Гора ветров

Когда Андрей предложил ей стать его женой, она растерялась, но с самой первой минуты знала, что ответом будет «да». Как, впрочем, знал и он.

Ее разговор с матерью вышел коротким. Вера ни слова не сказала о своих слезах и терзаниях. Потому что просто забыла о них. Любовь умолчала о своих чувствах в вечер явления героя. Лишь внимательно смотрела и слушала. Что тут скажешь? Она молчала до тех пор, пока в воздухе не повис вопрос о Танечке. Это было все, что на этот раз требовалось от Любови в ответ.

– Верочка, поступай, как знаешь. У нас с Таней все устроится отлично. А там видно будет…

Вера благодарно поцеловала мать.

Любовь глядела в окно. Две яблони переплелись ветвями. Одна из них, расколовшаяся в грозу и подпертая чурбаком, тянула ветви вверх, шелестела листьями, покачивала наливающимися плодами. «Она из тех, кому нужно прислониться. И всегда такой была. Это хорошо, когда есть к кому. А девка, – Любовь улыбнулась, – эта не пропадет…»

Оставалось рассказать Тане. Они договорились с Верой, что та расскажет обо всем сама.

Разговор получился несколько странным. Во всяком случае, не таким, как ожидала Вера. Ее неприятно поразил как будто отсутствующий вид Тани. Она не ожидала никаких трудностей, потому что до сих пор была уверена в своем безраздельном господстве в сердце дочери. Пугающие рассказы о том, куда ведут катаклизмы переходного возраста, ее как бы не касались. Ничего такого с ее дочерью не случалось. Та не хамила, не выглядела вызывающе, не болталась с мальчиками, хорошо училась и ни у кого не вызывала нареканий. Договориться с ней можно было абсолютно обо всем. В глубине души отсутствие проблем с дочерью Вера относила к числу своих личных заслуг и принимала как должное. Но Таня не являлась предметом ее гордости. Когда другие матери рассказывали о своих детях, она неизменно отмалчивалась. Чего об этом говорить? По правде сказать, она и думала о Тане немного. А иногда ее даже слегка раздражала вечная готовность дочери к пониманию, заглядывание в глаза и эти к месту и не к месту объятия…

Последнее время Таня как будто не искала ее общества, и Вере это было на руку.

– Понимаешь, тот мужчина, что приезжал тогда… – осторожно начала она, – он хочет жениться на мне…

– Ты его любишь?

– Кажется, да.

– А он тебя?

– Говорит, что любит.

– И что же? – Таня представила того мужчину. Перспектива оказаться с ним рядом показалась невозможной.

– Как что? – Вера растерялась. – Мы собираемся жить вместе, – тут она вспомнила, что именно хотела сказать Танечке, и быстро заговорила: – Мы собираемся жить у него. Но пока, к сожалению, без тебя… Он живет в… – она назвала город. – Но как только появится возможность…

– У него есть дети? – перебила Таня.

– Да. Взрослые уже.

Таня задумалась. Ведь именно этого она и хотела… Хотела, чтобы в жизни мамы появился мужчина и она стала счастливой. Танин взгляд приклеился к терриконам на горизонте. «Интересно, как они выглядят вблизи?»

Она стряхнула оцепенение и посмотрела на мать. Та напряженно ждала, что же дочь ответит.

– Не волнуйся, мамочка, все будет прекрасно… Конечно! – она обняла мать и поцеловала ее. – Знаешь, я рада.

Вера вздохнула с облегчением.

– Но как же моя школа?

– А что твоя школа?

– Ну, где я буду теперь учиться… Если ты уедешь? – спросила Таня и подумала: «Не может быть!»

– Там же и будешь. Пока вы останетесь с бабушкой в нашей квартире… Но это не навсегда, понимаешь? В конце концов мы будем жить все вместе…

– Все вместе?

– Ну да… – Вера старалась придать голосу уверенности.

Таня представила, как это будет. Нарисовала радостную картинку. И постаралась в нее поверить…

                                                ***

– Постой, я устала, – Таня соскочила с велика, когда они поравнялись с заколоченным домом в конце улицы. – Давай отдохнем, – она вопросительно взглянула на Сашу. Тот пожал плечами. День выдался хмурый и довольно прохладный. Саша знал, что она и по жаре может проехать куда дальше, но мало ли… Он опустил велосипед на землю и привалился к старой березе. Таня ходила вокруг, трогая траву, что-то говоря… Ему нравился ее голос. Частенько, не вникая в слова, он следовал за интонацией, и этого оказывалось вполне достаточно для понимания. Особенно когда она была в этом своем легком настроении. Он наслаждался им, и она знала это. Таня пристроилась напротив, замолчала и сорвала большой наполовину пожухлый лист хрена. Повертела в руках. Сорвала еще два, засмеялась, сложила их веером и стала обмахиваться. Получилось смешно. Она подобрала волосы вверх, воткнула и них два листа, важно кивала, и развесистые листья покачивались, словно страусовые перья. Они смеялись, потом Таня снова говорила что-то. Солнечное настроение так и плескалось в ней.

– Моя мама выходит замуж и уезжает, – вдруг уловил он посреди прочего.

– Что?

– Выходит замуж и уезжает.

– Как?

– Так.

– А ты?

– А я – нет.

Он внимательно посмотрел на нее. Она наслаждалась произведенным эффектом:

– Вот. А ты не слушал.

Он не ответил, решив, что это розыгрыш. Однако пауза затянулась. Таня вздохнула и сказала:

– Правда.

– И что? – он подождал, не скажет ли она еще чего.

Но Таня иссякла.

– Чего тебе еще?

– Ничего… Просто ты говоришь об этом как-то…

– Как?

– Между прочим.

– А как надо?

Он смутился и промолчал.

– Я не знаю, – Таня запнулась и замолчала.

Ни за что на свете не рассказала бы она ни ему, ни кому другому, как долго мечтала об этом. И вот теперь, кажется, все вроде бы начало сбываться… И она полна радужных надежд. Но тот мужчина… С ним было что-то не так. В своих мечтах об идеальной жизни она напрочь упустила, какой именно мужчина должен оказаться рядом с ее матерью. Ее это не касалось. Он должен был их любить… Здесь реальность давала осечку, и Таня гнала эти мысли. Все наладится. А как же еще?

Саша удивился. Все с этой девчонкой было наперекосяк. От ерунды готова заплакать. А жизнь переворачивается – смеется. Но тут в его сердце шевельнулась надежда:

– И где ты теперь будешь жить?

– Там же, где и раньше.

Он вопросительно поднял брови.

– С бабушкой.

19

На школьную перекличку Таня не ходила, явившись первого сентября к линейке, которую простояла с отсутствующим видом. Одноклассники едва ее замечали. Девчонки обсуждали обновки и парней. Парни пялились на девчонок исподтишка, задирая их с преувеличенной развязностью. Летний опыт поражал разнообразием. Поездки к морю, новые лифчики, выпивка, приводы в милицию. Комсомольские лагеря, песни под гитару, грандиозные планы перестроить школьную жизнь. Гормоны бродили. Страсти бушевали. В классных группировках завязывались перестановки и назревали новые любовные истории.

Все, чего хотелось Тане – чтобы ее не трогали. Вот бы стать невидимой! Она вздохнула и посмотрела на свои сандалии. На правой ноге подошва под большим пальцем протерлась почти насквозь и «просила каши». Дома, в темном углу прихожей, остались новые туфли, купленные по блату. И Тане они не просто нравились. Они были многообещающими. Но она их не надела. Просто пока носишь сандалии – лето продолжается.

Первый урок – русский. Таня смотрит в окно. Мягкое сентябрьское солнце на осенних клумбах. Как красиво! Таня переводит взгляд на русичку. Старомодное всесезонное кримпленовое платье хронически перекошено. Несвежие волосы закручены все в ту же неизменную прическу. На спинке стула – старая шаль. Таня поморщилась, отвернулась и подтянула ноги под стул. Подошва прогнулась, и палец сунулся в дырку. Таня нахмурилась. Снова взглянула на русичку и улыбнулась: «Останавливает время. Как я – лето…»

На перемене к ним зашла классная. Девчонки окружили ее. Таня постаралась незаметно выскользнуть за дверь. Когда прозвенел звонок, они столкнулись в дверях.

– Как твоя сестренка? – классная изображала вежливый интерес.

– Какая сестренка?

– Как какая? Твоя!

Таня открыла рот. Но тут учительницу окликнули.

– Все, бегу-бегу. Потом расскажешь.

«О Господи!» – подумала Таня. Она напрочь забыла про это свое вранье. Раньше извелась бы вся, думая, как с этим быть. А теперь спустя минуту уж и не помнила.

Как не думала никому сообщать о грядущем замужестве матери.

                                                ***

Сентябрь стоял на славу. Сухость воздуха ушла, он стал сыроват и прозрачен. Пыль прибилась, и ясное солнце сияло в прозрачной глубокой голубизне. Остатки лета дышали нежной грустью. Травы пожухли, в сладком яблочном запахе угадывалась легкая горчинка, а к вечеру к ней примешивался запах дыма. В кладовой выстроились длинные ряды банок с соленьями и вареньями. На чердаке сушился на газетах лук, в коридоре стояли ящики с красно-зелеными помидорами и корзины с яблоками.

В цветнике топорщились последней пышностью нежных оттенков игольчатые астры и яркие, словно пластмассовые, георгины. На кустах малины среди подсыхающих листьев краснели последние подвядающие ягоды.

Грусть уходящего лета мешалась с мыслью о скором отъезде матери, который означал перемены в жизни. Конечно, к лучшему, как же иначе?

Таня продолжала жить у бабушки. Вера уволилась с работы, но, решив задержаться до конца огородного сезона, почти все время проводила с ними. На сердце было неспокойно: с одной стороны, она до сих пор не могла поверить в свое счастье, с другой – оставить Таню было немыслимо. Счастливая рядом с Андреем, Вера чувствовала, знала, что он счастлив тоже. Однако у ее матери Андрей Сергеич после того первого визита, ссылаясь на занятость, больше не появился. «Моя хорошая, – сказал он, – распишемся по-тихому и устроим ужин в семейном кругу». Звучало как будто правильно. Но представить было невозможно.

Любовь, Вера и Таня собирали урожай, сгребали сухую ботву в кучи, подрезали и подвязывали кусты, таскали картошку в подпол, а морковь пересыпали сухим песком в ведрах. Подошло время решать, что делать с домом на зиму. Оставлять его нежилым было нельзя, так как с первыми морозами водопроводные трубы неизбежно бы перемерзли и полопались. Подразумевалось, что бабушка переселится в их квартиру: о смене школы, считавшейся хорошей, на «неизвестно что» не могло быть и речи. Со дня на день Вера откладывала разговор о доме, пока ее мать не сообщила, что через своих многочисленных знакомых уже нашла квартирантов до весны, «а там видно будет».

Позвонив Андрею, Вера, беспечно смеясь, рассказала, как замечательно все устраивается. Тот хмыкнул, вспомнил Любовь и подумал, что не ошибся. Людей, на которых можно положиться, не так уж много. Он видел их за километр, ценил. И старался не оставаться в долгу ровно настолько, насколько считал нужным. Поэтому в следующие пару дней организовал две машины – с углем, дровами и надежными ребятами, которые скидали и сложили все, куда им было сказано.

Любовь оценила этот жест. Попросила Веру поблагодарить Андрея Сергеича от ее имени. И решила пока что не раздумывать много об избраннике дочери: «Поживем – увидим». Жизнь научила ее отодвигать все, что терпело, за границы «нынче». Как припрет – не отвертишься. А до того… что толку думать?

                                                ***

Подошел день Вериного отъезда. В их с Таней маленькой квартирке посреди всегдашнего легкого тарарама стояли собранные сумки. Вера жарила тартинки и заваривала чай. Это странно напоминало выходной. Таня смотрела в окно. Там шел дождь. Вчера, собирая вещи, они весело болтали и строили планы. Сейчас дочь выглядела растерянной. У Веры сжалось сердце. Она протянула руку и погладила Таню по лицу.

– Мы будем жить вместе. И очень скоро.

Та рассеянно покивала. Обнялись на пороге, и дочь ушла в музыкальную. Когда она вернулась, матери уже не было. В квартире царил идеальный порядок, никак не свойственный их привычной жизни. Таня вздохнула и стала собираться в школу. На это полугодие приходилась вторая смена, что для их переполненной школы было в порядке вещей.

К приготовленному матерью обеду она не притронулась.

20

Прошла неделя, за ней – другая, подошел Верин день рождения. В воскресенье, как было условлено, Таня с бабушкой отправились в соседний город. Всю дорогу до электрички и потом, в вагоне, они шутили и смеялись, подбадривая друг друга. Не прошло и двух часов, как они уже стояли на привокзальной площади.

«Я знаю – город будет,

Я знаю – саду цвесть,

Когда такие люди

В стране советской есть!» – продекламировала Танечка знаменитую строфу, построчно распределенную на четыре крыши. Четкий ритм строфы словно подправлял неправильный полукруг зданий. Таня подмигнула:

– Бабуль, про вас стих-то!

– Артистка! – Любовь скользнула по площади равнодушным взглядом, высматривая телефон-автомат: Вера просила по приезде позвонить, чтобы Андрей Сергеич приехал забрать их с вокзала.

Октябрьское солнце светило сквозь легкий смог. От того места, где они стояли, в разные стороны лучами расходились три проспекта. Таня загляделась в перспективу одного из них. Все тут было на размер больше, чем в ее городе. Этот разбег в размере давал возможность другой пропорции, рождающей стройность. И строгость.

Бабушка тронула Таню за плечо, протянула две копейки и кивнула на телефон:

– Поди позвони матери-то.

– Постой, – Таня шагнула к стоящему рядом такси и назвала адрес.

Водитель выдохнул дым и назвал стоимость, которая примерно равнялась сумме мелочи в Танином кармане. Таня выразительно погремела ею:

– Поехали!

Бабушка подошла и переспросила цену.

– Ну как есть артистка! – она улыбнулась, покачала головой, и они уселись в машину.

Проехав несколько кварталов, таксист повернул во двор и остановился, не спрашивая, какой подъезд им нужен. Таня выгребла мелочь, отсчитала нужную сумму. Водитель, не глядя, ссыпал ее к себе.

Они огляделись. Величавый дом примыкал к просторному скверу.

– Ого! Шикарно, – Таня посмотрела на бабушку, закатила глаза и тут же скосила их к переносице. Уловка была беспроигрышной. Любовь засмеялась и махнула рукой:

– Да ну тебя!

А Таня хохотала и входила в гулкий подъезд. Взбежав на два лестничных пролета, она свесилась через перила и повторила:

– Просто шика-а-а-рно!

Но это больше не сработало. Любовь тяжело поднималась, и Тане приходилось подолгу ее ждать. Лифтом они воспользоваться не решились. На четвертом этаже позвонили в высокую дверь. Открыла Вера.

– С днем рождения, мамочка! – закричала Танечка.

– А я жду вашего звонка! Уже беспокоиться начала, – Вера светилась счастьем. – Как же вы добрались?

По квартире носились вкусные запахи. Андрей Сергеич стоял в глубине коридора, улыбался и изображал радушного хозяина:

– Раздевайтесь скорее – и к столу.

Любовь коротко поздоровалась с ним и прошла за Верой на кухню. Таня скинула новые туфли и, не дожидаясь приглашения, прошла в гостиную. Андрей Сергеич, секунду поколебавшись, вернулся в свое привычное кресло.

– Я, с твоего позволения, сяду, – он кинул на Таню взгляд спокойный и покровительственный. В действительности сегодня с утра он страшно нервничал и раздражался.

Тот дурацкий визит к Вериной матери часто против воли приходил ему на ум. Трясясь в последней электричке, на которой не ездил годы, он недоумевал о случившимся. Его брала досада, он был зол на себя. Время безумств прошло. Разве он не знал этого? Когда два развязных урода попросили закурить, он с ходу послал их. Когда один ему врезал, Андрей удивился. Поднялся, вломил в ответ и почувствовал облегчение. Парень полез на рожон, но второму драться явно не хотелось. Так что продолжения не последовало. У вокзала Андрей Сергеич нащупал трубку в кармане, однако закурил сигарету из почти целой пачки. Затянулся. И махнул таксисту, раздумав идти пешком. Хватит на сегодня.

Поднимаясь на свой этаж за полночь, он рассмеялся. А когда Вера позвонила утром, был счастлив.

Очень скоро он признался себе, что хотел бы иметь эту женщину рядом. Ее чувства были очевидны. Однако, когда он закинул удочку про совместное житье, она неожиданно ответила отказом.

Жениться в его годы на женщине с ребенком было чистым безумием. Конечно, он смог бы прожить без нее. Ведь он уже так жил. Но понял, что нажился.

Про Веру он никому не рассказал. Мог себе позволить. Родители умерли, друзья отдалились. Детей это не касалось. Основную и большую часть жизни он проводил на работе. Там, конечно, интересовались. Вот потому-то и нет! И что тут рассказывать. Как и о чем? Ни к чему.

Жизнь с Верой оказалась приятным сюрпризом. Ведь что он о ней знал? Что она красива и чудесно пахнет. Это было важно, но не удивительно. Другое дело, что она вошла в его жизнь без претензий, натуги и конфликтов. Она обходилась малым, то есть буквально – ее вещи занимали очень мало места. Андрей тихо удивлялся и в глубине души ждал подвоха. Но это когда ее не было рядом. Когда же она была с ним, он разрешал себе не думать вообще.

Теперь вот эта нескладная девчонка вдруг – в его доме. Ходит, смотрит. Городской пейзаж. Обычная, маслом писанная картинка. Разглядывает ее внимательно. Помнится, он сам купил ее черт-те сколько лет назад. Тогда она ему почему-то понравилась…

Вид и дух этой квартиры поразили Таню до глубины души. Ничего подобного она никогда не видела. Этот дом… Он был запущен. И элегантен одновременно. Мебели мало, стен много. Тут и там висели картинки – среди репродукций и гравюр попадались акварельки и небольшие пейзажи маслом. На одном из них был дождливый день и красный трамвай. Ездить в таких ей довелось немало. Но никогда не пришло бы в голову его нарисовать! В картине было настроение. Поддавшись ему, Таня простодушно приблизила взгляд, чтобы понять, как же это сделано. И увидела хаотично наложенные разноцветные мазки. Ей были знакомы многие шедевры мировой живописи. Но этот красный трамвай стал первым холстом, который она увидела воочию. Таня отодвинулась. Мазки сложились в очертания. Очертания порождали ощущения. И в этом было чудо. Она вздохнула и потрогала стену рядом с картиной. У противоположной стены стояли два высоких книжных шкафа. Она пробежала взглядом по корешкам: как много незнакомых имен и названий! Пастернак… Это имя она слышала. А вот еще: «Мастер и Маргарита». Она вопросительно посмотрела на хозяина, осторожно сняла книгу, перелистала страницы. Тут в комнату вошла мама с салатницей в одной руке и с кипой вилок и ножей – в другой:

– Все готово, все за стол! – она светилась улыбкой.

Таня жует и исподволь оглядывает комнату. И только сейчас замечает их вещи здесь: пестрый керамический кувшин с цветами, мамины пластинки с операми на проигрывателе. Бабушкины булочки в чужой посуде. Как странно. Таня смотрит на булочки. Вот это и есть жизнь. Другой нет. Она поднимает глаза на мужчину за столом. Кто он?

От этого взгляда Андрею Сергеичу становится не по себе. Ну что же он? Вера так старалась. Прекрасный обед. Знакомства с семьей не избежать. Да легко! На своей-то территории…

– Прекрасный обед, Верочка. Очень вкусно, – он добавил теплоты в улыбку.

И начал знакомство заново. Через пять минут все хохотали, вспоминая нелепую сцену их первой встречи.

Забавная девчонка. А глянула – просто оторопь взяла. Но как подыгрывает. И за словом в карман не лезет. Стало весело, он подлил себе коньяку и через пять минут окончательно вошел в нужную роль. А через полчаса уже откровенно наслаждался происходящим. Сыпал воспоминаниями, вворачивал цитаты, острил на злобу дня. Словом, был в ударе. Он победительно глянул на Веру и поймал удивленный взгляд. Ироничный. И любящий. «Господи, за что?» И неведомое раньше чувство благодарности пронзило его.

После обеда он вышел покурить на балкон. Таня робко шагнула за ним. В руках у нее была та самая книга «Мастер и Маргарита». В глазах – интерес.

– Тебе самое время прочитать ее на первый раз.

Таня благодарно кивнула.

После чая Андрей Сергеич поднялся, подошел к сидящей за столом Вере, поцеловал в щеку:

– Спасибо тебе.

И вышел.

Любовь засобиралась домой. Вера глянула на часы и поразилась. Приезд мамы и Тани, которого она до смерти боялась, прошел на удивление гладко. Только сейчас она поняла, как устала.

Андрей Сергеич помогал бабушке надеть пальто, когда Вера, спохватившись, выбежала в спальню и вернулась с пакетом.

– Вот. Чуть не забыла. Танечка, это тебе. Куртка и кроссовки. Немецкие.

Таня заглянула в пакет. «Ничего себе», – подумала и вежливо поблагодарила:

– Спасибо.

– И книгу возьми. Поделишься впечатлениями, – Андрей Сергеич подмигнул Тане, обнял и поцеловал Веру, думая: «Умница, не забыла. И как это кстати», – а вслух сказал:

– Однако следует поторопиться. Сорок минут до электрички.

Всей компанией они отправились пешком на вокзал.

У вагона мама обняла бабушку, поцеловала Таню. Мамино лицо стало грустным. Андрей Сергеич снова обнял Веру, и Таня почувствовала укол ревности. Они с бабушкой уезжают. А мама остается. Таня вошла в вагон. Оглянулась. Мама стоит рядом с ним. А Таня должна уехать. Почему-то. В легкой прострации она идет вдоль сидений. Два свободных места – садится и ставит пакет на колени. Бабушка тяжело опускается рядом, вагон трогается. Неожиданно на глаза наворачиваются слезы. Нет-нет. Бабушка не должна видеть. Никто не должен.

В нарастающем гуле электрички все быстрее мелькали вагоны. Андрей закурил трубку. Он был доволен собой. Вера же выглядела растерянной. Они медленно двинулись в обратный путь. Мокрая блестящая дорога покрыта разноцветными листьями. Об их дальнейшей жизни с Таней не было сказано ни слова.

21

Потянулись осенние промозглые дни. Куртка с кроссовками произвели в школе фурор. Однако откуда они взялись, Таня умолчала. Поездка к матери не шла из головы. Этот Андрей Сергеич, он вел себя так, словно имел права на ее мать. И как так вышло? Таня снова и снова мучительно раздумывала, представляя его самого и этот его дом, счастливое и растерянное лицо мамы.

А ведь было хорошо. Интересно. И весело! Она хотела бы остаться там. Да, остаться. Когда она подумала об этом, ей стало почему-то неловко. Потом она вспомнила их с бабушкой поездку на такси, как она дурачилась и это свое идиотское «шикарно». И ей стало стыдно.

Мама приехала посреди недели купить Тане зимнее пальто и сапоги. Предыдущее сшила бабушка. Теперь Вере не хотелось обременять мать. К тому же она думала, что поход по магазинам развлечет Танечку. Раньше они это делали нечасто: при большой нагрузке в училище и почти полном отсутствии свободного времени у Веры никогда не было лишних денег. Устроиться работать на новом месте оказалось непросто даже в музыкальную школу. Домашние хлопоты много времени не занимали. Вера сидела без дела, что ей ничуть не нравилось. В эту осень она часто вспоминала, как первый муж распекал ее за разные домашние неумения. Андрей же, казалось, не придавал быту никакого значения. Когда Вера предложила уволить приходящую раз в неделю домработницу, он лишь пожал плечами: «Делай как знаешь».

Таня не ждала мать и очень обрадовалась. Школа отменялась, Вера настрочила записку классной. Они завтракали втроем и без конца смеялись. Потом бабушка ушла к подруге, а Вера с Таней – в магазин. По части пальто там оказалось сплошное уныние. Три мрачные модели, подходящие по размеру, делали фигуру неузнаваемой. Ужасные коричнево-зелено-грязно-белые клетки… В двух других магазинах было не лучше. Однако холода подступали, и Вера настаивала, что пальто должно быть куплено. Настроение испортилось. Сапоги примерялись в гробовом молчании.

– Может быть, поищем еще… – заколебалась мать.

– Мне все равно, – сказала Таня с отсутствующим видом.

Вера почувствовала раздражение. «Что за ребенок, что за отношение», – стучало в голове. Но гнетущее чувство вины только подливало масла в огонь, и она убеждала себя, что «не заслужила этого».

Когда за матерью закрылась дверь, Таня заплакала. Она вовсе не хотела ссоры и сама не знала, как так получилось.

Она промучилась всю неделю, пока мать не приехала снова. Они помирились, и все стало вроде бы хорошо. Объятия и разговоры ни о чем. В школе все нормально. В музыкальной тоже. Работа пока не находится. Таня тревожно ждала, не пригласят ли их с бабушкой еще? Но речи об этом не заходило.

На следующий день ударили морозы и пришлось надеть пальто, которое они все-таки купили. Таня посмотрела в зеркало. И почувствовала унижение.

На следующей неделе мама не появилась. Зато пришло письмо, где она писала, что ее берут на работу в музыкальную на окраине. Придется далеко ездить, но она рада. И обещает навестить их при первой возможности.

Прошло две недели, Вера не приезжала. Таня тосковала, но молчала.

Бабушка раздобыла модный журнал по вязанию и связала Тане шапку, шарф и варежки. Вечерами она пекла что-нибудь вкусненькое и маленькая квартирка наполнялась сладкими и уютными запахами, целебными ароматами домашнего тепла и любви. Они с Таней пили чай и разговаривали.