bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 6

Борька оглядел лазер. Несомненно, именно вспышка лазера являлась источником всего происшествия. Итак, Вася стоял здесь, держал подранка. Потом вспышка. И всё. Нет, что-то было ещё. Ах, да! Он сказал, что гусь живой. Точно! Боже мой! Неужели эксперимент начал развиваться по другому алгоритму? В своих прежних расчетах Борька рассчитывал только на мертвую птицу, да и присутствие человека в луче лазера никак не входило в его планы. Запустить лазер в условиях лаборатории он не решился. А тут вот Вася пригласил на охоту. Это был удобный случай без лишних свидетелей попробовать, а что же получилось. А уже потом спокойненько в кабинете описать, что произошло.

– Я же совсем забыл про камеру! – вдруг воскликнул Боря Сыроедов и побежал к машине. Камеру он догадался прикрепить подальше, к багажнику на крышу. Камера была не суперсовременная, с мини кассетой. Пальцы дрожа нажимали на кнопки. Наконец, он нашел нужный момент. Вот Васька держит гуся. Вот Борька стоит с тетрадкой. Вот генератор повысил обороты. Вот вспышка.

– Ого! Какая яркая! – невольно удивился Борька.

Дальше на экране Борька наблюдал только хаотичную рябь, указывающую на то, что на камеру влияли большие электромагнитные помехи. Помехи длились около одной минуты, но камера продолжала снимать. Затем картинка вернулась и Сыроедов увидел, как что-то промелькнуло уже на самом краешке кадра и всё. Много раз он возвращался к этому месту на пленке, но ничего путного рассмотреть не мог. Борька отложил изучение плёнки на потом, а сам направился к месту, где промелькнуло это что-то. Там ничего не было. Тогда он стал двигаться в предполагаемую сторону движения этого объекта и на глаза стали попадаться интересные находки. Ботинки, брюки, куртка. Всё это лежало ровно в том направлении, куда уже бегал Борька за замеченным с машины гусем.

– Ба! Да это же всё Васькино! – в полнейшем изумлении воскликнул он. – Но как же я не заметил всего этого? Эх, совсем рассеянный с улицы Бассейной, – добавил он, досадуя на себя. – Ладно, не важно, когда заметил. Ни на что это не влияет. Зато я знаю точно, что случилось нечто науке малоизвестное.

Солнце уже село за горизонт. Фонарь, подключенный к автомобильному аккумулятору, давал достаточное освещение. Борька всё ещё сидел на складном стульчике за столом и что-то писал и писал. Наконец, он оторвался от писанины и откинулся на спинку.

– Ну, что, Чукча, обмозгуем? – обратился он к безмолвному истуканчику, стоявшему на столе. – Работы предстоит много.

Пузатый Пеликен ничего не ответил. Он весело смотрел на Борьку узкими глазками из-под далеко вперед выступающих бровей. Рядом с этой немой статуэткой Сыроедов никогда не чувствовал себя одним. Разговаривать вслух было неотделимым его качеством. Особенно когда рядом есть такой собеседник, который никогда не перебивает, не спорит и всегда улыбается. Борька машинально взял его в ладонь, зажал в кулаке и начал поглаживать по животу.

Борькины размышления сводились только к одному результату. Как это ни было невозможным, но, тем не менее, это произошло. Борька не был уверен наверняка, но вычисления приводили к тому, что его друг Василий не просто исчез, а, как бы это проще сказать, превратился, что ли, в кого-то. И, скорее всего, в гуся. Это новое чудо двадцать первого века предстояло теперь объяснить. Что сейчас происходит с лучшим другом Васькой Волковым, и где он находится, тоже нужно выяснить.

Где-то вдалеке бухнули охотничьи выстрелы. От этих звуков Борька встрепенулся, плотно сжал в кулаке Пеликена. Его мысли потекли в другое русло. "Так! В сторону науку. У меня друг в беде!" – сказал он мысленно сам себе. – "Вот о чем надо думать!"

Если тот гусь, которого он не догнал и есть Васька, а судя по неестественному поведению это он и есть, то самое правильное будет дождаться его здесь. Потом в условиях лаборатории всё попытаться вернуть назад.

– Нет! Не попытаться, а именно вернуть! – уже вслух твёрдо произнёс Сыроедов.

Размышления продолжились:

Я даже понятия не имею, как у него сейчас работает мозг. Если он потерял больше половины человеческого мышления, то дела плохи. Значит, этот вариант вообще не рассматриваем. Тогда остается допустить, что он мыслит, как прежде. В таком случае, он непременно захочет вернуться. Но только что услышанные выстрелы навевали тревожные мысли. Опять же, если вдруг случилось непоправимое, то ничего уже тут не поделаешь. Поэтому снова отбрасываем и думаем, как ему помочь. Сначала подождем его в лагере. Хотя бы пару дней. Ведь если он мыслит как человек, то и поесть захочет человеческой пищи. Так рассуждал Борька.


Он прождал два дня. Васька не объявился. Весь прошедший день Борька провёл в новых вычислениях и исследованиях. Он полагал, что только усердная работа вернёт ему друга. А как же иначе? Если наука Ваську превратила в кого-то, то наука же и вернет его в прежний вид. С самого утра, как только рассвело, Борька забрался на багажник, прикрепленный к крыше внедорожника и рассматривал горизонт. Полчаса наблюдений привели к мысли, что нет смысла задерживаться дольше. Если бы Васька смог, он бы вернулся еще вчера. Нужно полагать, что его задержали веские обстоятельства. Кроме того, дальше вычислять уже было нечего. Нужно ставить эксперименты. А подготовиться к ним можно только в условиях лаборатории.

Он слез с машины, свернул всё лагерное хозяйство. Один из ящиков подготовил специально для подранка. Подранок чувствовал себя хорошо. А чтобы тот не вздумал убежать, привязал его за лапу. Как это не печально для птицы, но гуменника предстоит тщательно изучить.

Теперь осталось продумать знак, который бы однозначно подсказал Ваське, на случай его возвращения, что о нём помнят. Со знаком Борька провозился до полудня. Это оказалось задачей не из легких. Ведь нужно было придумать такой, чтобы он был заметен с высоты птичьего полета. А еще, чтобы люди, случайно наткнувшись, не смогли серьезно его испортить.

– Мы, конечно, не эвенки, – сказал Борька, обращаясь к своей статуэтке, – Но я думаю, Васька сообразит, что я хотел этим сказать.

Борька собрал инструмент, погрузился в машину и отправился в путь на машине своего друга.

***

Я проснулся от хлопанья крыльев и гогота. Уже совсем рассвело. Стоял ветреный пасмурный день. Снег подо мною растаял вплоть до земли. Я оглядел себя, в моём облике ничего не изменилось, я по-прежнему оставался гусем. Вокруг меня тоже были гуси. Когда я спал, стая голов в сто прилетела на озеро. Они щипали траву на проталинах, некоторые плавали и, опустив глубоко под воду голову, что-то доставали. Часть гусей расселась на берегу и сосредоточенно копалась клювами в своих перьях. Иногда они, встав в полный рост, раскрывали крылья и производили несколько взмахов. Когда они успели прилететь, я не знал. И не знал, который сейчас час. Не скажу, что я сильно удивлялся происходящему, скорее меня завораживала вся эта ситуация, в которой я очутился непонятным образом. Гуси не обращали на меня никакого внимания. А в моей груди по-прежнему болело от вчерашнего попадания дробью. При дневном свете я различил уже запекшуюся кровь на перьях. Свежих следов не было, значит кровь остановилась. Я боялся пошевелиться, вдруг рана откроется. Так и сидел, рассматривая стаю. Они прилетели сюда за пищей. И вечером должны улететь на место ночевки. О местах, где гуси находят себе пропитание я имел представление, это знает почти каждый охотник. Но сложно встретить такого охотника, который видел, где птицы ночуют.

Я очень сильно хотел есть и пить. После пробуждения, всё же, я себя чувствовал лучше, чем вчерашней ночью. Я попробовал встать, боль не усилилась – хороший знак. До кромки воды около двух метров. Я подошел к краю озера и наклонил голову, намереваясь попить. Как же они это делают? Просто засосать воду у меня не получилось. И, как на зло, ни один из гусей не пил сейчас. Наверное, они напились сразу после прилёта. Пришлось вспомнить картинки этой процедуры из прошлой жизни. Прошлой жизни? Буквально вчера я был человеком. Потом что-то случилось, узнать бы что, и вот я вдруг стал гусем. Если это сон, то откуда такие телесные мучения? Значит не сон. Можно рассуждать ещё долго на эту тему, но сейчас мне не до рассуждений. Как бы выжить в этом новом для меня мире. Мире животных.

Я набрал в клюв воды, закрыл его и поднял голову вверх. Вода потекла по зобу и попала куда мне и было нужно. После нескольких глотков или, точнее, таких упражнений я утолил жажду.

С пищей было сложнее. Что они едят? Понятно, что корешки, травку. Непонятно какую травку. Я определенно ничего подходящего не увидел. Перед глазами стояла варёная картошка и пшенная каша.

Мимо меня не спеша плыл гусь. Он остановился напротив и опустил голову под воду. Когда голова его показалась над поверхностью воды, я успел заметить, что в его клюве только что исчез какой-то белый корешок. Он снова опустил голову в воду, я тоже опустил голову и, не закрывая глаз, стал наблюдать, что он там пощипывает. Вода была прозрачная, и, как я и ожидал, птичьи глаза не испытывали никакого дискомфорта от соприкосновения с водой. Дно водоёма оказалось совсем близко к поверхности. Гусь свободно без ныряния отрывал различные корешки. Не вся земля смывалась со стеблей, но гуся это нисколько не волновало. Он проглатывал весь комок целиком. Затем опять опускал голову и вновь отрывал корешки со дна. Так продолжалось раз пять, пока он не уплыл, с непониманием оглядываясь на меня. А я в свою очередь недоверчиво наблюдал за этой нехитрой трапезой. Но мой желудок требовал активных действий. И я шагнул в воду, проплыл метра два, затем опустил голову ко дну. Видимо, мой мозг уже начал адаптироваться к обличию гуся, потому что едва различимые корешки вызывали аппетит, и я с наслаждением рвал их и проглатывал, совершенно не заботясь ни о какой гигиене.

Пока я насыщался корешками, многие гуси в это время мирно посапывали на берегу или же прямо на воде. И я тоже захотел спать. Почему-то мои перья стали намокать, поэтому я выбрался на берег и занял прежнее место, на котором уже провёл целую ночь. Рана в груди продолжала беспокоить, но уже меньше, и я старался не делать резких движений, а крыльями вообще не решался шевелить. Я сел на свою проталину, поджав лапы и согнув шею. Сейчас самое время подумать над своим положением и как из него выйти, а заодно и понаблюдать за поведением гусей. Не каждому человеку выпадает такой редкий случай. Я начинал всё больше вспоминать, что же произошло вчера вечером. Наверняка, Борькино изобретение меня превратило в гуся. Он же видел весь процесс превращения. Также он видел, как я улепётывал в ужасе, куда глаза глядят. И он, скорее всего, ждёт меня на прежнем месте либо в лагере, либо около профилей на месте засидок. Вот только дождётся ли? Пока открыта охота, мне к нему не пробиться. Да и залетел я вчера непонятно в какие дебри, с местоположением ещё предстоит разобраться. Выстрелов охотников я не слышал, вероятно, их нет поблизости, значит места здесь труднопроходимые. За такими раздумьями настал вечер, и я снова не заметил, как уснул.

А ночью подкралась лиса.

Гуси спят очень чутко, и лишь только это меня спасло. В последний миг я дёрнул шеей, и лиса промахнулась. Но она ловко развернулась и ухватила меня за крыло. Я рванул, что было силы, но лиса держала крепко. Старая рана дала о себе знать, опять в груди заболело, об этом я думал меньше всего. Я думал о том, как избавиться от лисы. Она вцепилась в моё крыло и продолжала перебирать челюстями, намереваясь добраться до шеи. Часто ударять клювом я боялся, вдруг она окажется настолько проворной, что схватит меня за голову, тогда точно конец. А лиса тем временем продвинулась ещё на пару сантиметров к шее. Оставался один выход – пробираться к воде. Может быть, там она меня отпустит. В темноте мои глаза вполне отчетливо различали широкую гладь озера. Хорошо, что до кромки воды буквально пару метров. Но как же они были тяжелы. Мне приходилось одновременно поклевывать лису в голову, упираться лапами в снег и следить, чтобы она вдруг не хватанула шею. Дело продвигалось медленно, но всё же озеро приближалось. Моё левое крыло уже било по воде, лапы и туловище тоже в воде, и только правое крыло с вцепившейся лисой оставались на берегу. Я поднапрягся и ударил сгибом левого крыла лису в голову. И, к моему удивлению, лиса тут же разомкнула пасть и отпустила меня. Я заработал лапами, и вот берег уже далеко, а я плавно скольжу по водной глади. Темнота скрыла берег и лису вместе с ним.

Тяжело дыша, я остановился в безопасном отдалении от берегов. Всё тело болело, будто исколотили палкой. Наверное, не хватало и перьев. Как только наступит рассвет, посмотрю на себя повнимательней, оценю уровень ущерба. Интересно, сколько будет это всё заживать. На озере я был один. Остальные гуси, скорее всего, улетели ещё перед наступлением темноты, потому что я не слышал их во время нападения лисы. Интересно вот только, пришли бы они ко мне на помощь или все дружно бы улетели? В любом случае я сделал для себя вывод, что безопаснее всего держаться стаи. И нужно обязательно научиться оборонительным приемам, мало ли, пригодится. Как только найти эту стаю? И если найду, примут ли они меня? А-то, может, поколотят похлеще лисы. Всё же как ни кичился я знаниями о гусях, но признаюсь, ничего толком о них и не знаю. Я даже не знаю элементарного – как мне обсохнуть. А ведь гуси всегда сухие. Как же им это удаётся? Знаю, что где-то у хвоста есть жировая железа. Они этим жиром и натирают все свои перья. Вот наступит утро, буду экспериментировать. А сейчас нужно дождаться рассвета. И я поплыл с большой осторожностью к дальнему берегу, предположив, что на противоположном берегу лис быть не должно, и я смогу найти укромный уголок, где продолжу восстанавливать силы. Держись, Вася!


Я очнулся от очень чуткой дрёмы, лишь едва забрезжил рассвет. На озере, по-прежнему, я оставался один. Вчерашняя стая гусей ещё не прилетела, а может быть, и вовсе больше не прилетит. Мне пока нужно во что бы то ни стало решить вопрос с намоканием перьев. Ночь я провёл на проветриваемом месте, поэтому немного пообсох, но видел, что оперение не отливает на свету тем жировым цветом, как у гусей, которых удавалось добывать во время охоты. Я начал копаться клювом в районе хвоста, ища что-то напоминающее ту заветную сальную железу. Долго искать не потребовалось, полупрозрачная белёсая жидкость появилась почти сразу же после небольшого нажатия на кожу. Я как мог смочил клюв и начал наносить жир по всем перьям. Давалось это сложно большей частью от того, что тело болело от недавних повреждений. Но, всё же, со смазкой я закончил. Шея и голова сами по себе уже измазались во время этой процедуры. Для проверки качества, я опустился в воду и потом вышел опять на берег. Вроде бы, остался сухим. Будем считать, что получилось. Осталось только понять, надолго ли мне хватит жирового слоя, как часто нужно его наносить. Словом, ещё многому нужно научиться. А для этого мне необходимы учителя. И учителя вернулись.

Уже давно рассвело. День был пасмурный и ветреный. Тёмно-серые облака плыли по небу. Возможно, скоро пойдёт дождь, но моё тело такую погоду ощущало вполне комфортно. Мне не было холодно. Плотные перья и пух не давали ни малейшего шанса свежему ветру меня заморозить. Я неспешно плыл вдоль берега, иногда отщипывая со дна корешки. К сожалению, другой пищи я не знал. Гусей я заметил издалека. Настолько издалека, что даже сам не поверил своему зрению. Они летели стройным клином. Затем по какой-то команде все начали снижаться. В этот момент я отплыл метров на двадцать от берега, а до середины озера оставалось еще метров тридцать. Я замер, боясь спугнуть их. Это совсем другое чувство, совсем не как во время охоты. Там гуси летят на чучела, которые выставлены от скрадка метрах в тридцати. Сейчас же я видел, как гуси летели точно на меня. Снижаясь, клин перестроился, каждый гусь наметил свою посадочную полосу. Подлетая, гуси загоготали громче. Возможно, они возбуждались, предчувствуя отдых и пищу. Гуси один за другим приземлялись вокруг меня, поднимая брызги. Я не переставал крутить головой, восхищаясь той легкости, с которой они садились на воду. Я будто видел их впервые. Никогда прежде я не созерцал эти пернатые создания так трепетно, как сейчас. Раньше они для меня были лишь объектом охоты, да будущими трофеями, а теперь мне предстоит стать членом этой большой семьи хотя бы до окончания охоты. Иначе, в одиночку выживать слишком сложно и небезопасно.

Я насчитал десятков семь особей. Вчера их было больше. Первым делом, каждый гусь занялся собой, они тщательно укладывали крылья, пёрышко к пёрышку. Затем некоторые тут же делали нырок, либо просто опускали голову под воду и отщипывали корешки и травинки. Некоторые гуси, как и вчера, выходили на берег и рылись на проталинах, срывая зелёные стебельки. При этом многие продолжали гоготать и возбуждённо рывками передвигаться по озеру. Эти же удальцы изредка пытались с кем-то затеять драки. Впрочем, всё ограничивалось только взаимными шипениями и перебранками. До настоящих схваток дело не доходило.

Я наметил одного, как мне показалось, одинокого гуся и поплыл в его направлении. Гусь мирно собирал травку со дна и не обращал на меня внимания. Но стоило мне подплыть поближе, как он вдруг забеспокоился и постарался отплыть к берегу. Для меня это ничего не означало, и я последовал за ним. Гусь прибавил скорости, приближаясь к другим гусям, пасущимся на берегу, и негромко загоготал. В этот миг один гусь из тех, к которым мы направлялись, побежал ко мне, вытянув шею вперёд и издавая громкое угрожающее шипение. Это был гусак. Я это определил, потому что он был значительно крупнее остальных. Гусак бежал ко мне. Его намерения были написаны во всём его облике. Я не стал дожидаться развязки, наверняка, для меня плачевной, и тут же ретировался, опять отплыв на безопасное расстояние. Гусак ещё немного пошипел, в воду лезть не стал, а затем вернулся к своему семейству. Это точно был главный гусь либо один из главных гусей. На его фоне гусыня, за которой я поплыл, а это была именно гусыня, мне показалась очень маленькой. Она затерялась среди других гусей, но мне запомнился взгляд. Пусть она его бросила едва обернувшись, но я успел заметить что-то лукавое и манящее. Взгляд Афродиты. Почему-то вспомнилась именно это имя. Этот взгляд и утянул меня к её серьёзному родственнику. Я почувствовал, что хочу снова встретиться с ней взглядом. Но строгий гусак стоял как на часах, высоко подняв шею и обозревая окрестности. Казалось, ничто не сможет утаится от него. Он весь источал такую силу власти, что позавидует любой король. Граф. Так я его назвал. Попахивало здравым аристократизмом от его натуры. Как слишком заботливый отец, он оберегал своё семейство от нападок со стороны и зачастую одёргивал незадачливую молодёжь, если они удалялись на непозволительное расстояние. Впрочем, Афродита не сильно боялась его. Она отходила дальше всех и возвращалась к семье далеко не по первому зову Графа. Затем я увидел его жену. Графиня была под стать своему мужу. Высокая, степенная, не менее серьёзная гусыня. Казалось, гусак был абсолютным властителем в своём семействе. По крайней мере, Графиня никак себя не проявляла. Да и прояви-ка при таком строгом муже! Вмиг укажет, где чьё место. Рядом с ним она всегда старалась высоко держать голову и даже чуток задирала клюв, подражая ему. Получается, что Афродита их дочь. У неё ещё не было пары, поэтому она держалась своей семьи, как и другие сёстры. Вспоминая её взгляд, легко понять, что дочка была на выданье, и сыщется не мало претендентов на её руку. Всё это я узнал в течение последующих нескольких дней, наблюдая за семейством Графа.

Я начал отмечать, что все гуси гуляют не абы где, а у каждого есть что-то вроде своей территории. Точнее даже не территории, а группки, которой он старается держаться. Видимо, это были их семьи. Естественно, тех пылких молодцов, что нет-нет, да проявят свою резвость это не касалось, они шлялись, где им заблагорассудится. И, между прочим, иногда проявляли такую же наглость, как и я, приударив за какой-нибудь гусыней. Но я приударил без задней мысли, а эти молодые, полные энергии и половых забот юноши, преследовали вполне объяснимый интерес.

Один из таких гусаков вдруг поплыл ко мне и также зашипел на меня, как и Граф. Я также ретировался и отплыл от греха подальше. Кто ж их поймёт, как нужно себя вести. Я не придал этому моменту большого значения, а зря.


Ближе к полудню пошёл дождь. Не сильный, но с ветром. Гуси к этому времени уже полностью успокоились. Даже удальцы выбрались и расселись кто где. Косые капли дождя их не беспокоили. Все гуси повернулись по направлению к ветру и будто застыли. Шевелились мало, а некоторые даже стояли на одной ноге, поджав другую и, видимо, согревая. Я по человеческой привычке пытался укрыть голову от ветра, отвернув в обратную сторону. Но холодный мокрый воздух тут же пробирался под перья. И я начинал снова намокать и промерзать. Конечно же, птицы намного лучше меня приспособлены к жизни. Я современный городской человек, поэтому зачастую привычки и здравый смысл правят мной. Но здесь, где городское мышление совершенно бесполезно, я должен получать знания у учителей, которые не испорчены цивилизацией и способны выживать, обладая только тем, чем наградила их природа. Недолго поплавав в воде, гуси выходили на берег и не теряя времени, начинали заниматься своим оперением. Я же проигнорировал этот факт, полагая, что сегодня уже этим занимался и мне достаточно. Но, как только пошёл дождь, мои перья стали пропускать воду. Лишь встав лицом к ветру, я немного отогрелся. А когда дождь прекратился, я заново нанёс смазку туда, куда только смог дотянуться. Это дало эффект, но ненадолго. Я стал внимательнее наблюдать за такой, оказывается, важной и необходимой процедурой. Выходит, что я делал многое неправильно. Сначала смазку нужно нанести на перья груди и по бокам. Потом переходить к спине, затем мажем крылья. После крыльев гуси мажут живот. И в завершение от хвоста спускаются к лапам и натирают оставшиеся перья по направлению к лапам. А вот с головой самое сложное. По крайней мере для меня. Я никак не мог понять, как же измазать шею. В первый раз я полагал, что, нанося клювом жир на все вышеназванные участки, голова сама уже измажется. Оказалось, не так. Этой смазки мало, голову с длинной шеей нужно вымазать отдельным хитрым способом. Многие гуси, недолго думая, размазывают себя когтями, как гребнем. Я тоже было дело хотел так попробовать, но чуть не поцарапал глаз. Тогда выбрал другой, может быть, менее надежный, зато безопасный способ. Кто не очень ловкий, а я среди гусей был самый неловкий, просто наносили побольше смазки на спину и, елозя головой по кругу, натирались вполне сносно. Конечно, совершенства я не достиг ни в первый, ни во второй день. Но, спустя ещё несколько дней, я уже мог вполне определенно сказать, что научился это делать на твёрдую четверку, что меня устраивало.

Сегодня я провозился с нанесением смазки почти всё время, пока гуси отдыхали. После дождя, потратив минут пятнадцать на чистку, они поусаживались на землю, положили головы на спины, спрятав клювы под крыло, и спали. Только Граф не спал. Он даже не присел. Он постоянно бдил, ждал опасности. Интересно, что у него за жизнь была в прошлом, если он стал таким недоверчивым абсолютно ко всему? Может быть, всю стаю вырезали волки или лисы? Или же охотники часто подкрадывались незаметно? Грустно. Похоже на то, что у него началась паранойя или как это у психологов называется?

День близился к вечеру. Стая начала пробуждаться, гогот стал погромче, все зашевелились в поисках пищи. А я, наоборот, захотел спать. Я опять нарушил режим. Но на этот раз я решил твёрдо не засыпать. Мне нужно во чтобы то ни стало присоединиться к ним. Вместе куда надёжнее. К тому же, с таким вожаком, как Граф. Я уже не сомневался, что он вожак этой стаи. Вот он выпрямился ещё больше, хотя казалось, куда ж ещё. Затем развёл крылья в стороны, загоготал и трижды взмахнул. Его возбуждение или же команды начали предаваться всей стае. Граф немного потоптался на месте, затем побежал, размахивая крыльями. На третьем шагу он оторвался от земли. Вся стая проделала то же самое. У кого-то получилось взлететь на третьем шаге, кому-то потребовалось пробежать с десяток метров. Тем не менее, вся стая поднялась в воздух и начала набирать высоту.

Мной тоже овладело общее волнение. Я замахал крыльями и побежал вдогонку за стаей. Но тут же остановился, потому что довольно-таки сильная боль от недавно пережитых ранений напомнила о себе. Я благоразумно сделал вывод, что сегодня лучше не улетать. Неизвестно, куда и сколько эта стая будет лететь, я могу и не обладать подобной силой и выносливостью. Померяться силой мне с ними пока ещё не приходилось. Если гуси прилетали уже дважды на это озеро, то они прилетят ещё. И я остался. Кроме того, я не умел приземляться. Да, именно так, летать умел, а приземляться нет. Мне дважды удалось подняться на крыло. Оба раза произошли сразу же после превращения, но я абсолютно не помню, как это получилось. Впрочем, летал я тоже совсем неумело. Вон они уже почти скрылись из виду. Поразительная скорость! Не мудрено, что охотники так легко меня подстрелили.

На страницу:
2 из 6