Обручальное кольцо блокады

Мои подруги беспокоились, видя, как я угасаю у них на глазах, и приняли решение во что бы ни стало увезти меня в деревню к Валиной бабушке Клаве. Валя собиралась к бабушке на неделю вместе с братьями и брала меня с собой. Кира пообещала моей маме, что будет сидеть с Лидой, когда будет нужно. Сначала я не хотела ехать, но все вместе они меня уговорили.

Бабушка Вали жила в Тосно, в пятидесяти километрах от Ленинграда, в своем деревянном доме с садом и огородом. Поездка у нас заняла примерно два часа, и за это время мы перенеслись из центра большого города в деревню. Вокруг был лес, чистый белый снег, одноэтажные деревянные дома, дым из труб, наполнявший воздух ароматом дров. Мы прошли по заснеженной тропинке и подошли к деревянному забору. Валя поставила на землю Димочку, которого несла всю дорогу, подняла секретный рычажок, и дверь открылась. Я взяла малыша за руку, и мы вошли во двор. Женя, которому тогда уже было десять лет, побежал вперед всех в дом, сообщить бабушке о нашем приезде.

Мы зашли в сени, веником стряхнули с обуви снег и вошли в дом. Баба Клава уже ждала нас, обняла каждого, малыша взяла на руки.

– Проходите, родные мои, проходите! – повела она нас в большую комнату.

В центре комнаты стоял покрытый белой скатертью стол, на котором дышали теплым паром свежие пироги.

– Мойте руки и садитесь обедать, – мягко произнесла бабушка.

Мы сели за стол и принялись за пироги. Ничего нет вкуснее горячих пирогов после прогулки на морозе! Бабушка с любовью смотрела на нас, поглощающих ее вкусные пироги, и улыбалась. Бабе Клаве тогда было восемьдесят два года, она была маленькая худенькая, но еще бодрая старушка. Свои седые волосы она аккуратно убирала под белый платок. Вся она была такая чистенькая, скромная, добрая, и дом ее был таким же, как она.

В доме было четыре маленьких комнаты, самая большая из них была столовой. Кроме круглого стола в центре, в комнате стоял диван и большой сервант, на стеклянных полках которого разместились красивый фарфоровый чайный сервиз, детские поделки и фотографии в рамочках. Остальные три комнаты были спальнями, в одной из них спала бабушка, во второй разместили Женю, а третью, в которой кроме большой кровати стоял маленький диван, отдали нам с Валей и Димочкой.

После обеда мы устроились в комнатах, постелили чистое отутюженное постельное белье, соорудили из дивана удобную кроватку Диме, чтобы он ночью не упал, и пошли на улицу гулять. Несмотря на то, что дул холодный ветер, солнце по-весеннему пригревало. Снег ослеплял своей белизной. В огороде мы слепили большого снеговика и мокрые, но счастливые, вернулись в дом. В доме было тепло и пахло печеной картошкой. Димочка весь вывалялся в снегу и сам походил на маленького снеговичка с пухлыми розовыми от мороза щечками. Мы надели сухую одежду и пошли на кухню помогать бабушке с ужином.

Вечером, закончив домашние хлопоты, мы расположились в столовой. Я села на диван поближе к печке, Женя оседлал мягкий подлокотник дивана, бабушка с малышом на коленях сидела на стуле у стола, Валя сидела с другой стороны и читала нам вслух рассказ Александра Грина «Алые паруса». В ту ночь, наверно, впервые за два месяца я хорошо спала.

Когда я утром проснулась, было еще темно, Валя и Дима спали. Я лежала и слушала звуки дома. В столовой тикали настенные часы, на кухне бабушка взбивала ложкой яйцо в алюминиевой кастрюльке. Через какое-то время с кухни начали доносится шипение масла на чугунной сковороде и аромат блинов. Я аккуратно выбралась из постели, чтобы не разбудить Валю, наощупь надела халат и пришла на кухню.

– Доброе утро, баба Клава.

– Доброе утро, Лизонька! Я тебя разбудила?

– Нет, – улыбнулась я и пошла к умывальнику.

– Вот, решила покормить вас блинами.

Я умылась, прибрала волосы и села за небольшой стол, стоявший рядом с плитой.

– Моя мама тоже иногда печет утром блины. – полушепотом сказала я и, улыбнувшись, добавила: – Я люблю просыпаться под звук взбиваемого в кастрюльке яйца.

– Самые вкусные блины достаются тому, кто раньше всех встал, прямо со сковородки! – тихонько засмеялась бабушка и стряхнула со сковороды на тарелку первый блин. – Ты любишь с маслом или со сметаной?

– С маслом, – ответила я, наклоняясь к горячему, еще живому блинчику на тарелке.

Бабушка поставила на стол масло, растопленное в мисочке, и отправила на мою тарелку блин со второй сковороды.

Так, на свежем воздухе, на пирогах из русской печки, на печеной в чугунке картошке и на румяных блинах с маслом, я начала поправляться. Бабушка мягко, как бы не заметно, втягивала меня в разговоры, в домашние дела. Я стала лучше спать, на лице все чаще появлялась улыбка.

Однажды вечером, когда мы с Валей уж легли спать и выключили свет, я рассказала ей, как обидела Яна.

– Лиза, Ян влюблен в тебя с самого детства, – прошептала Валя, – думаешь, он всех дергал за косички?

– Я ничего не видела… Мне нужны очки, – усмехнувшись, сказала я.

– Поговори с ним, – предложила Валя.

– Что ты! – шепотом воскликнула я. – Мне так стыдно перед ним, я в лицо ему посмотреть не смогу. Да и он избегает меня.

– Со временем все наладится. – успокоила меня Валя. – Он тебе нравится? Ян?

– Он всегда мне нравился… Как друг… Не знаю… Сейчас я уже ни в чем не уверена…

– Время все расставит на свои места, – задумчиво произнесла Валя.

– А как у тебя с Гришей? Он ведь ухаживает за тобой? – спросила я.

– Я не уверена… Иногда мне кажется, что ухаживает, а иногда, что мы просто друзья, – ответила Валя.

У бабы Клавы я провела две недели, она настояла на том, чтобы я не уезжала с Валей, а осталась еще. В тихие вечера за чашкой чая я делилась с ней своей болью и разочарованием, а она обычными словами, как-то просто и естественно, вселяла в меня надежду и возрождала во мне радость жизни. Домой я вернулась, на радость мамы и подруг, румяной с улыбкой на лице.

Шло время, я училась, заботилась о Лиде, помогала маме, проводила время с подругами. В какой-то момент мне захотелось рисовать, и я начала писать картины. Жизнь вновь увлекла меня, покрыв туманом былые разочарования и несбывшиеся мечты.

Прошло полтора года. В 1938 году Гриша и Ян закончили учиться в институтах и осенью их призвали в армию. Кира устроила по этому случаю традиционный прощальный праздник. В это же время приехал в отпуск Гер. Они с Кирой, как и договорились, писали друг другу письма, а прошлым летом Кира вместе с мамой ездила в Ростов-на-Дону.

И снова мы собрались нашей дружной компанией: я, Кира и Валя, Гер, Гриша и Ян. Я не видела Яна последние два года. Теперь я редко ходила в гости к Кире, чаще она приходила ко мне, поэтому я с ним не встречалась, на наши совместные праздники он больше не приходил. Я была уверена, что он меня ненавидит и поэтому избегает. И еще я была уверена в том, что люблю его, всегда любила да только поздно это поняла.

За это время Ян очень изменился, он еще вырос, возмужал. Регулярные занятия спортом сделали его тело сильным и мускулистым. Я его даже не сразу узнала, когда вошла в комнату. В разгар нашего застолья с пирогами и душистым чаем, я украдкой смотрела на него и думала, каким же красавцем он стал и как с ним тепло и спокойно.

После чаепития мы все вместе пошли на вокзал, куда должны были прибыть призывники. Гер раздавал советы, как бывалый военный, Кира взяла обещание с обоих, что они будут себя беречь, Валя с грустными глазами стояла рядом с Гришей, а я не знала, что мне делать. Мне так хотелось попросить прощения у Яна, рассказать, как я сожалею о своем поведении, как я соскучилась по нему, но я не могла даже посмотреть в его глаза.

Я стояла немного в стороне и смотрела на Яна. Еще минута, и он уйдет, и я не смогу ничего ему сказать. Ян пожал руку Геру, обнял сестру, попрощался с Валей, взглянул на меня и остановился. Я собрала всю свою храбрость и подошла к нему, терять мне было уже нечего.

– Ян, – голос выдал мое волнение, – я… Я знаю, ты не хочешь меня видеть. Но я… Мне так стыдно перед тобой… Я так сожалею… Прости меня…

Больше я ничего не смогла произнести, лишь предательская слезинка покатилась по щеке.

– Лиза, – с нежностью в голосе произнес Ян, – я ушел из твоей жизни, потому что не был тебе нужен…

– Ты всегда был мне нужен, только я не всегда это понимала… – чуть слышно произнесла я и опустила голову.

Ян ласково поднял мое лицо, смахнул слезинку с моей щеки.

– Лиза, тебе не за что просить меня о прощении. И для слез тоже нет причин. – улыбнулся Ян, взяв мою руку в свои. – Я напишу тебе, ты позволишь?

– Я буду с нетерпением ждать твоего письма, – смущенно ответила я, посмотрела в его глаза и утонула в этом синем море любви и тепла.

Глава 11

Вот она, моя шкатулка с драгоценностями, когда-то мне подарил ее дедушка, простая деревянная шкатулка, на крышке которой он нарисовал двух красивых птиц с длинными разноцветными хвостами, сидящих на каком-то сказочном дереве. Вот уже несколько десятков лет я храню в этой шкатулке дорогие для меня вещи. Нет, это не золото и бриллианты, это письма Яна ко мне. Все письма, которые он когда-либо мне написал. Самое первое, наскоро написанное письмо, я получила через несколько дней после того, как мы проводили Яна и Гришу в армию.

«Лиза! Я не могу найти слов, чтобы сказать, как мне тебя не хватало эти два года! Сколько раз я порывался прийти к тебе, но всегда останавливался на полпути. Ты перестала приходить к нам, и я был уверен, что я тому причиной. А если ты не хочешь даже прийти в дом, где случайно можешь встретить меня, захочешь ли ты меня видеть, если я приду? Конечно, нет. Ты была права, я не должен был вмешиваться в твою жизнь, но ревность тогда затмила мне разум… Прости меня. Не вини себя ни в чем, ты ни в чем не виновата передо мной.

Я видел твои глаза в нашу последнюю встречу на вокзале, они дали мне надежду… Надежду на то, что я тебе нужен. Чтобы рассказать о том, как нужна мне ты, не хватит и десяти писем! Теперь я уверен, эти три года службы пролетят как один день, потому что потом я не просто вернусь домой, я вернусь к тебе. Твой Ян.»

Раньше к нам редко приходил почтальон, и к его приходам я была равнодушна, мне не от кого было получать письма. Зато теперь, услышав звонок, я бегу открывать дверь с надеждой, что мне принесли весточку от Яна. Почтальон стал нитью, которая связывала меня с Яном, по которой передавались наши чувства, наши надежды, наши улыбки и тепло. Три года предстояло мне ждать следующей встречи с моим любимым, и в первые дни после расставания они казались мне вечностью. По вечерам я вспоминала каждую мелочь, каждое слово, каждый взгляд, каждую улыбку на лице Яна в наш последний день, тепло его рук на моей руке, то, как он смахнул с моей щеки слезинку. Все это я четко и красочно прорисовала в своей памяти и положила в самый потаенный уголок моей души. Эти воспоминания потом согревали меня в серые дождливые дни и холодные зимние ночи.

А зимние ночи действительно стали очень холодными. В первые месяцы 1940 года в Ленинград пришли морозы. В январе в течение нескольких дней температура держалась на отметке минус тридцать пять градусов, а весь февраль не поднималась выше минус двадцати. Такая погода застала нас врасплох. У меня даже не было подходящей одежды и обуви. В первые дни морозов мы с мамой отправились в магазин за валенками. Желание ходить в валенках возникло не только у нас, но и у многих горожан, поэтому мы смогли купить их только в третьем по счету магазине, отстояв большую очередь. Купили три пары взрослых (одну пару мама купила для Наташи) и детские для Лидочки, забрали последнюю пару.

Эти полтора месяца мне казалось, что я никогда не согреюсь. В больших аудиториях в институте было холодно, из окон дуло. Дома тоже было холодно, у нас даже промерзла стена на кухне и покрылась изнутри инеем. Я мерзла везде, я постоянно что-нибудь ела и по несколько чашек в день выпивала горячего чая. Однажды к нам пришла Валя и принесла мне кофту из собачьей шерсти. Она ездила к бабушке и упомянула в разговоре, что я плохо справляюсь с холодом. Баба Клава, недолго думая, вручила Вале кофту, которую связала летом, и попросила подарить мне. Тысячи раз потом я вспоминала бабушку Клаву с благодарностью за этот подарок.

Модница-Кира жила в ином мире.

– Я никогда не надену валенки! – с гримасой легкого отвращения на лице произнесла Кира, увидев мои обновки. – Ты выглядишь в них как колхозница на уборке сена!

– Кира, сено убирают осенью! – рассмеялась я. – И валенки не носят, в них осенью жарко.

– Ну не сена! – махнув рукой, рассмеялась Кира. – Выглядишь в них ужасно! И эта кофта… Где ты ее взяла?!

– Это подарок бабы Клавы… Она очень теплая! – защищалась я.

– Она очень серая и лохматая! – скривила рожицу Кира.

– А тебе в твоих сапожках не холодно? – спросила я.

– Конечно, холодно! – ответила Кира. – Но представить себя в моем красивом пальто и в валенках я даже в страшном сне не смогу! Даже не представляю, что сказал бы Гер, увидев меня в них…

– Кира! В валенках теплее, и в морозы здоровье важнее красоты! – отчитывал ее Гер своим генеральским голосом, когда приехал в отпуск в феврале и нашел свою возлюбленную кашляющей, с насморком и высокой температурой.

Все две недели пребывания в Ленинграде Гер провел рядом с Кирой, которая сначала лечилась дома, а потом ее положили в больницу, поставив диагноз «воспаление легких». В больнице она пролежала больше месяца, мы с ее родителями по очереди навещали ее, поддерживали в ней бодрость духа и приносили разные вкусности. После выписки из больницы Кира потом еще несколько месяцев восстанавливала здоровье, ходила на физиотерапию и на прогревание. К своему дню рождения. К концу мая моя подруга, наконец, выздоровела.

– Мы с вами «ждущая троица». – рассмеялась Кира, когда она, я и Валя гуляли в парке и ели мороженое по случаю дня ее рождения. – Я жду, когда через год закончу институт и уеду к Геру, Валя ждет возвращения Гриши этой осенью, а Лиза – возвращения своего Яна следующей осенью.

– Это не справедливо! Почему Ян служит три года? Ведь Гриша служит два! – воскликнула я.

– Видимо в пехоте меньшему нужно учиться, чем в военно-воздушном флоте, – тоном учительницы ответила мне Валя.

– Мне все равно. Я так хочу, чтобы Ян поскорее вернулся! – нахмурилась я.

– Лиза, у нас с Гером уже четыре года любовь на расстоянии, это можно вынести. – сказала Кира. – Помнишь, как я рыдала, когда Гер уезжал? Конечно, я очень скучаю по нему, иногда просто до слез, но меня согревает мысль о том, что еще чуть-чуть и мы поженимся.

– Валя, а вы с Гришей пишите друг другу письма? – спросила я.

– Нет, – ответила Валя и достала из сумочки платочек, чтобы вытереть руку после мороженого.

– И ты это так спокойно говоришь? – удивленно подняла брови Кира.

– Скоро он вернется и все станет ясно, нужна я ему или нет, – спокойно ответила Валя.

– А он тебе нужен? – я внимательно посмотрела в красивые раскосые глаза Вали, она покачала головой, говоря «да», и печально улыбнулась.

Гриша не писал Вале, он писал Кире. Кира рассказывала мне, что в одном из писем он признался ей в любви.

– Я давно это подозревала… И что я могу поделать? – пожала плечами Кира. – Гриша очень хороший, я тепло к нему отношусь, он настоящий друг, но я люблю Гера, на всю жизнь!

– Ты сказала это Грише? – спросила я.

– Конечно, в самых мягких выражениях, какие только могла придумать, – ответила Кира.

Глава 12

Наступил октябрь 1940 года. Осень золотом покрыла деревья, косяки птиц направились на юг, а к нам вернулся Гриша. Мы с Кирой и Валей пришли встречать его на вокзал. Мы стояли в сторонке и высматривали его в людском потоке, который двигался от поездов по направлению к выходу. К нам подошел статный молодой мужчина с мужественным выражением лица и остановился, а мы продолжали всматриваться в толпу.

– Вы кого-то ищите? – спросил он.

– Да… – не поворачивая головы, отмахнулась от него Кира.

Я обернулась и внимательно посмотрела в лицо мужчины. Эти зеленые глаза, устремленные на Киру, также открыты миру, но появилась в них какая-то серьезность и едва уловимая печаль.

– Гриша! – радостно воскликнула я.

Валя и Кира резко обернулись и засмеялись. Мы все трое одновременно кинулись его обнимать.

– А мы тебя не узнали! – сказала Валя и смущенно улыбнулась.

– А я вас сразу узнал, – ответил Гриша, улыбаясь, и взял руку Вали в свои.

Так началась история семьи Орловых, Гриши и Вали. 10 февраля 1941 года состоялась их свадьба.

А несколько месяцев до этого мы к ней готовились. Валя захотела свадебное платье из белого кружева и попросила Киру его сшить. Я тоже заказала Кире новое платье.

– По-вашему я похожа на Золушку?! – возмущалась Кира. – Три платья за одну ночь…

– Всего два… И за два месяца, – с невинной улыбкой проговорила я.

– Нет, Валя, я не возьмусь за твое платье. Я шью себе и сошью Лизе, тебе я просто не успею. Поговори с моей мамой, может быть она возьмется или посоветует тебе кого-нибудь.

– Ты довольно резко обошлась с Валей, – сказала я, когда мы с Кирой остались вдвоем.

– Не хочу я шить ей платье! – ответила Кира. – Ей же лучше, зачем ей платье на свадьбе, которое сшито без желания?

– Почему ты так не любишь Валю? – удивилась я.

– А почему я должна ее любить? – в свою очередь удивилась Кира. – Она твоя подруга, а не моя.

– Мне казалось, что за эти годы вы с ней подружились, – задумчиво произнесла я.

– Мы приятельницы в одной компании, но подругами мы никогда не были и не будем. И я не уважаю ее за этот поступок.

– За какой?

– Она знает, что Гриша ее не любит, но согласилась стать его женой! – возмущенно проговорила Кира.

– Откуда она знает, что Гриша ее не любит? – спросила я.

– Надо быть полной дурочкой, чтобы этого не видеть, – ответила Кира, – она должна это чувствовать!

– Она влюблена в него, а влюбленные не всегда видят правду, – вспомнив Максима, сказала я, – или ее такое положение устраивает.

– И Гриша тоже хорош! – продолжала Кира. – Он обманывает ее…

– Кира, не суди людей так категорично. Что ему остается? На всю жизнь остаться холостяком, раз он не может жениться на тебе?

– Не знаю…

– Это их шанс создать семью. Валя умная милая девушка, возможно, он ее и полюбит. В любом случае, она ему нравится, иначе, я уверена, он не женился бы на ней. Уж чего, а подлости в Грише нет.

– Ладно, пусть женятся! – постановила Кира.

– Я им передам твое разрешение, – засмеялась я.

К назначенному дню Кира сшила мне нежно-розовое платье с рядом пуговиц на спине. Пуговицы, воротничок и пояс были отделаны белым кружевом. Себе она сшила темно-зеленое платье и украсила его брошью из ткани в виде большой красной розы.

– Поеду в нем к Геру в марте, – красуясь перед зеркалом, мечтательно сказала Кира, – еще сильнее в меня влюбится.

– Если это возможно, – улыбнулась я, с любовью глядя на подругу.

– И ты такая красивая в этом платье! – улыбнусь Кира. – Давай завтра перед свадьбой зайдем в фотоателье и сфотографируемся!

– Давай! – идея мне очень понравилась. – Я отправлю фотографию Яну.

– Жаль только, что фотографии черно-белые…

Так мы и сделали, перед тем как пойти в ЗАГС, зашли в фотоателье. Потом я отправила фотографию Яну с надписью на обратной стороне: «твои самые любимые и любящие девушки. 10 февраля 1941».

Валя так и не смогла найти швею, которая бы сшила для нее кружевное платье, о котором она мечтала, поэтому платье было куплено в магазине. Валя расстроилась, но, я считала, что зря. Она была очень красивой невестой, и они с Гришей хорошо смотрелись вместе. Я была свидетельницей со стороны невесты, Гриша в качестве свидетеля пригласил своего бывшего сослуживца.

В ЗАГСе, когда я смотрела на Валю в белом платье с цветами в руках, на нарядного Гришу рядом с ней, я представляла на их месте себя с Яном. После двух лет нашей переписки я была уверена, что, когда Ян вернется, мы поженимся. И теперь, в отличие от первой моей влюбленности, я чувствовала, что я действительно любима, и что свадьба будет непременно. Кира смотрела на жениха и невесту с подобными мыслями, представляя на их месте себя и Гера.

Праздничное застолье было в кафе. Гостей было не много, только семья и близкие друзья. Бабушка Клава заболела и не смогла приехать.

– Жаль, что бабы Клавы сегодня нет с нами, – сказала я.

– Одним ртом меньше! – резко ответил отец Вали Юрий.

После праздника молодожены поехали в свою комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове, которую дали Грише на заводе (он работал на Ленинградском радиоаппаратном заводе им. Козицкого). А в мае Валя сообщила мне по секрету, что в конце декабря станет мамой.

Глава 13

В начале июня я и мои подруги закончили учиться и получили дипломы. Кира сразу поступила работать на швейную фабрику им. Володарского, где работала ее мама, Валя получила распределение в среднюю школу на Васильевском острове, а я – в детскую больницу им. Раухфуса, в которой работала моя мама. За отличную учебу мне на выбор предложили два места, бухгалтер требовался еще на Кировский завод. Я с радостью выбрала больницу: и от дома не далеко, и рядом с мамой.

Последние два месяца я была поглощена подготовкой к экзаменам, потом самими экзаменами, затем устройством на работу, и за это время практически не общалась с подругами. Наконец, все трудности были позади, и мы решили в воскресенье втроем пойти в зоопарк. Однако встретиться с подругами мне так и не удалось, заболела Лида. С самого утра у нее начался жар, температура к обеду поднялась до тридцати девяти градусов. Мама была на дежурстве, и я осталась дома с сестрой. Весь день я провела в заботе о малышке, к вечеру мне удалось немного снизить температуру, и Лида уснула.

Уставшая, я присела на табурет на кухне и посмотрела на часы, было около полуночи. Я не заметила, как прошел день. В поле моего зрения попал отрывной календарь, висевший на стене, и я вспомнила, что утром забыла оторвать вчерашний день. Я заставила себя встать, оторвала лист календаря, поприветствовала новый, уже подходящий к концу, день 22 июня 1941 года, погасила на кухне свет и пошла спать.

Меня разбудил крик сестры.

– Лиза! Лиза! Что это?! – кричала Лида.

Я испуганно открыла глаза и не сразу поняла, что происходит. Рядом с моей кроватью стояла Лида и трясла меня за руку. Белая пижама в сумерках летней ночи делала ее похожей на призрака.

– Что это?! – повторила она.

Придя в себя, я, наконец, поняла причину ее беспокойства. С улицы доносились странные звуки, выла сирена и гудели паровозы на Московском вокзале (расстояние до него было меньше километра, поэтому казалось, что паровозы гудят прямо у нас во дворе). Я вскочила с кровати и включила свет.

– Лиза, что это?! – испуганно пропищала Лида.

– Я не знаю… – растерянно произнесла я и выглянула в окно, хоть и знала, что увижу все ту же противоположную стену нашего колодца.

– Что там? Что-нибудь видно? – подбежала ко мне Лида.

– Нет, Лида, я не знаю, что это…

– Когда мама придет? – начала хныкать сестренка.

Я тоже в тот момент хотела, чтобы мама была дома, потому что я совершенно не представляла, что делать. Я надела халат и направилась к входной двери, Лида пошла за мной. Включив свет на кухне, я глянула на часы, было около двух часов ночи.

– Мы куда-то пойдем? – спросила Лида, хватаясь обеими руками за меня.

– Нет…

Я приоткрыла дверь в надежде увидеть кого-нибудь из соседей, но в коридоре было тихо. Я не знала, что делать: то ли одеваться и бежать на улицу, то ли закрыть все окна, выключить свет и сидеть дома. Я вернулась на кухню и увидела на стене радио.

– Ну конечно! Радио!

Я быстрым движением повернула регулировку громкости.

– Душная тревога… – заговорило радио.

– Душная тревога? – раскрыла рот от удивления Лида.

– Штаб противовоздушной обороны… – продолжало радио, – воздушная тревога…

– Лида, одевайся! – скомандовала я и сама быстро побежала в комнату переодеваться, оставаться дома в неведении мне было невыносимо.

– Я не знаю, что мне надеть! Куда мы идем? Где мама? – разревелась Лида.

Надев первое попавшееся платье, я схватила Лиду за руку и пошла на улицу. Лида еще громче заревела, потому что не хотела выходить в пижаме. Не обращая на сестру внимания, я быстро спускалась по лестнице вниз и тащила ее за собой. На втором этаже я увидела Алексея, он поднимался наверх.

– Алексей Алексеевич! – беспокойство и облегчение смешались в моей возгласе. – Я не знаю, что делать! Что происходит? Помогите нам, мамы дома нет… Что там на улице?

– На улице ничего не происходит, все как обычно… Может быть, это учебная тревога… – немного растерянно ответил Алексей, – война… Сейчас все возможно…