Тайна Шипки, или Загадка семьи следователя Железманова

Кот изумленно посмотрел на двуного. Как он может мешать? А хвост?! Да, хвост его гордость. Надо сказать, что к зиме Тимофей традиционно переодевался. Вот и сейчас он щеголял в зимней шубе, которая просто волочилась по полу, хвост в зимнем варианте вообще напоминал опахало турецкого султана. Однако двуногий посмотрел очень выразительно: взгляд явно свидетельствовал, что не одному зверю сегодня пришлось плохо и некоторые тоже нуждаются в сочувствии и понимании. Поэтому, чуть помедлив, рыжий комок меха поднялся и пошел в сторону, потом точным прыжком оказался на стуле в углу комнаты и там замер.

К концу уборки по комнате поплыли запахи жареного куренка и других яств.

– Ну, вот и обед готов, – произнес Сергеев.

– Откушаете со мной? – спросил Железманов. Однако это было не просто жестом вежливости, и отставной офицер этот понимал. Фраза про обед прозвучала не просто так. И дело было не в том, что он хотел напроситься на приглашение. Будучи несколько раз в доме, мужчина уловил некоторые особенности в системе ценностей своего молодого ученика. По современным меркам, Петра назвали бы сторонником ЗОЖ, то есть здорового образа жизни. Он никогда не курил, не злоупотреблял алкоголем. Даже в студенческие годы воздерживался от лихих вояжей по кабакам и шинкам, которые любили некоторые его товарищи. Молодой человек ценил активный отдых: он прекрасно плавал, регулярно занимался фехтованием, а к месту происшествия зачастую добирался на велосипеде. Но в плане еды у Петра была небольшая слабость: как и Тимофей, он считал, что пища должна быть вкусной и обязательно доставлять удовольствие. И лучше это удовольствие получать в приятной компании. Обжорой назвать его было бы большой несправедливостью (скорее это можно было отнести к Тимофею), еды не обязательно должно быть много, но она обязательно должна быть качественно приготовлена. Возможно, ему просто повезло в жизни: кухарка дома в Твери очень неплохо готовила, просто настоящим мастером своего дела была тетя Соня из семьи одесского приятеля Миши Берштейна5, у Прасковьи тоже был кулинарный талант. Правда, она не умела готовить форшмак, фаршированную рыбу и мамалыгу, но сырники и борщ выходили не хуже, чем у тети Сони, а блины даже превосходили по своим вкусовым качествам. За это Железманов охотно прощал женщине регулярные стычки с Тимофеем (ради справедливости: тот сам был мастер, как говорят в Одессе, сделать нервы), плохое понимание специфики служебной деятельности следователя, привычку бурчать по различным поводам.

Поэтому Сергеев и подвел своего знакомого к идее совместного обеда как к своеобразному способу психологической разгрузки. За трапезой Арсений Петрович настоял, чтобы Прасковья принесла рюмки и графинчик водки:

– Вам надо успокоиться, – пояснил он. – Много пить совсем не обязательно, небольшую рюмку или две под хорошую закуску. Этого будет достаточно.

В этот день Железманов даже раньше обычного лег спать. Однако только сон на мягких лапках стал подкрадываться к нему, как в дверь застучали. Прасковья бурча пошла отрывать, и уже через минуту рядовой полиции докладывал:

– Ваше благородие, кто-то ваш кабинет вскрыл!

Вот это уже не укладывалось ни в какие рамки. Прав был Сергеев! Затронул чьи-то интересы следователь Железманов. Что можно искать в кабинете следователя? Ответ напрашивался сам собой: дела! В истории криминалистики такое случается, пусть очень редко, но случается: преступник, находясь под следствием, или его друзья-приятели пытаются украсть материалы по делу.

По дороге в здание мировых судей Железманов спросил полицейского, как стало известно о проникновении.

– Сторож здание обходил и увидел, что окно разбитое.

– А как в здание залезали, не слышал?

– Нет, он мог задремать в сторожке, мог вообще быть с другой стороны.

Минут через 15 следователь уже входил в свой кабинет, впрочем, сейчас это не его кабинет, а место происшествия. Так что у нас тут?

Окна первого этажа были не очень высоко от земли, к тому же достаточно широкий подоконник позволял получить опору для рук или ног. Стекло разбито, точнее не все: высокое окно было поделено деревянной рамой на небольшие квадратики, преступник разбил один квадратик, протянул руку и отодвинул шпингалет, затем проник в сам кабинет. Система безопасности тогда была намного слабее современной: видеокамер и сигнализации не было и в помине. В самом кабинете по сравнению с квартирой был относительный порядок, возможно из-за того, что в кабинете было значительно меньше вещей. Было видно, что книги из книжного шкафа подвергались осмотру: они не стояли ровно, а валялись друг на друге. Ящики стола тоже были открыты, но бумаг в них был немного: в основном в столе Железманов держал пустые бланки и пачку чистой бумаги, некоторые несекретные циркуляры Министерства юстиции. Главное у него было в сейфе, там лежали дела, находящиеся в производстве, и там же хранилась папка с важными документами из Рязанского окружного суда и Министерства юстиции. Фактически сейф был главным и единственным атрибутом секретности и безопасности в этот период. А вот вскрыть его у злоумышленника не получилось: на дверце около замка были видны глубокие царапины, замок пытались взломать, но тот не поддался.

– Одно понятно: не медвежатник действовал, сейфы не умеет взламывать, – выдохнул Петр Андреевич. Мысленно он себя похвалил за пунктуальность и аккуратность, как бы он ни уставал после рабочего дня, он обязательно убирал все, кроме самых незначительных документов, в сейф. Представления о секретности тогда уже имелись, инструкции предписывали, какие документы надо прятать от посторонних глаз, но не все следователи и другие чиновники судебного ведомства всегда этому следовали: иногда все складывалось в ящики столов, которые даже не запирались, хорошо если не забудут закрыть дверь служебного кабинета, и то, мотивируя это сохранностью личного кошелька (мало ли какие люди ходят по коридорам присутственных мест).

Позвали сторожа.

– Что видел?

– Да почти ничего. Заступил я на службу, значит, как положено время от времени обходил здание с колотушкой.

Сторож взял колотушку и несколько раз ее стукнул, сейчас такие атрибуты охраны давно ушли в прошлое: небольшая деревяшка на ручке, к ней приделывался сыромятный ремешок с деревянным шариком, именно им сторож стучал. С таким звуковым сопровождением сторож и обходил свою территорию.

– Дальше что было?

– Выхожу из-за угла, вижу окно распахнуто, тут на меня как фигура какая-то вдруг прыгнет! Повалила в снег, я упал, а он тово…

– Что тово?

– Стрекача задал. Побежал как лось.

– Ну, а ты этого лося разглядел?

– Да где там! Темно же было.

Против этого трудно было возразить. Освещения на улицах Касимова в то время практически не было, февральские ночи редко бывают ясными и звездными. Где уж тут разглядеть темную фигуры, выпрыгнувшую на тебя из окна.

– Ну, хоть рост какой был? – устало спросил Петр Андреевич.

– Да вот чуть пониже тебя, ваше благородие.

– Толстый, худой?

– Да как сказать, вроде не худой, но и не толстый.

Других свидетелей не было. Осталось только закрыть окно (холодно в кабинете, просто жуть), приказать сторожу заколотить разбитый участок какой-нибудь фанеркой или дощечкой и возвращаться домой, досыпать. Хотя какой там сон после всего этого!

На следующее утро Петр Андреевич пришел на работу как обычно, сторож пригласил стекольщика, и через час окно было в полном порядке. Замок сейфа несколько с трудом, но поддался родному ключу. Все документы на месте, но осталось самое трудное: понять, что именно привлекло внимание преступника. Железманов выложил все тома на стол и стал просматривать обложки. Однако быстрого озарения в голову не пришло. Надо внимательно читать все, но на это времени не было: есть и прочие служебные обязанности. На сегодня вызвано два свидетеля по разным делам, необходимо дописать обвинительное заключение. Да и еще необходимо составить письмо в окружной суд обо всех происшествиях. Хорошо, что за день не доложили о новых преступлениях, не пришлось выезжать на очередную драку или убийство. Только к концу дня следователь смог просмотреть еще раз все бумаги во всех делах, листал и перечитывал несколько раз, присутственное время давно истекло, имел право покинуть кабинет и идти домой к горячим щам, а он все сидел и читал, и читал. Правда, опять же озарения в голову не пришло: ну не мог он понять, что могло привлечь преступников в этих делах.

                                   * * *

Когда уже голод пристал просто с категоричным требованием дать организму пищи, Железманов поднял себя из-за стола, убрал все документы в сейф, приказал сторожу быть особо бдительным и пошел домой. Словом, есть о чем подумать вечером на досуге. После обеда Петр Андреевич устроился дома на диване, чтобы еще раз все обмозговать. Верный Тимофей с готовностью устроился рядом, чтобы помочь решить очередную задачку, уникальность которой состояла в том, что действующим лицом в ней был его двуногий друг.

«Итак, у меня сейчас в производстве ряд дел. Из них три о незаконных порубках – крестьяне рубили лес в казенном лесу. Все они возникли независимо друг от друга, обвиняемые даже незнакомы друг с другом. Есть смысл фигурантам этих трех дел устраивать все эти игры со взломом и обыском? Скорее всего нет», – размышлял Железманов.

Зеленый взгляд кошачьих глаз дал понять, что последний тезис требует доказательств.

– Ну, это просто, рыжий. За это преступление ответственность предусмотрена не такая уж серьезная. Небольшой штраф или внушение от суда. Так что нет им смысла пытаться дело свое похитить. Да и сами эти крестьяне не способны на это. Поэтому это не вариант.

Кот слегка муркнул, видимо одобряя аргумент друга. Но кто тогда?

– Думаем дальше, есть два дела о краже. Буквально совсем недавно заявления принял. Но там абсолютно ничего не ясно. Одно дело о краже на рынке. Торговка заявила, что у нее с прилавка исчезло два гуся. Кроме самого заявления, ничего нет. Зачем пытаться украсть это дело? Также и по краже из сарая: из незапертого сарая украли дрова, причем не все, а только часть. Опять же трудно представить, что воришка, укравший часть дров, пытался украсть и само дело. Опять же кроме заявления у меня ничего нет.

Рыжий зашевелился, намекая, что думать надо более вдумчиво.

– Ты не спеши, думать не торопясь надо, – урезонил его Петр и продолжал опять перебирать все дела. В конечном итоге у него получилось, что, скорее всего, события последних дней могли быть связаны с двумя из них.

Первое. Дело о драке. Молодой рабочий кирпичного завода Семен Коновалов подрался. Потерпевшему, а это был мастеровой этого же завода, были нанесены телесные повреждения: синяки, сломана рука, нос. Однако закон позволял в этой ситуации прекратить дело по примирению сторон, что собственно и предложил следователь. Петру Андреевичу было жаль парня: молодой, горячий, к тому же повод для драки был достаточно серьезный – мастеровой систематически унижал и обижал молодого рабочего, недавно приехавшего на заработки из деревни. Сама драка имела место после безобразной сцены, когда мастеровой при всех кричал на парня, обзывал его тупой деревенщиной. Поэтому следователю не хотелось отправлять парня по этапу, и он предложил примириться. Мастеровой не возражал, но требовал, чтобы рабочий прилюдно извинился перед ним. Коновалов категорически отказался это делать, более того, будучи малообразованным, но грамотным, он ухитрился нахвататься каких-то революционных идей и видел себя в роли борца за справедливость и народное освобождение. Мастеровой соответственно представлялся ему эксплуататором, а следователь, который вел дело, тоже выступал в качестве не самом благовидном: защитником всех эксплуататоров от праведного гнева всех эксплуатируемых. На допросах Семен вел себя вызывающе, разговаривал не то что грубо, а даже несколько презрительно. Железманов не стал брать его под стражу, это было совсем необязательно. Однако сейчас, анализируя все обстоятельства дела, прежде всего личность молодого парня, Петр мог допустить, что обвиняемый в качестве протеста против эксплуататорского строя залез в кабинет следователя, чтобы уничтожить дело. Да и в квартиру он вполне мог заявиться: рабочий мог быть в наивной убежденности, что следователь держит бумаги у себя дома.

– Впрочем, есть и второй вариант, – немного подумав, произнес Железманов.

Кот с интересом посмотрел на двуного: еще вариант?

– Да, есть еще одно дело, в котором тоже есть за что зацепиться, – подтвердил кивком головы Петр. Потом чуть подумав, продолжил: – Три недели назад в Татарской слободе, как раз на улице Татарской, около мечети был ограблен один мужчина, грабителей было трое, отобрали шубу, шапку, кошелек. Через пять дней в Успенском овраге, как раз рядом с Татарской слободой, ограбили еще одного пешехода. Снова отобрали деньги и носильные вещи. И опять грабителей было трое. Потом уже на Набережной опять трое человек попытались ограбить купца Дементьева, он оказал грабителям сопротивление. Его Господь силушкой не обидел, раскидал он всех троих как котят и бросился наутек. А через неделю урядник задержал на рынке мужчину, пытавшего продать мужскую шубу. Шуба была явно не по росту продавцу: она могла прикрыть разве только одно плечо. Про грабежи было известно, и страж закона проявил бдительность, доставил подозрительного продавца в участок. Вызвали первого потерпевшего, и он свою одежку признал, даже точно указал на шов на подкладке: когда-то зацепился за гвоздь и ему жена зашивала. Так был задержан один из грабителей, обыск у него дома, разговор с домашними дал возможность быстро установить и второго грабителя, который по совместительству приходился старшим братом первому. А вот личность третьего еще только предстояло установить: оба брата путались в показаниях, отчаянно врали, но отказывались выдавать подельника. Даже после очной ставки с потерпевшими твердили, что совершали свое дело только вдвоем. Можно предположить, что третий был главарем, державшим подельников в страхе, и поэтому они боялись его называть. Или не только боялись? Или же надеялись и на какую-то помощь от него? Возможно. И судя по всему этот третий был фигурой решительной, способной на отчаянные поступки. Вот этот тоже, пожалуй, мог забраться в квартиру следователя и в его кабинет.

Значит по этим двум делам и надо работать более плотно. Этим он займется завтра, а сегодня, пожалуй, пора и на покой. Тем более, что Тимофей – его верный советчик – уже не кемарил, а просто откровенно спал, уютно устроившись на руках.

На следующий день Железманов с утра пошел не в служебный кабинет, а на Сараевскую улицу, которая находилась совсем на окраине Касимова. Именно там в одном из домов снимал угол Семен Коновалов. Парень был дома, точнее, во дворе: рубил дрова. Увидев Железманова, пробурчал:

– Аааа, защитничек эксплуататорского класса пожаловал!

– Вопросы у меня есть к тебе.

– А что повесткой не вызвали?

– Решил, что так быстрее будет. Да и тебе хлопот меньше. Ты где был ночью позавчера?

– Как где? Дома ночевал!

– А кто может это подтвердить?

– Хозяйка моя.

– Так, а третьего дня, примерно с 10 утра до часу дня?

– Тоже дома, вон забор правил.

– А что, не работаешь сейчас нигде?

– Так с завода меня уволили после этого всего, другую работу не нашел.

«Сидит без денег, тут возможно самые лихие мысли в голову придут», – подумал Петр. С другой стороны ему было жалко парня: пришел работать на завод, попал на начальника самодура, а общество, вместо того чтобы обучить парня как следует и работать, и права защищать, подкидывает ему сомнительные идеи о классовой борьбе. Железманову и революционеров было искренне жаль: он считал, что многие из них в революцию окунулись из-за искренних стремлений сделать мир лучше. Больше всего он боялся, чтобы такими идеями не увлеклись его сестры, поэтому все время старался им внушить, что за справедливость надо бороться законным путем, а делать жизнь простого народа лучше следует на учительской или другой полезной стезе. Это имело успех, поэтому после окончания гимназии девушки пошли учиться дальше: старшая Екатерина посещала занятия на Бестужевских курсах, а младшая Лиза поступила в Первый медицинский женский институт в столице.

– На что же ты живешь? – спросил Железманов подследственного.

– Да вот поденной работой всякой перебиваюсь, кому дров нарублю, кому воды принесу, печку переложу. Это у меня хорошо получается.

– Так может тебе не надо было на завод поступать? Ходил бы по деревням и клал печки? – следователь понимал, что сейчас он опоздал со своими советами. В данный парень никуда не может уйти не имеет права, он под следствием и у него отобран вид на жительство (своеобразная подписка о невыезде). Если только после приговора и отбытия срока в тюрьме. Но это если он не замешан во взломе служебного кабинета, тогда несколькими неделями отсидки не отделаешься. Поэтому пришлось задавать новые вопросы:

– А где хозяйка дома? Веди к ней, спросим у нее за твое житье-бытье.

Хозяйка – пожилая женщина была дома и заверила, что Коновалов всю ночь был дома.

– Но может вы спали и не слышали, как он выходил? – настаивал Железманов.

– Да не спала, нездоровилось мне, так он чай заваривал с травками, самовар разогревал. Вот голову даю на отсечение, всю ночь из дома ни ногой.

– А третьего дня с утра вы дома были?

– А куда мне деваться, у меня ноги почти не ходят. Дома была, а Сергей забор чинил. Я это через окно видела.

– Точно, ничего не путаешь? У окна сидела и никуда не отходила?

– Вот тебе истинный крест, сидела, чулок вязала. Он вообще хороший, заботливый, по хозяйству всегда помогает. Я уж, когда его с работы погнали, отказывать от квартиры ему не стала, пропаду я одна совсем. Пусть живет, места много. Зря ты его, мил человек, в тюрьму собрался сажать. Хороший он, – начала урезонивать следователя женщина.

«Может и хороший, если дурь всякую в голову брать не будет», – подумал следователь. Первоначальная версия не складывалась. Надо было проверять вторую версию: о третьем грабителе. Это было сложнее, хотя по-любому третьего соучастника надо устанавливать. Надо ехать в тюрьму и снова допрашивать этих братьев.

                                   * * *

Рязань, начало февраля 1910 г.

Зазнаев обходил гостиницы. Это было вполне логичное действие, когда надо искать гостя города. То, что неизвестный отравитель – не рязанец, приходило на ум прежде всего. Уж больно широка была география отравлений: подобные случаи зафиксированы и в Севастополе, и в Москве, и даже в жарком Баку. Словом, везде, где были проложены железные дороги. Однако неожиданная накануне смерть владельца только что открывшегося магазина кроватей и решеток на Мясницкой и по совместительству важного свидетеля говорила о том, что преступник остался в Рязани. Почему? Вот это интересовало следователя больше всего. Если вопреки своему почерку нарушил всю привычную схему, то значит в Рязани его привлекло что-то из ряда вон. Нет, нельзя исключать, что у него здесь родственники или подельники. Но все же гостиницы проверить надо.

Швейцар в гостинице Михайлова на Почтовой улице распахнул перед следователем дверь и даже поднес руку к козырьку – начальство идет. Зазнаева тут знали, ибо он уже не раз приходил по служебным делам. Это облегчило разговор: сотрудники гостиницы, увидев следователя, уже понимали, что его может заинтересовать, и услужливо пододвинули книгу, в которой записывали постояльцев.

– Но у нас все в порядке, никто не пропадал, происшествий никаких не было: ни краж, ничего более предосудительного, – в голосе управляющего сквозил легкий упрек: мол, мы приличная гостиница6, у нас солидные господа останавливаются, грех о них плохое думать.

– Меня интересует господин среднего роста, уже в возрасте. Примерно лет 50, одет хорошо, скорее всего позавчера ночью прибыл с казанским поездом, – пояснил следователь.

– У нас только солидные господа бывают, все хорошо одетые, – опять намекнул управляющий.

– Поэтому я к вам и пришел. Посмотрите, был у вас похожий постоялец, может сейчас живет?

– А он был с дамой?

– Не знаю, но думаю, что нет.

– У нас позавчера заселился господин Неронов, Максим Степанович. Он как раз прибыл с супругой – Александрой Дмитриевной. Ему 51 год, ей 42. Они сейчас в номере.

Присутствие дамы не вписывалось в намеченную схему. Самое главное даже не это. Непродолжительная беседа с супружеской парой подтвердила, что след это ложный – супруги, как свидетельствовали билеты, прибыли в Рязань ночью, но не казанским, а саратовским поездом, прибывавшим в Рязань на час раньше казанского поезда. Соответственно, пока в поезде травили несчастного будущего владельца ватноделательных фабрик, Нероновы были уже в Рязани.

Впрочем, были еще две ниточки: в ту ночь в гостиницу примерно в 6 утра заселилось еще два человека, только они уже съехали из гостиницы. Ну и где их искать?

– Что они говорили о себе, как представились?

– Вот читайте: мещанин из Зарайска Сенин Федор Потапович. А второй – Торчинов Федор Сергеевич, статский советник, служит в министерстве.

– В каком?

– Он не обозначил.

– А чем занимается господин Сенин? Он не упоминал?

– Упоминал. Сказал, что по коммерческой части, что приехал поговорить со своими партнерами.

– А с кем именно?

– Вот этого он не поведал. Только я так понял, что у него их несколько. Он одного ждал тут в гостинице, но тот не приехал, и этот Сенин сокрушался, что ему ехать надо в Спасск, а то не успеет.

– Жалко, мне теперь в Спасск придется ехать.

– Вообще-то он ненадолго туда собрался, буквально на один день. Сегодня утром уехал, а вечером собирался опять быть в Рязани.

– Сюда собирался вернуться?

– Нет, он сказал, что пообедает тут в ресторане и потом поедет на вокзал, домой в Зарайск собрался.

– А в каком ресторане, не говорил?

– Нет, но в этом ресторане он как раз собирался встретиться с партнером, который не пришел.

– Откуда вы это знаете?

– Так он записку оставлял этому партнеру, чтобы, значит, тот как раз тоже в этот ресторан подошел, поэтому я это все и знаю, – управляющий старался подчеркнуть, что он не следит за клиентами, а они ему сами все рассказали.

– Записку? – изумился Зазнаев. Кажется, впервые стало везти. – Вам придется предъявить ее мне.

– Так не могу.

– Почему?

– Потому, что партнер нашего постояльца пришел и забрал ее. Буквально за 5 минут до вашего прихода.

Ну кто мог знать, что надо было тратить время не на разговоры пожилой семейной четой, а срочно догонять человека, забравшего записку?! Увы, нельзя угадать все. Тут взгляд Ивана упал на стол. Он заметил, что в углу стола лежит стопка небольших листочков. Рядом лежал карандаш. Логично предположить, что постояльцам предлагали писать подобные записки именно на этой бумаге. Догадку подтвердил управляющий.

– Да, он писал записку на этой бумаге.

– А вы не помните, он взял из папки листочек и писал на нем одном или так и писал, не снимая листочек со всех остальных?

– Он прямо так и писал: на верхнем, который лежал на остальных. У нас поверхность стола шершавая, писать не очень удобно.

– А больше никто записок сегодня не писал?

– Нет, вроде.

– И листочки не брал?

– Мы не следим, но вроде нет.

Зазнаев взял верхний листок и посмотрел на него. Это сейчас не проблема прочитать надпись, сделанную даже через 20 листов бумаги. Тогда таких возможностей не было. Но небольшая уловка не раз выручала всех, кто хотел узнать тайное – и следователей, и шпионов, и даже любопытных мальчишек. Иван Васильевич положил верхний листочек бумаги на шершавую поверхность стола, взял карандаш и стал им водить по листику. Как по волшебству перед ним на сереющем листочке проступала белая надпись: «Буду ждать послезавтра в ресторане „Бристоль“ в 18:00».

Ну, вот это уже что-то. Ресторан «Бристоль» один. Находится на Почтовой. Прийти туда послезавтра к 18:00 не проблема. А пока надо сделать несколько других дел.

Первое – это навестить полицейского врача и выслушать его мнение о причинах смерти Ачуева. Впрочем, тот ничего особенного не сказал, это заключение во многом походило на то, которое он выслушивал пару дней назад, когда пытался понять причину смерти пассажира в вагоне поезда.

– Конечно, назвать здоровым я бы этот организм мог только с большой натяжкой. Все-таки возраст – это возраст. Курил много, легкие все черные. Но жить он бы еще мог достаточно долго. Никаких причин скоропалительной смерти не нашел – ни разрыва сердца, ни внутреннего кровотечения, ни кровоизлияния в мозг, – рассказывал врач.

– А как насчет отравления?

– Вы имеете в виду хлороформ?

– Да.

– Ну, я уже говорил вам в прошлый раз, что определить следы хлороформа достаточно тяжело. Поэтому исключить этого я не могу, но и прямого подтверждения тоже не имею возможности дать.