Чужая война

Чужая война

Наталья Игнатова

Редактор Анастасия Филимонова

© Наталья Игнатова, 2021

ISBN 978-5-0055-1678-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прорицание

Внемлите мне, ибо знаю я, что будет и как будет.

Внемлите мне, ибо поведаю вам то, что предначертано звездами.

Внемлите мне, ибо то, что я расскажу, свершится.

Будет мир, и будет мир жить по своим законам, и порядок в нем будут определять лишь светила небесные.

Будет мир, и будут все жить в этом мире, радея за него и украшая его.

Будет мир, но все на этом свете бывает лишь на время.

Будет Свет и будет Тьма, и будут они вместе, и будут они враждовать, но быть друг без друга не смогут. Будет Свет и будет Тьма, и забудут все, что так было всегда, и схватятся в битве между собою.

Будет Игра, и правила той Игры станут камнем на шее у Игроков.

Будет Игра, и выигравший будет плакать, но и проигравший радости не обретет.

Будет игра, и призом в той игре станет страх, и сойдут светила с путей своих, и мир встанет на краю пропасти.

Будет Четверо, те, кого посчитают за фигуры, и поставят на доску.

Будет Четверо, и фигуры станут игроками, и сойдутся Цветок и Сталь, Смех и Расчет, и доска станет ареной, а зрители – фигурами.

Будет Четверо, и мир на краю пропасти встанет на дыбы, и будет уже поздно что-то менять.

Будет война, и реки потекут кровью, а поля вместо хлебов родят мечи и копья.

Будет война, и Четверо пронесут ее по всему миру, и не будет преград для той войны.

Будет война, и мир рухнет в пропасть, и будет лететь долго, и крик умирающего будет исторгаться из его глотки.

И все кончится.

Райяз Харрул, Верховный Жрец храма Ста Смертей, Постигший Тайное, Тот, Кто Ведет За Грань.

Эльфийский принц

ФИГУРЫ

Воеводство Уденталь. Столица

Тресса де Фокс

Цветущие яблони поднимают настроение даже с дикого похмелья. Я проверяла – знаю. Но с такого похмелья, как у меня в это утро, блевать (извините, конечно) хотелось даже от яблонь. Нечем было. В смысле – никак. Если у вас четыре желудка, расставаться со своим содержимым они не желают даже при настоящем отравлении, я уж не говорю про такую ерунду, как алкогольная интоксикация. А еще говорили, что шефанго никакие яды не берут! Кто говорил? Да я же и говорила. Зачем? Ну… Когда травить пытались, приходилось объяснять. Потому что действительно – не берут. А сегодняшнее утро просто было особенным. Как-никак, а стукнуло мне десять тысяч лет. Не каждый день такой праздник. Через то и похмелье. На юбилеях вообще положено принимать алкоголь в дозах, превышающих разумные, а проще говоря, наливаться по самые уши. Ну а уж на таких юбилеях! Никому из моих знакомых за последние несколько сотен навигаций дожить до десяти тысяч лет не удавалось.

Мне удалось.

По-моему, тут есть чем гордиться.

Солнышко встает. Яблони цветут. Денег почти нет. И настроение препоганейшее. Стоит только осознать – десять тысяч! – как оно становится еще поганее. На людей смотреть тошно, как будто в первый раз их рожи вижу. Хвала Богам, не много их пока на улице, людей. А то меня ведь и вскинуть может. Придется тогда из Уденталя уезжать быстрее, чем хотелось бы.

Уезжать из Уденталя мне не хотелось совсем. Сейчас, по крайней мере. Во-первых, яблони. Как ни крути, а это красиво. Во-вторых, мне-Эльрику сделали пару очень выгодных деловых предложений. Сначала капитан гвардейцев его милости воеводы, а потом командующий флотом. Другой вопрос, что снова наниматься в армию или флот мне совершенно не хотелось. Мне-Трессе, в смысле. Я вообще против службы где бы то ни было. Конечно, в мужском обличье я взгляну на это иначе, но когда еще я мужское обличье приму?

Видели бы меня сейчас мои наставники… Хотя, сейчас-то ладно, а вот вчера! Благородная дама, устроившая грандиозную пьянку в одном из самых паршивых притонов Уденталя. Что поделаешь, люблю я иногда шокировать окружающих.

Ганна не одобрит, конечно. Ну так то Ганна. Вот, кстати, из-за кого уезжать не хочется ну никак. Я ведь уже обещала ей, что останусь.

Но, Великая Тьма, неужели все? Или почти все! Неужели десять тысячелетий действительно прошли, и уже скоро… Смешно, и плакать хочется, Флайфет1… Скоро, это когда? Через десять лет? Через сто? Через пятьсот? Сколько бы ни было, по сравнению с тем, сколько их прошло – все будет скоро. Домой. Одна беда, чем ближе цель, тем больше нетерпение. Я скоро не то что столетия, я годы считать начну. Когда же? Когда? Впрочем, если расслабиться и попытаться поразмыслить, ожидание не так уж страшно. Страшнее будет погибнуть не вовремя. Прошли те времена, когда мне хотелось сдохнуть от безысходности. Прошли, мит перз! Не дождетесь больше!

Какая-то придурочная девчонка вылетела из-за угла и с размаху врезалась в меня чем-то твердым и угловатым. Больно!

Когда я маску сдернула, я и сообразить не успела, услышала только «грау!» в собственном исполнении, а девочка хлопнулась на мостовую… Почти хлопнулась. Поймала я ее на полдороги, а то ведь расшибется, объясняй потом, что не били ее страшные шефанго по голове, а сама она головой об камень треснулась. Людям много не надо, у них, чуть что – шефанго виноваты. Скоты! Люди – скоты.

Из-за того же самого угла вылетел Карел Хальпек. Самый обаятельный десятник местной стражи.

                                        * * *

Карел не то чтобы остановился, остановиться ему было бы трудно, но в немыслимом пируэте он ухитрился развернуться и вместо того, чтобы врезаться в страшную фигуру, выросшую у него на дороге, вписался в ближайшую стену. Больно, конечно, но Карелу гораздо приятнее было удариться о твердый камень, чем нарваться на разъяренную шефанго на пустынной улице.

Оборачиваться Хальпек не спешил, нарочито медленно оползал по стене, призывая всех Богов на помощь и стараясь выкинуть из памяти жуткое, нечеловеческое лицо, увиденное мельком, но напугавшее десятника до неожиданной теплой сырости в штанах.

Тресса брезгливо взглянула на Карела. Еще более брезгливо посмотрела на бессознательную девушку, которую держала на руках, старательно отодвигая от себя. Потом присвистнула, позабыв про десятника, сгребла девочку в охапку и отправилась туда, куда и шла.

«В „Серую кошку“ поперлась, – с ненавистью подумал Хальпек, поднимаясь, наконец на ноги. – Сегодня же десяток туда отправлю… Нет. Не сегодня. Завтра».

Выпустив длинную рубаху поверх мокрых штанов и свесив волосы на разбитый о стену лоб, Карел поплелся в сторону казарм. Он не торопился. Потому что к казармам путь лежал в том же направлении, что и к гостинице «Серая кошка». Той самой гостинице, в которой уже не в первый раз снимала комнату Тресса де Фокс. Догонять благородную даму, даже случайно, десятнику совсем не хотелось.

Королевство Румия. Монастырь Жерара Беспощадного

Черный Беркут раздраженно перекладывал бумаги на столе и не смотрел на почтительно ожидающего Элидора.

Элидор ждал. Раздраженность была обычным состоянием отца-настоятеля. Раздражённость и скепсис. Удел большинства крупных начальников.

Черный Беркут оторвался от бумаг и начал хмуро изучать Элидора. Как диковину какую. Элидор внутренне поежился.

– Ты отправишься в Мерад, – бросил наконец Черный Беркут.

Монах изумился. Он был уверен, что вызвали его не более чем для очередного дисциплинарного разноса. Отец-настоятель обожал дисциплинарные разносы и учинял их с удовольствием и глубоким пониманием дела. И за поводом у него это дело не останавливалось.

– Отец Лукас…

– Помолчи, сын мой, и выслушай меня. Ты отправишься в Мерад. Найдешь там сераскира Самуда, шейха «Горных кошек». Неделю назад «кошки» убили отца Якоба, настоятеля обители Кассия Воздающего. Ты ликвидируешь Самуда, заберешь у него перстень с рубином и привезешь этот перстень в ближайший из наших монастырей. Акция показательная, чем больше шума – тем лучше. Никто не должен забываться и позволять себе неуважение к нам. Вопросы есть?

Вопросы были. Больше, чем хотелось бы. Например, почему в Мерад отправляют его, Элидора. Златостенный город был столицей Эзиса, оплотом джэршэитов, а Элидор специализировался на Десятиградье и Готской Империи. Это ж другой край материка!

– Экипировка, – буркнул он.

– Получишь у брата-эконома. – Черный Беркут вздохнул. – Знаю-знаю, все знаю. И специфика не твоя. И отдохнуть ты не успел. Но барбакитов пора напугать, сын мой. А кто может сделать это лучше тебя? Еще вопросы?

Элидор покачал головой.

– Тогда ступай. – Отец Лукас очертил благословляющий Огнь: – Да пребудет с тобой Анлас.

Брат-эконом был предупреждён:

– Выбирай, – он сделал широкий жест в сторону оружейных стоек и сундуков. – Кони уже оседланы. Все припасы в сумках.

Элидор прошел прямо к стойке с длинными мечами.

– Опять мой любимый уволокли? – он даже не пытался скрыть недовольство. – Сколько раз говорил, не трогайте Праведника. Так нет же.

– У брата Игнатия выход, – начал оправдываться брат-эконом. – Кто ж знал, что ты и двух дней дома не просидишь?

Элидор не слушал. «Праведника нет. Вот же люди, просишь их просишь – все без толку. Ну что стоило Игнатию взять не меч, а топор? Ему ж без разницы».

– Доспехи готовь, – скомандовал он. – Кольчугу конную, наручи, поножи. Шлем эзисский подбери.

– Громко едешь? – довольно осклабился брат-эконом.

– Да.

«Пора вытрясать из отца-настоятеля личный меч. Или самому покупать, – привычно думал Элидор, перебирая клинки и прислушиваясь к возне эконома в соседней комнате. – А то это не жизнь. Сегодня одно, завтра – другое. Время тратить на привыкание к новому клинку. А ну как не успею однажды?»

В этот раз приглянулась аквитонская спата. Легковата чуть, но сойдет. Элидор подобрал к мечу походные ножны и принялся заправлять в перевязь метательные ножи.

«Почему все-таки в Эзис? Что, действительно больше некого? Не верится что-то. Есть у нас спецы, кроме меня. Тот же брат Освальд. Чем не вариант? Или брат Квинт. Он вообще по джэршэитам специализируется. Но отправляют меня. Странно. Ладно, мое дело телячье».

Брат-эконом суетился вокруг, помогая застегивать ремни доспехов. Элидор встряхнул плечами, присел, подпрыгнул. Сойдет. Старый привычный комплект. Кто его утащит? Двухметровых больше нет.

«Может, в этом и дело? Два метра росту, красные глаза, белые космы. Детей пугать хорошо. И еще барбакитов. Квинт пугать не приспособлен. Субтильный, еще и застенчивый, он убивает, а его и не помнит никто. Ни слухов потом, ни разговоров».

По дороге в конюшню Элидор заглянул на огород.

– Шарль, – негромко позвал он. – Уезжаю.

– Перевели? – брат Шарль оторвался от грядки и оглядел Элидора.

Тот покачал головой:

– Боевой выход.

– Ага. Громкий, понятненько. Далеко?

– К исманам.

Шарль присвистнул:

– Весело.

– Пока.

– Удачи.

Элидор хлопнул приятеля по плечу, кивнул и пошел дальше.

Шарль смотрел вслед.

«Странно это, – думал он. – Чудит наш Беркут. Где это видано, чтоб Элидора и к исманам? Он ведь даже языка не знает. И всего два дня как с задания. Брат Павел с ним, конечно, уже работал. – Шарль с отвращением перевел взгляд на грядку, пытаясь вспомнить чем морковные хвостики отличаются от сорняков. – Да. Работал. Но что за два дня сделаешь? Тут не меньше месяца поматрасничать бы».

Он рассеяно потянул первую попавшуюся травину. Вытянул тощенькую морковь. Ругнулся. Без особого, впрочем, чувства.

«Высокая политика? Видать, очень высокая, раз такое творится. На глупость похоже. Если бы не было известно, что Черный Беркут глупостей не делает. Напарник Элидору будет, это ежу понятно. Из тамошних, эзисских, иначе б тут дали. Но что за спешка?»

Поскольку размышления и домыслы не давали ровным счетом никакого результата, брат Шарль какое-то время еще пытался заниматься прополкой и бездумно выдергивал морковь вместе с сорняками. Довольно быстро он оставил это никчемное занятие. Встал. Отряхнул руки. И отправился в келью настоятеля.

Перед воротами конюшни молоденький послушник держал в поводу двух оседланных и навьюченных коней. Элидор придирчиво перебрал содержимое седельных сумок: еда, запасная одежда, немного денег, всякая полезная мелочь. Порядок. Он приторочил к седлу меч и вскочил на коня. Впереди была дорога.

Воеводство Уденталь. Столица

Тресса де Фокс

Кто бы мне объяснил, какого лешего делают в Удентале эльфы? Добро бы человеческая девчонка на меня налетела, от доблестного десятника спасаясь. Он по пьяни до женского полу охоч. Я бы ее, конечно, в непосредственной близости от этого кретина оставлять не стала, но уложила бы где-нибудь под забором и пошла своей дорогой. Однако выкидывать эльфийку, как какой-нибудь мусор… это все-таки нехорошо. Хотя лютней своей она мне приложила – мало не покажется. И смех, и грех, впору надевать доспехи, чтобы сходить в кабак. И не потому, что отребья здешнего боюсь, а потому, что сумасшедшие менестрели лютнями дерутся. Хотя от эльфов всего можно ждать. Может, у них расовая ненависть так в кровь впиталась, что они шефанго бить начинают, даже не разобравшись толком, стоит ли это делать.

Кто только шефанго бить не пытается. Другой вопрос, что мало у кого получается… А девочка красивая. Очень красивая. Даже для эльфийки.

…В «Серой кошке» было еще закрыто. Пришлось стучать в дверь ногой, поскольку руки заняты. Стук получился характерный, я-Эльрик так стучу. Не ногой, правда. Зато открыли быстро. Марк всегда быстро открывает, когда я прихожу.

– Сэр… – он осекся и вытаращился на меня. На девочку. Снова на меня. Что-то там себе подумал даже, пока таращился. Потом вспомнил: – Ой, простите, госпожа…

– То-то, – наставительно сказала я. Наставительно, чтобы Марку стыдно стало, и он перестал пялиться на эльфийку и прикидывать про себя, сейчас я мужчиной стану или подожду, пока девочка в себя придет.

– Я помогу! – предложил парень с энтузиазмом.

– Ты лучше вина принеси. Мал еще женщин таскать.

– В комнату?

– Ну естественно. Что ж мне, ее здесь на стол укладывать?

Про стол я, пожалуй, зря. Совершенно из головы вылетело, что мы же еще и людоеды, если всем сказкам верить. Ну и эльфоеды, разумеется. В «Серой кошке», конечно, народ без предрассудков, привыкли они ко мне за столько-то лет. Но у Марка сразу вылетела из головы вся похабщина, а морда из розовой стала зеленой.

– Ластами шевели, – напомнила я, направляясь к лестнице.

– Вина какого? – ошалело спросил он. – Вашего любимого, или… – и нерешительно посмотрел на эльфийку.

– Или.

– Понял.

И он исчез.

Хороший парень, не зря я его кормлю. В смысле, прикармливаю. Когда Джозеф помрет и Марк хозяином станет, меня он привечать будет не меньше, чем его папаша. Труднее всего с Яном было, пра-пра-пра… поди вспомни сейчас… в общем, с самым первым из их предков, с которым я познакомилась.

Марк принес бутылку «Жемчужной росы» едва ли не раньше, чем я поднялась в номер. К дверям мы подошли почти одновременно.

– Молодец, – я уложила девочку на кровать. Бросила парню серебряный.

– Я сейчас сдачу…

– Не надо.

– Благодарствуйте.

– Можешь идти.

– Понял, – вздохнул он. И ушел. У них тут, в «Серой кошке», чем-то вроде совершеннолетия считается со мной выпить. Янов сын, когда я-Эльрик ему первый раз вина предложил, от гордости раздулся как индюк. Еще бы! Удостоился. А потом в традицию вошло. Марк вот, как двенадцать ему стукнуло, все ждет, когда же я его человеком признаю.

«Господин Эльрик… госпожа Тресса…» Забавные они. Люди. То боятся, то ненавидят, то себя забывают от почтения. Ну да тийсаш дайз готтре2. У нас сейчас эльфы на очереди.

Нюхательные соли я разыскала в одном из поясных кармашков, и тут же вспомнила, что давненько не появлялась в обществе как действительно благородная дама. Даже соскучилась слегка по общению, не перемежаемому ругательствами и не сводящемуся к трепотне о бабах, о бабах и еще раз о бабах.

Хотя пили вчера знатно. И сегодня. Да и позавчера, если уж на то пошло.

Я поднесла к носу эльфиечки хрустальный флакончик. Девочка вздохнула. Раскрыла огромные темно-синие глазищи. И… выругалась. Да так, что стены покраснели.

– Кого ты имеешь в виду? – поинтересовалась я.

Эльфийка уставилась на меня. Представляю себе. То еще зрелище сразу после обморока-то. Волосы белые. Маска – черная. И в прорезях глаза без зрачков и белков. Одна радужка. Между прочим, насыщенного такого алого цвета. Девочка и так не отличалась румянцем. Сейчас она просто позеленела.

– Т-ты… Вы кто?

– Тресса де Фокс, – говорю. – Шефанго.

– Правда?

– А что, непохожа?

– Я не знаю, – честно отвечает эльфиечка. – Я шефанго не видела.

– Уже видела.

Хотя, конечно, не запомнила она, не успела понять, чего же так испугалась. Я и сама никогда этого не понимала. Лицо у меня как лицо. У людей, на первый взгляд, и пострашнее – гримасничают они все время, рожи корчат, глазами вращают… Ага. А боятся все равно нас, а не их.

– Как тебя зовут-то, менестрелька?

– Кина.

– И каким ветром тебя занесло в человеческие земли?

Она помолчала, разглядывая потолок. Понятное дело, не от хорошей жизни этакое диво объявилось в Удентале и носится по улицам, спасаясь от потерявшей всякий пиетет солдатни. Не захочет говорить – не надо. Все равно скажет.

– Я ушла, – ответила наконец Кина. – На Айнодоре у меня никого нет. И ничего. Мы с мамой жили на самой границе с Орочьими горами. Был набег, а гарнизон отозвали, и мы… нас… Город сожгли. Совсем…

Она осеклась на полуслове, съежилась на кровати, а в синих глазах появилось выражение, которое можно описывать в учебниках по совращению. Классическое, я бы сказала, выражение загнанности и ужаса пополам с непониманием. Когда женщина смотрит так — мужчина хватается за меч, готовый защищать ее от любой опасности. Когда так смотрит красивая женщина – мужчина действительно готов защищать ее хоть от всего мира. Я не была мужчиной. Другой вопрос, что ужас в глазах Кины был настоящим. И загнанность тоже.

– И давно ты на материке? – спросила я, вышибая девочку из ступора. Тут главное действовать пожестче, чтобы она жалеть себя не начала.

– Полгода.

– Ругаться здесь научилась?

– Ругаться?

Я повторила то, что услышала от нее пять минут назад.

– А это ругательство? – искренне удивилась эльфийка. – Я не знала. Я румийского не понимаю, а солдаты оттуда были… Мне слово понравилось. Что оно значит?

Не скажу, чтобы я смутилась. Однако тему решила сменить:

– Пить будешь?

– И есть буду.

Хорошо! Всего за полгода в полной мере набраться настоящей менестрельской наглости – это чего-нибудь да стоит. Я выглянула за дверь – так и есть: Марк околачивался неподалеку. Он тут же сделал вид, что страшно занят, и уставился на меня с выражением готовности к подвигу.

– Что там с завтраком?

– Каша. Со шкварками. Для вас, госпожа, мать поросенка жарит. Хороший поросенок.

– Да? Интересно, возьмется твоя мама приготовить свинью по имени Карел?

– Если пожелаете, – невозмутимо ответствовал Марк. – Только забить, извините… – он развел руками.

Хороший парень. Весь в отца. И матушка у него – очень приятная женщина. Хотя… Тетушка Ганна – это вообще песня отдельная.

– Ладно. Передай маме, что я извиняюсь за беспокойство, но прошу приготовить цыпленка, – я оглянулась на Кину. Эльфиечка выглядела голодной. – Лучше двух.

– Понял, – Марк исчез.

Я вернулась в комнату и разлила по кубкам вино.

– А мне говорили, что шефанго везде убивают, – подала голос менестрелька.

– Попробовали бы!

– Нет. Мне говорили, что вы везде убиваете. Что куда бы шефанго не пришли, они сперва всех убивают, а потом грабят и насилуют.

– Мертвых?!

– Не знаю… – она задумчиво уткнулась носом в кубок.

Ладно. Чего только нам про эльфов не рассказывали. Я помню сказки о том, как эльфы сдирали кожу с людей из-за расхождений в религиозных воззрениях. Нет, кое-кто действительно сдирал. Но ведь не все же. Насколько я знаю из слухов, мой народ тоже не отличается добротой и терпимостью. Однако почву для слухов дают экземпляры с особым подходом к делу. А таких всегда меньшинство. Хотя… если вспомнить, что меня изгнали за недостаточное рвение в истреблении эльфов. Вот тебе и меньшинство.

А шефанго действительно боятся. Начали бояться, когда мы стали близко общаться со смертными.

Здесь, в Удентале, навигаций сто назад, как раз когда закончились религиозные гонения, народ был понаглее. С Хранителем помирились, Огненосные войска поразогнали, анласитские умонастроения – не в чести. И когда я-Эльрик приехал в воеводство с Востока, прибить меня не пытались только потому, что полагали, будто за мной вскорости еще полусотня придет. Таких же.

Как раз тогда и случился большой скандал в «Серой кошке». Ян шарахался от меня, а мне не нужно было ничего кроме покоя и тишины, так что нас обоих положение устраивало, пока в «Кошку» не заявились местные дворянчики и не начали домогаться Яновой жены. Ян попытался им объяснить, что не дело это – так себя вести. Дворяне, конечно, люди, можно сказать, уважаемые, но к чужим-то женам как-то оно не принято. Он объясняет, а его не слышат. Слово за слово, хвостом по столу, гости раздухарились, повысили голоса и начали Яна нехорошо обзывать. Он с ними все миром разойтись пытался. Может, и разошелся бы, но меня тогда любой шум нервировал… и я, потеряв терпение, объяснил гостям за мою расшатанную душевную организацию. Объяснил, кажется, на зароллаше – у меня по пьяни всегда родной язык прорывается. Ну да они и на зароллаше поняли.

Ян в истерике бился. Кричал, что теперь и меня, и его, и его жену, и его сына, и даже его дочку замужнюю, которая в Гиени живет… Короче, что всем нам плохо будет. Этим же вечером я еще десяток мстителей разогнал. А на следующий день их двадцать пять пришло. Ну тогда я за топор взялся… Мне за убийство потом слова плохого не сказали – очень уж надоело страже вежливо не замечать местных подонков.

А Яна после моего отъезда снова попробовали обидеть. Я бы, может, плюнул на это да забыл, но он во время того побоища со мной рядом мечом отмахивался. А это не забывается. В Удентале тогда попадались порядочные трактирщики, им только стимул нужен был. Я через полгода вернулся, узнал о безобразии, нашел дворянчика, который бучу затеял. Ну и… в общем, гарантировал Яну неприкосновенность.

С тех пор я в «Серой кошке» – желанный гость. А кроме того, и в Удентале ко мне попривыкли. Это греет. Должно же быть в мире место, где от тебя не шарахаются, осеняя себя Огнем.

Королевство Румия. Монастырь Жерара Беспощадного

Широкий, вымощенный камнем тракт тянулся за горизонт. Синее небо. Крохотные зеленые рощицы. Ухоженные, издалека кажущиеся даже симпатичными деревеньки. Ехать бы и ехать. Радоваться жизни, солнцу, хорошей погоде.

Элидор хмуро смотрел на окружающую его благодать, перебирал в пальцах поводья и машинально, без должного чувства, благословлял изредка попадавшихся на дороге крестьян. Крестьяне, впрочем, понятия не имели, что такое благословение бесполезно, и принимали знак Огня с благодарностью. Эта их тупость раздражала Элидора не меньше, чем безмятежное свиристение птиц.

«С ума все посходили, что ли? – монах без всякого интереса скользнул взглядом по стройной, потупившей глаза девушке, спешащей куда-то с корзинкой. – Что я там сделаю, в этом Эзисе? Без языка. Без привычки. Штезаль!»

Он вдруг ощутил острую потребность вытянуть кого-нибудь плетью. Просто чтоб душу отвести. И поспешно усмирил это недостойное желание. Все равно дорога впереди была пуста. А бить лошадей Элидор не позволял себе даже в самом гадком расположении духа. Лошадь – это ведь не человек. Ее бить незачем.

Монах дал коню шенкелей, и тот послушно пошел легким галопом. Заводной держался рядом, вытянув тонкую морду и кося на всадника темно-фиолетовым глазом.

Покачиваясь в седле в такт ровной поступи скакуна, Элидор попытался вспомнить уроки брата Павла. Глубоко вздохнул, начал медленно, размеренно считать до двадцати пяти и, дойдя до одиннадцати, понял, что взорвется сейчас просто от того, что пытается сам себя успокоить. Лучше уж вообще ничего не делать. Злость должна была пройти. Рано или поздно. В конце концов, она всегда проходила.

Проще всего, конечно, было бы прикончить кого-нибудь быстро и весело. Да некого пока.

– Отец Лукас, – Шарль замялся, но продолжил решительно, хотя и не без внутреннего трепета, – простите за неуместное любопытство, но… – он вновь запнулся. Заявиться в келью к настоятелю, да еще и требовать от того отчета – раньше Шарль не позволял себе такой наглости. И не позволил бы никогда, не иди речь об Элидоре.