Воспоминания и рассказы

Я подстригся и спустился в магазин. Очередь действительно была большая, я простоял часа два. Купил четыре килограмма вкусной селедки, а на оставшиеся двадцать копеек сдачи и свои сэкономленные 60 копеек купил полкило клубники. Домой пришел в приподнятом настроении и стал всех угощать клубникой. Селедку отдал отцу, и сказал, что 20 копеек сдачи я потратил на клубнику.

– И куда мы теперь будем девать эту селедку. Я тебе три рубля на клубнику давал, – сказал отец. – Я же видел, как у тебя глаза загорелись, когда ты про клубнику услышал.

Я не поверил своим ушам. Три рубля на клубнику? Такого я даже предположить не мог. Как-то зимой в Нежине я увидел в магазине красивые красные яблоки, по рублю за килограмм, и попросил отца купить мне одно.

– Летом будешь яблоки кушать, когда свои вырастут, – ответил отец.

А тут целых три рубля на клубнику, это была неслыханная щедрость. И я так бездарно упустил возможность купить два килограмма клубники. Ну почему было не переспросить, что покупать. А с другой стороны, зачем переспрашивать, у меня не было никаких сомнений, что нужно покупать вкусную малосольную селедку.

Селедку мы конечно постепенно съели, и она действительно была очень вкусной, но горечь от упущенной по собственной глупости возможности оставалась еще долго.

Хряк

Осень в том году выдалась теплая и солнечная. Дождей почти не было. Деревья стояли желтые, только иногда между ними встречались красноватые пятна кленов. Кое где еще встречались кусты с остатками зеленых листьев, а на некоторых кустах листья были темно-красными, как цветы в саду. Лес был очень красивым. Светило солнце, ветра почти не было, и в лесу было очень тихо. Тишину леса нарушали только птички, перелетающие с ветки на ветку. Учителя попросили детей немного постоять спокойно и послушать осенний лес, не каждый день можно наблюдать такое чудо. Дети, конечно же постояли, и послушали, но это их мало впечатлило. Им хотелось бегать и прыгать, кричать и визжать, и пытаться услышать лесное эхо. Лес быстро наполнился шумом и гвалтом, детские голоса слышались отовсюду. Как ни старайся, лесное эхо в таком шуме не услышишь.

Учеников школы, с четвертого по восьмой класс, вывезли в лес, собирать желуди для колхоза. Желудей в этом году было очень много, такого их урожая еще ни разу не было, и председатель колхоза решил, что этим грех не воспользоваться. Ведь если школа им в этом поможет, этого питательнейшего, и при этом практически бесплатного продукта, колхозным поросятам на всю зиму хватит. А детям это только в радость, они всегда рады, если есть возможность не сидеть за партами на уроках. Им что бы ни делать, лишь бы не учиться. А за оказываемую школой помощь, колхоз всю зиму поставляет в школьный буфет бесплатное молоко. Польза и детям, и колхозу. А еще объявили, что того, кто соберет больше всех желудей, ждет приз. Каким именно будет приз, никто не знал, но главное, что он будет, и все старались насобирать желудей как можно больше. Чтобы не растерять детей в лесу, учителя просили их далеко не разбредаться, а держаться всем вместе. Соберут желуди под ближайшими дубами, потом все вместе будут передвигаться дальше. Желуди собирали в ведра, и приносили к месту сдачи, где их взвешивали. Но собирать так было очень неудобно, так как слишком часто приходилось носить легкие желуди к месту сбора. Некоторые дети попросили выдать им мешки, чтобы ссыпать желуди сначала в них, а уже потом, когда наберется много, принести их на приемный пункт. Попросил себе мешок и ученик четвертого класса Володя.

– А ты донесешь мешок желудей? – засомневался приемщик. – Ты ведь еще маленький.

– Я полмешка донесу, – ответил пацан.

Володе очень хотелось получить этот никому неизвестный приз, но он понимал, что в толпе много желудей не насобираешь. Нужно найти большой дуб, и под ним собирать. А самые большие дубы растут на полянах. Значит нужно искать поляну с дубом. И Володя ушел искать поляну с большим дубом. Ходить по лесу одному было конечно страшновато, но он гнал страхи прочь, ведь герои-пионеры воевали в партизанских отрядах во время войны, и не боялись ходить по лесу даже ночью. А сейчас день. Чего ему сейчас бояться? Разве что заблудиться? Так он не будет отходить слишком далеко, а так, чтобы голоса детей были слышны. И Володя стал потихоньку удаляться от группы. Здесь, в еще нехоженых местах, желудей было намного больше. Володя быстро набрал полмешка желудей и отнес их на пункт приема. Там удивились, что он так быстро набрал столько желудей.

– Ты где их столько набрал? – поинтересовались у него.

– Там, – неопределенно махнул Володя рукой в сторону леса.

Он опять пошел на прежнее место. Его он конечно не нашел, но набрел на другой дуб, ничуть не хуже первого. Здесь он тоже быстро набрал полмешка желудей. Желудей под дубом лежало очень много, их можно было просто ладонями сгребать в ведро. Как бы запомнить это место, чтобы вернуться сюда опять? Было бы хорошо, если бы их было двое. Тогда один отнес бы мешок, а второй остался бы под дубом, и покричал, когда другой будет возвращаться. Но второго не было. Может под дубом ведро оставить? Тогда по ведру он этот дуб и найдет. А если не найдет, и ведро потеряет? Тогда влетит. Нет не стоит рисковать. Придется тащить это ведро с собой. Володя оглянулся вокруг. Там, где он ходил, среди опавших листьев остались следы. Если он будет идти не отрывая ног от земли, то должны остаться следы, по которым он и сможет найти этот дуб. Володя отнес еще полмешка желудей на пункт сбора, и решил ведро с собой больше не брать, а оставить здесь. Зачем таскать с собой лишнюю тяжесть, он ведь может собирать желуди прямо в мешок. А ведро сильно мешает, когда мешок тащишь. Володя разыскал своего друга Мишу, и предложил ему пойти за желудями вместе с ним.

– А Наталья Федоровна тебя отпустила? – спросил Миша.

– Нет. Я никому не говорил, – ответил Володя, – но там очень много желудей. Мы очень быстро целый мешок наберем.

– Нет, нужно сказать Наталье Федоровне, – не соглашался друг.

– Ну и оставайся здесь, – разозлился Володя, – я без тебя пойду. Только не вздумай кому ни будь рассказывать.

– Ну и иди, – обиделся Миша.

По своим следам Володя очень быстро нашел урожайный дуб. Он еще дважды приносил на пункт сбора по полмешка желудей, и уже был уверен, что теперь точно займет первое место. Вернулся он к дубу и в четвертый раз, а желудей было столько, что они никак не кончались. Основная группа детей отошла куда-то дальше, и теперь их голоса были еле слышны. А здесь стояла такая тишина, что слышно было даже, как падают листья. Володя набрал еще полмешка, и, прислонившись спиной к дубу, сел отдохнуть. Вокруг ни души, только птички прыгают с ветки на ветку, отыскивая каких-то червячков. Вдруг в лесу послышались чьи-то осторожные шаги, как будто к нему кто-то подкрадывался.

– Наверно Миша все же решился к нему прийти, – подумал Володя. – Ну пусть теперь поищет его, раз не захотел с ним сразу идти, – и спрятался за деревом, чтобы усложнить Мише поиск.

А Миша, судя по шагам, подкрадывался очень осторожно. Сделает пару шагов, и стоит, потом еще пара шагов, и опять стоит, видимо прислушивается и осматривается. Володя чувствовал себя как партизан в засаде, и старался ничем не выдать себя. Но Миша двигался слишком медленно, и Володе эта игра надоела. Он тихонько выглянул из-за дуба. Выглянул, и внутри у него все похолодело. Под соседним дубом, буквально в двадцати метрах от него, стоял вовсе не Миша, а огромный черный дикий хряк. Он стоял к Володе боком, и спокойно ел желуди. Изо рта у него торчали загнутые кверху огромные желтые клыки. Рыло хряка было сильно вытянуто вперед, и совсем не похожее на рыла домашних свиней. У него было что-то общее с колхозными свиньями, которые всегда были не очень упитанными, и всегда с такими же вытянутыми рылами. Глаз хряка сверкал на солнце каким-то холодным блеском, поэтому хряк показался Володе очень злым и страшным. Такого огромного хряка Володя еще никогда не видел, он был гораздо больше домашних свиней. А диких свиней он раньше вообще никогда не видел, но слышал, что они очень агрессивные, и спастись от них можно только если залезть на дерево. Володя, на всякий случай, оглянулся вокруг, присматривая дерево, на которое можно было бы залезть. Осмотр местности его немного успокоил, и страх, тоже немного, отступил. Ветки почти на всех дубах находились довольно низко, и, подпрыгнув, Володя мог до них достать и залезть на дерево. Вот только сколько ему там придется сидеть? А если все уедут, не заметив, что его нет, а он останется сидеть на дереве? Что он потом будет делать один в лесу, да еще и с этим хряком? Что же делать? Как отсюда выбраться, чтобы хряк его не заметил?

Володя опять осторожно выглянул из-за дерева. Хряк, по-прежнему, спокойно кушал желуди. Съев желуди в одном месте, он делал несколько шагов вперед, и съедал все желуди в новом месте. Далеко уходить он явно не собирался. Он повернулся направо, и теперь уже стоял головой в сторону Володи. Володя испугался, что хряк его увидит, и спрятался за дерево. Но хряк и не собирался никуда вдаль смотреть, он смотрел только на крупные и вкусные желуди, которые лежали у него под носом, и с явным удовольствием, похрюкивая, их съедал. Немного успокоившись Володя опять выглянул из-за дерева. Хряк опять развернулся, и теперь стоял к нему задом. Лучшего момента для бегства и придумать было сложно. Володя взял свой мешок, и стал пятиться назад, таща мешок за собой, так, чтобы от хряка его закрывало дерево. Так он дополз до следующего дуба. Здесь он поднялся на ноги, и посмотрел в сторону хряка. Тот, по-прежнему, спокойно кушал желуди, и больше ни на что не обращал внимания. Он не видел ни того, как Володя за ним наблюдал, ни того, как он от него удирал. Володя забросил свой мешок с желудями за спину, и, сколько было духу, побежал в ту сторону, откуда доносились голоса детей. Хорошо, что он не взял с собой ведро. Оно точно бы гремело, и уйти от хряка незамеченным, ему не удалось бы. На пункт сбора он прибежал сильно запыхавшись.

– За тобой гнались, что ли? – спросили его.

– Нет, но там хряк. Очень большой, – сообщил Володя.

– Какой хряк? – не поверили ему взрослые. – Дикие свиньи боятся шума, и сюда никогда не придут. Фантазируешь!

Володя хотел рассказать, что был далеко отсюда, там, где шума нет, но передумал. Он ведь самовольно туда ушел, никого не предупредив, а им ведь запрещали уходить далеко от группы. За самовольство накажут. А зачем это ему? Про хряка он рассказал еще только Мише. Тот сразу тоже ему не поверил, и поверил только тогда, когда Володя дал честное пионерское, что все им рассказанное правда.

Победителя в сборе желудей так и не объявили, и про приз, который должны были вручить этому победителю, почему-то все забыли. Володя спрашивал у Натальи Федоровны про этот приз, но она ничего об этом не знала. А вот почти бесплатное молоко они действительно пили всю зиму, всего по одной копейке за стакан. Чай в буфете тогда стоил в три раза дороже.

Потом было еще много поездок для оказания помощи колхозу. Дети собирали и огурцы, и помидоры, и кукурузу. А вот такой поездки в лес за желудями, в школе больше не было. То ли для колхоза это оказалось не выгодным, то ли еще почему, но больше желуди никто не собирал. А жаль. Детям тогда в лесу очень понравилось. А Володя потом часто вспоминал увиденного им в лесу хряка. Больше он никогда в жизни не видел в лесу диких животных так близко, как тогда.

Детские забавы

У мальчишек с детства проявляется тяга к различному оружию. Интересно, это у них в генах заложено или формируется под воздействием окружающих, когда им с раннего детства начинают дарить игрушечные пистолеты, ружья, мечи, сабли, постепенно приучая к оружию. Скорее всего – второе. Я тоже помню свои детские ружья, двустволки, подаренные мне дядей Мишей, братом отца. Первая стреляла пистонами, а вторая была как настоящая и стреляла шариками, которые заряжались в стволы. Фильмы, которые я смотрел в детстве, по-моему, все были про шпионов или про войну, где всегда много стреляли. А еще мне нравилось, как в этих фильмах метали ножи. Класс! Я тоже так пробовал, но кухонный нож втыкался в дверь сарая крайне редко. Знающие товарищи мне подсказали, что в ноже для метания, клинок должен быть тяжелее рукоятки, тогда он будет чаще втыкаться в цель. Купив в магазине напильник, сечение которого было в виде ромба с двумя острыми углами, и обточив его на наждаке, я получил настоящую обоюдоострую финку. Набрал ручку из разноцветного плексигласа и получил прекрасный нож для метания. Он действительно почти всегда втыкался в цель. Было только одно неудобство, из-за его обоюдоострости при метании можно было легко порезать руку.

Игры у нас также были в основном в войну, может потому, что родились мы всего через пять лет после ее окончания, причем немцами никто не хотел быть, все хотели быть нашими. Кто будет немцем, определялось только по жребию. Для этой игры я вырезал себе деревянный пистолет. Мне почему-то нравился парабеллум, и я вырезал нечто, напоминающее этот пистолет. Все мальчишки завидовали. Но как-то отец наткнулся на мой тайник, где лежали этот пистолет и финка. Не раздумывая, он топором разбил и пистолет, и финку. Я не догадался отпустить закалку напильника, и он оставался очень хрупким, при ударе топора финка разлетелась на несколько кусков. Такой прекрасный нож перестал существовать.

Ребята постарше научили имитировать выстрелы. Все делалось очень просто, достаточно было коробка спичек, гвоздя и молотка. В каком ни будь достаточно твердом пне гвоздем пробивалось углубление, в него счищалась сера с десятка спичек и тщательно растиралась гвоздем, затем удар по этому гвоздю молотком, и звучал выстрел, очень громкий. Нам это нравилось, вот только таскать с собой молоток было не очень удобно.

Более удобными были самопалы, если не ошибаюсь, в литературе их еще называли пугачами, работающие по тому же принципу. Я себе тоже такой изготовил. Прежде всего, выменял у ребят медную пулю от винтовочного патрона и выплавил из нее свинец. Пулю забил в деревяшку, затем аккуратно ее обрезал и обстрогал ножом, так, чтобы она помещалась в ладонь. Буквой «Г» изогнул гвоздь, вставил его в пулю и притянул его к низу деревяшки резинкой, вырезанной из велосипедной камеры. Сера со спичек засыпалась в пулю и растиралась гвоздем, затем на гроздь надевалась резинка и гвоздь наполовину вытаскивался из пули, таким образом, чтобы он стоял под наклоном и его острый конец упирался в стенку пули. Оружие теперь на взводе, остается только толкнуть шляпку гвоздя. Под действием резинки гвоздь ударит по сере и произойдет взрыв, сопровождаемый звуком, похожим на выстрел. Такой самопал можно было носить в кармане, в отличие от ношения молотка, не вызывая подозрения у окружающих.

Но еще круче были самодельные пистолеты. На их изготовление решались далеко не все, это уже было опасно, но я себе такой сделал. Взял медную трубку длиной сантиметром двадцать, внутрь которой пролезал карандаш. Один ее конец загнул и залил свинцом, сделал отверстие для запала и прикрутил к деревянной рукоятке. Пистолет был готов. Пробные выстрелы показали, что он бьет метров на десять, главное не переборщить с количеством засыпаемого пороха, чтобы не было как у одного моего знакомого. Он сделал себе подобный пистолет, но трубку загибать не стал, а забил в трубку болт, так было более красиво. Несколько раз он из него стрелял и было все нормально, но однажды, этот болт вырвало, и он просвистел у него возле уха, хорошо, что только испугом отделался. Были проблемы и с такими пистолетами как у меня, их слабым местом было отверстие для поджога пороха. У нас не было сверл для сверления этого отверстия, и мы пропиливали его трехгранным напильником. Со временем это отверстие разрывало. Но я попытался избавиться от этого недостатка, пропилил напильником прорезь только до половины толщины стенки трубы, остальное проковырял шилом.

Проблем с порохом у нас не было. За селом, примерно в двух километрах от его окраины в сторону Нежина, была Лысая гора. Лысой она называлась потому, что на ее вершине ничего не росло. Во время войны за эту гору шли ожесточенные бои, и там все было усыпано патронами, гильзами, снарядами и другими боеприпасами, из которых мы и добывали порох. В то время там случилась страшная трагедия. Неподалёку от этой горы находилась школа-интерната, куда, после смерти ее отца, отдали учиться мою соседку Нину Василенко, так как у матери осталось на руках четверо детей, и она не могла их всех прокормить. Семеро ребят из этого интерната нашли там гранату и решили ее вскрыть. В живых остался только один, да и тот остался инвалидом. Опасная была гора, не понимаю, почему власти не принимали никаких мер, чтобы все это оттуда убрать.

Как-то раз директора школ организовали соревнование между учениками первой и второй школ по стрельбе из мелкокалиберной винтовки. Кроме того, что я на этих соревнованиях занял первое место, за что получил грамоту, я собрал там все оставшиеся и никому не нужные отстрелянные гильзы. Потом на пастбище я засыпал порох в такую гильзу, забывал ее в торец какой ни будь палки и клал ее в костер. Через некоторое время звучал выстрел. Вот так и забавлялись. Стад в то время было много, поэтому и пастухов было много, и каждый придумывал что-нибудь свое. На нашем пастбище паслись стада из Выгоня, Чепеливки, Крошкивки, Мегерок и Мыгелёвки, как назывались отдельные части села. По другой дороге пригоняли еще пять или шесть стад из Бабкивки. В общем скучно не было.

Вася, немного странноватый парень с заторможенной реакцией, был из Мегерок или Мыгелёвки. Как-то он притащил на пастбище пять или шесть винтовочных патрона, которые нашел на Лысой горе, и предложил бросить их в костер. Предложение было несколько неожиданным, мы тоже находили там патроны, но просто извлекали из них порох, бросать их в костёр никому и в голову не приходило, ведь могло убить корову.

– А мы в ямке костер разведем, – нашелся что сказать на наши возражения Вася.

Ям, небольших заросших воронок от взорвавшихся во время войны снарядов, там действительно было достаточно. В одной из них мы и развели костер. Потом все спрятались метров за пятьдесят, возле костра остался только обладатель патронов Вася. Бросив патроны в костёр он прибежал к нам, и все стали ждать. Прошло минут пять, но патроны не стреляли.

– Вася, ты куда их бросил, нам долго еще здесь сидеть, – поинтересовались мы. – Сходи посмотри, что там.

– А почему я, – удивился Вася.

– Патроны ведь твои.

Это Васю вполне убедило, он встал, и, даже не пригибаясь, пошел к костру. И тут началась стрельба. Вася успел упасть на землю и все обошлось без жертв.

Как-то вечером ко мне приехали все мои друзья: Петя и Витя Осипенко, Коля Грек и Миша Костенецкий.

– Пойдем, что покажем, мы бомбу нашли.

Я не знаю, что это было. Для бомбы у нее было слишком маленькое хвостовое оперение, как у мины, но в диаметре она была порядка тридцати сантиметров и длиной порядка метра. Почти абсолютно новая, без каких-либо следов ржавчины, с прикрученным взрывателем. Нашли в болоте на Тванях, где мы пасем скот. Предлагалось открутить взрыватель, и, как делали партизаны, выплавить из нее тол.

– Вы что, сдурели? – сказал я. – Если рванет, от нас мокрого места не останется. Давайте отвезем ее милиционеру, он разберется, что с ней делать.

Через два дома от меня жил капитан милиции по фамилии Тыщенко, к нему мы и повезли эту бомбу. В том, что он был дома, нам конечно повезло, но, дальше пошло не по нашему плану. Он равнодушно осмотрел бомбу, которая лежала у нас на багажнике велосипеда, и сказал: «Отвезите ее туда, где взяли». Мы были в шоке, услышать такое от милиционера мы никак не ожидали. Опять встал вопрос куда ее девать. Везти ее на ночь глядя за три километра на Твани у нас не было никакого желания. Мы поехали на нашу речку Крутоносовку, в которой было еще полно воды, и сбросили бомбу в воду, подальше от домов, но все равно в пределах села. Что с ней стало потом, я не знаю, может и сейчас там лежит, затянутая илом.

Как вспоминаю все это сейчас, остатки волос на голове дыбом встают.

Трудовое воспитание

Наша восьмилетняя школа №2, бывшая церковно-приходская, как ей и положено находилась возле церкви, тогда еще действующей. На территории церкви, кроме самой церкви, находилась сторожка, а на довольно большой территории церковного двора росло много груш и несколько каштанов. Груши были толстые, старые и очень высокие, но плодоносили каждый год. Груши на них были несколько терпкими, но достаточно вкусными. Нижние ветки на грушах были очень высоко, и залезть на эти груши было невозможно. Поэтому мы сбивали спелые груши камнями и палками, за что церковный сторож прогонял нас с церковного двора. Груш ему было не жалко, собирайте сколько хотите, но зачем же ветки оббивать. Потом церковь закрыли, превратив ее помещение в продовольственный склад, и нас больше никто не прогонял от груш. Поэтому до зрелого состояния груши доживали крайне редко, их сбивали еще зелеными и, попробовав, тут же выбрасывали. Съесть вкусную грушу теперь редко кому удавалось. Но по дороге домой, сразу за мостом через речку Крутоносовку, которую мы называли канавой, жил дед Козёл. У него в саду росли очень вкусные груши, а трухлявый забор вокруг сада для нас особого препятствия не представлял, поэтому мы частенько после школы в него заглядывали. Скорее всего Козел, это была кличка, а не фамилия, дед был вредным, так как часто гонялся за нами с палкой, если заставал в своем саду. Еще были груши у Толи Шустера, правда не такие вкусные, как у деда. Забора у него практически не было, так, отдельные дощечки, чтобы коровы не заходили. Шустер – это тоже кличка, фамилия Ярошенко. Говорят, что кличку им дали немцы во время войны, так как отец Толи был сапожником, по-немецки шустер. Что-то я не о том, я ведь о школе хотел написать.

На территории школы находился большой кирпичный учебный корпус и длинный деревянный корпус, в котором с одного входа был школьный буфет и жила учительница Евдокия Петровна, а с другого входа жил директор школы Соколов Борис Макарович, вместе с женой Галиной Петровной, моей первой учительницей, и дочерью, которую я практически не помню. За этим корпусом был огороженный двор, в углу которого стоял сарай, а возле сарая стояла будка, в которой жила довольно симпатичная овчарка. Но мы туда не ходили, собака лаяла на каждого, кто заходил во двор. В сарае директор держал какую-то свою живность, в том числе и поросят. Возле двора стоял колодец с коловоротом, а левее – школьный сад, в котором, кроме растущих яблонь и вишен, была еще застекленная отапливаемая теплица и площадка для метеонаблюдений, на которой, среди прочего оборудования, стоял и флюгер, высотой порядка двадцати метров. Между садом и двором шла тропинка к туалету, находящемуся за двором, и представляющему из себя сооружение из досок, разделенное дощаной перегородкой на две части, мужскую и женскую, в каждой из которых было по пять ничем не разделенных между собой прорезанных в полу дырок (очков). Рядом с ним стоял туалет на две кабинки для учителей. Туалет для учеников директору приходилось периодически ремонтировать, так как в перегородке между мужской и женской частью кто-то все время ножом проковыривал дырки.

По другую сторону церкви находились еще школьная мастерская, в которой проводились уроки труда, и спортивная площадка, на которой были волейбольная и баскетбольная площадки, беговые дорожки, места для прыжков в длину и высоту, а также специальное сооружение высотой порядка десяти метров, с вертикальной и наклонной лестницами, и крюком для подвешивания каната. За спортивной площадкой находились грядки. Два десятка маленьких грядок размером 70×150 сантиметров, для занятий по биологии, которую вел сам директор школы. Слева от грядок находился детский садик колхоза им. Ленина, а за ним школьный огород, размером порядка шести соток. Был еще один школьный огород, большой, больше 50-ти соток, который находился вдали от школы.

В школе нас учили не преподаватели, а учителя, потому, что кроме обучения, они еще и воспитывали учеников. Среди всего прочего воспитания, они прививали нам еще и любовь к труду. Всем было известно, что труд облагораживает человека, и, что именно он превратил обезьяну в человека, хотя некоторые от этой стадии далеко так и не ушли. Любовь к труду нам прививали также и дома. В наши с сестрой Аллой обязанности по дому сначала входило по очереди подметать пол в хате и периодически кормить курей, а позже еще и пропалывать грядки в огороде. Любовь прививалась тяжеловато. Это было видно по тому, что мы периодически на могли поделить уборку в доме: каждый считал, что в этот день не его очередь подметать пол.

Уроки труда начались еще в первом классе. Нас учили шить мешочки, вышивать гладью и крестиком, вязать крючком. За четыре года я все эти премудрости освоил. Девочек еще учили готовить салаты. В четвертом классе нас уже выводили пропалывать картошку на огороде за детским садиком. Иногда ходили помогать колхозу в уборке помидоров, которые росли на междурядьях в колхозном саду. Это нам нравилось, там можно было вдоволь покушать вкусных яблок. Кроме того, за помощь колхозу, он поставлял в школьный буфет молоко по символической цене, одна копейка за стакан, в то время как стакан совсем не сладкого чая стоил три копейки.