Железный Феникс

Анри де Валенсоль присел в главной обеденной зале за третий стол рядом со своими двумя оруженосцами. За средним столом к его приходу места уже не осталось. Едва перекусив, он стал обдумывать перспективы своего участия в торжестве. Он уже подал своё имя и герб в члены участников турнира, и дороги назад уже не было. Хотя приехал он сюда не столько для участия в турнире, сколько для того, чтобы увидеть Марию, подругу своего детства. Украдкой Анри бросил взгляд на сеньору. Он и представить себе не мог, что она примет его так холодно и будет разговаривать с ним, как с совершенно незнакомым, более того, даже неприятным ей человеком. Они не виделись почти десять лет, с тех пор как Мария вышла замуж и стала сеньорой Бривьеска. Наверняка она сильно изменилась за эти годы. В этой величественной благородной даме теперь трудно было узнать ту юную, жизнерадостную и по-детски непосредственную девушку, какой знал её Анри. Всё изменилось- и взгляд, и характер, и черты лица. Теперь он простой, что называется, завалящий шевалье, никак не ровня этой властной и прекрасной повелительнице. С задумчивым видом рыцарь сидел и молча смотрел на дно деревянной кружки, в которой плескалось красное каберне-фран. Уж кто и был лишним на этом празднике жизни, так это он сам. Но самым страшным оказалось то, что он до сих пор, несмотря на годы и долгую разлуку, продолжал любить её, и сегодня он это понял особенно хорошо. Пусть даже она и запомнилась ему тем юным воздушным существом, каким была в детстве, а теперь стала совершенно иной. Эта роскошная дама в дорогом убранстве не разрушала тот юный идеал, а вопреки всему, будила подлинную страсть и с ещё большей силой разжигала едва утихшее пламя былой любви.

И он ничего не мог с этим поделать. Захотелось просто-напросто уйти, прихватив с собой маленький бочонок вина и, мертвецки напившись, упасть где-нибудь на обочине сельской дороги. Ко всему этому примешивалось ожидание непременного позорного поражения, которое он наверняка потерпит на этом турнире, и этим самым ещё больше унизит себя перед лицом своей дамы сердца.

Тем временем завтрак подходил к концу, благородные гости стали вставать со своих мест и выходить во двор, окружавший ристалище, где всё уже было готово к турниру.

Зрители, коим не хватило места на скамьях, взбирались на стены и башни замка, чтобы лучше видеть и ничего не пропустить. Женщины плели венки из весенних полевых цветов и берегли их для того, чтобы бросать вниз под ноги победителям. Обширная ограда ристалища, кроме скамеек, предназначенных для простого люда, была окружена галереями, на которых удобно могла разместиться знать. Перила этих лож украшали богатые разноцветные драпировки с гербами. Четыре копья над каждой ложей поддерживали сукно, обшитое золотистой бахромой, должное защищать от солнца и ветра. На некотором расстоянии от ристалища были развешаны флаги с гербом дома Веласко и девизом, гласящим: «Честь сынам храбрых! Слава и награда тому, кто победит!». Главный помост, возвышающийся над остальными и находящийся у изголовья ристалища, предназначался для самого сеньора и его супруги и был нарядно украшен щитами и флагами с изображением их фамильной символики. Дон Франциско являлся одновременно и «зачинщиком», и судьёй турнира. За оградой, окружающей ристалище, располагались шесть просторных шатров, три от «зачинщиков» турнира- графа Нуно Гонсалеса де Лара, дона Диего Лопеса де Гаро и самого дона Франциско де Веласко, сеньора Бривьеска, напротив них размещались шатры «принявших вызов» Родриго Гонсалеса Хирона, Анхеля де Луна и Родриго Гомеса де Траба, графа Трастамара. Возле входов в шатры торжественно красовались щиты с гербами и девизами рыцарей.

Торжественная часть началась с короткой речи и молитвы святому Исидору, которую прочёл отец Леонтио, облачённый в пышные церемониальные одеяния, в сопровождении своего викария и диакона. Все собравшиеся, кто только мог его слышать, независимо от возраста и положения, старались произнести молитву следом за ним. После молитвы священник ещё раз пожелал каждому всех благ и, сопровождаемый своей свитой, удалился, так как обычаи духовенства запрещали им не только каким бы то ни было образом принимать участие в светских увеселительных играх, но даже быть зрителями таковых. После того как церковные отцы покинули площадь ристалища, раздался торжественный гимн, и через него пошли трубачи и барабанщики. Вслед за ними появились герольды в торжественных красочных одеяниях с гербами господ, которых они представляли. За герольдами следовали пажи, а за ними шли знаменосцы.

После того как музыканты отыграли вступительный гимн, каждый герольд занял своё место на ристалище напротив шатра своего господина. Первый герольд встал напротив шатра, который разбили оруженосцы дона Франциско, и его одеяние украшал шахматно разделённый герб с золотом и беличьим мехом. Далее стоял герольд, на одежде которого отображались два горшка графа НуноГонсалса де Лара. Третьим был герольд с двумя чёрными волками на белом поле Диего Лопеса де Гаро. Напротив них стояли герольды от рыцарей, принявших вызов. Первый с красно-золотым клинчато-скошенным гербом Родриго Гонсалеса Хирона, второй с пятью золотыми оковами- символами дома «deTraba», на одежде третьего красовался обращённый вниз полумесяц Анхеля де Луна.

Едва герольды заняли положенные им места напротив шатров своих сеньоров, оруженосцы взяли гербовые щиты, стоящие у шатров, и водрузили их на изгородь, отделяющую ристалище. Делалось это для того, чтобы рыцарь, бросающий вызов, мог ударить своим копьём по щиту выбранного им соперника и тем самым вызвать его на поединок.

В это время дон Франциско вместе с женой и детьми заняли приготовленную для них главную ложу. Поднявшись по лестнице, к сеньору подошёл глашатай и сообщил ему, что кроме основных шести участников, совсем недавно, заявку подали ещё четверо доблестных кабальеро. Развернув бумагу, он показал зарисованные гербы и назвал имена новых храбрецов. Кроме имени, устроитель турнира должен был предварительно и обязательно увидеть родовые гербы новых претендентов. Ведь рыцарский герб хранил в себе все основные события из истории знатной фамилии. И знающий человек, взглянув на него, мог сразу определить, не был ли его обладатель обвинён в трусости, не был ли публично заклеймён позором и не подвергался ли разжалованию из рыцарского достоинства. Так, например, в центр щита рыцаря, ранее отозвавшего свой вызов, вырисовывался большой жёлтый квадрат, хотя жёлтый цвет повсеместно считался цветом предательства и позора. Так на основании гербовой символики судья или же устроитель турнира мог не допустить какого-нибудь рыцаря к участию в нём. Но дон Франциско, внимательно рассмотрев геральдические рисунки и выслушав фамилии новых четверых претендентов, велел разрешить им участвовать. Среди этих новых участников и был шевалье Анри де Валенсоль, остальные же трое были выходцами из так называемого сословия «нищих идальго».

Нищих рыцарей было особенно много в Кастилии, больше, чем в остальных странах Европы. Их появлялось всё больше и больше, после каждой битвы, выигранной христианами против мавров, когда испанские короли, опьянённые радостью победы, жаловали рыцарские титулы простым воинам из числа простолюдинов. Эти рыцари не владели землями, замками и крестьянами, а всё их богатство представляло оружие, переходящее по наследству от отца к сыну, один или реже два коня, и единственный оруженосец, сын такого же бедного идальго, как и его сеньор. Эти люди представляли собой особый социальный слой. Как и остальная знать, эти новоявленные аристократы чурались ручного труда, способного принести пропитание в мирное время, и считали войну единственным ремеслом, достойным истинного кабальеро. Это были настоящие профессиональные воины, очень часто своим воинским искусством превосходящие старых аристократов. Они жили войной, и ни одна военная компания, проходящая в иберийской земле, не обходилась без их участия. В свою очередь, короли делали верный расчёт, порой даруя рыцарские титулы целым сотням простых воинов. Феодальная присяга знатного вельможи гласила, что он и его ленники обязаны являться по первому требованию сюзерена и нести военную службу в рядах его войска, но при этом срок службы ограничивался всего сорока, а то и двадцатью днями. Целые военные кампании ставились на грань срыва, из-за того, что знатные владетели просто покидали поля брани по истечению сорокадневного срока, уводя с собой и всех своих людей. Тем более что отношения между вассалом и сюзереном в Испании были настолько же крепкими, насколько и личными. Тогда вся надежда королей оставалась на наёмников, которым необходимо было платить золотом, и на бедных рыцарей, зачастую живущих за счёт трофеев, добытых на войне. О них часто говорили: «У него нет ничего, кроме чистой крови и доброго имени!».

После того как дон Франциско одобрил список, глашатай удалился.

Вновь зазвучали трубы и барабаны. Спустя минуту тот же глашатай выехал на середину ристалища, чтобы перед началом турнира зачитать торжественную присягу.

Сия присяга гласила:

«Благородные сеньоры, рыцари и оруженосцы, не угодно ли будет всем вам поднять правую руку к небу и торжественно присягнуть, обещать верой и правдой, жизнью и смертью, что никто из вас на предстоящем турнире не ударит своего противника острием копья ниже пояса. Если же у кого-нибудь из участников турнира во время боя упадёт с головы шлем, то никто из противников этого рыцаря не дотронется до него до тех пор, пока он вновь не наденет шлем и не застегнёт его как следует. Также запрещено всякое нападение на соперника с тыла. Кроме того, никто не должен вступать в бой после того, как звук труб известит об отступлении. Призываем вас соблюдать и укреплять кодекс рыцарской чести, бороться честно и отважно! Ослушник будет изгнан с турнира и лишён своего оружия и коня!»

На это все рыцари в один голос ответили: «Да, да, да!»

После ухода глашатая торжественная часть завершилась, и все, затаив дыхание, приготовились к началу турнира.

Традиционно в королевствах Кастилии и Леона, Португалии и Арагона рыцарские состязания начинались с бофордос. Такое название получила забава, во время которой соревнующиеся воины должны были пробить деревянный поднос, выставленный на флагштоке, бросая в него специальные затупленные копья- бофорды. Это зрелище являлось своеобразным разогревом перед рыцарскими поединками, представлявшими собой основу турниров. Традиционно бофордос считались делом оруженосцев или же неимущих рыцарей, которым не хватало средств для покупки тяжёлого вооружения. Также метание бофордов было наилучшей тренировкой для воинов, сражающихся в стиле хинете. Когда-то хинетов, вооружённых метательными дротиками и лёгкой саблей, использовали исключительно в мусульманских армиях, но со временем и христианские короли, осознав свою уязвимость и всю трудность борьбы тяжеловооружённой конницы против лёгких и проворных мавританских всадников, также начали создавать в своих армиях многочисленные отряды лёгкой кавалерии и вооружать их наподобие хинетов или туркополов. Обычно в рядах лёгкой конницы служили наёмники-профессионалы или же нищие идальго, способные на свои скудные доходы приобрести более или менее сносного арабского жеребца и нехитрое вооружение, которое стоило в разы дешевле, нежели дорогие доспехи тяжеловооружённого рыцаря. И очень часто случалось так, что воин-хинет, обладающий хорошим подвижным скакуном, мог превзойти своего тяжеловооружённого противника. Искусно маневрируя на поле боя, хинеты запросто изматывали тяжёлую конницу, чем и пользовались мавры во время своего покорения Иберии, а ловко брошенный дротик мог прошить противника насквозь вместе со щитом и кольчугой.

Продемонстрировать своё искусство вызвались с десяток храбрецов, состоявших в услужении у дона Франциско. Вооружённые двудольными щитами-адаргами, двумя-тремя дротиками и лёгким копьём для метания, с низкими сёдлами и короткими стременами, хинеты лихо гарцевали на своих поджарых проворных скакунах, производя эффектное впечатление на собравшихся. Огибая по кругу ристалище, они проносились лихим кружащимся вихрем, высоко поднимая столпы пыли. На подходе к флагштоку, на котором был подвешен круглый поднос, каждый делал замах и на полном скаку метал копьё в цель и сразу же, резко меняя направление, отходил в сторону. Каждый из выступавших так или иначе сумел поразить висящий поднос, пока тот с шумом не рухнул на землю. Сделав ещё пару заключительных кругов, под одобрительный гул восхищённой публики, хинеты один за другим покинули ристалище.

Первым бросить вызов зачинщикам решил Родриго Гонсалес Хирон. Облачённый в полный доспех, верхом на могучем тяжеловесном дестриэ, он выехал на ристалище и, держа наперевес длинное турнирное копьё, с силой ударил им о щит графа Нуно Гонсалеса де Лара. Граф не заставил себя долго ждать. Он был почти готов, словно предчувствовал, что первый вызов будет брошен именно ему. Оруженосцам оставалось лишь покрепче завязать шнурки его кольчужных рукавиц и помочь господину усесться в седло.

Но вдруг перед самым выездом графа на ристалище произошло то, чего уж никто не мог ожидать.

Со стороны замковых ворот, где собралось наибольшее количество зрителей, показался отряд из четверых всадников. Бесцеремонно протиснувшись через гомонящую толпу, незнакомцы выехали на пустое ристалище. Среди зрителей послышался ропот недовольства и недоумения. Въехав на ристалище, четвёрка сразу же разделилась. Трое сопровождавших остались у изгороди, а один, который явно был во главе, как ни в чём ни бывало направился прямиком к галерее, где сидел дон Франциско вместе с семьёй. Первой мыслью, которая пришла в голову сеньору и всем окружающим, было то, что четвёрка этих наглецов, изрядно опоздав, прибыла на турнир, чтобы померяться силами с его участниками. Но если это люди благородных кровей, как они могли позволить себе столь бесцеремонно ворваться на ристалище, нарушая этим самым все нормы приличия? Родриго Гонсалес Хирон, в полном вооружении ожидавший своего соперника, хотел было загородись наглецу дорогу и с помощью плётки прогнать его прочь, но тот, ловко проскочив мимо рассерженного рыцаря, продолжил свой путь, прямиком направляясь к центральной галерее. Подъехав к самым ступенькам, незнакомец застыл, так и не произнеся ни слова.

По одежде было трудно сказать, кем является этот пришелец и к какому сословию он принадлежит. Чёрный, как копоть, конь был отличной породы, но при этом видно было, что он еле держится на ногах. Конь был практически загнан, и вообще было удивительно, как он ещё выдерживает своего ездока. Не лучшее впечатление производил и сам всадник. Вся его одежда была в дорожной пыли, мокрый, ещё не успевший высохнуть плащ говорил о том, что ночью путник попал под дождь. Сапоги же покрылись таким слоем грязи, что стальные шпоры на них едва могли показаться наружу. Всем своим видом он напоминал странствующего паломника или же бандита с большой дороги, которого в пути застигла нелёгкая. На голове у незнакомца был сильно натянутый хвостатый капюшон, скрывающий добрую половину лица. Именно из-за него всадника было трудно узнать. На шее висело красивое золотое ожерелье с драгоценными камнями, а руки поверх кожаных перчаток покрывали золотые перстни. Если бы не эти дорогие украшения, всадника легко могли бы принять за бродягу или паломника, настолько жалко он выглядел.

Увидев, что всадник, бесцеремонно въехавший на ристалище, направляется к центральной галерее, дон Франциско сделал молчаливый жест, повелевающий пажу подойти к незнакомцу и спросить у него, кто он такой и чего ему надо. Сеньор вполне терпимо отнёсся к пришельцу, иной на его месте сразу же приказал бы схватить наглеца.

Как только незваный гость остановился у подножия главной трибуны, к нему подъехал один из пажей, стоящих в оцеплении.

– Кто вы такой? Немедленно назовите себя! – настойчивым голосом потребовал молодой паж.

Незнакомец молчал.

– Назовите себя! Или немедленно покиньте ристалище и замок, в который вы так бесцеремонно ворвались! – продолжал потребовать паж.

Но незнакомец лишь загадочно улыбнулся.

– Может быть, он немой?! – послышалось из толпы.

– Если он немой, пусть тогда жестами объяснит, кто он и что ему надо! – грубым голосом крикнул Родриго Гонсалес Хирон, держа наготове плеть.

Но вместо объяснений незнакомец отодвинул с лица капюшон и уставился на дона Франциско.

Не понимая, что происходит, тот изумлённо наблюдал за происходящим, переводя взгляд то на незнакомца, то на своего пажа.

Сидящая рядом сеньора, также приподнялась со своего места, рассматривая незнакомца.

– Гоните его прочь! – приказала донна Мария, после того, как тот вновь отказался отвечать.

Стоящие в оцеплении слуги потянулись за оружием, а дон Родриго уже закинул плеть, чтобы огреть ею непрошеного гостя.

– Стойте! – внезапно крикнул дон Франциско. – Остановитесь!

Держа поднятой правую руку в знак того, чтобы никто не тронул таинственного гостя, он встал со своего места и начал спускаться по лестнице. Все, кто наблюдал за этим зрелищем, просто-напросто опешили от такого поворота событий. Спустившись вниз, сеньор остановился на предпоследней ступеньке, чтобы лицом быть на одном уровне с незнакомцем. Тот, в свою очередь, внимательно наблюдал за ним, и с его лица не сходила ехидная загадочная улыбка. Лицо же дона Франциско в этот момент походило на статую, ни один мускул не мог шевельнуться, ни один нерв не мог дрогнуть, видно было, что сеньор просто-напросто поражён. Словно заворожённый, он стоял напротив незнакомца, не в силах проронить ни слова.

Так продолжалось с минуту, над ристалищем нависла полная тишина.

И тут пришелец впервые заговорил.

– Неужели мне тут не рады?! – с нескрываемой иронией произнёс незнакомец. – В моём замке, где я родился и вырос, меня просто не узнают! Неужели я так изменился?! – и в показном жесте он стянул с головы капюшон, который продолжал скрывать часть его лица.

– Пречистая дева! – перекрестившись, сказал дон Франциско. – Фердинанд! Неужели это ты?! Сколько же лет прошло? Мы уже и не надеялись увидеть тебя живым! – и он бросился к лошади незнакомца.

– Ну, наконец-то! Хоть родной брат меня признал! – рассмеялся всадник.

– Брат, брат… – шёпотом повторял дон Франциско, ещё не веря своим глазам.

Тем временем гость спрыгнул с коня и широко расставил руки, чтобы его обнять.

– Пятнадцать лет. Пятнадцать лет.– повторял сеньор. -Неужели ты вернулся?

– Да, как видишь, – ответил гость.

И они крепко обнялись.

– Ну всё, вот и свиделись! – держа брата за плечи и трогая его длинные, спадающие до плеч волосы, шептал дон Франциско.

– Ну, всё, ну всё! – успокаивал его Фердинанд. – Лучше накорми меня! Двое суток и крошки во рту не было. Проезжали через Уэску, остановились в каком-то гнилом трактире на окраине, а там оказалось полным полно горцев. Только сели, купили поесть, а тут они! Ну, слово за слово, и пошло-поехало. Целые сутки гнались за нами. Насилу оторвались.

– Ну ладно! – сказал сеньор, хлопая брата по плечу. -За версту видно, что ты не в себе. Сейчас тебе надо поесть и хорошо отоспаться.

– Рико! – позвал он ближайшего слугу. Отведи дона Фердинанда в обеденную! И пусть ему дадут всё самое лучшее, что у нас есть. – С этими словами он поручил брата слуге.

Остальные всадники, что оставались ждать у въезда на ристалище, также подъехали и, спешившись, направились вслед за доном Фердинандом.

– Что происходит? Как всё это понимать? – спросил Родриго Гонсалес Хирон, обратившись к дону Франциско.

– Всё отлично! Мой брат вернулся. Хвала святому Исидору! Тот самый, о котором я вам рассказывал. Пятнадцать лет мы не виделись, я думал, что его уже давно нет в живых.

– Можем ли мы начинать турнир? – спросил глашатай.

– Конечно! Начинайте! Отпразднуйте, как следует! Сегодня по-настоящему великий день! – ответил сеньор и, подняв руку, приказал трубить о начале первого поединка.

К этому времени граф де Лара уже закончил все приготовления и, восседая на боевом скакуне, встал на краю ристалища, ожидая своего оппонента.

Торжественно запели трубы, загрохотали барабаны, и двое рыцарей встали друг против друга в противоположных концах ристалища. Оба надели шлемы, что являлось знаком полной готовности, и вскинули вперёд копья. Глашатай прокричал клич, и оба рыцаря, крепко пришпорив коней, понеслись навстречу друг другу. Одно мгновение, и обломки их копий разлетелись в разные стороны. Придержав коней, каждый подъехал к своему оруженосцу, чтобы взять новое копьё. Увидев, что воины вновь готовы сойтись в поединке, глашатай прокричал клич, и всадники понеслись навстречу друг другу. И в этот раз всё обошлось, как и в первый, с той лишь разницей, что дон Родриго, ловко угодив в голову графа де Лара, сорвал с его головы шлем. Через рассечённую бровь графа обильно хлынула кровь, покрыв добрую половину лица и стекая вниз на кольчугу. Отъехав к своим оруженосцам, он взял смоченную водой марлю и приложил её к ране. Заминка длилась недолго. Едва остановив кровь, граф вытер лицо и вновь надел шлем. И, взяв по новому копью, как только глашатай прокричал клич, рыцари вновь обрушились друг на друга. На этот раз сложилась куда более серьёзная ситуация. Лошади противников буквально налетели друг на друга. Копьё дона Родриго вновь угодило прямо в шлем графа, оставив добрую вмятину на лицевой части, но при этом он и сам едва смог удержаться в седле, чуть не полетев вниз через голову лошади. Когда оруженосцы графа де Лара сняли шлем своего господина, то все увидели, что лицо рыцаря было полностью окровавлено, из переломанного носа кровь лилась рекой. Граф ещё пытался прийти в себя, чтобы продолжить поединок, но первый оруженосец, ради его же блага, отказался подавать новое копьё своему господину. Глашатай провозгласил победу Родриго Гонсалеса Хирона.

После того как первые дуэлянты удалились с ристалища, на арену действий выехал знаменитый Диего Лопес де Гаро. Подъехав к противоположному барьеру ристалища, он с силой ударил по зелёному с золотыми оковами щиту Родриго Гомеса де Траба, графа Трастамара. Не медля ни секунды, граф выехал на ристалище. Вновь прокричал глашатай и соперники, пришпорив коней, понеслись друг на друга. Пять раз ратники сходились, ломая копья о щиты и шлемы. Но абсолютно равный поединок так и не выявил победителя. Пока граф Трастамара не сделал широкий рыцарский жест, признав себя проигравшим. В свою очередь, Диего Лопес де Гаро заявил, что его противник сражался лучше, чем он сам, и отказался принимать победу. Произошёл настоящий конфуз, когда двое рыцарей, рассыпаясь в комплиментах, стали уговаривать друг друга принять победу. В конце концов глашатай объявил ничью и, пожав друг другу руки, воины разъехались по своим шатрам.

Следующей наступила очередь Анхеля де Луна, который вызвал на поединок самого хозяина торжества. Увлёкшись беседой с братом, сеньор никак не хотел покидать своего гостя, но, ожидая скорого вызова, направился в свой шатёр, уже когда подходили к концу состязания предыдущей пары.

Америго, который доселе смиренно сидел подле матери, увидел, что Анхель де Луна ударил по клетчатому щиту с золотом и беличьим мехом, и, незаметно ускользнув, когда та отвлеклась в сторону, отправился в шатёр, где уже должен был находиться отец. Протиснувшись между лакеями и оруженосцами, мальчуган встал возле кузнечной наковальни, желая понаблюдать за приготовлениями отца. Он это делал всякий раз, когда отец собирался на турнир или же на охоту. Дон Франциско стоял в окружении двух оруженосцев, которые застёгивали на нём набитый шерстью стёганый гамбезон, всегда одевавшийся под кольчугу и бывший одним из основных элементов защиты. Зашёл герольд и сообщил, что хозяин вызван на поединок сеньором де Луна. Оруженосцы заторопились, сразу же поднесли кольчугу и кольчужные чулки. Сеньор приказал прислужникам не спешить и закрепить всё как следует. Прошло не менее получаса, прежде чем он, облачённый в доспехи, держа под мышкой шлем, вышел из своего шатра. Америго отправился вслед за отцом.

В образовавшийся перерыв на ристалище высыпала труппа паяцев и акробатов. В небольшой сценке артисты показывали шуточную пародию на рыцарский поединок. Взобравшись друг другу на спину, они дрались с помощью деревянных мечей и маленьких копий.

Когда наконец верхом на боевом скакуне на ристалище выехал сеньор Бривьеска, шуты покинули арену, а зрители подняли шквал оваций. Он был уверен в себе как никогда, приезд брата окрылил дона Франциско, ему во что бы то ни стало захотелось выиграть этот турнир. Тем более, что соперник не славился особой удалью в ратных делах.

Наскоро прочитав молитву святому Исидору, сеньор выехал на арену ристалища. Последний раз помощник кузнеца перепроверил подковы на его дестриэ, а главный оруженосец, ещё раз убедившись, что все доспехи надёжно закреплены, подал своему господину турнирное копьё. Анхель де Луна, стоявший на противоположной стороне и уже начавший нервничать от долгого ожидания, вздохнул с облегчением, когда увидел своего противника перед собой.