Vita Nostra. Работа над ошибками

Марина и Сергей Дяченко

Vita Nostra. Работа над ошибками

© Дяченко М. Ю., Дяченко С. С., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Эмоциональная насыщенность произведений Дяченко запредельна, они требуют от читателя такого самоотождествления с персонажем, что это можно сравнить только с острой влюбленностью…

Журнал «Питерbook”

Философский трактат о взрослении и природе реальности.

Booklist

Пролог

Александра проснулась, когда ее темно-синяя «Шкода» пересекла осевую и вылетела на встречку. Прямо в лоб шел пригородный автобус, его фары сверкали, как рампа. Александра ослепла; автобус заорал нечеловеческим голосом, в тон ему заорал, наверное, водитель, но ругательства тонули в механическом вое. Ничего не видя, повинуясь инстинкту, Александра вывернула руль направо, потом налево. Машина, визжа тормозами, вынеслась на обочину, на брюхе съехала вниз, к реке, и замерла в полуметре от бетонной опоры моста.

Александра выключила мотор и некоторое время сидела, слушая скрипы и стоны в машине. Наверху вопили сирены на разные голоса; никогда прежде Александра Конева, а в прошлом Самохина, не засыпала за рулем.

Она посмотрела на часы: пять утра. Почти двое суток они с мужем провели на даче, занимаясь отнюдь не любовью. Начали как ответственные взрослые собеседники, знающие цену договоренности. Но разговор пошел дальше, и дипломатический лоск слетел, будто фальшивая позолота. Сперва переговорщики растеряли спокойствие, потом показную доброжелательность. Потом разошлись на время, чтобы остыть и собраться с силами. Потом начали новый раунд и почти сразу скатились к примитивной, визгливой, отвратительной сваре.

То, что брак сохранить не удастся, ясно было давно. Александра надеялась, что хотя бы развод будет цивилизованным. Но – нет. Теперь она отлично понимала, что отдала пятнадцать лет жизни никчемному, пустому, злобному и мстительному человеку.

Не дожидаясь рассвета, она села в машину и поехала в город, и дорога успокоила ее, почти умиротворила, и странным образом внушила надежду: в конце концов, жизнь не закончена, ей всего лишь тридцать пять. Расслабившись после ужасных двух дней, она уснула моментально – сжимая руль и глядя на дорожную разметку, как на маятник гипнотизера…

Прямо в лоб шел пригородный автобус.

* * *

– Что случилось, Сашхен, где машина? Почему ты приехала на такси?!

Мама стояла в дверях своей комнаты, в халате поверх ночной рубашки, и смотрела, по обыкновению, тревожно. Она тревожилась из-за каждой ерунды, поэтому Александра никогда не говорила ей правды.

– Заглохла на трассе. Вызвала аварийку, увезли в автосервис. Не волнуйся, просто мелкая поломка. Спи.

– А что Иван? – спросила мама тоном ниже.

– Иван передавал тебе привет… Все нормально. Бойлер на даче он поменяет сам.

Александра удалилась к себе; ее тринадцатилетняя дочь Аня ночевала сегодня у подруги, это было решено заранее. Аня обожала ночевать не дома – ей было тесно в двухкомнатной квартире под присмотром сварливой бабушки и вечно отстраненной матери.

Александра села перед письменным столом и замерла, опустив голову. Смерть, пролетевшая мимо, подарила ей короткую истерику, потом эйфорию минут на сорок, а теперь подкатывал приступ депрессии. На столе меняла картинки автоматическая фоторамка – такие были в моде много лет назад. Рамка хранила трогательные старые снимки: мама и юная Саша на море. Сашин выпускной вечер. Сашино посвящение в студенты университета. Сашина свадьба с Ваней Коневым. Саша с маленьким свертком на выходе из роддома. Мама с младенцем Аней на руках. И снова: мама и юная Саша на море…

Слайд-шоу прекратилось. Фотография замерла, не меняясь. Мама и Саша, загорелые и счастливые, позировали на кромке прибоя, бликовало на солнце море, и краснел в отдалении металлический буек, за который заплывать строго запрещается…

Александра осознала вдруг, что за ее спиной, в комнате, кто-то есть. И поняла, что оглянуться не сможет.

– Мама, это ты?!

Нет ответа. Это не мама и не Аня. И не Иван передумал и явился с дачи. Это что-то другое, простое и невообразимое. Как дурной сон, от которого хочется спрятаться под одеяло.

– Кто это?!

– Я, – сказал за ее спиной тихий слабый голос.

Александра обернулась. В трех шагах, посреди комнаты, стояла девушка лет двадцати, в джинсах и легкой куртке, с лямками рюкзака на плечах. Волосы ее были собраны в хвост, а в огромных глазах стоял такой ужас, как если бы девушка смотрела на маньяка с циркулярной пилой.

Александра вскочила; долгих несколько секунд она не могла понять, на кого похожа визитерша. Потом сообразила, и ее будто дернуло током: эффект «зловещей долины». Девушка была страшно похожа на Сашу Самохину на четвертом курсе универа и одновременно не похожа, и нельзя было с первого взгляда определить, в чем подвох. Прибытие внезапной юной родственницы – потрясение, небывальщина, но такое случается, и можно смириться. Прибытие двойника из прошлого, да еще такого странного, искаженного двойника…

Некоторые кошмары обходятся без чудовищ и пожаров, но от их обыденности сходишь с ума.

– Вы кто?! – крикнула Александра.

Девушка мигнула и, все больше бледнея, сделала шаг вперед. Александра попятилась и налетела на угол стола. Девушка примирительно улыбнулась сухими губами, протянула руку и коснулась ее плеча.

У Александры закружилась голова. Прикосновение было как точка входа в другую реальность, как пробоина в борту космического корабля, сквозь которую вливается космос. Как если бы два пятна свежей краски оказались рядом, и одно из них разлилось, поглощая другое. Девушка вошла в сознание Александры, в ее память, в ее существование.

Тогда Александра выкрикнула, обороняя свой рассудок:

– Я хочу, чтобы это был сон!

Она проснулась, когда ее темно-синяя «Шкода» пересекла осевую и вылетела на встречку. Прямо в лоб шел пригородный автобус, его фары сверкали, как рампа. Александра ослепла.

Глава первая

На трассе собралась пробка, мерцали проблесковые маяки и завывали сирены. Водитель автобуса почти не пострадал, темно-синяя «Шкода» разбилась в лепешку. «Тетка, по ходу, уснула за рулем», – отчетливо сказал фельдшер «Скорой». Либо Сашка, стоя на обочине в ста метрах от него, прочитала слова по губам.

Александра Конева, в прошлом Самохина, погибшая сегодня на шоссе, никогда не училась в Институте Специальных Технологий. Она жила своей жизнью, не имея понятия о великой Речи, не осознавая себя Глаголом в повелительном наклонении. Сашка не знала, завидовать той женщине или сочувствовать.

Вчера, тринадцатого января, Сашка Самохина, студентка Института, отправилась на главный в своей жизни экзамен. Теперь она стоит на обочине, трясясь от сырого ветра, и почему-то уверена, что сегодня первое сентября…

Но какого года?!

Люди вокруг посматривали на нее с подозрением. Сашка отыскала свое отражение в первом попавшемся автомобильном зеркале – обычная девушка, без чешуи и без перьев, разве что выражение лица потрясенное, но ведь все здесь потрясены. Когда такое случается – ну вот такое, как сегодня на трассе, – каждый невольно задумывается о хрупкости собственной жизни…

«Скорая» отъехала. Тело под брезентом по-прежнему лежало на обочине, над ним курили хмурые полицейские. Остатки машины подцепил крючком эвакуатор. Сашка хотела подойти и понимала, что приблизиться не сможет: она боится эту женщину, живую или мертвую.

Кто из них был чьей проекцией? Либо обе они были проекциями одной идеи? Погибшая Александра никогда не встречалась с Фаритом Коженниковым…

Сашка завертела головой, вглядываясь в лица людей вокруг, высматривая человека в непроницаемых черных очках. Зеваки выбирались из застрявших в пробке машин, кто-то снимал на телефон, кто-то – пассажир автобуса – утирал кровь с разбитого лица. Ни один из людей на обочине не носил темных очков пасмурным ранним утром. Может, Фарита Коженникова нет и никогда не было?!

Сашка вспомнила дикий ужас, с которым Александра смотрела на своего двойника. Нет, Фарита Коженникова нельзя отменить, он в каждом осколке текста, в каждом черновике, наброске, в любой грамматической конструкции. «Невозможно жить в мире, где вы есть», – когда-то сказала ему Сашка. «Невозможно жить в мире, где меня нет, – ответил он тогда. – Хотя смириться со мной трудно, я понимаю».

Там, на экзамене тринадцатого января, что-то пошло не так. А значит, Сашка наказана. Через минуту она снова очнется перед знакомой дверью детской комнаты, войдет и увидит Александру – себя, какой она была бы без Института. Присвоит эту женщину и увидит всю ее жизнь, тогда Александра в ужасе захочет проснуться и вылетит на встречку, раздастся вой и скрежет, и все повторится опять.

Сашка сдавила виски кончиками пальцев, будто собираясь загнать панические мысли обратно. Что-то проскользнуло в их мутном потоке, здравая идея, возможно, решение, подмога, выход…

Сашка хорошо училась в Институте Специальных Технологий. Она умеет не только присваивать изнутри людей и предметы, но и размыкать временные кольца. Чтобы вырваться из закольцованного кошмара, надо сделать так, чтобы Александра не погибла.

От моментальной надежды у Сашки заколотилось сердце и вспотели ладони. Отойдя подальше от обочины, она поставила рюкзак на влажную от росы траву, опустилась рядом на колени, не жалея брюк, и начала торопливо шарить внутри: тетради. Конспекты по философии. Засохшая булка в пластиковом пакете. Сколько лет этой булке, откуда она взялась в рюкзаке?! Во внутреннем кармане – кошелек… почти пустой, с какой-то мелочью и талонами в столовую. Блокнот – почти чистый. Пенал с карандашами… Для того, чтобы управлять течением времени, Сашке нужны карандаши и бумага, и, конечно, все невозможные для человека умения, которым ее научили в Институте…

Сквозь толпу и пробку, сигналя, проползала новая машина – она явилась за телом. Трясясь в ознобе, Сашка смотрела то на карандаш в своих руках, то на чистый бумажный лист.

Она умела, а теперь не умеет. Она справлялась, а теперь не справится.

Из кошмара не вырваться, ничего не изменить, Сашка заперта в безвременье. Все пойдет по кругу – ужас от встречи с двойником. Отраженный страх той женщины. Грохот и вой катастрофы. И опять.

– Я хочу, чтобы это был сон, – прошептала Сашка.

Ничего не изменилось.

Пробка рядом на дороге никак не желала рассасываться, хотя разбитый автобус уже оттащили к обочине, и полицейская машина исчезла. Еще полчаса – и память о катастрофе останется только в ленте сетевых новостей, да и то уползет вниз уже к полудню, но для Сашки полдень никогда не наступит…

– Саша.

Она содрогнулась, как от удара. Обомлела. Значит, в схему ее личного ада входит еще и встреча с Фаритом Коженниковым.

– Идем, – сказал он негромко и буднично.

Куда? Это что-то новое?!

– Они говорили мне, что я сдам экзамен, – прошептала Сашка, по-прежнему не оборачиваясь. – Они говорили, что я лучшая студентка и обязательно сдам… Они…

Она заплакала и поднялась, не желая стоять перед ним на коленях.

* * *

Давным-давно была зима. Группа «А» третьего курса сидела за столами, как за партами, из приоткрытой форточки тянуло морозным холодом, а батареи шпарили так, что над ними дрожал воздух.

«Сегодня тринадцатое декабря, – говорил преподаватель Николай Валерьевич Стерх, – это означает, что до экзамена остался ровно месяц. Это время потребует от вас всех ваших сил. К сожалению, экзамен нельзя пересдавать – вам дается одна попытка…»

Фарит открыл перед Сашкой дверцу черного внедорожника. Она вспомнила, как сквозь туман, что раньше у него был молочно-белый «Ниссан»; вне зависимости от марки, Сашка всегда ненавидела садиться в машину к своему куратору.

«Сегодня я расскажу вам подробно, как будет проходить экзамен, – говорил тогда Стерх. – Это поможет вам в решающий момент не растеряться и быть готовыми к испытанию. Итак, тринадцатого января ровно в полдень мы все – группы «А» и «Б» – входим в актовый зал и рассаживаемся. Знакомимся с экзаменационной комиссией. Не волнуемся, не нервничаем…»

Сашка скорчилась на пассажирском сиденье, пытаясь не думать, чем эта поездка для нее закончится. Даже повторяющийся кошмар с гибелью двойника уже не казался таким ужасным; возможно, Сашка всей душой еще захочет вернуться в свой закольцованный бред.

Черный внедорожник объехал пробку по обочине.

«Всего заданий три, – говорил Стерх тогда, в глубоком прошлом. – Первые два типовые, третье индивидуальное, подобранное для каждого в соответствии с его будущей специализацией. В процессе его выполнения вы закончитесь как человек и начнетесь как Слово; вы первый раз прозвучите, мои дорогие, а это дорогого стоит…»

Впереди показался въезд на платную трассу. Черный внедорожник прокрался через ворота с датчиками и моментально набрал ход по гладкому, как масло, дорожному полотну. Вчера было тринадцатое января – сейчас начало осени.

Что случилось на экзамене?! Сашка грызла губы, пытаясь вспомнить. Зал, однокурсники, преподаватели, старые деревянные ступеньки, канцелярские столы. Вот она получает задание… садится за стол… и наступает темнота.

– Нет, ты не помнишь, что там произошло, – Фарит Коженников наконец-то нарушил молчание. – Не пытайся. Прими как данность: экзамен был, он состоялся.

– Мои однокурсники, – Сашка сглотнула, – они… сдали?

– Кто-то сдал, кто-то нет, – Фарит перестроился на крайнюю левую полосу. – Как обычно.

– А Костя?!

Он не изменился в лице, только чуть приподнял уголки губ. Костя сдал, подумала Сашка, иначе Фарит не ухмылялся бы так спокойно… Или нет? Почему бы просто не ответить, не сказать сейчас – «сдал» или «двойка»?!

– Напомни, что тебе обещали за провал на экзамене? – мягко осведомился Фарит, и мысли о Косте сразу вылетели у Сашки из головы. «Участь хуже смерти» ей обещали. Всем, кто не сдаст. И мотивировали таким образом к прилежной учебе.

– Так вот, ваша встреча с Александрой и ее гибель – вовсе не то, чем тебя запугивали, – сказал Фарит. – Это не стандартная расплата за провал… это вообще не расплата.

Он сидел, небрежно развалившись, на дикой скорости придерживая руль одной рукой. В его темных очках отражались, сливаясь в движении, деревья и обочины, и подернутое облаками небо. Сашка молчала, пытаясь осознать его слова. Значит, расплата еще впереди?!

– Нет, – сказал Фарит. – Я тебя выкупил, Саша.

Обочины размазывались в движении, деревья и постройки улетали назад, будто снесенные ураганным ветром.

– Я объясняю понятным тебе языком, – после паузы продолжал Фарит. – Хотя по сути, конечно, все сложнее. Выкупил – в смысле переменил участь. Если ты немного подумаешь, то догадаешься, что и как я сделал.

Сашка открыла рот, чтобы признаться, что думать ей в настоящий момент нечем, как дохлой жабе на обочине нечем летать. И в ту же секунду вспомнила: день накануне экзамена. В камине догорали старые конспекты, бумажки, черновики. Фарит позвонил в дверь, и она первый раз в жизни не испугалась его появления: спокойная, собранная, она готовилась к экзамену, верила в свои силы и осознанно желала победы.

Тогда Фарит сказал: «Как твой куратор я официально предлагаю тебе освобождение от экзамена. Освобождение от учебы в Институте. Тебе снова будет шестнадцать лет. Все, что было позже, окажется сном и забудется».

Любой из ее однокурсников отдал бы правую руку за подобный шанс.

«Скажи: «Я хочу, чтобы это был сон», – говорил Фарит. – И проснешься на раскладушке в съемной квартире, рядом с мамой, на морском курорте. И ничего не повторится. Меня не будет. Не будет Института. Поступишь на филологию… Ну, решилась?»

Это было едва ли не самое страшное в ее жизни искушение. Из-за нахлынувших слез Сашка с трудом могла разглядеть своего куратора, а он тем временем снял темные очки – что делал только в исключительных случаях.

«Решилась, – сказала она, рыдая. – Я хочу окончить Институт. Стать частью Речи. Прозвучать. Я пойду завтра на экзамен».

Его глаза будто осветились изнутри, Сашка отшатнулась. «Это твое последнее слово?» – спросил он вкрадчиво. И Сашка зажмурилась: «Да».

…Черный внедорожник летел по трассе, и пейзажи вокруг оставались позади и в прошлом. Допустимая скорость на шоссе была огромная, но Фарит, кажется, и ее превышал.

– Вспомнила? – спросил удовлетворенно, будто заранее радуясь Сашкиной хорошей памяти.

– Но ведь я, – она почувствовала себя раздвоившейся, угодившей в провал между тем зимним днем и этим почти летним, – я в тот раз… Я отказалась!

– А она, – сказал Фарит неторопливо, с оттяжкой, – она согласилась и очень обрадовалась.

Развилка, подумала Сашка. Он поймал меня на развилке. Я пошла на экзамен… но другая я, та, что согласилась вернуться в прошлое, проснулась на раскладушке в городе у моря, в шестнадцать лет. И в ее жизни не было никакого Фарита. Ни золотых монет. Ни Института Специальных Технологий. Та девушка видела страшный сон… и потом забыла его. Поступила в обычный университет. Выскочила замуж за Ваню Конева. А потом… потом… уснула за рулем и вылетела на встречку.

– Вы сделали резервную копию, – прошептала Сашка. – Другую проекцию… меня.

– Грубо сформулировано, но точно по смыслу, – он усмехнулся.

– И вы убили ее, потому что я… провалила экзамен?!

– Ее убил второй закон Ньютона, – сказал он с сожалением. – Ускорение прямо пропорционально вызывающей его силе и обратно пропорционально массе материальной точки.

– Но ведь это я провалила экзамен! А в автобус врезалась она!

– Эта женщина, – сказал Коженников, – существовала на свете только для того, чтобы врезаться в автобус.

Сашка ощутила, как спина под тонким свитером покрывается инеем.

– Вся ее жизнь, – безжалостно продолжал Коженников, – была привязана к моменту смерти, как реализации замысла. Жизнь была негодная, унылая и пустая, а вот смерть…

Сашка почувствовала обиду, будто при ней унизили близкого человека:

– Нормальная жизнь! Она до последнего пыталась сохранить семью… Она никого не насиловала, не обижала… даже на встречной полосе – она никого не убила! Почему вы говорите о ней в таком тоне?!

– Ты права, я к ней предвзят, – сказал он после паузы, к огромному Сашкиному удивлению. – Видишь ли, она струсила и отступила. И получила то, чего заслуживала. В общем зачете – совсем не плохо, ну согласись. Она даже испугаться не успела.

– А я? – Сашка вдруг охрипла.

– Что – ты?

– Что заслужила я? – спросила она почти беззвучно. – Что со мной будет?

– Все будет хорошо, – сказал он легко, но с подтекстом. – Если ты, конечно, проявишь себя дисциплинированным человеком.

Эту фразу он говорил ей в отрочестве, в момент кромешного ужаса и жалобного удивления: за что?! Почему я, в чем я провинилась, чем это заслужила?! Сашке сделалось еще холоднее, она съежилась, желая полностью утонуть в массивном кресле внедорожника.

По-прежнему глядя на дорогу, Коженников включил обогрев в салоне:

– Тебе придется вернуться в Институт и сделать работу над ошибками. Это больнее, чем просто начинать с чистого листа. Четвертый курс будет непростым.

Он по-прежнему придерживал руль расслабленно, двумя пальцами. У Сашки мелькнула дикая мысль, мерзкая и притягательная: если на такой скорости взять да и вывернуть руль в сторону, успеет ли Фарит остановить ее?

– Ты как маленькая, – пробормотал он укоризненно. – Первый курс, истерики, фантазии… Перестань.

Он на секунду включил «дворники», сметая с лобового стекла трупы разбитых мошек.

– Я просто мошка, – сказала Сашка, не успев подумать. – Ускорение прямо пропорционально вызывающей его силе…

– Стоп, – он на секунду повернул к ней голову. – Ты прекрасно знаешь, что я не требую невозможного. Трудно, да. Но реально. И поверь, я избавил тебя от куда худшей участи. И поверь, это было не просто.

Сашка сдавила рюкзак на своих коленях так, что хрустнули карандаши внутри.

– А… зачем?

– Мне с тобой интересно, – он, кажется, не шутил. – Ты опять оказалась не тем, кем считали тебя преподаватели. Мне любопытно, на что еще ты способна… И что из тебя получится. Может статься, что ничего, и тогда я напрасно играю с тобой в бирюльки посредством времени, пространства и искаженной реальности.

– Вы играете, – Сашка сама услышала, каким глухим, тяжелым и старушечьим сделался ее голос на этих словах. – Играете… А… Валентин?

– Какой Валентин? – спросил Фарит с чуть подчеркнутым, деланым удивлением.

– Муж моей мамы, – выговорила Сашка, уже все понимая, но не желая верить. – Отец ее сына… моего брата… который родился, когда я была на втором курсе…

– Валентин, – сказал Коженников, – их внезапная любовь с твоей мамой, ребенок… были нужны, чтобы тебя без эксцессов отпустили учиться в Торпу. Александра не поступила в Институт – ее мать никогда не сошлась с Валентином – их сына нет и не было.

– Как не было? – тупо переспросила Сашка. – Как не было?!

– Он не родился, – мягко объяснил Коженников. – Зато есть другой ребенок – дочь Александры Самохиной и Ивана Конева.

– «Зато»?!

– Есть мать Александры Самохиной, – продолжал он терпеливо, – которая не вышла замуж повторно, не доверяет мужчинам и не нуждается в личной жизни. Тебе ли не знать, что абсолютны только идеи, а проекции… проекции ложатся по-разному, как тени на стенах пещеры.

Сашка несколько минут молчала, укладывая в голове фрагменты разбитой и заново собранной реальности. Любила ли она брата? Была ли по-настоящему к нему привязана? Стоит ли его оплакивать, ведь он не умирал – он не рождался и не был зачат? Но Сашка-то помнит его запах, его младенческий зимний комбинезон, его улыбку…

А потом ей сделалось так жалко маму, что перехватило горло. Никакой любви, ни нового замужества, ни семьи… Стыдно было вспомнить, как Сашка ревновала, когда у мамы с Валентином завязался роман. Как считала маму чуть ли не предательницей. И вот – ее мать совсем другой человек, с другим опытом, да еще и раздавленный своей потерей.

– Это по-людоедски, – сказала она вслух.

– Да что ты говоришь, – Фарит хмыкнул. – Посмотри с другой стороны: дочь погибшей Александры почти взрослая, а ее мать найдет утешение во внучке. По-людоедски я тоже могу, но ты пока не давала мне поводов.

Мотор работал бесшумно, казалось, машина стоит на месте, и только дорога, как лента, бешено несется, укладываясь под колеса. Сашка не помнила в прошлом таких дорог. Она не помнила таких машин и таких дорожных знаков: Сашка провела в безвременье долгие годы, а теперь вывалилась, как муха из янтаря, в мир, который заметно изменился – и ощутимо остался прежним. И что теперь с этим делать?

Сашка прислушалась к себе. Да, она была потрясена, но не раздавлена. Обучение в Торпе не прошло даром: даже рухнувшее небо она готова принимать как очередной урок.

– Я хочу их увидеть, – сказала Сашка и с неудовольствием услышала в своем голосе просительные нотки. – Это ведь по-прежнему моя мама, так, хоть и постаревшая? А девочка… она ведь… моя дочь? Биологически?

– Ты правда думаешь, что они обрадуются?

Сашка сглотнула. Вспомнила, с каким диким ужасом смотрела на нее Александра Конева. Она, Сашка, и для своей постаревшей мамы, и для неведомой дочери – ходячий кошмар…

– Что значит – «биологически»? – он заговорил тоном доброго, но утомленного ментора. – Ты, что ли, обезьянка? Ты информационный объект, Саша. Грамматически эти люди к тебе не имеют отношения.

– Тогда непонятно, – прошептала Сашка, – кого вы собираетесь убивать, если я стану плохо учиться?

– А ты осмелела, – пробормотал он и ухмыльнулся, и от этой ухмылки у Сашки онемели щеки.

* * *

В аэропорту, стоя в туалете перед зеркалом, она потратила несколько минут, всматриваясь в свое лицо, мысленно сравнивая его с лицом погибшей Александры Коневой. Надо же было догадаться – так рано выскочить замуж, да еще и за Ваньку… То-то, наверное, завидовали одноклассницы…

«Рейс через полтора часа, – сказал, провожая ее, Фарит Коженников. – Тебе придется очень быстро бегать по коридорам, не опоздай».

Она спешила. Она бежала, но зеркала притягивали, хватали, лепили к стеклу, будто комочками жвачки. Сашка останавливалась у всякой отражающей поверхности и всматривалась в себя, пытаясь заново познакомиться. Протянуть мостик между собой-прежней и собой-теперь. Спохватившись, снова бежала: до вылета оставались считаные минуты.