Дом на краю темноты

– Ты должна признать, что это очень щедрое предложение, – говорит она.

– Да, – отвечаю я слабым голосом.

– Скажи, что ты хотя бы подумаешь над этим.

Я смотрю на затемненные линзы ее очков, жалея, что не могу видеть ее глаза и, следовательно, читать ее мысли. Понимает ли она, что я знаю, что мне снова солгали? Видит ли она боль и разочарование, которые я изо всех сил пытаюсь скрыть?

– Подумаю, – говорю я, хотя все, что я хочу – продолжать умолять ее о правде.

Но я так не делаю, потому что уже знаю – она ничего не скажет. Даже за все просьбы и мольбы мира. Если папа отказался сделать это на смертном одре, я не вижу причин, зачем маме делать это сейчас.

Я снова чувствую себя ребенком. Не той странной и испуганной девочкой из Книги, с которой я никогда не имел дела. И не застенчивой, немой – версия меня в том интервью в «60 минутах» на ютубе. Я чувствую себя так же, как в девять лет, когда впервые прочитала Книгу и жаждала ответов. Единственная разница заключается в том, что теперь у меня есть то, чего не было в девятилетнем возрасте – доступа к Бейнберри Холл.

Я опускаю руку в карман, нащупывая ключи, которые сунула туда после ухода из кабинета Артура Розенфельда.

Есть фраза, которую я люблю говорить потенциальным покупателям до тура по отремонтированной недвижимости. «У каждого дома есть своя история». Бейнберри Холл – не исключение. Его история – настоящая история – все еще может быть там. Почему мы ушли. Почему папа чувствовал обязанность врать мне. То, что я действительно там испытывала. Все это может прятаться там, в стенах, ожидая, пока я приду и все выясню.

– Я рада, – говорит мама. – Ты так занята. Я не хотела бы, чтобы ты нагружала себя каким-то старым домом, который тебе не нужен.

– Я даже думать не буду об этом месте, пока вы с Карлом не вернетесь, – заверяю ее я. – Обещаю.

Я попиваю свой джин-тоник и сияю маме фальшивой улыбкой, понимая, что она сказала мне хотя бы крошечную правду за обедом.

Некоторые обещания нужно нарушать.

25 июня

Покупка

– Ты должен мне кое-что пообещать, – сказала Джесс, когда мы ехали в Бейнберри Холл сразу же после покупки дома.

– Готов достать луну с неба, – ответил я.

– Мне нужно больше, чем луна. Это обещание связано с домом.

Ну разумеется. В итоге мы потратили большую часть наследства Джесс на покупку Бейнберри Холл. Это казалось более разумным, чем обременять себя ипотекой, которую, учитывая школьную зарплату Джесс и мой скудный заработок фрилансера, мы могли бы однажды и не выплатить. И хотя мы купили дом по дешевке, мои руки дрожали, когда я выписывал подписанный чек на полную сумму.

Они все еще дрожали, когда я свернул с главной дороги, направляясь к нашему новому дому. Хотя мы и не собирались переезжать сюда до следующего дня, мы с Джесс хотели заглянуть туда, в основном просто чтобы осознать, что теперь дом действительно наш.

– Что такое? – спросил я.

– Теперь, раз мы все решили – правда, окончательно и бесповоротно решили – мне нужно, чтобы ты пообещал, что прошлое останется в прошлом.

Джесс замолчала, ожидая, пока до меня дойдет весь смысл ее слов. Как журналисту, мне было свойственно рыскать в поисках историй, которые окружали нас. И мне, конечно же, пришло в голову, что переезд в огромное поместье, где мужчина убил свою дочь, – это чертовски интересная история. Но по каменному выражению лица Джесс я понял, что она не хочет, чтобы я касался этой темы.

– Обещаю, – сказал я.

– Я серьезно, Юэн. Этот человек – и то, что он сделал – это история, которую ты не должен расследовать. Когда завтра мы въедем в этот дом, мы должны притвориться, что этого прошлого не существует.

– В противном случае оно так и будет висеть над нами, – согласился я.

– Именно, – сказала Джесс с коротким кивком. – К тому же у нас есть Мэгги.

Мы уже договорились не рассказывать дочери о судьбах прежних обитателей Бейнберри Холл. Хотя мы понимали, что настанет день, когда Мэгги нужно будет узнать, что случилось, это могло подождать несколько лет. Мы с Джесс избегали говорить на эту тему до тех пор, пока Мэгги не засыпала или, как в тот день, не оставалась с матерью Джесс.

– Клянусь, я никогда не произнесу имени Кертиса Карвера в ее присутствии, – сказал я. – Как и клянусь, что не буду выяснять, что заставило его так сорваться. Я согласен – прошлое должно быть в прошлом.

К этому времени мы уже подъезжали к воротам Бейнберри Холл, которые уже были широко раскрыты. Там нас ждал смотритель – похожий на пугало человек в государственной униформе штата Вермонт – вельветовые брюки и фланелевая рубашка.

– Вы, должно быть, Холты, – сказал он, когда мы вышли из машины. – Джейни Джун предупреждала, что вы сегодня заедете. Меня зовут Хиббетс. Уолт Хиббетс. Но вы можете звать меня Хиббс. Все так и зовут.

Он ухмыльнулся, обнажив, клянусь, золотой зуб. Подтянутый, жилистый, лет семидесяти, он напоминал мне персонажа из романа Стивена Кинга. И все же я был очарован его непринужденными манерами и самобытностью.

– Я тут все для вас прибрал, – сказал он. – А Эльза Дитмер хорошенько вымыла весь дом. Так что все должно быть в порядке. Мы с Эльзой знаем свою работу. Мы оба тут выросли. Наши семьи работали в Бейнберри Холл на протяжении десятилетий. Я просто хотел предупредить вас на случай, если вам понадобится постоянная помощь.

Вообще, так оно и было. Бейнберри Холл был слишком большим, чтобы мы сами могли с ним справиться. Но покупка этого места означала, что у нас почти не осталось денег ни на что больше. Включая наемный труд.

– Кстати об этом, – сказал я. – Нам понадобится помощь время от времени от вас и от миссис Дитмер. Но сейчас…

– Вы сильный молодой человек, который справится и сам, – сказал Хиббс с неожиданной любезностью. – Я это уважаю и восхищаюсь этим. И также завидую. Как вы видите сами, я уже давно не юнец.

– Но я однозначно иногда буду просить вас о помощи, – сказал я.

– Да, пожалуйста, – он мотнул головой в сторону двух коттеджей, мимо которых мы проезжали, когда свернули с главной дороги. – Я живу вон там. Зовите, если понадобится помощь. Даже посреди ночи.

– Это очень мило с вашей стороны, но мы не собираемся вас слишком беспокоить.

– Я просто даю вам знать, – Хиббс сделал паузу, которую я мог бы назвать зловещей. – Помощь может понадобиться внезапно.

Я уже шел к машине, но после этого резко остановился.

– В каком это смысле?

Хиббс положил тонкую руку мне на плечо и потащил прочь, пока Джесс не смогла нас слышать.

– Я лишь хочу убедиться, что Джейни Джун рассказала вам все, что нужно знать об этом доме.

– Она сказала, – ответил я.

– Хорошо. Это здорово, что вы понимаете, во что ввязываетесь. Карверы не были готовы к этому месту, и, ну, думаю, чем меньше о них говорить, тем лучше, – Хиббс по-доброму похлопал меня по спине. – Я уже и так вас задерживаю. Ступайте к своей жене и еще раз осмотрите свой новый дом.

И он ушел – повернулся спиной и зашагал к своему домику. Только когда я уже сел в машину и ехал по дороге-штопору, я осознал всю странность этого разговора.

– Хиббс спросил, знаем ли мы, во что ввязываемся, – сказал я Джесс, когда Бейнберри Холл замаячил на горизонте, такой же огромный, каким я его и запомнил. – Сначала я подумал, что он говорит о Карверах.

– Я уверена, что так и есть, – ответила Джесс. – О чем же еще говорить?

– Я тоже так посчитал. Но потом он сказал, что Карверы не были к этому готовы, и теперь я гадаю, что же он имел в виду, – я остановил машину перед домом и посмотрел вверх на пару похожих на глаза окон на третьем этаже. Они смотрели в ответ. – Думаешь, здесь произошло что-то еще? Что-то до того, как сюда переехали Карверы?

Джесс кинула на меня взгляд, в котором однозначно читалось предостережение оставить эту тему.

– Прошлое в прошлом, помнишь? – сказала она. – Начиная с этой минуты мы сосредоточимся только на будущем.

С этой мыслью я вышел из машины, запрыгнул на крыльцо и отпер входную дверь. Затем помог Джесс выйти из машины, поднял ее на руки и перенес через порог. Романтический жест, который мне так и не представился после свадьбы.

У нас был бурный роман. Я был помощником профессора и преподавал курс новой журналистики в университете Вермонта. Там Джесс получала степень магистра в области учителя начальных классов. Мы встретились на вечеринке, устроенной нашим общим другом, и провели ночь, обсуждая «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте. Я никогда не встречал такую, как она – беззаботную, яркую и живую. Ее лицо светилось, когда она улыбалась, что случалось часто, а глаза были подобны окнам в ее мысли. К концу той ночи я понял, что Джесс – именно та женщина, с которой я хотел бы провести остаток своей жизни.

Мы поженились спустя полгода. А спустя еще полгода родилась Мэгги.

– Ты хочешь официально окрестить это место сейчас или завтра? – спросил я, поставив ее на ноги в прихожей.

– Сейчас, – подмигнула Джесс. – Определенно сейчас.

Взявшись за руки, мы пошли глубже в дом. Секунду спустя я остановился, застигнутый врасплох видом свисающей с потолка люстры.

Она ярко горела.

Джесс тоже это заметила и сказала:

– Может, Хиббс ее нам включил.

Я надеялся, что так и было. В противном случае это означало, что проблема с проводкой, которую обещала решить Джейни Джун, так и осталась без внимания. Я не слишком волновался, потому что к тому времени Джесс уже тащила меня к изогнутой лестнице с игривой улыбка, в ее глазах сиял шаловливый огонек.

– Так много комнат, – сказала она. – Пожалуй, нам нужно окрестить каждую.

Я охотно последовал за ней вверх по лестнице, абсолютно забыв о люстре. Все, о чем я думал – это моя жена, моя дочь и чудесная новая жизнь, которую мы будем вести в этом доме.

Я и понятия не имел, что на самом деле готовит нам Бейнберри Холл. Как, несмотря на все наши усилия, его история в конечном итоге чуть нас не задушила. Как двадцать дней в его стенах превратятся в кошмар наяву.

Если бы я хоть что-то из этого знал, то мы бы развернулись, ушли из Бейнберри Холл и никогда бы не возвращались.

Глава третья

Когда я подъезжаю на своем пикапе к кованым воротам, уже темнеет. Небо, темно-фиолетовое, как гигантский синяк, нависает надо мной. Я едва ли могу разглядеть подъем гравийной дороги, которая уходит серпантином в лес. На вершине холма из-за деревьев виднеется кусочек темной крыши, а в окнах тускло отсвечивается сияние луны.

Бейнберри Холл.

Сам дом ужасов.

Предупреждение моего отца эхом отдается в моих мыслях.

Там небезопасно. Особенно для тебя.

Я отгоняю его звонком Элли, чтобы сообщить, что добралась в целости и сохранности.

– Как выглядит это место? – спрашивает она.

– Я не знаю, я пока не открыла ворота.

Элли делает неловкую паузу, а потом отвечает.

– Это нормально, если ты сомневаешься.

– Я знаю.

– И еще не поздно передумать.

Это я тоже знаю. Я могу развернуться, поехать в Бостон и принять предложение мамы по покупке Бейнберри Холл, так и не взглянув на это место. Я могу попытаться смириться с тем, что никогда не узнаю истинной причины, по которой мы уехали той июльской ночью. Я могу притвориться, что мои родители не врали мне большую часть моей жизни и что эта ложь не стала частью того, кем я являюсь.

Но нет, не могу.

И бесполезно даже пытаться.

– Ты же знаешь, что я должна, – говорю я.

– Я знаю, что ты думаешь, что должна, – отвечает Элли. – Но это будет непросто.

Мой план состоит в том, чтобы за лето привести Бейнберри Холл в порядок и потом продать его, надеюсь, с прибылью. Это будет не полная реновация. Уж точно не что-то такое обширное, что обычно мы делаем с Элли. Думаю, в основном нужно просто освежить это место. Новая краска и обои. Полировка дерева и укладка новой плитки. Восстановление того, что еще можно использовать, и замена того, что нельзя. В основном разворачиваться я буду только в тех комнатах, которые в принципе продают дом: ванные, кухня, хозяйская спальня.

– Ты говоришь так, будто я никогда раньше не ремонтировала старый дом.

От этого Элли вздыхает.

– Я не об этом говорю.

Она имеет в виду другую часть моего плана – поиск обрывков правды, которые, возможно, прячутся в каждом укромном уголке. Это главная причина, по которой она не ремонтирует дом со мной. На этот раз, как говорят в кино, это дело личное.

– Я буду в порядке, – говорю ей я.

– Говорит женщина, которая так и не вышла из своей машины, – отвечает Элли, констатируя факт, который я не могу отрицать. – Ты к этому готова? И я не про обои, образцы и всякое оборудование. Я про твое ментальное состояние.

– Думаю, да, – это самый честный ответ, который я могу дать.

– А что, если правда, которую ты ищешь, не там?

– У каждого дома есть история.

– И у Бейнберри Холл уже она есть, – отвечает Элли.

– Которую написал мой папа. И меня тогда никто не спрашивал, но все же она преследует меня каждый день. И я должна хотя бы попытаться выяснить настоящую историю, пока у меня есть такой шанс.

– Ты уверена, что я тебе там не нужна? – мягко спрашивает Элли. – Если не для моральной поддержки, то хотя бы просто из-за того, что старые дома бывают сложной работенкой. Мне было бы спокойнее, если бы у тебя там была помощь.

– Я позвоню, если мне нужен будет совет, – пообещала я.

– Нет, – отвечает Элли, – ты будешь звонить или писать хотя бы раз в день. А иначе я буду думать, что ты умерла в эпичной борьбе с огранкой стола.

Когда звонок заканчивается, я выхожу из пикапа и подхожу к воротам, которые возвышаются надо мной по меньшей мере на пять футов. Такие часто бывают в психиатрической больнице или тюрьме. Их ставят не для того, чтобы не пускать людей, а чтобы держать их взаперти. Я нахожу ключ от замка, вставляю его и поворачиваю. Она отпирается с металлическим лязгом.

Почти сразу же из темноты позади меня раздается мужской голос – настолько же хриплый, насколько неожиданный.

– Если вы ищете неприятностей, то вы их только что нашли. А теперь отойдите от ворот.

Я оборачиваюсь, мои руки подняты, как у грабителя, пойманного за преступлением.

– Простите. Раньше я жила здесь.

Фары грузовика, направленные в центр ворот, чтобы помочь мне лучше видеть, теперь ослепляют меня. Я всматриваюсь в темноту позади грузовика, пока источник голоса не выходит на свет. Он высокий и крепкий – этакий Аполлон в джинсах и черной футболке. Хотя ему можно дать и меньше, я считаю, что ему чуть больше сорока, особенно когда он подходит ближе и я вижу немного седины в его щетине на подбородке.

– Ты девочка Юэна Холта? – спрашивает он.

По моей шее сзади поднимается холодок раздражения. Я, может, и дочка Юэна Холта, но ничья я не девочка. Я решила не заострять на этом внимание только потому, что этот мужчина, вроде как, знал моего папу.

– Да. Мэгги.

Мужчина шагает ко мне, протягивая руку. Вблизи он очень симпатичный. Определенно лет сорока, но плотный и мускулистый, что заставляет меня думать, что он зарабатывает на жизнь физическим трудом. Я постоянно работаю с похожими парнями. Подтянутые предплечья с выступающими венами, которые венчают выпуклые бицепсы. Под футболкой – широкая грудь и на зависть узкая талия.

– Я смотритель, – говорит он, подтверждая мое первое впечатление. – Зовут Дэйн. Дэйн Хиббетс.

Папа упоминал некого Хиббетса в Книге. Уолта. Не Дэйна.

– Мальчик Хиббса?

– Его внук, вообще-то, – отвечает Дэйн, либо не замечая мой выбор слов, либо игнорируя. – Уолт умер несколько лет назад. И я вроде как теперь заменяю его тут. А это значит, что мне, наверное, надо перестать просто стоять и помочь вам открыть ворота.

Он проходит мимо, чтобы помочь – тянет за одну створку, а я толкаю за другую.

– Кстати, я ужасно расстроился, когда услышал о смерти вашего отца, – говорит он. – Остальные в городе могут и не очень хорошо о нем отзываться. Его книга не очень-то популярна в этих местах. От слова совсем. Но он был хорошим человеком, и я всегда напоминаю об этом здешнему народу. «Мало кто продолжал бы нам платить, – говорю я им. – Особенно спустя двадцать пять лет после того, как уехали».

От удивления я даже икнула.

– Мой папа все еще вам платит?

– Это точно. Сначала дедушке, а потом и мне. А, и миссис Дитмер. Я кошу траву, ухаживаю за территорией, время от времени захожу, чтобы убедиться, что в доме все нормально. Эльза – это миссис Дитмер – каждый месяц приходила и хорошенько все вымывала. Теперь это делает ее дочь, когда Эльза стала не в состоянии, мягко говоря.

– Она заболела?

– Только головой, – Дэйн указательным пальцем стучит по виску. – Альцгеймер. Бедная женщина. Такое и заклятому врагу не пожелаешь. Но ваш отец так нас и не уволил и навещал меня каждый раз, как приезжал.

Очередной сюрприз. От этого я отпускаю свою половину ворот, и она снова закрывается.

– Мой папа сюда приезжал?

– Так и есть.

– Часто?

– Не часто, нет, – отвечает Дэйн. – Только раз в год.

Я стою совершенно неподвижно, чувствуя на себе пристальный взгляд Дэйна, но ничего не могу с этим поделать. Шок не позволяет мне двигаться.

Папа приезжал сюда раз в год.

Несмотря на клятву никогда не возвращаться.

Несмотря на то, что он умолял меня на смертном одре сделать то же самое.

Эти визиты идут вразрез со всем, что мне говорили о Бейнберри Холл. Что это было запрещенное место для моей семьи. Что здесь не осталось ничего хорошего. Что мне нужно держаться подальше.

Там небезопасно. Особенно для тебя.

Почему папа думал, что ему можно возвращаться, а мне нет? Почему он не упомянул – ни одного раза – что он все еще владеет Бейнберри Холл и регулярно сюда возвращается?

Дэйн продолжает на меня странно поглядывать. Частично с любопытством, частично с беспокойством. Первый шок проходит, так что я могу задать следующий вопрос.

– Когда он был тут последний раз?

– Прошлым летом, – говорит Дэйн. – Он всегда возвращался в одну и ту же дату – 15 июля.

Очередной шок. Сильный удар, который толкает меня под пятки. Я хватаюсь за ворота, чтобы не упасть, мои онемевшие пальцы цепляются за кованые завитки.

– Вы там в порядке, Мэгги? – спрашивает Дэйн.

– Да, – бормочу я, хотя совсем не уверена. Ночью 15 июля моя семья уехала из Бейнберри Холл. Это не может быть совпадением, хотя я и понятия не имею, что это значит. Я пытаюсь придумать логичную причину, с чего бы папе возвращаться сюда только в эту знаменитую дату, но на ум ничего не приходит.

– И как долго он тут оставался? – спрашиваю я.

– Всего одну ночь, – говорит Дэйн. – Он поздно приезжал и уезжал рано на следующий день. После первых пары лет я уже как по часам все выучил. Я открывал ворота и ждал, пока он сюда заедет, а потом закрывал их, когда его машина выезжала с утра.

– Он когда-нибудь говорил, что тут делает?

– Он никогда не заводил такой разговор, а я и не спрашивал, – говорит Дэйн. – Не мое это было дело. И хотя сейчас тоже, но я все же спрошу…

– Какого черта я тут забыла?

– Я хотел спросить как-то повежливей, но раз уж вы сами так сказали, то правда, какого черта вы тут забыли?

Дэйн бросает взгляд на заднюю часть моего пикапа. Под брезентом спрятаны коробки с оборудованием, несколько наборов инструментов и достаточно электроинструментов, чтобы обеспечить небольшую строительную площадку. Настольная пила. Электропила. Дрель. Шлифовальный станок. Не хватает только отбойного молотка, хотя я знаю, где его взять, если возникнет такая необходимость.

– Я хотела проверить дом, обновить то, что нужно, и подготовить к продаже.

– Дом в хорошей форме, – говорит Дэйн. – Фундамент крепкий, сама конструкция хорошая. У него крепкие кости, как говорится. Его можно принарядить, конечно же. Ну, как и меня, например.

Он одаривает меня лукавой, самоироничной улыбкой, давая понять, что знает, насколько красив. Держу пари, он привык доводить женщин Бартлби до обморока. К несчастью для него, я не из этих мест.

– Как думаете, дом можно продать? – по-деловому спрашиваю я.

– Такое-то место? И со всеми его загадками? Оно точно продастся. Хотя вам надо быть осторожной с теми, кому вы хотите продать. Большинство местных будут не очень-то счастливы, если это место превратится в туристическое.

– Горожане Бартлби так сильно ненавидели папину книгу, да?

– Они ее презирали, – говорит Дэйн, выплюнув это слово так, будто хотел избавиться от кислого вкуса на языке. – Большая часть хотели бы, чтобы она никогда не была написана.

Не могу сказать, что виню их. Однажды я сказала Элли, что жить в тени Книги – все равно что иметь родителя, совершившего убийство. Я виновна просто по дефолту. Теперь представьте себе, что такое внимание может сделать с целым городом, его репутацией, стоимостью его недвижимости. «Дом ужасов» выделил Бартлби, штат Вермонт, на карту по совершенно неправильным причинам.

– А что насчет вас? – спрашиваю я Дэйна. – Что вы думаете о книге моего папы?

– Ничего не думаю. Я ее никогда не читал.

– Так вы тот единственный, – говорю я. – Приятно наконец-то с вами познакомиться.

Дэйн снова ухмыляется. На этот раз искренне, отчего улыбка становится намного приятнее, чем предыдущее ее подобие. От нее у него появляется ямочка на правой щеке, прямо над краем щетины.

– Вы не фанатка, насколько я понимаю, – говорит он.

– Скажу так – я не очень-то люблю чушь собачью. Особенно если я там главная героиня.

Дэйн прислонился к каменной стене рядом с воротами, скрестив руки на груди и склонив голову в сторону Бейнберри Холл.

– Тогда, я думаю, вы не боитесь остаться одной в этом большом доме.

– Вы были там намного больше, – говорю я. – Стоит мне бояться?

– Только если вас пугают клубки пыли, – отвечает Дэйн. – Вы сказали, что хотите обновить дом. У вас есть опыт в подобной работе?

Раздраженный холодок возвращается, завладевая задней частью моей шеи.

– Да. Немного.

– Там много работы.

За этой фразой кроется кое-что еще, эта невысказанная часть осталась висеть, как осенний лист. Но я знаю, что это. Что-то смутно сексистское и покровительственное. Я слышу это все время. Постоянные вопросы, которые никогда не будут заданы мужчине. Достаточно ли я опытна? Достаточно сильна? Достаточно способна?

Однако продолжение фразы оказывается куда более эгалитарным.

– Для одного человека, в смысле, – говорит он.

– Я справлюсь.

Дэйн почесывает подбородок.

– Там внутри полно работы. Особенно если вы решили подготовить там все для перепродажи.

Тогда-то я и понимаю, что он не придурок-сексист. Он таким окольным путем спрашивает о работе.

– У вас есть опыт по реновации домов? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Дэйн. – Немного.

Слышать свой же ответ, брошенный назад, скорее смешно, чем раздражающе. Очевидно, мы с Дэйном Хиббетсом понимаем друг друга.

– Это моя основная работа, – говорит он. – Главный подрядчик. Ремонт домов, всякое такое. Но бизнес в последнее время не особо процветает.

Я делаю паузу, пытаясь оценить, не принесет ли найм Дэйна больше проблем, чем пользы. Но Элли была права – несмотря на мои знания и умения, мне понадобится помощь. Дэйн был в Бейнберри Холл. Он знает это место лучше, чем я. И если мой отец считал его достаточно хорошим, чтобы продолжать платить ему, было бы разумно сделать то же самое.

– Вы наняты, – говорю я. – Я заплачу приличное жалованье. И когда я его продам, можете рассказывать, что выполняли большую часть работы. Возможно, это поможет вам найти новых клиентов. Договорились?

– Договорились, – отвечает Дэйн.

Мы пожимаем руки.

– Хорошо. Начинаем завтра. В восемь утра.

Дэйн шутливо отдает мне честь.

– Есть, босс.

* * *

Дорога от ворот до самого дома – это череда ожиданий, либо оправданных, либо нет. Я предполагала, что серпантин будет похож на подъем на американскую горку – сплошной нарастающий страх и уколы сожаления. Но вместо этого он оказывается спокойной поездкой через лес. Без происшествий. Спокойный, ровный, с сумерками, добавляющими туманную мягкость окружающему лесу.

Единственное, что заставляет меня остановиться – это обилие колючих растений вдоль дороги. Из них торчат плотные сгустки чего-то ярко-красного, как сценическая кровь, в свете фар пикапа.

Волчьи ягоды.

Они повсюду.

Уходят в глубь леса. Роются вокруг стволов деревьев. Бегут вверх по склону холма. Единственное место, где они не растут – это самая вершина холма, как будто их пугает присутствие Бейнберри Холл.

И снова я готовлюсь к тому моменту, когда он появился в поле зрения. Поскольку у меня нет никаких реальных воспоминаний о нем, я ожидала, что сердце будет сжиматься от страха перед домом, который я знала только через призму творчества моего папы. Фотографии в Книге делают Бейнберри Холл похожим на что-то из фильма ужасов «Хаммера». Сплошные темные окна и грозовые тучи, несущиеся мимо остроконечной крыши.