Лазерный гусь

Вопрос о том, моя ли это стая или же я наткнулся на какую-то ещё, не стоял. Черноклюв был тут как тут. Уже готовый к новой битве. Как же он меня достал! Может, было бы лучше, если бы я расстался с ним навсегда? Я так устал, а тут ещё этот драчун, которого я возненавидел. Он зашипел на меня, вытянув шею, спустился в воду и направился ко мне. У меня не было ни малейшего желания воевать. Но отступить, означало, что я принял своё поражение. А ведь поражения не было, я бы даже сказал, была победа, которая далась мне таким трудом. И что же, теперь все эти заслуги пропадут даром? Ну, уж нет! Обидно, конечно, будет, когда этот наглец меня втопчет в грязь или в воду, не знаю, где мы окажемся. Но Афродита так интересно наблюдала с берега, что я всё для себя решил. Битве быть!

И битва бы состоялась, если бы не Граф. Я знаю, он видел меня ещё на подлёте. Он всё замечает. Граф не стал ни на кого шипеть. Он просто подплыл и негромко гоготнул. Черноклюв сразу остепенился, кинул на меня ненавистный взгляд и отправился назад к берегу. Я чувствовал, что этот молодец ещё устроит мне подлянку. Затем Граф посмотрел на меня и тоже развернулся к берегу, будто ничего и не было. Такое его поведение я трактовал двояко: то ли ему в стае не нужны лишние мертвецы, то ли он таким образом благодарил меня за защиту от лисы. Не знаю, надолго ли птицы запоминают события из прошлого и, вообще, способны ли они анализировать и благодарить, но теперь я точно знал – среди стаи у меня есть покровитель.

Я украдкой взглянул на Афродиту. Было похоже, что она огорчилась, назревавшее зрелище, как несомненно ей казалось в её честь, отменилось.

Весенняя охота на гуся закончилась вчера. Я считал каждый день. Уже почти полных пять дней я провёл среди птиц с того момента, как нашёл их на болотах. Если бы не Черноклюв, который не нарывался на драку, но тем не менее отравлял мне жизнь просто своим присутствием и постоянным мельканием перед глазами, то можно было бы сказать, что я был доволен своей жизнью. На самом деле, доволен я не был. Я не хотел до конца дней своих оставаться гусем. Но для моего нынешнего положения я вполне нормально себя чувствовал. Наиглавнейшее, что я сделал, полностью начал соблюдать их режим. А он был очень даже простой. Мы либо куда-то летим на ночь, либо не летим. Потом или возвращаемся на прежнее место, или не возвращаемся. Утром поели, поспали, потом опять поели, полетели. Больше всего мне нравился дневной сон. Он похож на сиесту в жарких странах. Вот захотел ты поспать после обеда, так ложись. Для здоровья полезно. Раны меня уже, можно сказать, не беспокоили. И всем этим режимом руководил наш общепризнанный вождь Граф. Я понял, почему тогда сторожа не заметили лису. Граф слишком много брал на себя, а особенно охранные функции, поэтому все и были расслаблены.

Питался я теперь более разнообразно. Стала появляться разная травка, которую гуси кушали с большим аппетитом, нежели корешки со дна озёр. Оперение чистил тоже по распорядку. И самое важное, я научился летать почти как они. Я уже не отставал. Пока я, конечно, держался в конце косяка, где сопротивление воздуха поменьше. Но уже мог выдержать полный перелёт. Также, почти хорошо, научился приземляться на полянки. И это всё за каких-то пять дней. Для меня это было более, чем хорошо. Конечно, основная заслуга здесь не моя, а природы, которая с рождения закладывает в птичьи тела всё необходимое. Хоть в моё тело и не с рождения это всё заложено, но в результате Борькиных опытов получилось аналогично. Я лихо взлетал хоть с земли, хоть с воды. Мне так казалось. На самом деле, всё было гораздо медленнее, чем у остальных, но, когда я вернусь в человека, мне это будет уже безразлично. Вот только застать бы Сыроедова на прежнем месте. О том, что буду делать, если он уже уехал, я старался не думать. Всё будет хорошо. Я себя успокаивал и старался насладиться своим положением. Где мне ещё так подфартит.

Утром я проснулся раньше всех. Мной овладело возбуждение. Я гарцевал как конь. Я сегодня встречусь с Борькой! В таких мыслях я взмыл в небо, сделал пару кругов над полянкой. Граф недовольно смотрел на меня, а мне плевать. Больше я их не увижу. А вон и Афродита спускается в воду. Такого случая упустить нельзя. Она всегда была где-то поблизости, пока я жил среди стаи. Этим и объясняется постоянное присутствие рядом Черноклюва. Дёрнул меня чёрт показать свою удаль перед Афродитой. Я же человек, на кой сдалась мне эта гусыня? Но всё же я это сделал. Я пошёл очень резко на снижение и, как мальчишка на велосипеде, с доворотом приводнился рядом с ней. Я хотел лишь попрощаться. Так думал я. Но Черноклюв думал иначе. Он тут же непонятным образом очутился между мной и Афродитой. Настырный, однако, своего не упустит. Я напоследок поймал всё тот же лукавый взгляд из-за спины своего врага, встряхнул головой, развернулся и побежал по воде, намереваясь навсегда покинуть стаю. Живите счастливо! Ты, Черноклюв, береги её. Ты будешь хорошим мужем. И я взлетел. Набрал небольшую высоту, развернулся и не спеша полетел над озером.

Я планировал взять курс на побережье Белого моря, чтобы потом сориентироваться по местности и уже прямиком направиться к лагерю, где меня ждал Боря Сыроедов. Но осуществить задуманное мне не удалось. Я всё ещё летел над водной поверхностью, как вдруг сильнейший удар в основание шеи парализовал меня. От болевого шока всё потемнело в глазах, и я камнем полетел вниз, будто сбитый выстрелом. Я упал в озеро и полностью скрылся под водой, но тут же моё тело всплыло. Я едва двигался. Способностей хватало лишь на то, чтобы не захлебнуться. Но как это произошло? Кто меня так приложил? Ответ не заставил себя ждать. Надо мной кружил Черноклюв. Он не стал садиться и добивать. Посчитал, что этого достаточно, и улетел прочь. Наверное, он атаковал меня сверху, словно ястреб, и ударил сгибом крыла. И попал как раз в самую больную точку на шее, отвечающую за нервный столб. Сгиб крыла у гуся всё равно, что ребро ладони у человека. Умелый боец этим ребром может кирпичи ломать. Черноклюв был умелым бойцом. Для меня наступила тишина. Тишина и боль.

Я был настолько сильно оглушен, что в первые мгновения потерял способность слышать. Тело не слушалось. Я попытался подвигать лапами, удавалось это с большим трудом, но всё же удавалось. Медленно-медленно я плыл к ближайшей кочке на этом богом забытом заболоченном озере. Плыл долго. Потом не помню, как вскарабкался на неё и забылся.

Пролежал без движения до самых сумерек. Никто ко мне не подходил, справиться о моем здоровье было некому. Ну, а чего я хотел? В дикой природе ты либо пан, либо пропал. Потерял бдительность – вот теперь получи. Здесь только родитель придёт на помощь своему ребёнку, остальные уж как-нибудь сами. В моей жизни не было ещё таких ситуаций, когда в самые трудные дни я оставался один. Поругался с девушкой – можно к друзьям. Не поладил с родителями – можно к девушке, а лучше к друзьям, чаще к Борьке. И такого круговорота мне сейчас не хватало. Я почувствовал себя глубоко одиноким. Заскучал по всем, кого знал. В первую очередь по родителям. Уж сколько я с матерью спорил и капризничал, уж сколько я намекал не вмешиваться в мою жизнь. А вот сейчас больше всего на свете я бы хотел увидеть её. Отец всегда был где-то на заднем плане, но я знаю, что мама часто по жизни опиралась на его мнение и руку. Он надёжный. Пусть не так сильно проявлял свою любовь, но сделает всё ради меня. И всегда делал. Жены у меня не было. Девушка вроде как и была, а вроде, как и нет. Ничем она меня не удерживала. Развлекались мы поодиночке, каждый со своими друзьями. Ни о какой совместной жизни друг с другом ни разу не заговорили. Мне двадцать шесть, и родители то и дело твердят про внуков. Все родители одинаковые. Но я пока ещё, наверное, легкомысленный. Потому как нет у меня никакого желания ограничивать браком свою весёлую жизнь. А дети – это снова ограничения. Причем скучные ограничения. Впрочем, сейчас я бы не отказался от жены. Но как же вовремя сообразить, как она выглядит, та, ради которой пожертвуешь всем?

Так я и лежал на сырой прошлогодней траве и рассуждал о нелегкой судьбе. Настроения подобные мысли не прибавляли, хотелось заплакать или, на крайний случай, завыть по волчьи. Пусть меня сожрут лисы, отбиться я не смогу даже от комара. К полной темноте я закончил себя жалеть и решил, что этого достаточно. Пора действовать. Попробовал пошевелить хоть чем-нибудь. Лапы слушались, шея тоже. Я приподнялся на лапах, но тут же сел на брюхо и склонил голову. Я почувствовал сильную боль в области шеи и спины. Вращать головой было тяжело. Подобрал крылья, но подобралось только левое. Правое крыло совершенно не слушалось, и при попытках пошевелить им, простреливало неимоверной болью весь позвоночник. На этом я ревизию своих возможностей приостановил до утра.

***

Борьку мать встретила на пороге. Бросилась навстречу и тут же разрыдалась на плече у сына. Борька ее нежно погладил по спине, утешая:

– Мама, все хорошо. Ну, мам, успокойся.

– Тебя отпустили? Навсегда? – сквозь слезы спрашивала она.

– Ну, конечно, навсегда, – натягивая улыбку ответил Боря. А что ему еще ответить матери? Он и сам не знал, на сколько его отпустили, знал только одно, что работы предстоит много. А точнее сказать, очень много.

Отец сидел на диване и читал какую-то книгу. Увидев сына, захлопнул её, снял очки, потирая уставшую переносицу, и внимательно посмотрел на Борю. Борька увидел по обложке, что книга какая-то криминальная. Странно, отец раньше не интересовался такой литературой. С дивана он не встал, ему был тяжело, здоровье подводило, и Борька сразу увидел, как сильно постарел отец. Он сел рядом и как можно веселее сказал:

– Всё хорошо, пап. Я дома.

– Что ж, нашим уже проще, – и протянул сыну руку для пожатия. Потом сказал матери: – Сын с дороги.

Мать с готовностью убежала на кухню.

– Сейчас мучать не буду. Сам решишь, когда рассказать. Только знай, с профессором твоим, Громовым, я поговорил, – как обычно почти строгим голосом произнес отец.

– С Евгением Петровичем? Я только что от него, – Борька осекся. Он не знал, можно ли рассказывать об этом. Ведь ему же сказали, что не стоит распространяться ни с кем был, ни что делал. Но это же родной отец. Как тут быть. Но отец оказался намного мудрее своего сына.

– Я же тебе сказал, что расскажешь, когда потребуется. Разберись сначала со своими мыслями. Мне твой Громов кое-чего рассказал, что ты там натворил. Словом, держись его.

– Ты ему звонил? – спросил Борька.

– Звонил. Но это было лишнее, ему было достаточно и твоего звонка. Он мне так и сказал, что беспокоиться не стоит, и ты скоро приедешь домой.

– А мне показалось, что он был недоволен, когда я ему позвонил со своей проблемой.

– А много ли ты, сын, знаешь о нем? Знаешь ли ты, как он себя ведет, когда задумчив, когда счастлив и когда раздражен? Как он себя ведет дома и как на работе? Наблюдай за людьми, а не только за приборами. И мир тебе откроется совершенно с другой стороны.

Отец был прав. Каким-то Борька стал ботаном. Людей, как живых существ, он почему-то всегда отодвигал на задний план. На первом месте было лично его увлечение наукой. А он даже своего наставника не знал, как следует. Надо обязательно наверстывать.

– Сколько сейчас тебе? – спросил отец, прекрасно зная, сколько сыну лет.

– Двадцать семь, – машинально ответил Борька.

– Уже двадцать семь, – уточнил отец. – Подумай, как я пригодиться могу. Я знаю, тебе предстоит много работы, но все же, подумай.

Борька ещё раз взглянул на больного отца и горько заключил: "Ничем он помочь уже не сможет".

У профессора Громова была отдельная лаборатория на кафедре микробиологии. Сейчас все достаточно большое помещение было в распоряжении Бори Сыроедова. На первом этапе стояла задача разобраться, в каком состоянии находится главный прибор – лазерная установка. У Борьки не было возможности это понять в полевых условиях. Профессор Громов находился рядом с ним. Борька объяснял:

– Как вы уже знаете, у лазера накачка химическая, так мы можем выработать большую мощность. Но не это главное, нам на выходе нужно получить достаточно безопасное, но эффективное направленное излучение, которое действует на живые организмы через органы зрения и через кожу. Понятно, что излучение не должно затухать, попадая в облучаемый организм и, при этом, неся всю необходимую полезную нагрузку. Проще говоря, облучаясь, организм получает информацию в виде импульса. Этот импульс имеет широкий спектр частот, которые воздействуют на все ткани, на все клеточки, на мозг костей и, конечно же, на центральную нервную систему, которая, в свою очередь, передает импульсы в головной и спинной мозг. Строение клеток костей отличается от строения клеток кожи или, например, от клеток, из которых состоят глаза, волосы, ногти и так далее. Но я выяснил, что все типы клеток имеют одну очень важную особенность: все клетки реагируют на свои определенные частоты. То есть, клетки верхнего слоя кожи реагируют на одну частоту. Клетки внутреннего слоя, на другую, клетки сосудов, на третью. Попадаются, конечно, и такие группы клеток, которые реагируют на одни и те же частоты. Если выразиться точнее, то реагируют не сами клетки, а ядра клеток. А это – самое главное для нас, так как в ядрах находятся молекулы ДНК. Так вот, на ДНК мы можем влиять через колебания ядер клеток. В общем, Евгений Петрович, ничего нового я вам не рассказал. Уже не первый год я этим занимаюсь, вы в курсе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.