Краткое руководство по левитации

Грамацкий представил, как открывает огромную парадную дверь, входит в подобие опустевшего зала ожидания Казанского вокзала, видит где-то в самой его середине письменный стол с наброшенной на высокую спинку дубового стула людочкиной кофтой, забытой или оставленной в последний день ее работы в клинике. Гулкая пустота. Одиночество в темной аллее от метро до магазина, замерзающий осенний дождь по дороге домой, отсутствие любой внешней необходимости, любого самоналагаемого обязательства – быть пораньше, держать в кармане лоскут бумаги со списком продуктов, позвонить от метро. Никому ничего не должен. Окраина бесцветного существования, где незаметно, с наступлением вечера превращаешься в рембрандтовского старика в темном прямоугольнике окна, вырубленного в сером бетоне девятиэтажки, под самой кромкой остывающей крыши.

Грамацкий чувствовал на шее тепло дыхания Ирины. Оно волновало, обволакивало, напоминало что-то родное, доброе, старательно забытое… Щелчок! И все вокруг остановилось. Замерли идущие мимо люди, взлетающие с асфальта – там, на улице – птицы, остались они – двое, – обнявшиеся в эпицентре этого пронзительного покоя, в котором не будет, не должно быть ни боли, ни смерти, ни одиночества, ни какого-либо продолжения вообще… Только он и она, здесь и сейчас.

Она убрала руку с его плеча, и – птицы полетели, люди пошли дальше.

– Как вы? – спросила Ирина, заглядывая ему в глаза.

– Спасибо, – выдохнул Грамацкий, – нормально… Я пойду.

– Хорошо… Если что, я буду здесь.

И все. Она осталась там за его спиной.

* * *

Грамацкий шел по свежевымытым пластиковым плитам, не замечая болтающих, смеющихся, ругающихся, держащихся за руки. Все это было ненастоящим, лишенным глубины пережитого им только что. В какой-то обратной перспективе за его спиной в стеклянном проеме под вывеской с бутафорскими бриллиантами стояла она – причал его печалей, и было уже не так уныло и пусто, и почти перехватывало дыхание, и, наверное, хотелось жить дальше. Еще один эпизод…

Грамацкий поднялся по пологому длинному эскалатору в холл, пересек его, встал на эскалатор покруче, понесший его на второй этаж, в сторону – слава Богу – притихшей вокальной вакханалии. Наверху была «Зара».

На втором этаже между металлическими конструкциями и серебристыми колоннами, трофеями уфологов – не иначе – экспонировалась эскадрилья американских автомобилей шестидесятых годов. Особенно выделялись два. Оранжевый Бьюик Ривьера шестьдесят седьмого и бордовый Шевроле Камаро шестьдесят девятого. Среди экспонатов театрально прохаживались местные «люди в черном». Дешевые костюмы, бейджи на лацканах, портативные рации – все, как положено. Грамацкий подумал было пообщаться с одним из них, но удержался, сообразив, что затея поглумиться над тупиковой веткой развития этого вида хомо охраникуса может обернуться не только выдворением из помещения, но и возможной порчей его – Грамацкого – движимого органического имущества.

В «Заре» было немного народа, и он сразу направился к скучающей девушке-консультанту, которая, заметив его, оживилась и даже сделала несколько шагов навстречу.

– Мне нужен шарф, – объявил Грамацкий.

– Какой именно шарф вам нужен? – подхватила интонацию девушка.

– Шарф для катания на лыжах.

– Пойдёмте покажу, – она подвела его к стойке с пуховиками, за которой оказалась еще одна, такая же, но полная разнообразных по цвету и фактуре шарфов, – Выбирайте.

– А вы мне не поможете? – Грамацкий изобразил легкую растерянность.

– Да, конечно. С чем вы собираетесь его носить?

– А есть варианты? Это ведь горные лыжи. Разумеется, с пуховиком.

– Вы, наверное, в первый раз?.. Конечно, есть варианты! Для катания на горных лыжах нужна специальная одежда. Никакого пуха, там специальные многослойные ткани. Вам нужно выше, где Адидас. Там несколько магазинов именно со спортивной одеждой.

– А вы в этом разбираетесь? Катаетесь сами? – Грамацкий потянул к себе длинный бордовый шарф. – Как вас зовут?

– Лена… Ну да, ездим компанией в Красную Поляну там, на Шеригеш, по выходным в Ново-Переделкине катаемся.

– Так, может, вы со мной в Альпы?.. Я серьезно. Бронь пропадает. Запланировал заранее, все оплатил – отель, дорогу. Должен был ехать с подругой. Представляете, два года встречались, и она мне изменила. Причем так глупо! Она в ювелирном работает, зашел какой-то странный мужик кольцо купить мертвой невесте…

– Как это? – приоткрыла рот Лена.

– А вот так! Говорит, мол, невеста умерла, не успели пожениться, и он собрался с ней обвенчаться на отпевании.

– А разве так можно? – нескрываемая смесь ужаса и любопытства показалась Грамацкому милой.

– Да не в этом дело! Она его пожалела, говорит. Ну и утешила. А отменить бронь нельзя. Полмиллиона одна аренда отеля. В смысле, номеров. Пять звезд, что вы хотите… Так, что выручайте.

– Вы серьезно? – Лена выглядела как девочка, который незнакомый взрослый дяденька протягивает конфету.

– Абсолютно! – Грамацкий улыбнулся.

– Ну, нет, – неуверенно сказала Лена. – Что скажут люди? Вы же такой… Взрослый… Вы мне в глубокие отцы годитесь.

– В глубокие? – рассмеялся Грамацкий, – Это в каком таком смысле? Сколько вам лет?

– Двадцать два.

– Ну да, двадцать пять лет разницы – это такая глубокая глубина. Прям пропасть. Хорошо, считайте, что я вас повезу на школьную экскурсию в Альпы. Как дочь или племянницу. Так нормально? Жить будем в разных апартаментах. И мне будет веселее, и вы покатаетесь. Поедем в Сестриере. Это всяко лучше вашего Ново-Переделкина.

– Считаете? – протянула руку за конфетой Лена.

– Уверен.

– Ну, не знаю. А, это…

– Что?

– Тот мужчина, который с вашей девушкой… Ну… Он обвенчался с…? Ну, вы понимаете…

– Нет. Он все придумал. Оказался подлейшим вруном. Представляете?

Лена не представляла.

– А вы любите живопись? – Грамацкий облокотился о зеркальную колонну и скрестил на груди руки. – В Милане есть такая галерея – Пинакотека ди Брера. Тридцать восемь залов в палаццо стиля барокко. Караваджо, Модильяни, Тинторетто… Там у них Академия ди Белле Арти Милано. Звучит как музыка. Вы вообще когда-нибудь были в Италии, Лена?

– Я даже не знаю, как вас зовут, – улыбнулась Лена.

– Александр. Простите меня, пожалуйста. Это, должно быть, хамство с моей стороны. Я даже не спросил вас – можете ли, хотите ли вы. Может быть, есть кто-то, кому будет это наше с вами приключение неприятным. Мы ведь можем задержаться. Например, заехать в Венецию или Рим.

– Да вы издеваетесь, – не выдержала Лена, – нет, конечно! Ничего серьезного, так, чтобы… – и спохватившись, – вы же меня разыгрываете? На самом деле я учусь в МГИКе.

– Во ВГИКе?

– Нет, во МГИКе. Московский государственный институт культуры. С Модильяни начался футуризм, все современное искусство.

– Ну да, еще скажите, что вся современная живопись вышла из квадрата Малевича, – снисходительно улыбнулся Грамацкий. – Нет уж. Великими были голландцы. Рембрандт, Рубенс, Брейгель, Ван Гог. Какие имена! Титаны… Это иная эстетика, понимаете? Рядом с ними итальянцы… Знаете что, давайте поговорим об этом там, глядя на Рафаэлево «Обручение Девы Марии», например. Помните эту картину?

Лена не помнила.

– Это удивительная вещь! Только, ради Бога, не ищите ее в интернете! Я хочу, чтобы вы ее увидели собственными глазами. В центре, – Грамацкий изобразил ладонями домик, – храм. В нем сквозной проход куда-то там вдаль, за окоем, и смотреть нужно именно оттуда. По-другому просто не получается. Все линии перспективы сходятся там. И уже оттуда, издалека ты приходишь к Марии и Иосифу. Очень символично. Мария протягивает руку, Иосиф надевает ей на пальчик обручальное кольцо. В его руке распускается посох. Посох – знаете, что такое? На нем появляются листья. Только у него. Вся картина – такая запечатанная в одно мгновение история. Как заархивированный файл жизни, сжатой до конкретно этого момента. И главное – я вас научу – этот архив можно развернуть… в воображении и почувствовать – прямо пережить – полноценное ощущение… любви… потери, обиды, утешения… надежды. Это ведь и есть жизнь, мы ведь живем только когда чувствуем, переживаем. Да?.. Вы не кинестетик?

– Есть такое, – Лена смотрела на Грамацкого с любопытством и детским восхищением.

– Не обязательно жить в протяженном времени – родился, закончил школу, поступил в институт. Это не жизнь, а существование. Вы, наверное, уже все для себя распланировали, на тридцать лет вперед? Признайтесь.

Лена пожала плечами. Этот сумасшедший тип говорил вещи понятные и, как ей казалось, более разумные, чем одновременное желание поскорее свернуть разговор и куда-нибудь слиться.

– Вот вам аж двадцать два года. Два кошачьих поколения. Много у вас было жизни?

– Ну, знаете ли…

– Да вы не обижайтесь! Много было такого, что хочется пережить еще раз? Вот видите… А ведь можно не ждать, когда созреет. Образно говоря. Я вообще считаю, что жить ожидая – это преступление перед Создателем. Бог или Вселенная – как вам будет угодно – познает себя с помощью отстраненного сознания, которое вложено в человека. В каждого из нас. Как художник, которому нужно отойти от картины, чтобы ее увидеть целиком, так сказать, оценить сделанное. Сколько людей, столько и точек зрения. Глазами и сердцем. Понимаете?.. – Грамацкий остановился, вздохнул, – Ладно. Мне нужно идти. Вы не пугайтесь, пожалуйста, я просто давно не встречал человека, с которым захотелось бы поговорить. А в вас что-то есть. Дайте номер, я вам позвоню. А этот шарф я, пожалуй, куплю.

Грамацкий полез за мобильником.

– Записывайте, – приготовилась диктовать Лена, – я с вами обязательно поеду. Если не передумаете.

* * *

Открытая магнитным ключом дверь запищала и поддалась. Кивнув консьержке, Грамацкий дошел до лифтов, и ткнул пальцем в обожженную кнопку вызова. Шурша и поскрипывая, приползла тесная кабина. Тяжелые створки с металлическим скрежетом разъехались, и Грамацкий вошел внутрь. Надпись у кнопки, дорисованной под панелью, – «В Ад» – заставила Грамацкого усмехнуться. Утром ее не было. На девятом он вышел. Лифт угрохотал вниз.

Грамацкий открыл ключом обитую черным дерматином дверь. В прихожей было темно и пусто. Щелкнул выключатель, свет добавил пространства и пустоты. В углу, на массивной четырехногой вешалке, висело пальто из темно-синего драпа, на табурете под ним в беспорядке лежала груда шарфов, на полу аккуратно выстроилось несколько пар обуви. Грамацкий бросил в общую кучу шарф, купленный в «Заре», стянул с себя джинсовую куртку, повесил ее рядом с пальто, разулся и пошел в комнату.

В комнате вдоль стен стопками лежали книги. Их было много. На стойке – такой, какие бывают в театральных костюмерных или на фэшн-показах за кулисами, висели джинсы, толстовка с надписью «Стендфорд», пара обернутых в целлофан костюмов, футболки, дюжина белых рубашек. Рядом с надувной кроватью-матрасом стоял письменный стол с настольной лампой и ноутбуком. За окнами, свободными от каких-либо декораций, висело вечереющее небо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.