Властитель груш

Дачс невинно улыбнулся, насколько это может сделать здоровый бандит с щербатым ртом и колючим подбородком, сиречь с нахальным отрицанием совершенно очевидной вины, и пожал плечами.

– Бога ради, верни ему! А ты живо одевай свою задницу и за мной! – Палец Карла резко проткнул воздух в направлении на Дачса. – Когда я закончу, ему будет чем заплатить.

***

Карл быстро шагал вниз по Полёту Кружевницы. За мостом через канал дорога клонилась к южным воротам, и ноги сами несли вперёд, вдоль широкой дуги по краю кальварских трущоб.

За ним развевались полы синего камзола14 из лучшего кальварского сукна, расшитого лучшей серебряной нитью. Нитку, правда, привезли издалека, зато каждый стежок сделала игла местной вышивальшицы. Как настоящий патриот, он не мыслил себя в одежде, которая не была бы выткана, выкрашена, скроена и расшита руками мастеров Кальвара. Тем более, что в этих ремёслах они всё равно не знали себе равных отсюда и до самого Верелиума.

За хозяином поспешал Стефан – немудрёный, но верный головотяп, размером поменьше Мюнцера, зато и не с таким самомнением. С каждым шагом он всё тревожнее водил свёрнутым набок носом из стороны в сторону, оглядывался, поправлял цветастый берет, но пока помалкивал. За ним топала группа садовых ребят с дубинками и цепами.

Лишь когда мост остался за спиной, одним могучим рывком Стефан нагнал его, демонстративно огляделся и наконец произнёс обеспокоенно:

– Карл, так мы правда, что ль, туда идём? На юг?

Он ткнул пальцем вперёд, туда, где нависали над улицей высоченные кособокие домишки, что Рудольф Тиллер сдавал беднякам.

– Точно! – бодро воскликнул Даголо. – Туда-то мы и идём!

– А он точно там будет? Хреново будет по всем трущобам шататься и его искать. А то, ну… Плохое место, чтоб потеряться…

– Не. Вшивый говорит, Тиллер сегодня трясёт босяков из Ржавого Угла. А если не трясёт…

Карл вздохнул, пытаясь заранее примириться с нежеланной мыслью.

– Ну, тогда отвалим.

– Это Старик так повелел, что ли?

Карл резко остановился. Несколько громил позади дружно наступили друг другу на пятки.

– Куда ж ты прёшь, мудила косолапый! – сердито высказался Угольщик.

Заступ попятился от кривой чёрной лапы, махнувшей перед его носом, и злобно оскалился.

Шагнув прямо к Стефану, Даголо ткнул пальцем ему в грудь и сурово спросил, глядя прямо в глаза:

– Слушай, кто тут старший по раздаче пней? А?

– Ты и есть старший, – просто ответил Стефан на простой вопрос, даже не моргнув.

– А я что сказал?

– Что мы сбегаем в трущобы и распишем харю Тиллеру, чтоб к нам не совался больше. А потом оприходуем двух кабанчиков и анкерок.

– И что это значит?

– Ну, наверное, что мы Тиллеру и его ребятам пней выдадим?

– Патриций не сказал бы лучше! – похвалил Карл, хлопнув громилу по плечу, и снова обратил лицо к трущобным домикам. – Эй, живей переставляйте ноги! Наши кабанчики уже начали поджариваться!

В чём простодушный мордоворот не ошибся, так это в том, что долго шататься в этой части города, выискивая за каждой мусорной кучей смотрителя – то есть части города, не кучи, – идея не очень умная. Семнадцать человек – в самый раз для быстрого шумного налёта, но уж точно не для полноценной кампании в трущобах. Здесь десятки укромных мест и примерно столько же бывших ландскнехтов из банды Тиллера. Эти ребята драться умеют и любят, оружие у них тоже припасено, так что такое вторжение – для них, скорее, радостный повод хорошенько размяться.

И потом, на кривых, узеньких, грязных улочках и без ландскнехтов хватает шансов попрощаться с кошельком или кишками. Не говоря уж о перспективе засрать шикарный наряд.

Шансы эти меж тем сильно выросли, когда налётчики свернули с «главной» улицы в один из косых переулков, через которые в конечном счёте они должны достичь Ржавого Угла.

А также через невысыхающие лужи, горки из нечистот и хлама, который даже местные из дома прочь выкинули; мимо стайки-другой костлявых шкетов с голодными и хитрыми глазами, группы подозрительных оборванцев за углом и скрюченного существа в лохмотьях. Привалившееся к стене, оно то ли спало, то ли уже издохло – Карл точно не собирался проверять. Он был готов получить по морде от Тиллера, но только не подцепить оспу, проказу, сифилис и кровавое проклятие одним махом.

Около половины жителей бедняцкого квартала зарабатывали на хлеб и кров простым и тяжким трудом вроде погрузки и разгрузки купеческих лодок в речной гавани или стирки белья. Остальные попрошайничали, переправляли опасные товары – такие, за которые даже ткачи и контрабандисты отца не брались, – ну и тащили всё, что плохо лежит. Заработанное тем или иным образом пропивалось и проигрывалось в Грушевом Саду, а также выплачивалось Тиллеру в качестве доли, или платы за покровительство, или чаще просто платы за жильё.

Где-то жить нужно и докерам, и ворам. Деревянные и глиняные домишки по три, четыре, а где-то и в пять этажей, настроенные как попало, лишь бы место сэкономить; маленькие комнатушки, маленькие окошки, через которые свет едва падает, но зачем тебе свет, если ты всё равно день-деньской на улице промышляешь?

В любом случае, рента – единственная возможность получить отсюда хоть какую-то прибыль, и ландскнехтам это пока удавалось. Ни отец, ни Дирк Ткач, не говоря уж о чистоплюйном капитане Лодберте из Застенья, в своё время такими успехами похвастать не могли. За это Тиллеру, конечно, стоило воздать должное. Прямо перед тем, как воздать по зубам за переход границы.

Вот и Ржавый Угол, незамысловато названный в честь цвета глиняных кирпичей, из которых сложен десяток домиков в тупичке. Через этот Угол проходила граница трущоб с Грушевым Садом и ткацким кварталом. Впрочем, по трущобным меркам название считалось даже очень замысловатым: другие райончики носили имена вроде «Дыра» или «Сральник».

Громила в солдатском колете и с застиранным синим платком на голове безмятежно ковырял пальцем в носу, подпирая угол.

– Когда к тебе приходил Герберт на той неделе, что ты ему сказал? – раздался из-за поворота грозный, звонкий голос, привыкший перекрикивать что угодно и кого угодно. Отвечавший мямлил и ответ так далеко было не разобрать. – Сука, громче!

Караульный вздрогнул, оборачиваясь на чавкающий звук шагов. Приметив Карла с компанией, он торопливо вытер палец и шмыгнул во дворик.

Командирский голос не утихал.

– Вот именно, мать твою! Ты сказал, что заплатишь через неделю! И что? Где деньги? Их ведь нет, правда?

– Гауптманн, там кака-то фейка и упыри с дубьём! – оповестил главаря угловой солдат.

– Заткни бабу свою и шуруйте выносить вещи, пока я ваше говно не спалил! Чё там у тебя? Какая фея?

Карл завернул за угол с дубовой палкой в руке и с самой нахальной из своих улыбок на лице. Меч стучал по ноге, взывая к крови, но сегодня не следовало разить так глубоко. Это урок, а не окончательное решение.

– За «фею» я и с тебя спрошу, – добродушно пообещал Даголо, ткнув пальцем в часового, и быстро огляделся вокруг.

Пара дюжин местных – в основном бабы с детьми, от них проблем не будет. Рудольф Тиллер стоял посреди двора с учётной книжкой в руках. Вокруг него рассыпался десяток людей, все с такими же синими повязками на стриженых головах. Если только по домам вокруг не спряталось ещё два раза по стольку, перевес очевиден.

– Карл. Ну, здорово, – спокойно произнёс Тиллер, захлопнул книгу и предусмотрительно запихнул её в сумку. – Чего припёрся в нашу дыру? Эти крысы мне и без тебя заплатят, спасибо.

– О-о, нет-нет-нет, дорогой капитан, чхать я хотел на твоих крыс, – медленно ответил Карл, выступая вперёд.

Его люди привычно рассыпались полукругом позади. Крепкие лбы на шаг вперёд, те, что пожиже – за ними, Стефан и Сик – по обе стороны от него. Вот-вот начнётся.

– Не возьму я только в толк, какого хрена тебе не чхать на наши дела?

Ландскнехт невозмутимо пожал плечами. Выглядел он постарше Шульца или Эрны, да притом ни ростом, ни комплекцией на фоне своих людей не выделялся, но ни тени испуга на его потасканном лице не было. Вероятно, он очень даже хорошо понимал, что сейчас будет драка, а расклад не в его пользу, но вида не подавал. Потому он и вожак.

– Ты, ежели хотел чего, так и говори без этих ваших… э-э, торических вопросов.

– Курт Мюнцер отказался платить долю моему отцу. Ты обещал ему покровительство. Припоминаешь?

– Ну-у… – протянул Тиллер, почёсывая затылок. – Да, этот солдатик приходил ко мне плакаться. У Магны от его жалоб голова разболелась. Я сказал, что подумаю…

– Нехрен тут думать! – отрезал Карл, выступая вперёд ещё на несколько шагов.

Стефан и Сик двинулись следом, центр полумесяца тоже продвинулся. С полускрытым вздохом ландскнехт шагнул навстречу, поднося ладонь к дубинке на поясе.

– Ты знал, мать твою, что Курт – наш человек, и знал, что из Грушевого Сада он в твои трущобы сраные не попрётся. Значит, хотел кусочек Сада себе оттяпать? Немножко бренди по специальной цене, да?

– Да Курт и сам уже сдулся. Чего ты прицепился ко мне?

– Того, что зря ты к нам полез, – Даголо злобно оскалился, стискивая пальцами потёртый конец деревяшки. – И я сейчас покажу почему.

«О, я так не хочу драться!» – вопили поджатые губы и кислая мина Тиллера; вот-вот он попытается съехать на примирительный тон, выторговать себе пощады…

Ландскнехт резко прыгнул вперёд, срывая дубинку с пояса, и замахнулся на Карла.

– Сука! – он отступил на шаг; Стефан с рёвом налетел на часового, который держался рядом с синим капитаном, а Сик ударил Тиллера слева. Ловко развернувшись, тот парировал удар дубинкой, а левой рукой с размаху засадил в висок громилы.

Крякнув, Сик осел на землю, но Карл уже оказался рядом и залепил палкой по локтю. Ландскнехт вскрикнул, выпустил оружие, и тут же шагнул навстречу. Карлов воротник затрещал, ухваченный цепкими пальцами.

Добротная ткань с честью выдержала рывок, и мужчины оказались топчущимися нос к носу, рыча, стараясь пихнуть друг друга достаточно сильно, чтобы опрокинуть. Карл двинул противника коленом и попытался толкнуть, но тот вдруг резко качнул головой вперёд – и нос пронзила острая боль.

Даголо взвыл и отпрянул, чуть согнувшись и зажимая лицо ладонью, в которую тут же хлынула кровь. В руке Тиллера блеснул нож. Он твёрдо шагнул вперёд, но через миг тень Угольщика пала на него сзади.

Карл расправил плечи и наотмашь зарядил по лицу ландскнехта, а затем с силой пнул ногой в колено. Две палки ещё несколько раз опустились на плечи и голову хозяина трущоб, прежде чем тот рухнул ничком.

– Ух! – налётчик быстро осмотрел поле боя: не пора ли хватать ноги в руки и линять к папочке?

Около половины «синих» держались пока на ногах, но «садовые» уверенно теснили их, собравшись по двое на одного, в то время как остальные пинали для острастки лежавших. Карл всегда держался заодно с этими достойными людьми, а потому, последовав их примеру, хорошенько ткнул Тиллера носком башмака.

Ландскнехт вслепую махнул ножом, промазав, но заставив его отшатнуться. Даголо выпустил дубинку и неловко обнажил меч.

– Ну-ка, Рудольф, брось эту штуку! – прогнусавил он из-за придерживающей нос ладони. Блестящее острие смотрело прямо на грудь противника.

– Погоди, – прохрипел он и кое-как отбросил клинок прочь.

Его прищуренные глаза нацелились на лицо Карла, а рука поднялась к мечу с двумя пальцами, отогнутыми в предостерегающем жесте.

– Убьёшь меня – Лига шею тебе намылит!

– Не буду я тебя убивать, гнида ты эдакая, – налётчик фыркнул; вместо презрительного смешка послышался какой-то мерзкий всхлюп. – Только напинаю слегка по шарам, чтоб урок получше задержался!

Тиллер вовремя успел подобраться, так что башмак встретился с его телом совсем не так смачно, как задумывалось. Но всё-таки достаточно чувствительно, чтоб из его глотки вырвался радующий душу вой. Благослови Господь того, кто придумал остроносую обувку!

– Не лезь к нам в Грушевый Сад, Тиллер! – Карл отвесил ещё несколько увесистых пинков по рёбрам, от которых прикрыться было труднее. – Не лезь в Сад, крыса трущобная!

– Карл! – Лапа Стефана опустилась на плечо и хорошенько тряхнула. – Мы всех воспитали. Пора линять.

Даголо с отвращением взглянул на вымазанные в крови пальцы и приподнял голову. Вряд ли удастся на обратном пути не закапать себе грудь.

– Угу, – буркнул он, отступая на пару шагов от стонущего Тиллера.

Лишь затем чистенький меч вернулся в ножны. Незачем давать трущобному вояке соблазн вспомнить о другом спрятанном кинжале и пустить его в ход.

– Помоги Сику…

Бедолага почти сумел выйти из положения «сидя на заднице» – не хватало ещё потерять его в… в своевременном решительном отступлении.

– Валим, ребята!

Карл недовольно крякнул, присев рядом с брошенной дубинкой, и поплёлся к выходу из ржавого тупичка. Высматривать дорогу приходилось поверх пальцев, что зажимали нос.

Давненько его уже не били по лицу – достаточно давно, чтобы он забыл, как это паршиво! Всё же будь Король Треф хоть трижды ссученным негодяем, в одном он точно прав: на одном мордобитии ехать больно и по итогу совсем уныло.

Подарок матушки

Поздним вечером после закрытия в конторе Треф воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным щёлканьем костяшек на счётах, приглушённым бормотанием и редкими пьяными выкриками с улицы.

Колум быстро пересчитывал выручку. Под светом трёх ламп все черты на его маленьком лице сузились и заострились, зато огромный шнобель будто вытянулся ещё сильнее прежнего. «Сто три… сто пять… сто пятнадцать…», – тонкие губы едва заметно шевелились в тени. Чем дальше, тем меньше он бормотал промежуточные числа и тем живее восклицал: «Ещё на полмарки15!» – и только затем смахивал капельки пота с покатого лба.

Под конец лета Кальвар успевал основательно нагреваться за день, а больших окон в этом доме не полагалось. Поджарый Колум целиком погрузился в счёт, но и плотно сбитого Якоба Трёшку духота не слишком отвлекала. Монеты он перебирал медленнее, зато работал молча и не останавливался, даже когда промокал ветошью мясистые щёки и приплюснутый нос. Туговатый, но верный и старательный – почти готов тоже возглавить бригаду. Как ни прискорбно, лично оказаться во всех нужных местах хотя бы по очереди за час сам Готфрид уже не мог.

На столе, разумеется, преобладала мелочь. Половинчатые, полные и двойные талеры с профилем архиепископа – сладкий кусок размером аж с одну четвёртую общего пирога. О золоте можно только помечтать. Зато тонкие пфенниги, двушки, трёшки, пятаки и толстые гроши шли валом, так что даже полуграмотный Якоб в устном счёте достиг небывалых высот. Но всё же это деньги. После игр с крестьянами на гуся, мешок зерна или штуку полотна будешь на любой медяк молиться.

Отто Штюмм, первый среди кальварских счетоводов и обжор, записывал результаты подсчёта и суммировал их с внесёнными в книгу записями. Самый тучный из четверых, он стоически сопел, каждую минуту утирался большим цветастым платком и многозначительно кряхтел «Гхм-кхм!» в ответ на особо заметные суммы. От покашливания все три его подбородка колыхались, а линзы в раздвижной оправе так и норовили сползти с блестящего красного носа.

Когда он поправлял стекляшки, его кабаньи глазки казались такими же огромными, как блюдца Даголо. Из-за всего этого Карл и Эрна потешались вовсю, да и сам Старик порой начинал острить, когда они вместе со Штюммом напивались. Готфриду было плевать. Пусть хоть в носу ковыряется за работой – лишь бы гроссбух соплями не вымазал.

Сосчитав последние столбики, Колум сообщил ещё несколько чисел и осведомился, наблюдая, как счетовод делает заметки:

– Не слишком быстро?

– Не, – коротко ответил тот, не поднимая головы. Его короткие толстые пальцы порхали над счётами, как ласточки над утёсом.

– Мать моя, ты что же, всё это запомнил?

– Дурак шоль, гхм-кхм?

Толстяк продемонстрировал восковую дощечку, на которой всё это время что-то помечал стилусом и иногда ловко зачищал написанное. Всю её испещряли цифры; в этой чехарде столбиков и строчек делец едва нашёл только что названные пфенниги.

– Мне не надо все суммы помнить. Только где я их записал.

Оторвав нежный взгляд от серебра, Гёц жестом велел Трёшке собирать деньги и сухо добавил:

– Ладно, у нас есть дополнительные траты, так? Носатый, ты зашёл к Томасу?

– Угу. Его вовсю лихорадит после болота. Доктор Крант говорит, через неделю будет на ногах, но за руль ему лучше не становиться ещё хоть неделю после.

– Передай ему вот. Штюмм, запиши в расходы ещё тридцать шесть.

Шульц передвинул к Колуму три увесистых гроша. В ближайшее время никаких потайных перевозок под носом у герцога не ожидалось, но вечная беда таких делишек – в их внезапности. Придётся раскошелиться, чтобы сдёрнуть высококлассного контрабандиста с койки. Траты, траты, траты…

«Тук-тук. Тук-к-к. Тук-тук», – прозвучала входная дверь. Удары костяшками пальцев, не кулаком, условленная последовательность и длительность – свои пришли. Штюмм спокойно протянул руку к трости с железным набалдашником и поставил её рядом. Готфрид поднялся из-за стола.

– Где сундучок Даголо?

– Тут!

Якоб вытащил из-под стола увесистое вместилище для регулярного баронского сбора. Вид битком набитого ларца разжигал скорбные мысли, так что делец молча протянул подручному последний мешочек и поспешил отвернуться к двери.

– Это Альфи, должно быть, – пояснил Колум, взглядом проследив за тяжёлой палкой счетовода.

Либо так, либо кто-то схватил одного из Треф и основательно поколотил, выспрашивая, как попасть в контору. Рискованная ставка, но такие в игре тоже имеются. Чтобы убедиться, Гёц заглянул в изогнутую трубку с системой стёкол и зеркалец внутри. Цвергская поделка показала ему тонкую фигурку и жизнерадостное лицо Валета.

– Гёц! Колум! Трёшка! Мэтр Штюмм! – воскликнул Альфред Ренер, едва просочившись внутрь. – Как я рад наконец вернуться домой!

– Как Хафелен, гхм-кхм? Ещё не смыло? – вежливо поинтересовался Штюмм, укладывая в пузатую холщовую суму письменные принадлежности.

Валет махнул рукой.

– Скука смертная! Винокурнями и красильнями не воняет, облапошить не пытаются, в карты не играют, девки дурёхи, пиво кислое. Сидишь целый день в гавани и пялишься на кораблики, как идиот. Через день ясно, почему Гёц оттуда дёру дал.

– Это с тобой не играют, – заметил Шульц, складывая руки на груди. – Поблагодарил бы Господа за то, что в тот раз догадался моего папашу на помощь позвать, пока тебе пальцы не поломали.

– Да это уж вечность назад было! А скучал я на той неделе.

Отто степенно кивнул каждому из четверых мужчин, забрал сумку, подцепил трость и побрёл к выходу, покачивая брюхом на каждом шагу. Гёц сделал знак подчинённым.

– Носатый, проводи. Якоб, ты зайди к Боврису и отправь сюда Вольфа, как придёт.

– Гёц, да меня в Саду даже собака не обмочит!

Фыркнув, счетовод приподнял тросточку и стукнул по дощатому полу. Послышался глухой и тяжёлый металлический звук – другой конец палки тоже был окован железом.

– А если даже попробует…

Король Треф пожал плечами и повторил жест. За толстяка он действительно не настолько беспокоился – просто озвучил самый подходящий повод услать лишние уши. Понимание отразилось сперва на лице Колума, затем Трёшки и наконец Штюмма – по мере утолщения.

– Лахтсегели передают привет своему младшенькому, – насмешливо произнёс Альфред, когда оба засова на двери лязгнули снова и они остались наедине.

– Очень мило, – сдержанно ответил Шульц, возвращаясь за стол. – Надеюсь, это не всё, что они мне передают?

Помощник взъерошил чёрную гриву, глубоко вздохнул и расплылся в очаровательной улыбке. Стало быть, привет составляет гораздо большую часть гостинцев из отчего дома, чем хотелось бы.

Валет снял с полки полупустую бутылку, откупорил, понюхал, плеснул в один из кубков. Готфрид задул фитиль в одной лампе, погасил вторую и вернулся к оставшимся монеткам. Надо занять пальцы.

– У твоего отца случилась больша-ая размолвка с одним имперским капером16. Он обещал прислать тебе пару людей на следующей лодке, типа как биндюжников. Но остальные нужны в городе, и на торговых постах, и…

Капитан резанул ладонью воздух: всё ясно, больше людей не будет, можно не продолжать. Для богатого вольного Кальвара маленький Хафелен, унылый и просоленный насквозь, издавна служил морской базой. Клан Лахтсегелей держал в руках что-то около трёх его пятых, от солеварен и причалов до кораблей. Младший его представитель привык обходиться всем своим, включая и фамилию, но в серьёзном деле – какой дурак откажется от такой подпорки?

– Ну-ну-ну, не надо кукситься. Я ж не с пустыми руками приехал. Ну, то есть…

Ренер поставил кубок на стол, посмотрел на ладони, расстегнул крючки дублета и принялся кинжалом распарывать подкладку. Шульц терпеливо наблюдал. Последняя лампа заботливо светила за пазуху шулера. Наверное, сие действие он представлял себе, как ловкий и эффектный жест, но пришлось тихо выругаться и вспотеть, пока в разрезе не блеснуло золото.

– Во, держи.

Он вытащил и бережно опустил на стол длинную цепь с рубином. Свет последней лампы скользнул по тонким звеньям и сочно вспыхнул в камне размером с голубиное яйцо.

– Подарок от матушки, так сказать. Ей-ей, будь у меня такая матушка, я б не бегал полжизни босиком по кальварским говнам. Есть ещё…

Примерно столько же возни стоил другой борт, где крылся маленький чёрный мешочек: из него Готфрид высыпал на стол пригоршню самоцветов помельче. Камушки заиграли весёлыми огоньками вокруг большого красного глаза.

– И ещё…

На стол отправились пять колечек из золота и серебра, которые шулер вытащил из башмаков, пока капитан заворожённо изучал драгоценности.

– И на лодке тебе доставят небольшой мешочек гульденов17. Уже что-то, правда, Гёц?

Откинувшись на спинку стула, Шульц молча кивнул, барабаня пальцами по столу –прикидывал, сколько можно быстро получить в Кальваре за всё это добро, если потребуется быстро изыскать огромную сумму на руки. Не родился ещё воин, чей меч сам по себе стоил бы такой прелести, а вынимать рубин из оправы или рвать цепь на кусочки…

От одной мысли шерсть дыбом встаёт.

– Я встречался с Мюнцером.

– О-о, да, он к тебе изрядно приложился…

– После того раза мы встречались снова и договорились. Но Даголо сметёт нас обоих, даже не почешется. И тогда все эти побрякушки сгодятся только на то, чтобы выторговать у него пристойные сигмальдианские похороны вместо канала.

– По-моему, тут достаточно, чтобы нанять и вооружить целую толпу злых оборванцев из трущоб. За такие деньги они для тебя хоть Святого Дидерика из собора на помойку вынесут.

– Вояки из трущобных – что свет из пригоршни пороха, – покачал Гёц головой. – Весело и громко, да не очень долго. К этой братии придётся пойти, только если других вариантов не останется.

– Придётся? – усмехнулся Альфред, переводя взгляд с кубка на главаря. – Я думал, крайний вариант – это пойти на попятную, а не пойти к голытьбе.

– Теперь это хреновый вариант.

Капитан сложил остатки денег в сундучок, захлопнул крышку, повернул ключ в замке. Доля Даголо – почти половина того, что Трефы заработали за месяц. Ощутимо больше, чем сдаёт в котёл любая другая команда. Если бы Гёц хотел всю жизнь на подхвате бегать, то остался бы с братьями в Хафелене, а пожелай регулярно отгружать половину выручки какому-то хрену с усами – купил бы имперскую лицензию на торговлю сахаром.

– Есть ещё одна проблема, которую мы не обсуждали. Это связано с Лигой.

– Н-да-а, и впрямь…

Сундук отправился под стол, с глаз долой – из сердца вон. Шулер меж тем допил бренди, плеснул добавки, закинул ноги на край стола, задумчиво морща лоб. На его лицо вдруг набежала обеспокоенная тень, и он осторожно спросил:

– Надеюсь, ты не хочешь попросить меня очаровать их на воскресной игре? Так, чтоб они разом придумали отправить Даголо в расход и тебя заместо него посадить?

– Нет.

– Эт' хорошо. А то, знаешь ли, я виртуозный игрок, банкомёт и словоблуд, а не чаровница.

– И всё же нам нужна чья-то поддержка, прежде чем начнём. Поддержка снаружи Сада. Здесь я могу охмурить ещё кого-нибудь, нанять компанию или… или хотя бы босяков, Бёльс с ними. Но это всё без толку, если гвардия, ткачи и Тиллер на нас попрут с трёх сторон, как только пыль уляжется.

– И как к кому-то из них с такими предложениями подкатывать?

Альфи убрал ноги со стола, поднялся, тремя пальцами подхватил со стола чёрный берет и изобразил церемонный поклон, как его представляет себе бывший кальварский уличный мальчишка.