БутАстика (том I)

Скучными, выматывающими бездействием вечерами не оставалось ничего другого, как заниматься добротным мужским трепом, начиная, как водится, с баб, а заканчивая устройством блока юстировки нового плазменного генератора тяжелого бронетанка. В промежуток между этими крайне важными темами попадало все остальное: недосол сегодняшнего борща, чирей на заднице командира роты (отчего тот не может вторые сутки усидеть на месте, гоняя заодно и всех остальных), ну и, конечно же, вонючие залги, не облить которых лишний раз дерьмом было бы не только непатриотично, но даже преступно.

Стас, новоиспеченный сержант, как раз и открыл в тот вечер данную тему. Сидел-сидел в уголке на койке, молчал-молчал, а потом, набравшись смелости, вдруг взял да и ляпнул:

– А залги точно на нас не похожи? Вблизи их кто-нибудь видел когда?

Все враз замолчали и посмотрели на Стаса так, будто и впрямь увидели залга. И загалдели тоже одновременно:

– Ты что, идиот? Кто ж на них станет смотреть? Не проблюешься потом неделю!

– Похожи на нас?! Да они и на тебя не похожи, хоть ты и тоже урод – с такими вопросами!

– Бляха муха, да ты врубаешься-нет, че спросил?! А ну-ка, пойдем – выйдем!

Семен, как старший по званию и по должности понял, что пора вмешаться. Встал и вмазал кулаком по столу. Так что стаканы с чаем подпрыгнули.

– Ма-а-алчать!!!

Потом повернулся к побледневшему – аж веснушки стерлись! – Стасу и ласково так, нараспев, сказал:

– Гаспа-ади-ин сержа-ант! Объясня-аю в пе-ервый и после-едний ра-аз… – Потом перешел на резкий, жесткий, рубленый тон, повышая громкость по экспоненте: – Залги – мразь! Дерьмо! Ублюдки! Не смотреть – их надо бить, давить, жечь! Клешни – рвать! Жвала – дробить!… Топтать, топтать, топтать!!! – Семен выплюнул последние слова в лицо несчастному сержанту и впрямь затопал коваными сапожищами, побагровел, затряс кулаками. Он аж задохнулся от гнева и омерзения, из глаз брызнули слезы. Потом замер, зажмурился, прижал кулаки к ушам и затряс головой, приходя в себя. Отдышался, сел и добавил совсем тихо: – Залги – это враги, сынок. И чтобы я больше такого не слышал.

Все понуро молчали. У бедного Стаса пылали оттопыренные уши. Да и лицо уже не отличалось цветом от волос.

«Черт, что со мной? – подумал Семен. – Надо же как сорвался! Первый раз со мной такое… Последствия недавнего боя, контузия? Но я ведь и раньше бывал в передрягах, еще и похлеще…» Он задумался вдруг, вспоминая. Но ничего, кроме последнего боя, вспомнить почему-то не смог. Нет, что-то мелькало в голове, какие-то обрывочные картинки: он бежит, кричит, стреляет из лучера… Или не из лучера… Из «акаэм»? Что такое «акаэм»? Пистолетная ручка, магазины, скрученные синей изолентой… Какие «магазины»? Что за «изолента»? Падает Сашка – у него нету полчерепа… Бородатое лицо «чеха», рядом, близко – глаза в глаза… Кто кого? Кто быстрей? Семен оказался быстрей… Тогда – да. А потом? А еще? Новая картинка: желтые панцири в ряд, фасеточные глаза, лучеры наперевес, не бегут – спокойно шагают, уверенно, нагло!.. По его родной земле, по улицам любимого города… Хватают мать, сестренку, слышится чавканье жвал, щелканье клешней… Кровь, кровь, красное на желтом… Мразь, мерзость! Там где прошли – пустыня, покрытая липкой слизью… И снова Сашка, живой, веселый, в бандане цвета хаки на целом еще черепе. Тянет руку: «Оставь затянуться!»

Семен снова прижал к ушам кулаки, замотал головой, отгоняя видения. «Контузия, контузия!.. Это она. Завтра же покажусь Вавилову… тьфу, Мичурину! Нет, лучше самому доктору… А сейчас – пойти подышать, остыть, развеяться!..»

Старшина поднялся, надел легкую кирасу, маску – без них вне помещений находиться запрещалось категорически. Буркнул: «Прогуляюсь!» и, не глядя на примолкших сержантов, вышел.

На свежем воздухе ему и впрямь полегчало. Вечер был потрясающе красив – на востоке небо уже было усыпано яркими звездами, а западная его часть играла в стиле «Deep Purple» – от сочного, малинового пурпура у горизонта до самого настоящего, «глубокого», ближе к зениту.

А вот «Deep Purple» он вдруг отчетливо вспомнил! Даже зазвучала в ушах мелодия и завертелась на языке строчка: «I guess I’ll always be a soldier of fortune».

Но допеть Семену помешали, он сразу забыл, о чем только что вспомнил… Со стороны солдатских палаток послышался дружный гогот.

«Резвятся солдатушки, бравы ребятушки!» – усмехнулся старшина и двинул в ту сторону – неплохо бы и самому повеселиться. Подошел тихо, незаметно, не хотелось своим появлением смущать солдат. Остановился в тени крайней палатки, выглянул. На освещенной тусклыми лампочками площадке собрались все бойцы взвода. Сбились в круг, машут руками, хохочут, а чего хохочут – не понять.

Пришлось Семену все же выйти из тени, подойти к ребятам. А они так увлеклись, что на старшину и внимания не обратили. «Надо будет дневальному всыпать, – не зло ругнулся под нос старшина. – Так и залгов прохохочут!» Раздвинул руками крайних, протиснулся к центру круга. А там…

Он не сразу и понял, что это такое. Сарделька какая-то чешуйчатая о шести лапах! Длинная – с ногу, и толщиной такая же. Пасть зубастая, крокодилья, глазки маленькие, зеленым огнем светятся… И рядовой Красиков по кличке Карасик (вот кличку дали, а что она означает – никто не знает) над крокодильей мордой сосиской машет. А солдаты орут: «Пляши, Бобик, пляши!» И чудо-юдо правда пляшет! Прыгает, повизгивает, лапками коротенькими дергает. Смешно, и впрямь смешно.

Красиков сосиску уродцу скормил, другую достает. «А теперь пой!» – говорит. И «Бобик» этот как завоет! Тоненько, жалобно, прям рулады выводит. Солдаты ржут, чуть уже не в лежку лежат. Тут Семен и дневального увидел – тоже вместе со всеми регочет, с лучером в обнимку! Тут уж старшина не выдержал, гаркнул:

– Взво-о-од! Смир-р-рна-а!!!

Солдаты подскочили, вытянулись во фрунт, дневальный покачнулся, дернулся было к «грибку» бежать, одумался, замер… А Карасик не знает, куда сосиску девать – карманов в кирасе нету. Догадался – маску приподнял, сосиску в рот сунул. Куда чудо-юдо делось – Семен и не заметил.

– Это что за балаган? – придал он голосу строгости, чтобы не рассмеяться от всей этой картины. Да и не на что особо было сердиться, на дневального разве что. Этот-то точно свое получит. – Рядовой Красиков, чем занимаетесь во время отбоя?

Карасик не успел прожевать сосиску, но сделал героическое усилие и проглотил ее целиком, отчего голос его стал натужным и сиплым.

– Разрешите доложить, господин старшина, еще не время отбоя…

– Отставить пререкания со старшим по званию! Отвечать на вопрос!

Сосиска, видимо, благополучно покинула пищевод Красикова, отчего тот заметно приободрился, откашлялся и бодро выпалил:

– Занимаемся кормлением собаки, господин старшина!

– Чего-чего? – забыл об уставных командах Семен. – Кого-кого кормлением?..

– Собаки, господин старшина! Бобика.

– Что еще за «собака»? Почему «собака»?

– Не могу знать, господин старшина! Так само назвалось. Похоже просто.

– На что похоже? На собаку? А вы знаете, что это такое?

– Никак нет, – не по-уставному развел руками солдат. – Но должно ведь животное как-то называться… Она уж третий день, как к нам прибилась. Он, то есть. Или оно…

– Ладно, – хмыкнул Семен. – И где эта ваша собака? Покажите своего Бобика, я тоже хочу посмеяться.

– Бобик, Бобик! Сюда! Фью-ю-у! – засвистел Карасик. Бойцы завертели головами, кто-то еще негромко свистнул.

– Да вот же он! – ткнул за палатки пальцем долговязый солдат.

Семен посмотрел в ту сторону. В неверном свете догорающей «диппёпловской» зари смутно виднелся длинный силуэт с изумрудинками глаз.

– Бобик! Фьють-фьють-фьють! – обрадовались солдаты. – Давай сюда!

Но «собака» со всех шести ног рванула вдруг совсем не «сюда», а, напротив, «отсюда». Дополнительное внимание со стороны среднего командного состава показалось ей, видимо, излишним. А может быть, солдатского ора испугалась.

Несмотря на свой маленький рост, Бобик ловко перемахнул через все заграждения и слился с ночной темнотой пустыни.

– Куда же он побежал-то? – испуганно ойкнул кто-то.

– К залгам, мать их!..

– Они ж его, Бобика… – начал рядовой Красиков и замолчал. Остальные солдаты, опустив головы, тоже примолкли.

Семен лег спать в отвратительном настроении. Мало того, что перед сержантами концерт устроил, так еще и собаку угробил. По его ведь вине Бобик к неприятелю драпанул, чего уж перед собой-то юлить…

Спал старшина плохо. Снились залги, рвущие на куски кривыми острыми клешнями длинную живую сардельку. Рядовой Красиков качал головой и приговаривал: «Эх, господин старшина, разрешите доложить – вы скотина!» «Да знаю я, знаю!» – хотел ответить Семен, но вместо Карасика перед ним уже стоял Сашка в любимой своей бандане и, затягиваясь хабариком, щурился: «Что, и здесь „чехи“ достали?» «Я сам себя достал, Саня», – отвечал Семен другу.

К доктору он так и не пошел. И даже дневального за вчерашнее не стал наказывать. Зато вечером его снова потянуло к солдатским палаткам.

Еще на подходе он услышал возбужденный радостный гомон. Сердце прыгнуло к горлу. Неужто вернулся, крокодил собачачий?

Семен прибавил шагу и застал почти вчерашнюю сцену: тот же круг солдат на том же месте, только дневальный на сей раз стоит, где ему и положено – под «грибком», но шею тянет, паразит!.. Заметил старшину, собрался гаркнуть: «Смирно!», но Семен его опередил, погрозил кулаком

Теперь уж старшина подошел и вовсе осторожно – боялся спугнуть Бобика. Шепнул на ухо крайнему бойцу:

– Вернулся?

– Так точно, господин старшина, вернулся, – тоже шепотом ответил солдат.

Стоявшие рядом услышали «старшину», заоборачивались, расступились. Снова оказался Семен перед Бобиком и рядовым Красиковым. Только в руках у Карасика была теперь не сосиска, хоть и тоже что-то длинное. А поза солдата выражала крайнюю озабоченность. Да и все остальные, хоть и радовались возвращению друга, но никто не смеялся как вчера.

– Что там, Красиков? – негромко спросил Семен.

– Разрешите доложить… – вытянулся солдат.

– Отставить, – перебил старшина. – Говори нормально, разрешаю.

– Так это, вернулся наш Бобик! – начал Карасик. – Жив, здоров.

– Значит, не добежал до залгов, – кивнул Семен. – Молодец!

– Да нет, как раз добежал… – отчего-то замялся Красиков. – Вот! – Он протянул старшине то, что держал в руке.

Это был лист бумаги, свернутый в трубочку. Изрядно помятый, к тому же, и грязный.

– Что это? – Семен брезгливо дернул носом, благо под маской его мимики все равно никто не мог увидеть. – Чего это ты мне суешь? – Взять в руки грязную бумажку он даже не подумал.

– Так это… – затряс трубочкой рядовой Карасик. – На шее у Бобика было привязано. Письмо от залгов…

– Что-о?! – Забыв о брезгливости, старшина выдернул из рук солдата бумагу. – А ну, расступись от света!

Солдаты зашевелились, освобождая путь слабым лучам сороковаттной лампочки.

– Там пишут… – начал было Красиков, но Семен резко его оборвал:

– Я умею читать!

Развернув мятый листок, он уставился в неровные строчки. Их было не так и много; Семен уже пробежал коротенький текст пару раз глазами, но смысл написанного все еще не доходил до него…

«Грязные, подлые олроги! Убирайтесь, пока не поздно, в свои вонючие болота, красные жабы! Оставьте в покое наш город! Все равно вам его не видать! Идите прочь, лупоглазые уроды, пока вы еще не захлебнулись своей кровью и слизью!» – говорилось в письме. А ниже, уже другим, не менее корявым почерком, была сделана приписка: «Если тронете Жучку, будете жрать свое дерьмо, запивая мочой, или что там у вас вместо них!» Еще ниже стояла подпись: «Защитники Родины».

До старшины дошел наконец смысл написанного. Вернее, не смысл даже, – его понимать рассудок отказывался – а осознание того, что эти слова и фразы предназначались им… Им – славным солдатам, бесстрашным, самоотверженным бойцам, патриотам Родины, не жалеющим жизни!..

Семен почувствовал, что начинает входить во вчерашнее состояние. Еще немного, и он бы снова начал визжать, брызгать слюной, размахивать руками… Собрав всю свою волю в кулак он глубоко вдохнул. Еще. Еще раз… Красная пелена перед глазами немного рассеялась.

– Кто это писал? – Старшина кончиками пальцев, за уголок, словно использованный пипифакс, поднял листок. Голос его хоть и звучал ровно и тихо, но явно не предвещал ничего хорошего.

– Так это… – промямлил рядовой Красиков. – Залги же…

– Залги?! – зловеще переспросил Семен. – Ты хочешь сказать, что эти вонючие насекомые умеют писать по-нашему?

– Так ведь… Вот!.. – выдохнул Карасик, кивнув на письмо, дрожавшее в пальцах командира.

– А мне кажется, – зашипел старшина, – что среди нас завелся шпион, провокатор, изменник!.. – Он затряс листком, а потом судорожно начал рвать его на мелкие куски. Лишь когда от письма не осталось кусочка крупнее копеечной монеты (что это такое он прекрасно сейчас помнил), Семен мысленно выругался. Ведь подлеца, точнее – двух подлецов, было бы так просто вычислить по почерку! Но дело сделано, гнусные обрывки уже уносил легкий ночной ветерок.

– Кто? Это? Написал? – вырубил Семен три слова-льдинки из окружавшей его ледяной тишины.

– Господин старшина! – взмолился все тот же Карасик. – Ну это точно залги! Почему по-нашему – не знаю, видать, учат их специально, чтобы нам досаждать… Только они это, точно! Бобик с той стороны прибежал!

У Семена в мозгу словно вдруг что-то щелкнуло. Гнев неожиданно прошел, зато появилась отличная идея.

– Рядовой! – хлопнул он по плечу стоявшего рядом солдата. – Боевой шлем! Живо!

– Слушаюсь! – козырнул солдат и нырнул в ближайшую палатку.

– Эй! Только не мой! – завопил кто-то, но на него зашикали со всех сторон, и снова стало очень тихо. Слышалось лишь шумное дыхание замершего в центре людского полукруга Бобика.

Из палатки выскочил солдат. Семен взял у него шлем, перевернул, сунул внутрь руку и, повозившись немного, достал гарнитуру ближней радиосвязи.

– Держи собаку! – приказал он Карасику.

Тот опустился на корточки, погладил Бобика по зубастой голове и взялся за передние лапы. Старшина подошел к шестилапому уродцу и застегнул на чешуйчатой шее наушники. Отвел кверху микрофон, чтобы животное не смогло дотянуться до него лапой, и скомандовал Красикову:

– Отпускай!

Едва рядовой разжал руки, Семен хлопнул в ладоши, свистнул, заулюлюкал. Бобик вздрогнул, присел, испуганно сверкнул зелеными огоньками и помчался, как и прошлым вечером, в сторону черной пустыни, перепрыгивая через все заграждения.

Бойцы повернули в сторону командира маски. Но задать висевший на языках вопрос первым никто не осмелился. Старшина хмыкнул.

– Сейчас мы узнаем, кто написал эту… порнографию! Еще шлем!

Давешний рядовой снова прыгнул в палатку и уже через пару-тройку секунд протягивал боевой шлем Семену. Тот, понимая, что солдат заест любопытство, не стал надевать устройство, а лишь выдвинул наружу микрофон и настроил на максимальную громкость наушники. В них сразу послышалось шумное дыхание «собаки» и топот ее коротких лап.

Вскоре раздались и отдаленные выкрики. Бобик совсем по-собачьи тявкнул. Голоса приблизились. То есть, скорее, это Бобик приблизился к ним. Совершенно отчетливо прозвучало: «Жучка! Жучка, Жучка, фьють-фьють-фьють!»

Столпившиеся вокруг старшины солдаты зашевелились, кто-то шепнул:

– Это кто Жучка? Это Бобик – Жучка? Вот уроды…

Парню пихнули локтем под ребра, и тот прикусил язык. Все еще ниже склонились к шлему. Задние отчаянно тянули шеи.

«Ребята, Жучка вернулась!» – послышалось из наушников. Семен начал расплываться в торжествующей улыбке, хоть веселиться как раз повода не было. В полку – предатель, и даже не один. Он оказался прав, никакие это не залги! Но голоса из шлемофона понесли вдруг откровенную чушь: «Вернулась, Жученька! Не съели тебя слизкие жабы! Не по вкусу им наша собаченька… Ребята, а это еще что?.. Так это ж наушники с микрофоном!.. Гарнитура из шлема… Признавайтесь, кто этот остряк?»

Зазвучали неясные возмущенные голоса, Семен разобрал лишь произнесенное пару раз: «Олроги!». Он вспомнил, что именно так обращались к ним в грязной бумажке… Но сразу забыл про это, потому что из наушников понеслось совсем интересное: «Ты что, дурак? Откуда у олрогов наши шлемофоны? Это кто-то из своих прикололся… Узнать бы кто – задушить мало!..»

– Ну, ладно, хватит ломать комедию! – поднес Семен к губам микрофон. – Доложить звания и фамилии! Все равно вычислю подлецов! Но тогда хуже будет…

– О-па, а это еще кто? – послышалось с той стороны эфира. – Славка, ты, что ль, прикалываешься?

– Я тебе… – начал было Семен, но тут он чуть было не застонал вслух от собственной глупости. Ведь есть же… Он быстро натянул на голову шлем и вывел на дисплей нужную информацию: расстояние до объекта связи, направление…

Старшина сдернул шлем так быстро, словно туда заползла змея. Маска на его лице съехала в сторону, и солдаты увидели, как мелко трясутся губы замкомвзвода. А еще эти губы шептали: «Залги… Это залги!..»

«Как же так?! – лихорадочно проносилось в мозгу. – Почему залги говорят по-нашему? Почему у них такие же имена? Нет, нет, этого не может быть! Это провокация! Мерзкие твари хотят заморочить нам голову, сбить с толку, а потом подло напасть!.. Долго ли выучить язык, разыграть сцену?.. Они хотят лишить нас достоинства, чести… Хотят поиграть с нами, посмеяться, унизить… Хорошо, поиграем! Только по нашим правилам!»

Семен снова поднес микрофон к губам, которые больше уже не тряслись.

– Кто писал письмо? – жестко спросил он.

– Что, жаба, умеешь читать? – ответили, спустя долгую паузу. Видимо тоже поняли, с кем ведется радиосвязь. – И по-нашему квакать наловчилась? – Старшина услышал, как сквозь наушники скрипнули зубы. Или, точнее, жвала…

– Слушай меня, гнида, – тоже скрипнул зубами Семен. – Ты посмел оскорбить… – «Перед кем я выкаблучиваюсь?!» – вдруг мысленно сплюнул он и закончил так: – Завтра на рассвете тот, кто писал письмо, или тот, кто сейчас тявкает, пусть выходит в пустыню, посередине между позициями. Один. Без оружия. Если не трус. Сразимся врукопашную. Ответишь за все, гнида!

Старшина так сжал микрофон, что электронное устройство хрустнуло. Отбросив шлем, быстро зашагал к казарме.

Уснуть Семен, конечно же, не смог. Лежал с открытыми глазами и думал, не совершает ли глупость. Нет, он абсолютно не боялся проиграть в поединке клешнявому желтому таракану. Такого случиться не могло! Плохо то, что он бросил, не подумав, вызов чести существу, у которого этой чести не может быть по определению. Факт, что слизняк приползет не один. И все будут вооружены. Наверняка захватят его, приволокут к себе, попытаются допросить, – тут им, конечно, обломится! – а потом сожрут.

Но не прийти, или прийти не одному, или с оружием!.. Нет, Семен так тоже не мог. Ведь у него-то имеется честь! Конечно, залгам на это плевать… Но сам-то он как потом станет жить, поступившись ею однажды?

Промучившись так до тех пор, пока на востоке не начали блекнуть звезды, Семен вскочил с койки, плеснул в лицо пригоршню холодной воды, натянул легкую кирасу, маску и твердым шагом направился в сторону заграждений.

Вчера все солдаты взвода слышали, разумеется, его разговор. Само собой – все восхищались решением старшины, завидовали его смелости, гордились его самоотверженностью и патриотизмом. Поэтому часовые разом повернулись спинами, сделав вид, что внимательно наблюдают за чем-то очень важным в глубине собственных позиций, когда он проходил мимо постов.

Еще издали Семен увидел неподвижную фигуру залга, освещенную первыми лучами солнца, отчего панцирь врага стал таким же красным, как у него самого. Это очень не понравилось старшине. Зато, похоже, залг все-таки пришел один. Нет, не один! Не совсем один… В небольшом отдалении, теперь уже посверкивая не зелеными, а тоже алыми в отблесках восходящего светила глазами, стоял Бобик. Оба, – урод и уродец – не отрываясь, смотрели на спешившего к ним Семена.

Залг возвышался, широко расставив нижние конечности, сложив на груди клешни. Издалека он очень походил на человека… Но клешни… И эти огромные, в полморды, фасеточные глаза, переливающиеся в солнечных лучах всеми цветами спектра!.. Однако чем ближе подходил к врагу старшина, тем более сильные сомнения стали одолевать его. Очень уж похожи были пресловутые клешни на краги, почти такие же, как его собственные. Только перчатки Семена напоминали больше хищную когтистую лапу…

Старшина подошел почти вплотную к залгу и остановился. Никогда еще столь близко он не встречался с врагом. Захотелось, невзирая на отвращение, как следует рассмотреть эту мерзкую морду. Эти глаза, эти кривые, зазубренные жвала… Да нет же! Теперь, с двух-трех шагов, он отчетливо видел, что большие радужные глаза – это всего лишь очки на желтой металлической маске, что жвала – всего лишь украшения ее же… Какой же отвратительной должна быть настоящая морда насекомого, если ее приходится прятать! А что, если…

– Скинем маски! – крикнул Семен, стряхивая с рук краги, и сдернул с лица красную гнутую пластину с очками. – Посмотрим друг другу в глаза!

Залг на мгновение оторопел, вынул руку – человеческую руку! – из клешнистой краги и медленно поднес ее к блестевшей на морде позолоте. Так же медленно стянул маску и отбросил на песок.

Серые прищуренные глаза с усмешкой смотрели на Семена. Бандана защитного цвета делила загорелый лоб пополам – примерно по этой черте его и разделил когда-то осколок чеченского снаряда. Теперь голова Сашки была снова цела и уже откровенно радостно и ослепительно белоснежно скалилась на ошалевшего старшину.

– Семка, закурить не найдется? Нам не выдают, бляха муха!

Друзья сидели на рыжем песке, прижавшись лбами, положив руки на плечи друг другу, очень-очень долго – светило успело вкатиться высоко на небо, и даже спрятаться за грязно-желтыми облаками. Говорили мало. Когда утихли первые эмоции, выяснилось, что рассказать им особо и нечего. Они вспомнили друг друга, но и только. Кем они были раньше, как оказались тут – все это оставалось загадкой. Ясно лишь стало одно – мир перевернулся. Нет ни залгов, ни олрогов – люди воюют с людьми, друзья с друзьями, братья с братьями. Это было нелепо, чудовищно, но так было. Почему так случилось – не знали, не догадывались ни Семен, ни Сашка.

Старшина наконец оторвался от друга, взгляд его снова скользнул по бандане. В мозгу вновь пронеслась картинка: Сашкина голова без верхней половины…

– Сними-ка бандану, – сказал он пересохшими губами.

– Зачем?

– Сними.

Сашка сдернул зеленоватую тряпку с русого ежика волос. Вопросительно улыбаясь, глянул в глаза Семена.

– Что?

– Что-то вспомнилось… «Чехи»… – Семен чиркнул себя по лбу рукой.

– «Чехи»? – нахмурился Сашка. – Я иногда вас так называл… Ну, здесь… – Он неопределенно повел вокруг рукой.

– Я тоже, – кивнул Семен. – Вас… Слушай, кому это все-таки надо? Чтобы мы убивали друг друга?

– Им. – Друзья услышали это одновременно, хотя никто из них не раскрывал рта. Да и «услышали» – не совсем то слово. Во всяком случае, уши не имели к случившемуся никакого отношения. Слово возникло прямо в головах.

– А? Что? – Сашка с Семеном вскочили на ноги и заозирались вокруг. Кроме Бобика-Жучки никого рядом не было. Зато «псина» смотрела на них неотрывно.

– Надо. Им. – Отчетливо раздалось в головах снова. А «собака» вдруг отвернулась и уставилась куда-то вдаль.

Семен машинально посмотрел туда же. До самой линии горизонта – одна лишь пустыня. А далеко за ней торчала над самыми облаками макушка ажурной башни.

– Там… город… – прошептал Семен, не вполне понимая, кому он это говорит.

– Наш город… – эхом откликнулся Сашка.

– Город. Нет. – Отпечаталось в головах. – Башня. Да.

«Собака» снова повернулась к друзьям. В ее глазах по-прежнему сверкали изумруды.

– Это… ты?! – ахнул вдруг Сашка. – Жучка, это ты говоришь?!

– Я.

– Бобик, ты кто, елы-палы? – Семен чуть не сел на песок.

– Я. Здесь. Жить. Мы. Здесь. Жить. Они. Придти. Заставить. Вы. Убивать. Мы. Негде. Жить.

– Кто «мы»? Кто «они»? – воскликнули друзья разом.

– Мы. Здесь. Жить. Всегда. Они. Придти. Далеко. Чужие. Плохо. Вы. Чужие. Хорошо. Помогать. Мы. Вы. Помогать. Вы. Мы.

– Вы – местные, я так понял? – почесал ежик Сашка. – А мы тогда кто? Там же наш город!

– Наш… – встрял было Семен, но махнул рукой. Ничего он больше не понимал.

– Город. Нет. Вы. Чужой.

– Значит, ты говоришь: там никакого города нет, а мы здесь чужие? Тогда это что? – показал Сашка на верхушку башни.

– Они. Смотреть. Вы. Убивать.

– Что?! – разом вскрикнули друзья. – Кто-то любуется, как мы здесь друг дружку рубим?