генерала и будет душить его, пока тот не покинет этот бренный мир. Логан тряхнул головой. Он понимал, что все это бред. Но его повелитель был воистину похож на порождение пекла в этот час.

И снова нечеловеческий голос прорезал воздух, подобно ножу убойщика, скользящего по горлу несчастного животного:

– Омойте тело, оденьте подобающе случаю, в черное. Пусть займется главный лекарь. Это, конечно, не его работа, но мессир Бром справится. Снесите Джона в фамильную крипту под Главным замком. Раз лицо обезображено, то я не смогу его выставить на обозрение перед моими подданными. Это вызовет ненужные толки. Да и заявлять во всеуслышание о смерти первого наследника рано. Для начала нужно решить все проблемы, а уже потом все и объявим. Когда все веревки сплетем в единый крепкий узел.

С трудом проглотив комок, застрявший в горле, генерал спросил:

– А что касательно меня, ваша светлость? Я не исполнил приказ. Что ждет меня?

Неживыми глазами барон посмотрел на мессира Оукмана.

– Да уж. Убивать моего сына я тебе не велел. Однако, ты – верный рыцарь. Сейчас у меня таких нехватка. Ты мне нужен. Я не буду тебе обещать, что, когда все закончится, тебе сойдет с рук халатность, с которой ты выполнял приказ. Ведь эта халатность привела к гибели не кого-то там, а первого наследника, официально объявленного и утвержденного. Нет, ты понесешь наказание. Но я обещаю тебе, что это будет не смерть.

– Как прикажете, ваша светлость! Я – ваш верный слуга, не более, – Логан почтительно поклонился. В конце концов, будет жить. А это уже хорошо. Так решил про себя генерал Особой гвардии.