В некоторой сказке…

Девочка подобрала до колен сарафан и кинулась бежать. Остановилась через несколько домов, забарабанила в закрытые резные ставни добротной избы. Створка тут же отворилась. Девочка быстро объяснила, что гости к ним пожаловали, и рванула назад к матери. Прибежала, согнулась, пытаясь отдышаться.

– Там тетка Аграфена сейчас все приготовит, баньку подкинет и позовет. А тебя просила пока у нас накрыть стол.

Женщина кивнула. Дождалась, когда путники спешатся. Взяла у Сеньки вожжи. Ее – под локоток и повела в дом.

– Пущая мужики своими мужицкими делами сами занимаются, дорогая. А ты пока умойся с дороги. Устала поди от пыли. А вы, не стесняйтесь, заходите, как с конями закончите, – вложила она узду Багета в ладошку Габриэля. Тот одними уголками губ улыбнулся в ответ.

Внутри дома было чисто и опрятно. Видно, что зажиточные жили. На оконцах – голубенькие накрахмаленные занавесочки, на полах – цветные коврики. Несмотря на сумерки – светло и тепло. Потрескивала дровами печка. Посреди комнаты большая трехцветная кошка вылизывала троих котят. Она мяукнула Сеньке, махнула пушистым хвостом. Девушку передернуло, они инстинктивно провела пальцами по царапинам на запястье. Женщина жест заметила.

– Небось с угрюмами повстречались? – кивнула она на багровую паутинку.

– Ага.

– Мажь почаще собачьим или барсучьим жиром с одной частью отвара порез-травы, и все пройдет за пару дней. Это ежели облизать не успели. А еслив яд попал ихний, то надо добавить еще морс из ягод брусники. Слышала о такой? На болотах растет. Или квашеную капусту. Сейчас скажу Агате, чтоб достала с погреба. За седьмицу выздоровеешь, главное мазать пожирнее не забывай, – посоветовала хозяйка.

– Буду, спасибо.

– Да ты не тушуйся! Вон в углу умывальник, нашла? Ага. Вот, в кувшине водица чистая. Лей ее в тазик, он под лавкой стоит. Да-да, этот. Сейчас полотенце принесу.

Женщина отогнула накрахмаленную белую занавеску. Исчезла за ней. Вернулась с хрустящим вафельным отрезом и тарелочкой, на которой лежал сиреневый кусочек мыла. От него вкусно пахнуло цветами и молоком. Сенька с удовольствием намылила руки. Нежная пенка обволакивала, аромат дурманил. Не хуже, чем импортный Дав или Дуру, решила девушка.

Хозяйка тем временем, не переставая болтать, накрывала на стол.

– К нам гости-то чай нечасто захаживают, вот и радуемся любому общению. Помылась? Проходи, садись вон за стол, табурет у печки. Видишь? Вот-вот на него и садись. Рассказывай. Из города вы идете? Я сама городская была. Да встретила на ярмарке Всемила и пропала! Уехала с ним в деревню. Первый год волком выть готова была, хоть обратно убегай. Но клятву же перед алтарем дала, женой назвалась. Да и мужа любила до дрожи в коленках! А потом Борислава родила, за ним Тихона. Они сейчас с отцом в поле. И вот – Агату, мамину лапушку, папину сказку. Теперь и помыслить не могу, чтоб куда от семьи да из мест этих. Это только с виду у нас тут посмотреть не на что. А утром – благодать! Выйдешь на крылечко – с одной стороны пески тянутся, пока глаз хватает, красивые! С другой – горы высоченные! – Женщина прикрыла глаза, растянула персиковые губы в улыбке. – Меня Глафирой, к слову, кличут.

– Есения.

Сенька подумала, сколько же ей лет, раз трое детей, и младшенькая ровесница Макара. Да и ведь не сразу после свадьбы рожать начала. А выглядела, может, годков на десять постарше девушки. Вот что значит – все свое, натуральное и воздух свежий, не загаженный химией и промышленными выбросами. Глафира, точно соскучившаяся по общению, тараторила без умолку. Рассказала, что все мужчины из деревни отправились на покос. Что в этом году лето дождливое выдалось. Мало того, что поздно вышли на поля, так еще, зараза, унесло часть уже убранной, но не сбитой в стога травы. Поэтому, чтобы время не терять, решили единым селом разом накосить на все дворы, а после поделить по головам, сколько кому потребуется. От мал-мала до седых старцев – все на луг с ночевой и отправились. А в деревне только несколько женщин, девки да совсем малые дети остались. Чтобы за скотиной было, кому смотреть.

– Так что ж это я! Все о себе, да о себе. Рассказывай, как там в городах-то? Что в мире творится? Мы в своей глухомани и слыхом не слыхиваем, что делается. Вы откуда идете? Из Варцлава? Или Чара-Чины?

– Мы из столицы, из Чары вышли, – неуверенно начала Сенька. Ей и рассказать-то особо нечего было. Как жил город, девушка не знала, про деревни соседние – тоже только по рассказам Макара. Если только про дракона. Но о нем, наверняка, и тут хорошо знали.

– Ой, ничего себе! – Глафира бросила полотенце на стол, оперлась на него локтями, положила подбородок на ладошки, с любопытством заглянула гостье в глаза: – И? Сюда-то зачем пожаловали?

– Мама, – вошла в комнату с полными руками различных плошек Агата.

– Ой, я сейчас, – подпрыгнула женщина, кинулась помогать дочке.

Сенька успела перевести дух, а заодно и разговор в более безопасное русло. Спросила про ровненькие пуговки-грибочки: где брали, как мариновали. А про дорогу пусть Габриэль рассказывает. У него так хорошо получается зубы заговаривать!

Блондин с Макаром появились вскоре. Девчонка налила им в таз теплой воды, принесла новое полотенце. Кокетливо передала Макару, покрылась пятнышками румянца и юркнула за шторку. После материного окрика вернулась помогать накрывать на стол.

Хозяйкой Глафира была хлебосольной. Сенька теперь поняла, что значит выражение «стол ломится». Резные ножки и вправду грозили разъехаться от тяжести наставленных угощений. Чего здесь только не было! На расписных глубоких тарелочках кружили хоровод огурчики малосольные, патиссоны соленые и помидорчики перцем и баклажаном фаршированные. Подмигивали из соседних плошек рыжики, томленные в сметане, да маховики и маслята с брусникой. Вертела хвостом по голубой каемочке на овальном блюде щука гречей фаршированная, строили глазки карасики копченые. Открыто флиртовала с невидившими несколько дней нормальной еды путниками золотой запеченной корочкой курочка. Просились в рот пироги треухие с мясом, капустой, груздями, репой да расстегаи с рыбой, капустой и сладкие с изюмом и малиной.

– А на заедки, – лукаво подмигнула Макару Агата, – сваренные в меду ягоды и тыква, пастила да орехи земляные. Вкуснотень! Папенька с городу свез.

По продуктовой корзинке, перечисленной девочкой, Сеня поняла, что это десерт. Ну, куда ж тут его! И так можно было всем вместе лопнуть от яств на столе.

– Сейчас еще сбитень согреется. Али кваску налить? – добила гастрономическое раздолье Агата.

Макар согласился на хлебный напиток. Старшим Глафира предложила хмельного меда. Габриэль отказался. А любопытной Сеньке очень хотелось попробовать экзотики. Хозяйка плеснула себе и гостье в оловянные кубки:

– Кушайте, гостюшки дорогие! Здраве будьте! – Одним махом осушила бокал.

Есения пригубила, поморщилась от терпкой сладости. В нос ударили яркие медовые нотки, по языку раскатились можжевеловые, гвоздичные и мускатные, ущипнула за самый кончик перечная жгучесть. Наверное, пить вот так залпом такой оригинальный букет Сенька бы не рискнула. А вот потянуть, понаслаждаться, раскатывая каждый глоток по небу, разбирая на отдельные вкусы, было здорово.

Глафира мучила Габриэля расспросами. Он сухо рассказывал про городскую жизнь, новости с княжеского подворья, окрестных деревень. Есения тихонько злилась. Ей не нравилось, что женщина так много внимания уделяет полукровке, пусть даже использует его всего лишь как информационный колодец. Девушке мерещилось, что хозяйка постреливает глазками, уж очень откровенно кокетничает, излишне улыбчива и вообще чересчур красива, пышногруда и женственна. Себя Сеня рядом со статной Глафирой чувствовала плоской замухрыжкой со стогом сена на голове и похожим на пятнистый крючок конопатым вздернутым носом. Девушка еще в пятнадцать лет, как это модно было говорить, проработала свои рыжие комплексы. Убедила себя, что локоны благородно медные, всегда стильные и удобные – из разряда «встал и уже с прической». Веснушки свои она и так всегда любила. Ей казалось, что они придают шарма и очарования, выгодно оттеняют серо-зеленую радужку больших глаз, делая их пронзительными. Да и курносость в таком комплекте ей к лицу. Но все равно в свете спелой красоты Глафиры Сенька ощущала себе простушкой. На которую Габриэль за весь вечер ни разу даже не взглянул. «Конечно, че ему на меня пялиться. Насмотрелся поди уже за дорогу, – сверлили ревнивые мысли. – Флиртует, подлец бессовестный! Вот пусть только попробует потом подойти. Пошлю, адреса не разберет». Девушка зло впилась зубами в огурец. Кожура хрупнула, брызнул сок. Блондин повернулся, приподнял брови. Сеня неловко улыбнулась с набитым ртом. По щекам пошли пунцовые пятна. Девушка мысленно застонала. «Ну, вот! Теперь не только дурнушка, еще и полная дура! – укорила себя она. Тут же удивилась – Так, Сенька, дорогуша, а ты это вообще чего? Ревнуешь что ли?! Пфф, нет! Это все хмельной мед! Больше пить не буду». Пока Есения мысленно боролась сама с собой, Габриэль закинул удочку:

– Дракон в ваших местах, говорят, обитает. Не шалит?

– А чего ему тут шалить? – очень удивилась хозяйка.

Макар заерзал, забеспокоился, что они выбрали не тот маршрут, но Есения поспешила его успокоить. Подмигнула, мол, все в порядке. Она точно знала, где гнездо рептилии, могла сейчас описать саму пещеру, подступы к ней.

Глафиру дракон, даже если он и жил в соседней подворотне, не особо интересовал. «Не гадит, да и шут с ним», – махнула рукой она. Ей больше по душам о простом о женском хотелось поболтать. Поэтому ко всеобщей радости она отстала от Габриэля, переключилась на Есению. Блондин поблагодарил за ужин и откланялся. Разомлевший Макар еще немного посидел, пару раз зевнул, клюнул носом в винегрет и отправился следом за полуэльфом к своячнице хозяйки. Агата вызвалась проводить, да мать не пустила, послала со стола убирать. Пока девчонка носила остатки яств обратно на ледник, перемывала в тазу грязную посуду, Глафира позвала Сеньку в беседку во дворе.

– Захвати с собой вот этот кувшин, ага, спасибо. А я возьму кубки и закуску.

Небольшое шестигранное строение смотрелось очень странно посреди сельского огорода, засаженного капустными кочанами, заставленного грядками с морковной и свекольной ботвой, кадками с водой. Но еще большую необычность ему предавал стиль, в котором было выполнено сооружение. Ровные зашкуренные почти до зеркального блеска балки держали на себе крышу-пагоду с игриво «вздернутыми» углами. На каждом висело по китайскому фонарику. Шпиль венчал замысловатый флюгер – на причудливо искривленной ветке миловались два журавля. Внутри по периметру павильона тянулись изящные деревянные лавки с витыми подлокотниками и мягкими цветными подушками. В центре стоял низкий чайный столик. В каждом из углов красовались трехрожковые бронзовые подсвечники. Глафира зажгла половину свечей, пригласила жестом гостью в свой будуар. Поставила на стол кубки и кувшин с медовухой, тарелку с орехами, сыром и медом, усмехнулась.

– Чему изумляешься? Беседку такую не видела никогда?

– Видела. Да здесь такое чудо повстречать не ожидала, – отозвалась Есения.

– Это мы с Всемилом сразу после свадьбы гостили у его торговых товарищей на юге, – она махнула неопределенно в сторону, – Чжурдженем ихние места, кажется, кличут. Вот там-то я и увидала такую красоту. Они там повсеместно расставлены. Всемилушка понял, что мне по нраву. И чертежи попросил. Вернулись мы, значит, домой. Он и построил мне ко дню рождения местечко, чтобы я не грустила. С тех пор я тут и рукодельничаю, и отдыхаю, когда время есть. А ты тоже бывала в стране Цветущей Середины мира?

Сенька несколько раз ездила в Китай. Поразмыслив, она решила, что с натяжкой его можно назвать и диковиной восточной страной, про которую говорила Глафира. Кивнула. У женщины загорелись глаза, она заговорщицки подмигнула.

– Здорово там, правда? Мне очень понравилось! Все такие неспешные, умудренные, замотанные в шелка. А видала их старцев, которые в бабочек превращаются? Нет? Ну это ты зря! Будешь еще раз, обязательно посмотри. Они гигантские такие, крылышками цветными – бяк-бяк, машут. Это мы на представлении были. А, говорят, в бою эти крылья – хуже секиры, крошат противника как капусту. Ужасть! – всплеснула руками она. Разлила медовуху по кубкам. – Грустно мне здесь одной бывает. Пущай, и живу тут уже столько лет, а все не мое. Деревня эта. С бабами местными даже поговорить не о чем. Только и знают – как репу парить, да портки мужьям стирать. Ни к письму, ни к книгам не приученные. На меня смотрят, дивятся, мол, блаженная, все хорошо у нее, да с жиру бесится. А мне тесно здесь, понимаешь? А я ведь травница хорошая, в школе училась, на изумрудный диплом шла. Да повстречала мужа, и бросила все. Девчонка глупая была. Думала, с любым и на краю света хорошо. Ох, как я ошибалась! Думала, можно на одной любви хорошую кашу сварить. А вышла вон как – похлебка с виду густая, да на деле невкусная совсем. Пресная. Хоть и Всемилушка старается. Да детки хорошие у нас. А мне тоскливо. Зимой вообще хоть на стенку лезь. Сугробами на сто верст вокруг заметает все, никуда не выбраться. Соседки, вон, по гостям ходят, прялками меряются, ткут, вяжут, плетут. Я с ними, конечно, хожу, да молчу все больше. Скукотень. Устала от моих жалоб?

– Нет, что ты… – промямлила Сенька.

– Устала, – кивнула с улыбкой Глафира. – Прости, мне тут, правда, не с кем поговорить. И любой весточке из большого города рада. А гости так редко захаживают. Тут же край мира. Ой, да, ну его! Давай выпьем. Вкусная у меня медовуха? На травках особых сварена, по старинному рецепту. Всемил ее за горный хребет бочками гонит. Хвалит. Ты пей, пей, не бойся. Не шибко хмельная она. Не ударит по голове. А с сыром и орехами еще вкуснее, попробуй.

К третьей чарке они уже весело хохотали, как закадычные подруги.

Поутру Есения не могла поднять голову от мягкой подушки. Снующая туда-сюда муха казалась как минимум вертолетом. В висках шумело, потолок кружился, в черепной коробке весело барабанили тараканы. «Не шибко хмельная» ударила по голове еще как. Габриэль несколько раз заходил в комнату, прикладывал холодную влажную марлечку к похмельному лбу, смазывал поцарапанные запястья мазью. Настолько вонючей, что Сенькин желудок мгновенно подкатывал к горлу.

– На, выпей.

Блондин протянул девушке глиняную чашку. Пахнуло уксусом и укропом. Рассол, поняла девушка. С жадностью выпила спасительную жидкость.

– Полегчало? – донеслось сбоку.

Полуэльф стоял, опершись на подоконник, широко расставив ноги и сложив руки на груди крест на крест. Во взгляде его читался и укор, и сострадание. Есения забралась с головой под одеяло, застонала, еле слышно выдавила:

– Прости меня.

– Да, ладно. Хоть кони нормально отдохнут. Правда, к вечеру мужики могут вернуться. И не факт, что брат хозяйки моих шикарных апартаментов все правильно поймет, и не заставит меня жениться на прекрасной старой деве.

Сенька выглянула из-под одеяла:

– Прости, пожалуйста. Я так больше не буду.

– Ага. Тебя лучше в угол поставить или по попе надавать? – продолжал хохмить блондин.

– Габриэль, ты невозможен! – воскликнула Сенька и швырнула в него маленькой подушкой.

Мужчина со смехом отклонился. Подушка угодила прямо в горшок с фиалкой. Глиняный печально звякнул.

– Упс, – снова скрылась под спасительным одеялом девушка.

– Вставай, тебе надо хорошенько поесть, чтобы снять похмелье, – протянул ей руку полукровка.

– Бееее, – скорчила гримасу Есения. – Меня от одной мысли о еде штормит.

– Ничего, после первого кусочка обещаю штиль и полную пропажу качки. Давай! Не будь редиской!

Сеньку позабавила ее собственная фраза в его устах. Девушка выползла из кровати. Сейчас ее ни капли не смущали растрепанные волосы, едва прикрытые рубашкой коленки, босые ноги, черные круги под глазами. Ей было комфортно с Габриэлем. В любой ситуации. Как будто они знакомы как минимум несколько лет, а не дней.

– Я тебя подожду в соседней комнате. Только не вздумай снова улечься.

– Габриэль…

– Да?

– Не уходи. Можешь просто отвернуться к окну.

– Хорошо.

– Габриэль…

– Что?

– Она красивая?

– Кто?

– Ну старая дева, на которой тебя заставят жениться…

– Очень. У нее небесного цвета глаза, серебряные волосы до пят, изящные тонкие плечи, чувственные фиолетовые губы, – девушка привычно закусила свою нижнюю, притихла, оставила наполовину натянутые брючины. Блондин продолжил: – И потрясающая сеточка морщин на всем лице! Прямо как вуаль, представляешь? И, да, моя мать, кажется ей в дочки годится. И вряд ли примет нас с молодой супругой даже на пороге фамильного особняка. Даже с приданным в пол-деревни.

Девушка рассмеялась. И запульнула в Габриэля вторую подушку. Полуэльф резко обернулся, поймал перьевой снаряд и отправил его обратно Сеньке. Девушка сориентироваться так быстро не успела. За что была наказана – подушка прилетела прямо в лоб. Она ойкнула, пообещала отомстить, как только похмелье отпустит.

Блондин подошел к ней растрепанной, в расстегнутых брюках и задранной до талии рубашке вплотную, заглянул в затянутые поволокой глаза. Нежно накрутил на палец один из локонов. Девушка едва удержала равновесие от волнующей близости.

– Сеня, ты очень красивая, – хрипловато произнес он. И резко вышел из комнаты.

Есения выдохнула, облизала пересохшие губы. Непослушными пальцами застегнула штаны, заправила рубашку. Стянула кудри в конский хвост платком. Выглянула за шторину. Габриэль болтал с хозяйкой дома. Она так же как и вчера бодро хлопотала над столом. Агата снова таскала плошки. Макар помогал ей. Блондин попивал ароматной дымящийся чаек. Есения шагнула к ним, приветливо махнула рукой.

– Вай, вай, вай! – Глафира отставила в сторону тарелку с вареной свеклой, вытерла руки о фартук.

Подошла к Сеньке, по матерински приподняла голову за подбородок, осмотрела фиолетовые круги под глазами, потрогала лоб, поджала губы.

– Ты что ль меду никогда до селе не пила? Вот, малахольная! Ой, ой, ой… Рассолу налить еще?

– Нет, спасибо. Мне бы чайку, – Есения оглянулась на большой алюминиевый чайник, пыхтящий на белой печке в углу кухни.

– Да ты садись, щи сперва похлебай. Агата, налей-ка.

Девочка тут же плеснула в голубую пиалу наваристого супа из пузатой кастрюли, поставила тарелку перед Сенькой. Выудила из ящика под столом деревянную ложку, слегка протерла полотенцем, тоже передала девушке. Есения поблагодарила, с удовольствием втянула кисловатый капустный аромат. Дома папа часто готовил такой незамысловатый постный обед – без поджарок, добавок и химии. Мама с братом такой не очень любили, чаще воротили носы, а дочка с отцом уплетали за все четыре щеки. Девушка запустила ложку в наваристую гущу, подцепила почти прозрачные капустные волоски. Суп был хорош. Похмелье сняло как рукой к середине порции.

Осмелевшая после сытного обеда и густого чая Сенька предложила отправиться в дорогу прямо сейчас, чтобы никого не стеснять и не терять драгоценного времени. А заночевать в таверне у Мшистой скалы. Этот небольшой городок вырос тут в незапамятные времена. Селились в нем сначала только освобожденные после каторги тролли с «белым билетом». Те, кто совершил мелкие преступления и исправился за время ссылки, но в большой мир возвращаться не хотел. Такие оставались работать уже за деньги. Жили скромно, без особых удобств, приходили в деревню только поспать между сменами. После каменного бунта сюда пришла не только цивилизация, но и народ. Тогда простые работяги из разных рас заявили свое право на добычу полезных ископаемых, драгоценных руд и редких камней за звонкую монету. Семидержавцы решили, что налоги лучше, чем возня с головорезами, и согласились. Разделили шахты на «отпетые» – в них продолжили работать маньяки, убийцы и другие отвязные преступники. И «чистые» – в этих штольнях долотом и киркой махали по найму. Со временем на вахту потянулись не только тролли, но и желающие подзаработать со всех окрестных государств. Мшистая скала из деревеньки в две худых улицы превратилась в настоящий город с рынком, площадью, кабаками и интернациональными браками. Более толерантного поселения, наверное, было не найти во всем огромном Семидержавье. Но и более опасного тоже. Там по прежнему хватало и бандитов, сбежавших с рудников или вновь свернувших с верного пути после освобождения.

– Я бы не рискнул останавливаться во Мшистой скале ни за какие коврижки, – усмехнулся Габриэль.

– Почему? – не поняла Есения.

– Ты вообще что о троллях знаешь? Нет, даже не так. Что ты знаешь о троллях, отсидевших срок за кровавую резню? – Сенька похолодела, передернула плечами, блондин продолжил: – Вот. Я бы не хотел встретиться с таким в темной подворотне. -Он наклонился к самому ее уху и прошептал: – Не ревнуй, Аграфена хоть и прекрасна, но жениться до конца похода я не намерен. Тем более, ты же первая позвала в этот свой ЗАГС…

Сенька хлопнула его по плечу.

– Глафира, а это удобно, что мы еще на ночку задержимся? Муж не будет против? – повернулась она к хозяйке.

– Тю, кто против? Всемилушка? Да, ну тебя! Он только радехонек будет. Тоже как и я слаб до гостей, не дурак языком почесать. Так что даже не думай, оставайтесь. Когда еще в нашу глухомань люди заглянут, – махнула она полотенцем.

Есения помогла убрать со стола. После с Глафирой пошли в огород, дергать сорняки. Гостья из 21 века, горожанка до мозга костей, грядки видела только однажды на экскурсии. Ездили на первом курсе еще в какое-то этническое село. И те издалека. Потому что на дегустации варенья было вкуснее и интересней. Сейчас ей хотелось как-то отблагодарить селянку, да и любопытно было при свете дня рассмотреть огород и замысловатую беседку. К тому же Габриэль ушел чинить забор хозяйке своих палат. А без него Сеньке было скучно.

Глафира научила девушку отличать сорняки от культурных растений. Вместе они быстро прошли половину грядок, пока их не кликнула Агата. Девочка собиралась идти вместе с Макаром за коровами, а в печи томился поросенок. Вот она и просила мать последить за ужином, чтоб не сгорел. Глафира выполоскала руки в бочке, вытерла их о передник. Сложила ладошку козырьком, глянула куда-то за сопку.

– Скоро ветраются. Видишь, дорожку? Вон там, смотри. Ага, она. Собирают последний стожок. Вот сгребут его, накроют, чтоб дикошарье не растаскало, да не посмывало дождем сызнова. И домой пойдут. Надо баньку затопить. Заходи в дом. Я сейчас, дровишек натаскаю.

– Давай помогу, – вызвалась девушка.

– Ой, да было бы чего! – улыбнулась женщина. – Ладно, воды еще надо натаскать из колодца. Ты дрова тогда бери, а я за ведрами. Вон поленница у забора. Чурочек десять хватит. У нас банька жаркая, быстрая. Много ей не надо.

Габриэль показался в воротах, когда Есения с Глафирой, уже закончив работу, сидели на завалинке, лузгали белобокие семечки из подсолнуха и хохотали о чем-то своем женском. А еще через полчаса во двор залетела Агата:

– Мамка, едут!

Глафира подняла глаза на пыльное облачко на пригорке. Точно, скоро будут.

– Ладно, пойду стол накрою. Агата, глянь там баньку.

Всемил оказался подозрительно похож на Добрыню Никитича из мультфильма питерской анимационной студии «Мельница». Высоченный, с косой саженью в плечах, короткие соломенные волосы торчали в разные стороны из-под небольшой вязанной шапочки. Такого же цвета аккуратно подстриженная щетина обрамляла круглый подбородок.

Едва мужчина успел спешиться, на шею к нему бросилась дочка. Он легко ее подхватил, засмеялся, покружил.

– Ну как вы тут, Агатушка?

– Хорошо, папенька! Скучали только шибко, – она звонко чмокнула его в щеку и отошла в сторонку.

За своей порцией нежности к мужу подошла Глафира. Она рядом с ним казалась аккуратной фарфоровой статуэткой. Мужчина крепко обнял жену, нежно погладил по щеке. Не стесняясь, приник к персиковым губам. Сенька поспешила отвернуться. Ей вдруг стало очень неловко, показалось, как будто она подглядывает в замочную скважину.

– Ну, собирай на стол, Глашенька, мы и не почайвали даже, так домой торопились, голодные… – Всемил остановился на полуслове, перевел вопросительный взгляд на гостей.

– Это, Всемилушка, – поспешила вставить Глафира, – Есения, Габриэль и Макарка. Они идут из столицы до Форестера. Хотели на постоялом дворе, но закрыт же он, Егорыч же с вами в поле был, – затараторила она, – вот я и предложила у нас остановиться.

Умные спокойные глаза выдержали паузу, потеплели.

– Ну коли так, то Всемил – протянул он большую ладонь Габриэлю.

Полуэльф слегла склонил голову, лапищу пожал.

Пару часами позже распаренный после бани Всемил дымил и причмокивал самокруткой на крылечке. Капельки с мокрых волос стекали на махровое полотенце, обмотанное вокруг могучей талии, вырисовывали замысловатый точечный узор. Габриэль стоял напротив, облокотившись на стенку сарая. Задумчиво ковырял коротким ножичком какую-то деревяшку.