Истины нет. Том 2

– А вас, граф, попрошу больше не терзать нас длинными речами.

– Конечно, – Этруско поклонился в сторону юстициария. – Но дальше должен говорить не я, а архиепископ Бенегер Женуа. Думаю, что его словам и историческим записям, что сохранил наш уважаемый Конфлан, Созыв доверяет?

Удивленные, смущенные, заинтересованные взгляды устремились на архиепископа. И снова по залу прокатилась волна шепота. Бенегер вышел вперед к столу и, гордо выпрямившись, разложил перед собой пять свитков. Взял один и приготовился предъявить его Созыву. Призрак воспользовался моментом и прошептал:

– Вот и все. Попросите его сотворить исповедальный круг и говорить в нем, ну и наслаждайтесь зрелищем.

Марк несколько секунд смотрел на Призрака в упор, словно не решаясь выполнить сказанное им, но справился с неуверенностью и твердо произнес:

– Стойте.

Герцог поднялся, расправляя плечи. Юстициарий гневно сморщился. Рука архиепископа, разворачивающая пергамент, застыла на полпути.

– Я требую, чтобы уважаемый Бенегер Женуа сотворил исповедальный круг и говорил из него.

– Вы – что? – воскликнул юстициарий одновременно с архиепископом.

– Я требую, чтобы столь важное заявление делалось из исповедального круга, – тон Марка не оставлял сомнений в твердости намерений добиться своего. – Ведь только что многие из нас готовы были стоять в нем, дабы доказать свою непричастность к смерти королевы.

– Архиепископ отвечает перед Живущими Выше! – воскликнул Конфлан. – Ему незачем исповедоваться перед смертными.

– Есть зачем, – Марк зло посмотрел на юстициария. – Если он этого не сделает, я откажусь признавать любое решение Созыва. Знаете, чем это грозит?

– Вы угрожаете Созыву? – вспыхнул Конфлан.

– Да, уважаемый юстициарий.

– Вы не посмеете!

– Это не та просьба, из-за которой стоит начинать междоусобную войну за престол, – настаивал Марк. – Столько лет ничего не было слышно об этом ублюдке. Не было признания его королем, он не был приближен ко двору. Отчего нам знать, что это все не интрига?

– Слова архиепископа для вас ничего не значат? – прорычал Этруско.

– Слова вообще значат мало, граф, кто бы их ни произносил. Я много за свою жизнь слышал вымысла от самых разных людей самых высоких сословий, так что ничему не удивлюсь. И раз уж кто-то осмеливается на Созыве по такому щепетильному вопросу предъявлять бастарда, то и доказать это надобно полностью.

Марк пренебрежительно ухмыльнулся.

– И пусть Его Высокопреосвященство решит. В конце концов, я не много прошу. Пусть всего лишь зачитает бумаги, кои он назовет доказательствами, в Исповедальнике перед свидетелями.

– Я с герцогом Ирпийским, – графиня Файет поднялась, а за ней встали и другие, исключая лишь графа Этруско, который демонстративно сел.

– Созыв, как мне думается, сказал свое слово, – глаза Марка победоносно сверкнули.

– Я и не думал отказываться, – произнес архиепископ, бережно укладывая документ рядом с остальными. – Мне нечего таить. Я чист пред Небом, значит, чист и пред Созывом. Круг сейчас будет готов.

Женуа отошел от стола в глубь комнаты и принялся создавать исповедальный круг. Большинству этот обряд был незнаком, да и нечасто приходилось видеть настоящего обладателя Истинной Силы, и потому почти все заинтересованно наблюдали за заклинаниями и молитвенными плетениями слов. На полу проявлялся круг диаметром два шага, испещренный знаками и святыми символами. Постепенно он стал настолько ярок, что у наблюдателей перед глазами поплыли синие пятна, будто они глянули на полуденное солнце. На зал снизошли благодать и умиротворение. Его окутала благоговейная тишь. Архиепископ взял первый свиток и ступил в круг. Послышался ропот: одежды Женуа заволокло желтое сияние. Он в полном молчании развернул бумагу. В то же мгновение круг погас, свет стал тьмой, а сияние – сизо-черным дымом. Хлопнули, закрываясь, окна. Потянуло подвальной сыростью. Женщины закричали, но звук застыл, замер в воздухе, мужчины вскочили, хватаясь руками за несуществующие рукояти мечей. Самые расторопные кинулись к выходу, но ноги их вязли в химерической гати, руки оплела паутина, и они повисли над полом, словно угодив в невидимые тенета.

– Нет, нет, нет! – отчаянно прокричал архиепископ.

Граф Вьят Брэди упал первым. Лицо его посерело, осунулось, а глазницы сделались пустыми, черными. Слышно было, как треснул череп от удара о мрамор пола.

Бенегер поднял святой столб, зачитывая молитвы. Круг подернулся свечением, но лишь для того, чтобы мгновением позже излиться густым угольным дымом. Графиня Файет в судорогах осела в кресле, замерев в неестественной позе. Архиепископ упал на колени, вознося руки и молитвы. Одежда его засверкала, рассыпаясь солнечными зайчиками, но они оказались не способны проникнуть через невидимую стену, очерченную кругом. По очереди опустились на пол Эйзби Сеймур, Коден Вистен, Дад Патси, Оллен Рэт. Вот уже скорчились шесть недвижимых тел с искаженными мукой лицами. Архиепископ бился со всем отчаянием человека, единственного понимающего, с чем он столкнулся, и осознающего, насколько бесполезны его смехотворные попытки. Его молитвы и заклинания разбивались одно за одним о незыблемую стену, раскалывались светящимися осколками, стекали по рукам рыжими потоками меда, исчезали сетью молний в пустоте. Еще двое – Шилох Тейгу и Редклиф Спенсер – распрощались с жизнями. Призрак перехватил полный ужаса взгляд Марка Ирпийского, улыбнулся и успокаивающе моргнул. Но Марк перевел взгляд в сторону, и губы его затряслись, посерели, он хотел вскочить, бежать без оглядки, но не мог сделать ни шагу: мертвые рваными движениями стали подниматься. Вот поднялся первый и потянулся, словно сомнамбула, к кругу, за ним последовали остальные. Архиепископ закричал что-то дурным голосом, но звук потонул в пространстве, как дробина в киселе. Мертвые по очереди доходили до круга и касались невидимой преграды, распадаясь в пепел. Марк успел лишь зацепить краешек мысли: «Пятеро из них могли проголосовать против». И вдруг все закончилось.

5.

Как в дурмане, Марк, скорчившись на полу, смотрел на медленно срывающиеся с края стола капли вина. Чуть дальше беззвучно молила о помощи графиня Андабар. Тишина. Марк, собрав в кулак всю волю, с трудом понялся, цепляясь за поваленное кресло. Оставшиеся в живых все еще стонали, постепенно приходя в себя. В голове герцога пульсировала тяжелая мысль, что кардинал втравил его в нечто страшное и порочное. Также Марк понимал, что хода назад уже нет. Встретился взглядом с Призраком, и вспышка ярости буквально расколола герцога: тот спокойно прохаживался вокруг стола, помогая людям встать. Галантно предложил опереться на его руку графине, пододвинул кресло и налил вина. Марк взмахом руки привлек его внимание и указал на окно. Призрак что-то ответил, но давящая тишина все так же заполняла все вокруг. Тем не менее брат Хэйл понял, что хотел от него герцог, и широко растворил одно из окон.

Трупный смрад закружился в вальсе со свежим ветерком, и вскоре дышать стало легче. Потом из-за окна постепенно послышалось пение птиц, шелест листвы, пощелкивание в порывах ветра вымпелов, отдаленные голоса, выкрики, лай собак, стук копыт, скрип телег – и ни единого намека на тревожный горн или барабанную дробь. Все, что произошло в зале, оставалось в зале, не являя бедствия для всех, кто был снаружи.

Лауциз тяжелым шагом обогнул стол и подошел к силящемуся опереться на руки и привстать графу Этруско, схватил того, дернул и грубо швырнул в кресло. Граф крякнул и, не успев опомниться, ощутил, как его сгребли за грудки и стали дергать в такт вылетающим словам:

– Это из-за тебя? Признавайся! Это ты, гнида, натворил? Кто этот щенок? Ведьмин сын! Что это было?

– Аббук, – послышался уставший голос архиепископа.

Старик, опираясь на руку Призрака, подошел к герцогу и глянул на Этруско:

– Только едва ли этот юноша до конца понимал, что делает.

Марк вдруг испугался, что архиепископ сейчас обвинит его, и небезосновательно, но тот присел рядом на «стул болтовни» и продолжил:

– Свитки, что торжественно передали мне, до церемонии оказались закляты. И да, я не смог этого опознать, ибо столь искусное ведовство, тонкое и крепкое, мне не узреть. Уже много недель, как я становлюсь сильнее. День ото дня. Но даже сейчас я не смог почувствовать ловушку. Пять свитков, что сейчас лежат на столе, плюс те два, которые зачитал граф, всего семь. Уверен, что они составляют пентаграмму мертвых. Но пентаграмма без застежки не сработает. И этот мальчик, – Бенегер медленно указал на бастарда, – являлся ей.

Чья-то рука потянулась было к одному из свитков из крайнего любопытства, но одернулась. Высокородные господа и леди, затаив дыхание, слушали святого отца.

– Я не знаю никого, кто бы мог сделать их в нашем Миру, но они каким-то образом оказались в этом помещении. И когда я сотворил круг, истончив тем самым грань с Нейтралью, дабы призвать Высших Судей, Аббук ногой вынес дверь, если так будет понятнее, и прошел в наш Мир.

– Но как? – послышались взволнованные голоса. – Ведь это невозможно! Мертвени и демоны, как и ангелы, как и другие духи не могут в своем обличии явиться в наш Мир!

По залу покатился удивленный вздох, обильно сдобренный паническими нотками. И если у кого-то еще была мысль тотчас покинуть Созыв, она испарилась.

– Не знаю, – архиепископ сокрушенно качнул бородой. – Но факт остается фактом. Он не просто занял место у окна, чтобы следить за нами. Он не пытался овладеть душой кого бы то ни было. Он проник в наш Мир на несколько минут, превратив его в свой, и сделал все, что хотел. Хотел бы убить всех – убил бы. Никто из нас не в состоянии с ним биться. Но спросить я хочу не об этом. Аббук ждал. Он точно знал место и ждал. Он был настолько уверен, что сможет пройти, именно пройти, что даже не дал мне полностью отворить дверь.

Бенегер Женуа поднял голову и ткнул сухим пальцем в юстициария, который вдруг оказался ближе всех к двери, незаметно крадясь к ней с того момента, как Лауциз добрался до графа Этруско:

– Взять его.

Юстициарий взвизгнул и пустился наутек, но первым его настиг поверенный Марка Ирпийского. Он одним прыжком сиганул на стол, сделал несколько шагов и коршуном спикировал на спину беглецу, прибив того к полу. Рывком поднял на ноги, не обращая внимания на идущую из сломанного носа Конфлана кровь, и пинком отправил его в цепкие руки набежавших мужчин. А архиепископ продолжил:

– Мы все должны поклясться пред Небом и перед друг другом, что сия тайна не выйдет за стены. Также кто-то из присутствующих должен выйти королем. Таково слово церкви.

Бенегер повернулся к юстициарию, которого бросили на колени перед святым отцом.

– Говори. И не лги.

– Святой отец, Ваше Высокопреосвященство, клянусь именами всех ангелов Небесных и именем самого Господа, что не ведал…

– Ах ты, гнида! – заревел виконт Кэйд и от души врезал кулаком по столу. – Да я…

– Виконт, – спокойно произнес архиепископ, – умерьте пыл. Пусть договорит.

– Я не ведал, что свитки зачарованы, – угасшим голосом закончил Конфлан, склонив голову.

Кровь тягучими капельками сбегала к кончику носа и нехотя срывалась на пол.

– Я тщательно проверил их, едва отыскав в королевском скриптории.

– Отыскал в скрипториях? Учти, это была твоя последняя ложь, – без малейшего раздражения проговорил Женуа.

Юстициарий уже чувствовал прикосновение холодного лезвия к шее. Хотя нет. Его казнят не мечом. Его повесят, как обычного бродягу. Вот Этруско, может быть, обезглавят, но точно не его.

– Однажды ко мне явился незнакомец, – залепетал он. – Лицо его было скрыто капюшоном, но он сказал, что пришел от Ворона, что он его правое крыло. Он проник в самое сердце дворца незамеченным и предложил сделку. Он обещал достать доказательства того, что у короля есть бастард, и указать место, где он скрывается. От меня лишь требовалось найти того, кто согласится представить его ко дворцу после смерти королевской семьи.

– А взамен? – мрачно спросил Марк.

– Я не знаю. Но они угрожали, – юстициарий молящим взглядом обвел окруживших его людей. – Я согласился, иначе они убили бы меня. И всех, кто в родстве со мной. Мое древо бы зачахло. Я…

Марк наотмашь влепил Конфлану оплеуху:

– Врешь! Ты наверняка думал лишь о том, что в тени этого несчастного ребенка станешь править сам.

– Но в нем течет кровь короля, – просипел юстициарий.

– Это уже не важно, – заговорил архиепископ, поднимаясь. – По краю громадной пустыни текла небольшая речушка. Она была хила и слаба, и с каждым днем земля отбирала все больше сил у нее. Но от ветров, что пролетали над ней, она ведала, что на другом краю лежит ее сестра, полноводная и могучая. И тогда речушка спросила у ветра, не знает ли он способа перебраться через пустыню, чтобы она могла соединиться с сестрой, но ветер ответил: «Нет. Пустыня велика, и жаркое солнце иссушит тебя еще в начале пути». Тогда из высокой травы показался черный змей. Он сказал: «Позволь мне отравить тебя. Ты станешь черной и тяжелой. Станешь мертвой водой. Мертвую воду не тронет ни солнце, ни земля. Так и доберешься до другого края пустыни». Но речушка ответила: «Уж если умереть, то пусть я умру в белом солнечном свете». И потекла она через пустыню, и испарило ее солнце. Превратилась она в облако, и ветер перенес его через пески. И пролилось облако на другом конце дождем, и речушка слилась с сестрой. А ты, несчастный, позволил себя отравить. Поддался на уговоры своего змея… Я принял решение.

Бенегер взял со стола подсвечник с тройкой толстых свечей и направился к свиткам. Десятки глаз наблюдали, как в желтом пламени корчатся свернутые трубками грамоты. Все семь.

– Повторяю: все, что произошло, именем Господа, остается в этом зале, – железным голосом проговорил архиепископ. – Простите, дети мои – граф Этруско, юстициарий Конфлан и несчастный неизвестный юноша. Если хотите исповедоваться, я послушаю вас.

Приговор прозвучал, и никто не стал его оспаривать, даже приговоренные. Лишь дрожали от плача плечи у двоих: граф гордо смотрел на происходящее, не вымолвив за все время ни слова.

– Пусть будет так, – сокрушенно покачал головой архиепископ.

Несколько пар крепких рук, не церемонясь, подтащили всю троицу к архиепископу и поставили на колени.

– Дети мои, я отпускаю все ваши грехи и сохраню вашу Стезю в Высокое Царство. Наша вера милостива. Пусть теплый свет и Небесная благодать озарят ваш путь. Пусть души ваши, незапятнанные и не тронутые демонами, пройдут через Высокие врата.

Архиепископ положил ладонь на лоб юноши. Тот большими удивленными глазами посмотрел на Бенегера и тут же упал бездыханным. По залу пронесся удивленный вздох. Еще два прикосновения, и казнь была завершена.

* * * *

Подавленные и ошеломленные, люди разбрелись по своим местам: все происходило слишком быстро и ужасно. Архиепископ стал во главе стола.

– Помолимся за эти несчастные заблудшие души, замутненные Нечистым, – произнес Женуа и склонил голову, складывая переплетенные пальцы на груди.

Каждый повторил это действие. Несколько минут слышен был лишь едва уловимый шепот. Затем святой отец продолжил:

– То, с чем мы сегодня столкнулись, нарушает наши представления. Оно ставит под угрозу не только государство, но и общий уклад жизни. Впервые за все время слуга мертвых своим телом ступил в наш спокойный Мир. И не просто ступил, а появился в столь ответственный момент, когда решается судьба всей страны. Это ли не знамение, что сейчас, как никогда, нужно забыть все дрязги и сплотиться? Все сейчас видели мертвеня, как он есть? Нет? Но зато каждый увидел, на что способен всего лишь один мертвень в своей стихии, пусть и один из сильнейших, в его истинном обличии. И я сейчас говорю: мне было видение – они придут снова! И начнут приходить чаще, и тогда, как никогда прежде, понадобится единый кулак, способный раздавить выползающую нежить. И ежели допустить панику, неустройство и дрязги, то весь наш Мир падет. Все наши верования, могилы предков, дети, будущее – все будет пожрано черным пеплом иль пламенем войны, когда иноземцы решат, что сейчас мы слабы и беспомощны. Церковь не может смотреть на это отстраненно, но и указывать, как поступить, не может. Я, от лица духовенства церкви Прощающего Грехи, как архиепископ могу лишь напутствовать, образумить и освятить то здравое решение, которое сейчас будет достигнуто. Созыв просто обязан завершить начатое. И да поможет нам в этом Бог. На том я беру на себя ответственность и право предложить кандидатуру, которую одобрит церковь.

Архиепископ кашлянул и закончил:

– Герцог Марк Кент Клиффорд Ирпийский, Марк Матерый.

Созыв замер. Кто-то уперся взглядом в стол прямо перед собой, кто-то нервно шевелил желваками. Оставшиеся без хозяев пажи, советники, духовные наставники беспомощно оглядывались по сторонам. Это было самое долгое молчание. Его нарушил герцог Крон Лауциз:

– Марк Ирпийский, никогда ты мне не нравился. Ты это знаешь.

Марк криво и натянуто улыбнулся.

– Но идти против церкви – да чего уж там, почти все мои союзники мертвы. Ежели все произошедшее не было бы настолько невероятным, я бы решил, что это ты все затеял. Но обвинять архиепископа в сговоре – язык не повернется. Даже оставшись в одиночестве, я бы бросил тебе вызов и не подчинился. Но сейчас не могу так поступить. Все это настолько чудовищно! Мы сегодня лишились стольких королевских вассалов и ставленников, что единственный возможный выход – собраться с силой. Стать единой вязанкой, дабы нас не переломали по одиночке. И я открыто поддерживаю Марка Ирпийского. Ради Алии. Ради могил моих предков.

Лауциз поднял руку. Никто не проголосовал против.

Потрясенные, а потому молчаливые, высокородцы по одному покидали помещение и собирались на большой дворцовой площади. «Серебряные пики», не шелохнувшись, стояли, как и за два часа до этого. Похоже, они даже не сменились. Звонкий протяжный звук горнов пронесся над городом, оцепленная площадь забурлила, народ ожидал главного – объявления результатов Созыва. Новый король Алии выходил последним. В какой-то момент он оказался совсем близко от архиепископа, и тот произнес:

– Никто даже не удосужился решить, что говорить толпе. Но не волнуйся, король, и доверь слова мне. Тебе же говорили, что все пройдет гладко.

Марк вздрогнул и отстранился, словно от чумного.

– Кто ты? – прохрипел он.

Но архиепископ ничего не ответил, галантно пропустил вперед герцога и, улыбаясь странной улыбкой, подмигнул Призраку. Тот вдруг сделался белым, как мел, и герцог испугался вместе с ним. Его взгляд задал тот же самый вопрос, но только теперь своему помощнику. Призрак сглотнул подступивший к горлу ком и сипнул:

– Аббук.

6.

Арлазар выбрался из-под поваленного дерева. Могучая сосна, простоявшая не одну сотню лет, с легкостью была выдрана с корнем бушующей стихией и едва не погребла под собой зверовщика. С неба все еще стелился пепел, смешанный со снегом. Часть его испарялась еще в воздухе, а часть обращала землю в грязную кашу. Леса больше не было, как и городка. Одинокие уцелевшие стволы деревьев торчали обломками старческих зубов, истекая тугими смоляными слезами. Арлазар удрученно огляделся, боясь увидеть рядом с собой мертвого ученика и коня, но их нигде не было. Насколько хватало глаз, вокруг тянулась мертвая черная пустыня, вывернутая наизнанку, будто великан перекопал свой огород перед посадкой картофеля. Воздух был наполнен незнакомыми запахами иных Миров, а небо пульсировало изумрудным светом. Яркая и частая пульсация постепенно замедлялась и становилась все тусклее, и никаких признаков выживших. Да что там выживших, никаких признаков того, что на этом месте некогда был городок, окруженный густым лесом. Все, что осталось – черное вспаханное плато с огромным блюдцем слюды в центре. Лучи ошалевшего солнца, отражаясь от этого пятна, усиливались многократно и слепили, и потому, когда из желтого круга с синими пятнами вынырнула большая тень, Арлазар вздрогнул. Но тень фыркнула, и зверовщик выдохнул. «Как же ты уцелел?» – просквозила мысль. Бездыханный Ратибор мешком висел в седле, судорожно обхватив шею коня руками. Скрюченные пальцы впились в гриву. Его бледное лицо щекой прижималось к шелковой шерсти животного.

Зверовщик тяжело вздохнул и подошел к коню. Похлопал по шее, погладил холку, шепча на своем языке:

– Хороший, хороший мальчик. Выжил. Я уж не надеялся. Молодец, молодец. И бедолагу этого вытащил. Хоть и выглядит как мертвый, но жив. Жив, придет в себя. Хозяин-то твой, поди, справился. Иначе то, что мы сейчас видим… Да нет, уже бы топтали Нейтраль. Пойдем поищем его. Думаю, он где-то там, на этом пятне. Только давай для начала избавим тебя от этого груза.

Арлазар аккуратно снял Ратибора с коня и уложил на грубую черную землю, подтолкнув под голову свернутый валиком плащ. Прильнул ухом к груди.

– Вот и хорошо, – снова тихим, успокаивающим голосом заговорил он больше для коня, нежели для раненого. – Сейчас воды дадим, да и пусть полежит. А мы с тобой поищем. Поищем. Найдем. Никуда не денется.

И добавил совсем тихо:

– Ежели он только тут.

Несколько капель воды смягчили пересохшие, потрескавшиеся губы Ратибора. Тот что-то пробормотал, прильнул к горлышку бурдюка, сделал несколько жадных глотков и снова провалился в сон.

– Ну и прекрасно. Пойдем, – Арлазар взял коня под уздцы и направился к сверкающему пятну. – Едва ли кто-то еще смог выжить в этом кошмаре, да и вряд ли будет рыскать в поиске поживы. Скорее, будет думать, как убраться подальше.

Зверовщик увидел ходящего почти сразу. Его острый взгляд уловил движение, и ноги сами по себе пошли скорее. Хигло фыркнул и призывно заржал, потащив Арлазара вперед. Тот отпустил поводья и побежал следом. Тихие щелчки и неестественное стрекотание, слишком ритмичное и совершенно одинаковое по тону, стали не просто звуковой аберрацией. Чем ближе эдали подбегал к белому пятну, тем отчетливее и громче были эти звуки и становились похожими на концерт обезумевших сверчков и кузнечиков.

Обнаженный ходящий силился подняться. В одной руке он сжимал свой меч в черных гладких ножнах, второй опирался о землю, старался встать, но падал раз за разом, ударяясь плечами и грудью о бледные камни. Измазанный, он поскальзывался в луже собственной крови, что сочилась из многочисленных ран, но словно не замечал этого. Его туманный взор блуждал, но не видел. В очередной раз скрипнув зубами, он оперся рукой и ножнами в землю, подтащил ноги и сделал еще одну попытку. Но вокруг было слишком много крови, гладкий камень стал похожим на подтаявший лед. Сначала поехала правая нога, затем левая, и Кйорт снова упал, не успев подставить руки. Тогда он, поняв безнадежность таких попыток, скрежеща зубами, принялся шарить вокруг руками, будто слепец, ищущий выроненную трость. Вот его пальцы наткнулись на что-то и тут же сжались в кулак: это был арре. Кйорт радостно оскалился.

– Кйорт! – закричал Арлазар, подбегая. – Погоди, я помогу!

Ходящий дернулся и повернул лицо на звук. Это была кровавая маска. Арлазар ужаснулся: на лице йерро мелькнули четыре жирные пиявки, которые наискосок вцепились в него, чудом миновав глаза и губы. Они жадно пили яркую кровь, изрыгая из себя излишек. Несколько секунд зверовщик не мог оторвать взгляда от этого ужасного зрелища, пока не осознал, что зрение изменило ему и что это всего лишь почерневшие края рваных ран, оставленных каибом.

Арлазар упал на колени, подхватывая Кйорта. Его плечи, руки, грудь были покрыты хаотичным узором из мелких и не опасных, хоть и кровоточащих порезов, словно он бился с десятками буйных котов. Но вот на спине обильно истекала густой темной кровью глубокая рана, будто вырезали кривым ножом кусок мяса. Она шла с левой стороны вдоль позвоночника, от основания шеи до середины спины. Зверовщик действовал быстро. Он снял с коня скрученный походный плащ и расстелил его на чистых белых камнях неподалеку. Там же кинул бурдюк с водой, остатки бинтов и пузырек с остатками дрога. К своему удивлению и радости, в отдельном жестком кармане седельной сумки он нашел кривую металлическую иглу, пинцет и кетгут, который был намотан на серебряную шпулю и закрыт в склянке с прозрачной жидкостью. Подтащил обессиленного ходящего и осторожно уложил на живот, тщательно промыл раны, потратив почти всю воду, затем, как мог, обработал раны на спине и лице. Мази оказалось мало, и она лишь едва приостановила кровотечение, но зверовщик и без этого понимал, что на этот раз без швов не обойтись. Он отложил на плащ иглу и откупорил склянку. В нос ударил резкий, едкий запах.

– Прри глу и рки, – послышался невнятный шепот затихшего ходящего.

– Что? – Арлазар склонился к самым губам Кйорта. – Повтори, я не разобрал.

– Прори игл ирук, – повторил йерро и потерял сознание.