Гиблый Выходной

Итак, что хотел генеральный директор ОАО «Двери Люксэлит» от главного инженера этого же предприятия? Изучая чертеж, Степан Михайлович задумался как полководец перед атакой. Шепетельников отстранился от Коломенского и отряхнул невидимую пыль с того места на плече, где прикоснулся к Степану Михайловичу. Он очень неохотно шел на контакт с главным инженером и непозволительно мало вдавался в объяснение, так что Коломенскому пришлось изрядно потрепать Шепетельникову нервы, задавая вполне резонные вопросы и в итоге пришел к выводу, что Даниил Даниилович хочет (и даже требует), что бы главный техник выполнил задание более чем странное.

Система вытяжки на лакокрасочном участке была независима от вытяжки главного цеха и выходила наверх, на крышу, и предназначалась для вывода вредных испарений от лаков и красок в атмосферу, где ее разносит ветром. Вытяжка главного цеха, разветвляясь под потолком по всему помещению, подходила к каждому станку и предназначалась для высасывания производимых в процессе работы древесных стружек и опилок. Работая как очень мощный пылесос, сильные вентиляторы засасывали пыль и стружки от каждого станка и собирали их в огромном специальном бункере, где под действием центробежных сил стружки оседали вниз и в конце концов сыпались в большую емкость, которую ежедневно вывозили на мусорный полигон. Это краткое описание принципа действия двух вентиляционных систем. Генеральный директор Шепетельников Даниил Даниилович путем соединения двух независимых вентиляционных трубопроводов хочет объединить эти две систем. Кроме этого генеральный директор приказал перекрыть цеховой вентиляционный канал задвижкой на главном трубопроводе, чтобы даже в случае включения больших вентиляторов, воздух всасываться не мог. Шепетельников не признавался для какой цели ему это нужно, но Степан Коломенский попробовал пофантазировать и спрогнозировать последствия.

Итак, он вскрывает две независимых трубы, ставит соединительный шланг или переходник. Допустим, он это сделал и отряхнул ладони. Что будет дальше? При включении главных вентиляторов основного цеха задвижка не позволит воздуху двигаться и вентиляторы автоматически выключатся от перегрева через несколько минут. На этом все. Ничего ужасного не произойдет, их можно будет перезапустить одним нажатием кнопки, к тому же вентиляторы и так время от времени самоотключаются из-за каких-либо причин. Зато при включении вытяжки на лакокрасочном участке все вонючие испарения пойдут не наружу в атмосферу, а в вентиляционный трубопровод главного цеха. И что это даст? Коломенский задумался. Вот завтра с утра рабочие услышат шум включенных главных вентиляторов и примутся за работу, но обнаружат, что тяги воздуха в станочных вытяжках нет. Рабочие выключат станки, через несколько минут отключатся главные вентиляторы и рабочим ничего не останется как сесть куда-нибудь, сложить ручки и ждать пока он – главный инженер Коломенский – разберется с вытяжкой и перезапустит вентиляторы. А в это время на лакокрасочном участке местная вытяжка будет работать исправно, гудеть как надо и всасывать химические испарения с нужной силой, только идти эти газы будут не на улицу, а в главный цех и через некоторое время рабочие главного цеха почувствуют знакомый химический запах из вентиляционных раструбов своих станков. Рабочие удивятся, но ничего делать не станут. Запах будет все сильнее и сильнее, рабочие поймут, что что-то не так с вентиляцией, но все равно ничего не станут делать, потому что проблемы с вентиляцией их не касаются. Рабочие будут сидеть и ждать, кто-то пойдет в туалет, кто-то в курилку, кто-то достанет телефоны и включат игры, мастера участков начнут звонить по телефону Коломенскому. Ему же будет звонить и Константин Олегович Соломонов. В конце концов, когда запах лаков и красок будет уж совсем сильным, рабочие просто-напросто выйдут на улицу или в раздевалку. Возможно кто-то будет кашлять или чихать.

Выветрить скверный вредный запах будет не трудно, достаточно открыть окна или по нормальному включить вентиляцию. Однажды что-то похожее уже происходило, когда в вентиляционную трубу засосало чей-то непотушенный окурок и началось задымление, которое, впрочем, вскоре устранили без каких-быто последствий. Рабочие вернулись к станкам через полчаса.

Вот и все.

Коломенский не мог не спросить зачем Шепетельникову это надо и знает-ли об этом заведующий производством Соломонов, потому что если не знает, то как, позвольте спросить, завтра Коломенский объяснит поставленное им же – Коломенским – этот соединительный шланг? Даниил Даниилович ответил, что Соломонов предупрежден и не заставит Коломенского исправлять этот «небольшой дефект» дня два-три. Вот тогда Степан Михайлович удивился еще больше прежнего и задал прямой вопрос: «Почему вытяжка не должна работать три дня и не проще ли просто не включать вентиляторы?»

Шепетельников замялся, отвернул взгляд, весь ссутулился и прижал голову к плечу так сильно, что у него чуть не упала шапка-кастрюлка. Видимо, на этот вопрос он не желал отвечать ни за что на свете и скорее прилюдно спустит штаны и трусы, чем выложит перед главным инженером секрет их с Соломоновым вредительства. Он долго ломался и отмалчивался, даже попытался угрожать намеком на увольнение Коломенского, если тот не начнет работать, но вскоре понял, что инженер и палец об палец не ударит если не получит полноценный ответ. Ну разумеется, задание действительно необычное и для фабрики саботажное, а Степан Михайлович не горит желанием выполнять странные поручения.

Главный инженер не дождался объяснения, отказался от задания и пошел к выходу из лакокрасочного участка, его не остановили даже предложенные Шепетельниковым двадцать тысяч рублей наличными.

– Вы завтра же меня оштрафуете и уволите, – отрезал Коломенский уверенно удаляясь от своего босса, – повесите все на меня и выгоните пинком под зад! Вы мне еще зарплату должны за два месяца, а это уже шестьдесят две тысячи. Нашли дурака!

– Постой, – позвал Шепетельников будто прочистил горло. – Начинай работать, а я сейчас схожу в свой кабинет за деньгами. Восемьдесят тысяч сразу после выполнения. Идет? Если не веришь – дам деньги вперед. Никаких претензий к тебе не будет, это обещаю.

Коломенский затормозил. Когда он последний раз держал в руках восемьдесят тысяч рублей? ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ рублей! Он сможет погасить часть долгов… Сегодня, кстати матч между… Так, если он справится до обеда, то успеет метнуться в букмекерскую контору что у вокзала и поставить на «ЦСКА». Часть на «ЦСКА», часть на «Борруссию». Проклятье, да восемьдесят тысяч он может раскидать по разным командам! А какая ставка на «Ювентус»? Если поставит все и если будет победа по очкам, то вечером у Степана Михайловича Коломенского на руках будет тысяч сто семьдесят, а то и все двести!

Он развернулся.

– Только скажите, – заговорил он, вновь беря в руки чертежи и приноравливаясь к выбору правильного места соединения, – зачем вам все это нужно?

– Обещай помалкивать.

– Как рыба.

Шепетельников тихо признался, что ОАО «Двери Люксэлит» стоит на грани банкротства, что у фабрики практически нет новых заказов и соответственно неоткуда взять деньги. Предприятие едва может расплатиться по долгам, а на рабочих уже ничего не остается, поэтому заработанная плата откладывается уже на два месяца. Чтобы рабочие не обращались в трудовую инспекцию, деньги обещали выплатить сегодня, но по факту – денег нет. Поломка вентиляции отсрочит выплату зарплаты еще на пару-тройку дней, а за это время, глядишь, может что-нибудь решиться. Если просто не включать вентиляторы, то рабочие не поверят в неисправность и начнут бузеть, если же почувствуют едкий запах из лакокрасочного участка, то может, снизойдут до того, что простят дирекции еще несколько дней до полной починки.

– Что может решиться за три дня? – помрачнел Коломенский, – Если предприятие в яме, то надо начинать процедуру банкротства.

– Это уже не твои заботы, – грубо ответил Шепетельников. – Свои деньги ты получишь.

– Хм… Сто.

– Что «сто»?

– Сотня тысяч.

– Не борзей, Степан, – Шепетельников обволок его лютой ненавистью.

– За работу и молчание – сто тысяч. Причем шестьдесят две вы мне и так должны, так что считайте, вы еще экономите. Иначе я сейчас ухожу домой, а завтра прямо с утра рассказываю все рабочим.

Шепетельников резко отвернулся и долго разглядывал поддон кухонных дверей модели «Аурелия-1» и «Аурелия-4», приглядываясь будто к только ему видимым дефектам покраски, но Степан Коломенский прекрасно знал, что двери выкрашены правильно и на каждой из них на нижней кромке стояла печать ОТК, разрешающая вывозить поддон на упаковку и на склад.

– Начинай, – велел генеральный директор, не оборачиваясь. – Деньги будут.

И Коломенский принялся за работу, чего время-то тянуть? Степан Михайлович надеялся, что во время работы генеральный директор не станет его нервировать и догадается покинуть лакокрасочный участок, но Даниил Даниилович Шепетельников, вопреки всем надеждам, остался с Коломенским, хоть и ошивался на некотором расстоянии и, слава богу, не лез с советами и упреками. Он просто стоял за спиной у главного инженера, держал руки глубоко в карманах и не спускал вооруженного квадратными очками взгляда с проделываемой работы. Коломенского это не могло не раздражать, но он постарался не думать о присутствии своего шефа, сосредоточиться на задании и делать его, не поворачиваясь и не отвлекаясь. Для приличия он попробовал завести с Шепетельниковым что-то типа легкой беседы на посторонние темы, только из этого ничего не вышло. Даниил Даниилович был скверным собеседником, не ответившим ни на один вопрос и чуть ли не вздрагивал от степиного голоса.

В конце концов Степан Михайлович плюнул на ошивающегося за его спиной генерального директора, прикусил язык и глубоко призадумался над тремя темами. Во-первых, он оказался весьма обескуражен положением вещей на предприятии, с которого ему теперь не остается ничего иного, как увольняться. Во-вторых, он лишний раз удостоверился, что Даниил Даниилович Шепетельников очень странный человек с подозрением на какое-то психическое отклонение помимо общеизвестной каждому рабочему социофобией. Потому что такой бредовый план, ни приводящий вообще ни к чему, мог разработать только полный кретин. Только вот заведующего производством Константина Олеговича Соломонова уж кем-кем, а кретином никак не назовешь. Значит, Соломонов спустил все на тормоза и или сам уже уволился или молчит, получив крупные откупные. А может, благодаря его любимом волшебному порошочку, находится в невменяемом состоянии и «как Вася на все согласен»?

И в-третьих: где ходит бригада приглашенных монтажников, которые, к слову сказать, вероятнее всего не согласяться делать такое задание даже за большое вознаграждение?

Степан Коломенский не догадывался о том, что никаких монтажников Шепетельников не вызывал.

А Даниил Даниилович не догадывался, что в цеху вообще есть кто-то помимо его самого и главного инженера.

08:08 – 08:26

Вокруг четырехстороннего фрезеровочного станка хороводили трое взрослых людей – Юрка Пятипальцев, Лева Нилепин и Август Дмитриев. В их задачу входило отключение станка от силового кабеля и от всех пневмошлангов и перестановка его на другое место. Сейчас станок находился почти у самого входа в цех и со всех сторон был огорожен хаотично стоящими поддонами с заготовками и полуготовыми изделиями. Четырехсторонный фрезеровочный станок предназначался для фрезеровки изделий и деталей, придавая им необходимую форму и размер. Четыре вращающихся головки с ножами обрабатывали проходящую через них деталь с четырех сторон придавая ей нужную форму, делая пазы и снимая лишние размеры. Этот станок был незаменим при производстве штапика, бруса для сборки и так называемых «стоевых» и «поперечек» – деталей похожих на доски с продольными пазами. Юрка Пятипальцев ежедневно в числе прочих настраивал и этот станок, ставя необходимые ножи под требуемые заявки и выставляя размеры, вплоть до десятых долей миллиметра. Двое молодых рабочих-станочников, обслуживающих конкретно четырехсторонный станок сегодня были на выходном и помогать наладчику не могли. Так что вместо них Пятипальцеву помогал рабочий с другого станка – Лева Нилепин, отсоединяя шланги и откручивая фиксирующие болты. Работа шла слажено, сложного ничего не было, через несколько минут работы, станок был отключен от пневмошланга. Пятипальцев и Нилепин, напевая какую-то незатейливую мелодию, откручивали рукава вытяжки, которых у этого станка было целых пять. Три уже были сняты, Юрий отвинчивал хомуты у четвертого.

Тут же в метре от него работал Август Дмитриев, отключая систему электропитания. Не уставая не совсем трезвым голосом читать Нилепину и Пятипальцеву лекцию о вреде алкоголя, Дмитриев копошился в щитке станка и все время ронял отвертку. Нилепин тихо посмеивался над учеником электрика, которому было лет пятьдесят и который больше говорил, чем работал, жалуясь на то, что кто-то когда-то так затянул зажимы проводов, что теперь они не отвинчиваются никакой отверткой.

Нилепину позвонили на айфон, но он, взглянув на номер, сбросил звонок. Гримаса недовольства пробежала по его молодому лицу. Звонивший перезвонил, но Нилепин опять сбросил. Пятипальцев с ухмылкой предположил, что звонят по поводу возврата банковских кредитов, на что Лева ответил, что он не Степа Коломенский и свои кредиты старается платить исправно, а звонят ему не из банка, а Зина Сферина. Вытерев пот со лба Юрка Пятипальцев попросил Леву освежить ему память и напомнить кто такая Сферина.

– Здрасьте! Зинка Сферина! – ответил Лева и сбросил третий по счету звонок. – Со сборочного участка. Ну жирная такая с кудряшками.

– А! Эта та, – вспомнил Пятипальцев и опять ухмыльнулся. – А че она тебе звонит?

– Да моча в голову ударила.

– А почему она мне не звонит? – улыбнулся Пятипальцев.

– А потому что у тебя с ней ничего не было, – непринужденно ответил Нилепин.

– А у тебя было? Правда? Ну ты самец! Ну ты даешь? Когда успел-то?

– Ну и что такого? Ну что я с собой поделаю, если у меня такая натура? Я самец, да. Я пользуюсь этим, а почему нет?

– Лева, ты перетрахал весь цех! Тебе не стыдно, братан? – На это Нилепин только пренебрежительно свистнул.

– Ну ни весь, не преувеличивай, – возразил он. – Тебя-то я не трахал. И Августа не трахал… пока. Август, я тебя трахал?

– Нет еще, – поддержал шутку ковыряющийся в электрике Дмитриев.

– Да и вообще, мои достижения сильно преувеличены, – поскромничал Нилепин. – Ну со Светкой было, которая на складе. Ну с Маргариткой из офиса… ну тут вообще ничего особенного, она всем дает. С Валькой с вакуумного пресса… Ну с Игной…

– С какой Ингой? – поинтересовался наладчик.

– Она одна у нас. Инга Нифертити.

– С Нифертити!? С мастером лакокрасочного? Да ты паришь, братан!

– В натуре, Юр! А с этой Сфериной… ну было пару раз по пьяне… Ну и что? А теперь она мне прохода не дает. Названивает. Утром, на работу собираюсь, а она позвонила и начала какую-то чушь городить. Прикиньте, пацаны, будто мне угрожает какая-то опасность. А я у девахи одной сегодня ночевал, так мне пришлось в одних трусах на веранду выйти, чтобы та не слышала. А на улице метель, тьма, особняк в каком-то лесу, я даже, кажется, волка увидел. У меня ноги дрожат, дружочек аж внутрь съежился. Я говорю, ты че, мать, на меня братков насылаешь или что? А она – нет, говорит, не в этом дело. А просто, говорит, сон ей приснился, что помру я!

– Ого!

– Не ходи, говорит, на работу. Дома, говорит, сиди. А я от холода уже заикаться начал. Я говорю – я уже почти приехал. Я ей так сказал, чтобы она отвалила. А она – ой, говорит, беда! Быстрее, говорит, воротайся в зад. Так и сказала – воротайся в зад. Иначе беде быть. А если, говорит, не уедешь из цеха, то я, говорит… то есть, не я, а она… То она сама приедет и уведет меня от сюда силой.

– Она нормальная? – Пятипальцев одолел очередную фиксирующую станок гайку.

– Да вроде…

– Лева, братан, эта женщина летом носит такие обтягивающие белые штаны, что материя впивается ей в вагину и это замечают все кроме нее. Повторяю вопрос – она нормальная?

– Признаться, такое с ней впервые. – ответил Нилепин. – Будто черт ее за одно место укусил!

– Думаешь, приедет?

– Она? Сюда? За мной? Это даже звучит смешно.

– Это гормоны, – рассудил Август Дмитриев и, кряхтя, склонился под ноги за упавшей отверткой. – Бабы в ее возрасте с ума сходят, это факт. У меня жена, вон, скандалы устраивает ежедневно, это у нее как «отче наш» перед сном. Я вам сейчас расскажу один случай – и вы поймете с какой грымзой мне приходиться делить ложе. Как-то раз прихожу я с работы домой и вижу на кухонном столе бутылку пива. Стоит бутылка пива, просто стоит и все. На самой середине стола и как раз нефильтрованное, какое я люблю…

– Минуточку, Август, – перебил его Нилепин. – Кто-то пять минут назад рассуждал о вреде алкоголя. Не напомнишь кто?

– Одно другому не мешает, – странно ответил Дмитриев, чем заставил Нилепина задумчиво наморщить лоб. Электрик продолжил: – Так вот, стоит пиво. Было лето, жара, я с работы. Недолго думая я это пиво выпиваю. Вскоре со своего магазина приходит моя женушка (она в продуктовом на кассе сидит), видит, что пиво выпито и как начала орать. Ты алкоголик! Ты скотина! Я, говорит, это пиво не для тебя поставила, а ты его вылакал как самая последняя свинья. Ты тварь и козел вонючий. И скандал на весь вечер.

– Нормально, – улыбнулся Пятипальцев.

– Подожди, это еще начало, – не переставая говорить, электрик продолжал отвертывать зажимы и гаички. – Вскоре я прихожу с работы и опять вижу на столе бутылку пива. Она стоит, как и в прошлый раз в самом центре стола, будто специально манит меня. Ну я-то уже был тертым калачом и на эту провокацию не поддался. Я поужинал, но к пиву даже не прикоснулся. Я прислушался к логике и к внутреннему чувству самосохранения. К приходу жены бутылка так и стояла, я даже в руки ее не брал, боясь, что она повернута определенной стороной и если я ее возьму, то не сумею поставить именно так как она стояла. И что вы думаете? Увидев нетронутое пиво супруга завела скандал – я, мол, ничтожество. Я, дескать, не уважаю ее чувства. Она хотела сделать мне приятное, купила пивка, поставила его специально для меня, чтобы я пришел с работы и выпил его. А я сухарь и бесчувственная тварь. Я ее не люблю и не уважаю ее чувств.

– Нормально, – Пятипальцев уже смеялся.

– Еще не все! Через какое-то время я опять вижу бутылку пива. На столе! В самом центре! «Как же поступить? – думаю я. – Очевидно, что супруга издевается. Что же мне сделать?»

– Что же ты сделал?

– Я долго думал над своим алгоритмом действий, – ответил Дмитриев. – Наконец, я взял эту бутылку и убрал в холодильник. Жена пришла – бутылки нет. Ага, подумала она, – выпил! И завела свою пластинку о моем непотребном пьянстве и так далее. Тогда я, открываю холодильник и молча ставлю на стол ту самую бутылку нефильтрованного пива. Признаюсь вам, пацаны, в эту минуту я испытал чувство легкой гордости – я утер жене нос. Но нет, она и к этому оказалась готова, гадина! Она заявила, что я над ней издеваюсь. Что мои шуточки и подколы ее бесят, что ей невыносимо жить со мной! – Покопавшись в переносном чемоданчике с инструментами, Август достал плоскогубцы. – А через какое-то время, придя с работы я вновь обнаруживаю на столе… что, как вы думаете?

– Бутылочку нефильтрованного пива! – хором ответили Пятипальцев и Нилепин.

– Совершенно верно! Она, сука, стояла на столе, а я сжимал кулаки и зубы! У жены вновь нестерпимое желание поскандалить, да? Опять выставить меня в плохом качестве, чтобы я ни сделал! Логическое мышление не действовало. Три варианта противоположных действий привели к одному результату – скандалу. Тогда я позвонил ей по телефону и спросил, что мне, собственно, делать с пивом. В ответ я услышал целую тираду о том какой я несообразительный и звоню ей по всякой фигне. Она бы хотела видеть своим мужем самостоятельного человека, а не безмозглова ребенка. Я взялся за голову и, хорошенько подумав, быстренько метнулся в магазин и купил точно такое же пиво. Я выпил свою бутылку и аккуратно поставил ее рядом с полной. Бочок к бочку, этикетка к этикетке. Что будет думать супруга? Есть ли такой вариант в ее запрограммированных на скандал мозгах? Я потирал ладони. Две бутылки пива. Одна полная, вторая пустая. И вот заходит супруга, снимает свои шлепанцы и первым делом забегает на кухню. Не заходит, а именно забегает. И сразу глазками на стол. Опа! И видит две бутылки. А была одна. Я вижу, как она губищами своими захлопала, что сказать – не знает. Стоит и пыхтит, только щеки раскраснелись. А я смотрю на нее и улыбаюсь.

– Август, – нетерпеливо воскликнул Юрка Пятипальцев. – Ну не томи! Что она сказала, братан?

– Она захлопнула свою пасть и посмотрела под ноги. Смотрела на пол, я подумал, что она что-то уронила. Но она, стерва, просто искала мусор! Нашла какую-то крошку и завела свою извечную пластинку! В тот раз она представила меня в обличии погрязшего в помоях скотины.

– А дальше! Дальше что было? – почти кричал Нилепин. – Она ставила еще пиво на стол?

– Нет, – отрезал Август Дмитриев. – В следующий раз уже я положил на стол ее любимую пористую белую шоколадку! В тот раз уже я приготовил ей ловушку и стал играть по ее правилам. Разумеется, она немедленно в слезы. Я тиран, я насильник, я безумец и психопат-убийца. Я это к тому, что мужчине невозможно понять женскую логику, если она хочет добиться своего. Хочет поднять свою низкую самооценку за счет принудительного опущения близкого человека – всегда можно придраться к чему угодно и найти подходящие слова. Это гормоны, с этим надо мириться, это надо перетерпеть. Вот так и живем. Она мне уже весь мозг вынесла, я от нее даже сюда сегодня приехал. А ей сказал – к товарищу в гараж, «Ниву» его ремонтировать. Дескать, дружбанчик один попросил подсобить, иначе бы потащила меня в банк за кредитом! – Дмитриев нетрезвенько выругался, так как проклятые зажимы проводов никак не поддавались.

– За каким кредитом? – спросил Нилепин.

– В отпуск она захотела. На Сейшелы.

Пятипальцев рассказал анекдот про пьяного электрика. Анекдот был матерный и смешной, от смеха Дмитриев опять выронил отвертку.

– Скоро? – спросил Пятипальцев, которому жутко хотелось поскорее разобраться со станком и вернуться в раздевалку, где в шкафчике стояла на две трети полная бутылка виски.

– Сейчас, – морщился Дмитриев, ковыряясь в электрике. – Уже почти все. Кабель не поддается.

Пока немолодой ученик электрика возился с проводами, Лева Нилепин решил подогнать кран-балку и приготовить чалки для подъема станка. Он закинул на плечо чалки, взял пульт крана и, нажав на кнопку повел крюк к станку. Благодаря несложной работе и выпитым рюмкам виски настроение у Левы было приподнятое, он уже предвкушал, как в течении часа они переставят станок на нужное место, подведут вытяжку, подключат кабеля и продолжат выпивать. Когда Нилепин приблизился к четырехстороннему станку, Юрка Пятипальцев как раз снял последний гофрорукав и массировал усталую ладонь.

Вдруг раздался хлопок и вырвался столб искр, будто у станка взорвали очень сильную петарду. Тяжелый станок вздрогнул и тело Августа Дмитриева взлетело в воздух, пролетело несколько метров, грохнулось у ног остолбеневших Нилепина и Пятипальцева и по инерции проехалось на спине по полу еще метра три. В цехе воцарилась гробовая тишина. Нилепин и Пятипальцев смотрели на недвижимое тело электрика, потом синхронно перевели взгляд на четырехсторонный фрезеровочный станок, потом вновь на тело Дмитриева. Потом работяги переглянулись.

Нилепин отпустил пульт от крана-балки и тот маятником закачался на кабеле.

Пятипальцев уронил разводной ключ.

– Что это было? – тихо проговорил он вмиг пересохшими губами.

Они оба подошли к телу Дмитриева и встали с обоих сторон, совершенно не представляя, что делать. Тело ученика электрика лежало на спине распластавшись на бетонном полу. Окаменевшее лицо с вылупленными голубыми глазами выражало крайнюю степень мучений и удивления. Остановившиеся глаза не реагировали, не моргали. Первым от шока очнулся Нилепин, он сел на корточки и указал своему другу-наладчику на руки Дмитриева. Обе ладони несччастного были почерневшими, а кончики пальцев вообще изувечены, открывая на всеобщее обозрение опалённые до ржавого цвета косточки.

– Ю-у-ур, – медленно протянул он Пятипальцеву, – а он рубильник отрубал?

– Рубильник? – с трудом сглотнул наладчик. – Не знаю.

– Триста восемьдесят вольт, Юр, – у Нилепина затряслись свои ладони. – Его ударило разрядом, мать его перемать!

Нилепин разогнулся и взял предложенную ему Пятипальцевым сигарету. Закурили оба. Нервно выкурили. Одновременно потушили окурки. Стали шарить по телу Дмитриева в надежде обнаружить признаки жизни, при том что ни один из них не знал, как это делается. Щупали пульс на обугленных руках, на короткой шее, даже пытались неумело делать искусственное дыхание, после чего Пятипальцеву пришлось подавлять рвотные позывы.