Счастье больше не секрет

За этими забавными фантазиями я не заметил, что гул механизмов поменял тональность на более низкую, кабина замедлила темп и мягко остановилась.

– Ну, как вам наши красоты? – Бабаев выдвинул из-под панели маленький столик, и, по-хозяйски раскладывая на нём фрукты, продолжал, – Угощайтесь, вы, наверное, всё-таки голодны. Отдохнём после долгой дороги.

Я машинально схватил первую попавшуюся грушу и стал оглядываться. Справа от меня в боковом окне увидел площадку, на уровне которой мы остановились. Она представляла собой некое подобие смотровой – ровная, с перилами и ограждениями, размером с небольшую террасу, просторная, расположенная на естественном выступе скалы. У дальнего края на крепкой подставке стоял необычный предмет, напоминающий пузатый телескоп.

В этот момент Бабаев покрутил рулём, сначала налево, потом направо. Кабина лифта поворачивалась вслед за этими движениями то в сторону площадки, то обратно, увеличивая нам возможности обзора.

– Всё как на ладошке, – объяснял он, – Высота – примерно сто семьдесят метров. Считайте, это второй этаж Медной Горы. Есть ещё и третий. Но туда мы подниматься не будем, он для технических нужд, там у нас антенны, энергоуловители, преобразователи и прочая скукотища. Всё, кстати, сами сделали, своими руками – с гордостью продолжал крутить рулём Бабаев.

– Как сами сделали? Что именно? Антенны?

– И антенны, и вот этот лифт. Лифт – наша особая гордость.

– Как лифт? Самостоятельно? – в ужасе я посмотрел с двухсотметровой высоты вниз, – Как такое возможно?! Если бы я знал, точно не рискнул бы сюда забираться! – разнервничался я.

– Да не волнуйтесь вы так. Мы много чего смастерили собственными руками, и всё прекрасно работает, так что беспокоиться не о чем. Лифт – это даже не последнее слово техники, а улучшенная модель последнего слова. Представьте себе, некоторые из местных жителей целыми днями только этим и занимаются – придумывают, конструируют, испытывают. Я – один из них.

– Так значит, вы не фермер?

– Когда вожусь с растениями, чувствую себя фермером. Когда изучаю и придумываю что-то новое, чувствую себя изобретателем. А когда играю в ансамбле на барабане или трубе – то музыкантом. Ну, или фотохудожником, когда снимаю природу, людей, животных. И здесь все так живут: просто занимаются тем, чем хочется и никем особым себя не называют. Думаю, самое время рассказать вам о том, что за жизнь в Ростках и что есть земля ваших предков сегодня.

– Да, было бы интересно, – и мне действительно уже очень хотелось узнать, что это за местность такая и что за чудные люди в ней обитают.

– Деревня, как вы видите, небольшая, – провёл рукой по лобовому стеклу Бабаев и с видом опытного экскурсовода продолжил, – Вытянута с запада на восток, с одной главной улицей и несколькими примыкающими. Ростки с этой точки зрения сильно не изменились. Раньше, лет сто назад, здесь было примерно двести пятьдесят дворов, сейчас втрое меньше. Тогда коренные жители постепенно покидали деревню и в поисках лучшей жизни уезжали в ближайшие города, один за другим, целыми семьями. Какое-то время здесь ещё жили оставшиеся старики, примерно до тридцатых годов, а потом практически всё вымерло. А в это время в больших городах уже возникла мода на переселение в экологически чистые районы, подальше от мегаполисов, поближе к горам и лесам. Как сами видите, Ростки – идеальное место для такого проживания, здесь и природа нетронутая и не так далеко от цивилизации. Райцентр Беляшево в тридцати километрах, а до города Усть-Уфимск около трёхсот. Вот и приглянулось это место свободным художникам, обеспеченным людям, отошедшим от дел и прочим чудакам. В общем, сюда приезжали люди, замученные жизнью в промышленном Усть-Уфимске и других уральских городах, но предприимчивые, самостоятельные и успешные. Постепенно они строились, развивали хозяйство, устав от городской ненатуральной еды, кормились в основном тем, что выращивали на земле. Ну, вы я вижу, понимаете, – улыбаясь, сказал Бабаев в тот самый момент, когда я причмокивал сахарными помидорками.

– Угу, таких помидор я никогда не ел, – оправдывая свой набитый рот, пробубнил я.

– Ну, и примерно в начале пятидесятых сюда приехал я. Тогда Бабаевки никакой, естественно, не было. В этой деревне тоже когда-то жили мои предки, именно поэтому мы с семьёй здесь и обосновались. Тем более, нам понравились люди, которые уже успели тут поселиться. Нас тогда было в общей сложности дворов двадцать на всю деревню. Я построился на окраине, на пустыре, потому что сразу хотел заложить большой яблоневый сад. А потом разошёлся не на шутку и сад со временем превратился в настоящий плодово-ягодный питомник на восемь гектар. Не много по меркам фермерского хозяйства, но хватает на всю деревню. И нас тут сейчас почти четыреста человек – больших и малых проростков, как мы себя в шутку называем, – с удовольствием и с отеческой улыбкой закончил Бабаев.

– Чем же вы тут занимаетесь? Куда же ваши «проростки» на работу ходят?

– Никуда дальше своего участка в основном и не ходят.

Я почему-то не переставал смотреть на ангары, которых, как оказалось сверху, было намного больше, чем я представлял. Своей индустриальностью и унылым видом они явно выбивались из общего деревенского колорита. Как если художник задумал написать безмятежный деревенский пейзаж, но в самый разгар работы муза покинула его, и вместо дивного восхода солнца на фоне полей, лесов и рек, он изобразил уродливый полукруг ангара, отсвечивающий холодным железным блеском.

– Однако, как я вижу, из города уехали, а промышленность вместе с ангарами с собой прихватили что ли? – съехидничал я, – Чтоб занятость населения обеспечить? Это вы удачное место выбрали: на задворках, прямо на берегу реки. Ну, и что помимо стоков выпускает местный промышленный городок?

– А, вы об этом. Только не промышленный, а научный городок. Эти ангары, хоть и уродливая, но крайне удобная штука. И безопасная, в них нет ничего вредного для природы. Это мастерские, у каждого свои: кто-то там изобретает, кто-то ставит опыты, для кого-то это спортзал или хранилище. В общем, место для интересных занятий. Кстати, в одном из таких ангаров и был сконструирован лифт. Это уж потом, поднялись на нём и увидели: люди есть люди, вы правильно заметили, куда ни придём, а всё по-своему изменим. Согласен, сверху смотрится не очень, но с улицы ангары почти не видны. И, кстати, не только они служат мастерскими. Некоторые расположились вон в таких старых домиках. Их почти не сносили в своё время, просто реконструировали и теперь они прекрасно работают для разных нужд, видите, прямо вдоль дороги маленькие домишки? В них кипит интересная жизнь. Обратили внимание, на улице-то почти никого нет, все заняты своими увлекательными делами.

– Все что, изобретают? У вас здесь академгородок?

– Как вам сказать? – вздохнул он, – Давайте попробую объяснить на конкретном примере. Если уж про академгородок заговорили, есть у нас здесь один настоящий академик – доктор математических наук, Камиль-сан.

– Иностранец что ли?

– Да нет, это мы его так уважаем. Он местный, настоящий усть-уфимский доктор наук. Автор современных методик, преподаёт математику, читает лекции для престижных учебных заведений вон из той синенькой избушки прямо напротив школы, видите? В этой же школе учит маленьких проростков математике и физике. Вот кто он, по-вашему?

– Преподаватель математики и физики, понятно дело, – я даже удивился лёгкому вопросу.

– Не всё так просто. А теперь посмотрите, что вы видите рядом с той избушкой?

– Ну, если избушка – это рабочее место, значит рядом, по-видимому, жилой дом, огород, постройки, что там ещё может быть. О, и какая-то огромная оранжерея… или зимний сад…

– Правильно, в теплице на треть гектара этот самый преподаватель математики выводит новые сорта овощей и фруктов. И весьма успешно, его продукция пользуется не меньшим спросом, чем учительский талант. Кстати, помидорки сахарные, которые вам так понравились – его рук дело. Есть ещё и салатный сладкий лучок «Камильфо», как мы его называем, лимонные сливы, которые не боятся мороза, крупный виноград и много чего ещё. Кто он в этом случае?

– Генный модернизатор, наверное?

– Да нет, скорее селекционер. Но и это, Ярослав, ещё не всё. Мост, по которому мы с вами проехали, с красивыми коваными перилами, помните? Ведь эту красоту он своими руками выковал. И вон те ворота перед клубом. И так далее. Получается, Камиль-сан ещё и кузнец. И искусный. Удивлю вас сильнее – он, ко всему прочему, писатель, да-да, детский писатель, сочиняет сказки в стихах и сам же рисует к ним иллюстрации. А пока мы с вами болтаем, скорее всего, бродит по лесам и лугам и собирает лечебные травы. «Травушки-муравушки», как он их ласково величает. Потом сушит, делает сборы, систематизирует, что против каких болячек и описывает в специализированных изданиях. Его травяные сборы пользуются большим спросом не только у местных, их заказывают из других регионов и стран, говорят, любого на ноги поставят. Ну, как его, скажите, одним словом охарактеризовать? Художественно математический поэт-ботаник?

– Ну, это у вас, значит, настоящий гений живёт!

– Да в том всё и дело, что и сосед его гений, и сосед его соседа не менее гениален. И так вся деревня, – прищуривая глаз, всё к чему-то клонил мой рассказчик, – Если про каждого говорить, у вас голова кругом пойдёт. Такого, чтобы человек занимался лишь одним делом, найти сложно. Разве только некоторые. Есть у нас, к примеру, увлечённый художник, его, пожалуй, кроме картин и скульптур мало что интересует. Сейчас я вам покажу, – с этими словами Бабаев включил что-то на приборной панели, и вдоль лобового стекла появилась широкая чёрная полоса, на которой проступило изображение, – В автомобильных фарах лифта установлены спаренные камеры и мы можем приблизить то, что захотим. Смотрите, слева – школа, а справа, уже в увеличенном виде, фрагменты аллеи, наша Аллея Мудрецов.

Вдалеке сквозь деревья проглядывались, выстроенные в две ровные линии скульптуры. Бабаев увеличил изображение, и я увидел бюсты на каменных постаментах, выполненные в одном стиле – обычные, как мне показалось, серые и скучные статуэтки.

– Константин Високосный – автор этих работ, – продолжал Бабаев, – Благодаря ему в Ростках собралась отличная компания: Толстой, Лао-Цзы, Никола Тесла, Леонардо да Винчи, Бетховен, Шекспир, Сократ: дюжина высоких лбов с невысоких постаментов каждый день весело смотрят на нас. Косте это занятие по душе, а значит, со временем их будет ещё больше. Поглядите, – и он максимально приблизил картинку, статуэтки мгновенно ожили и уже совсем не казались скучными. Лица этих умнейших людей всех времён и народов смотрелись непривычно весело и озорно. Гениев почему-то принято изображать обременёнными великими идеями, с нахмуренными густыми бровями и такими морщинами, которые от старости не заведутся, они – результат изнурительной работы мыслителя. Смотришь на этого мудреца снизу вверх и думаешь: мне такая гениальность точно не под силу. А бюсты, которые я видел сейчас, изображали совсем других людей – простых, темпераментных, жизнерадостных и возможно даже счастливых.

– Как вам? Правда, он гений? – отвлёк от размышлений Бабаев.

– Кто? Сенека? – прочитал я с таблички очередного бюста.

– Да художник Високосный. Хотите знать, почему эти великие ребята получаются у него такими живыми? – я кивнул, – Так с кого вы думаете, он их лепит?

– С картинок или из воображения своего. Он же художник, он так их видит.

– Ошибаетесь! С натуры! С самой настоящей натуры!

– Это как?

– В том-то и штука. Знаете, как работают медиумы? Так наш художник пошёл ещё дальше, он не просто разговаривает с духами гениев, он уговаривает их попозировать. А те охотно соглашаются и предстают перед ним, как мы видим, в приподнятом настроении духа.

– Художник-спиритист! Уму непостижимо! Просто дух захватывает! – у меня в очередной раз пробежали по спине мурашки. Хоть все и знают, что медиумы существуют, и что они реально общаются с духами умерших, но об этом как-то не принято говорить, – Послушайте, Бабаев, откуда вы знаете, что всё именно так? Видеть духов – это уже отклонение. Может, ваш художник сумасшедший, как многие гении? Может, эти образы – его больное воображение?

– Такие вещи легко проверить. И это уже многие сделали. Например, Високосный написал портрет моего отца, которого никогда не мог видеть. Сходство, скажу вам, потрясающее. Причём, папаша предстал не таким, какого из себя всю жизнь строил. Он всегда хотел казаться суровым, жёстким, властным главой семейства. Для убедительности топал ногами, хлопал дверями, грозно хмурил лоб и вращал глазами. Он, знаете ли, был крупной шишкой из большого кабинета, и все свои барские замашки тащил в дом. Таким и остался не только в памяти, но и на фотографиях: тут у нас Его Превосходительство Владимир Владимирович на подписании важного государственного документа, там – на званом приёме у высших должностных лиц, а здесь – в окружении верноподданных членов семейства. Ну, вы представляете. Но другое дело на портрете Високосного: тот же самый мужчина, но уже без орденов и знаков отличия, без самодовольной улыбки и царственных поз. Красивый, по-настоящему красивый, обаятельный, жизнерадостный. Отец выглядит таким, каким я его видел в детстве, в те редкие минуты, когда он снимал с себя маску важности и становился заботливым и нежным папой. Поэтому этот портрет мне дороже всего.

– Но ведь этот портрет не соответствует действительности!

– Той действительности, которую все видели – нет, а тому, какой отец был на самом деле – соответствует. В том-то и дело: он являлся как раз таким, как на портрете, но жизнь положил на то, чтобы казаться другим. Вся его жизнь была подлогом, понимаете, Ярослав, подлогом. Не с самого начала, конечно. На старте большой карьеры он временами выходил из своего образа и хотя бы на пороге дома снимал маску важного чиновника. Иногда забывал это делать, а в один прекрасный момент так разошёлся и растопался, что больше никогда уже не смог вернуться в нормальное состояние, настолько породнился со своим подложным образом. Освобождение пришло самой собой. После смерти, – и опять Бабаев хитро прищурил правый глаз, – Иногда нужно умереть, чтобы стать самим собой. Вот так. А теперь представляете, насколько востребован художник, который может восстановить любую историческую фигуру? Он очень известен в своих кругах, примерно, как и вы – на международном уровне. Пишет иногда портреты исторических персон разных стран. А началась его слава с того, что он воссоздал образ местного народного героя Салавата Юлаева. Представляете, сколько теперь желающих получить портрет какого-нибудь далёкого предка? Между прочим, портрет настоящего Шекспира – его рук дело, просто об этом мало кто не знает. А чем бы вы думали Константин увлечён сейчас? Яйца рисует. В профиль и фас. Вообразите себе картину, на которой изображены одни только яйца? На разном фоне, конечно, с разным освещением и настроением. Таких полотен он написал сотни две. И каждое новое яйцо не похоже на предыдущее. А знаете почему? – я покачал головой, – Он доводит до совершенства свою новую технику многослойных полупрозрачных красок. Выглядит завораживающе, на полиформе «ИскусствоЕд» можете посмотреть. И покупают прямо из-под рук, в очереди стоят за его яйцами. Прям, как в голодные годы. Вот, это самый узкоспециализированный житель нашей деревни. Хотя, если так посмотреть, – Бабаев указательным пальцем описал в воздухе загогулину, видимо, дорисовывая какой-то недостающий штрих в своём воображении, – у Кости есть ещё одна специализация – он у нас атлет-Аполлон, у которого есть авторская программа построения здрового и красивого тела. При помощи своих фирменных упражнений.

– Вы рассказываете какие-то сказки! Как можно всё это успевать?

– А у нас никто и никуда не спешит. Многие ещё в питомнике работают, ради удовольствия повозиться с растениями. По вечерам вместе с детьми мы ходим в клуб. У каждого там свои интересы: играем в ансамбле, поём, танцуем, рисуем, ставим спектакли и концерты, занимаемся в спортзале. Всё как у вас в городе, только немного по-другому. Сами поддерживаем чистоту и порядок в клубе, сами организуем праздники и вечера, сами занимаемся с детьми и взрослыми, сами ведём кружки и занятия. Такая у нас самоорганизующаяся система. И никто никого ни к чему не принуждает.

– Коммунизм у вас какой-то. Или секта нового образца. В такое невозможно поверить, – в моей голове никак не укладывалось всё то, что я слышал и видел, – Получается, у вас тут целыми днями все только и делают, что развлекаются? Кто же за всё это платит?

– А за что тут платить? Развлечения у нас бесплатные. А наши увлечения приносят немалую прибыль. Тот самый художник, которого вы можете посчитать сумасшедшим, не удивляйтесь, но богаче, чем вы, проверьте, если хотите. Только ему никто не завидует, здесь просто некому этого делать. Завидовать умеют только бездельники, а наши проростки, кого ни возьми – весьма занятые и обеспеченные люди. Ну, и счастливые, конечно же, – и опять он прищурил правый глаз, будто испытывал меня зорким левым.

– Ну, я могу допустить, что художник богат, ему повезло, у него действительно есть талант и, возможно, его яйца разлетаются быстрее перелётных птиц. Но не могут же быть талантливы все?! Тем более, получать за свои способности хорошее вознаграждение? И вообще, где это сейчас так щедро платят за таланты, что люди могут себе позволить никуда не выходить и целыми днями развлекаться? Что-то вы преувеличиваете, по-моему, Бабаев.

– За талант, конечно, не платят, по крайней мере, щедро, как вы выражаетесь. Но платят за реализованный талант: за готовую картину, за выведенный сорт сладких помидор, за литературные переводы, за патенты, в конце концов. То есть за конкретный продукт. Знаете, сколько стоит патент на подъёмный механизм, который нас сюда доставил? Или на вон ту тепловую установку? Пойдёмте, выйдем и посмотрим.

Я несмело приоткрыл дверцу и с опаской ступил на смотровую площадку, осторожно прощупывая её ногами, как это делал, когда пару лет назад на свой страх и риск садился на самодельный верёвочный паром на Амазонке. «Угораздило же меня здесь оказаться», – как тогда подумал я. Надо признаться, в кабине чувствовал себя гораздо спокойнее, словно в лифте небоскрёба, откуда высота воспринимается всего лишь как вид за окном или как приятное дополнение к интерьеру.

На площадке было ветрено и оттого неуютно. Не то, чтобы холодно, скорее приятно и свежо. Но безграничное пространство на такой высоте пугало своей реальностью. Стоя на ветру, на этой самодельной открытой площадке, я словно онемел, как артист или докладчик, который от волнения, выйдя на сцену, тут же забыл текст. Было ощущение, что в этот момент от меня чего-то ждут, целый мир смотрит и слушает меня. И я впервые оказался с ним один на один, без камер, помощников, без сценария и подсказок суфлёра; впервые не в замкнутой тёмной студии, а на открытом пространстве, ярко освещаемом солнцем.

– Быть на высоте и чувствовать себя комфортно можно только в одном случае, когда на эту высоту поднимаешь себя сам. Да ещё если знаешь, зачем сюда забрался, – считал и прокомментировал мои чувства Бабаев, – Вот прекрасный образец того, как человек, ваш, кстати, ровесник, поднялся на небывалые высоты во всех смыслах этого слова. Поглядите.

Мы подошли к тому самому большому телескопу, на который я обратил внимание, как только поднялись сюда.

– Вот она – тепловая установка. Её сконструировал молодой человек, когда ему было всего шестнадцать лет. Вроде, ничего нового – фокусируемый инфракрасный обогреватель, подобные обычно используют во время мероприятий на открытых площадках. Но у этого мощность в сто раз больше за счёт маленького изобретения тогда ещё юного Данилы-мастера. В общем, если сильно не вдаваться в технические сложности и простыми словами – это такая штука, которая не даёт тепловой энергии задерживаться внутри вот этого реактора, – Бабаев похлопал по утолщённой круглой части пушки, – Электромагнитная линза, так он её назвал, собирает, фокусирует и выталкивает скопившийся жар наружу. С помощью этого изобретения мы можем поднять температуру, к примеру, вон там, в винограднике градусов на десять-пятнадцать, – он показал в сторону питомника, – между садом, который мы проехали и ореховым лесочком, видите? Там виноград южный, крупный, сладкий, такой на Урале в естественных условиях не вызреет.

– А что же ваш селекционер-математик какой-нибудь холодостойкий сорт не вывел?

– В этом смысле с природой не поспоришь – не будет достаточно света и тепла, не будет и сладкого винограда. Есть другой сорт от Камиль-сана – «Синяя Борода» – растёт прекрасно, без дополнительного обогрева, морозостойкий, урожай даёт стабильно высокий. Ягодки вытянутые, плотно прилегают друг к другу, словно греются в своей остроконечной бороде, но не такие сладкие, на любителя. Жаль не могу угостить, он созреет лишь через месяц.

– Я в этом плохо понимаю, но для такого обогрева, наверное, требуется много энергии. Неужели может быть выгодно отапливать улицу? Какие-то золотые подвески, а не виноград получается. Не проще ли обойтись «Синей Бородой»? – съехидничал я.

– Отапливать улицу – почему бы и нет, когда это ничего не стоит. Мы не покупаем электричество, если вы об этом, его нам любезно предоставляют наши друзья-горы. Эти ветряки – только для виду, им уже лет сорок, а в пещере за нашей спиной – мощная якорная электростанция, – большим пальцем он показал на отвесную скалу позади себя, – Но с золотом вы хорошо сказали, правильное сравнение. Ведь изначально золото в природе бесплатно существует, также как воздух и вода, или электричество. Остаётся его, это золото, только добыть, ну и превратить в подвески или слитки.

– Вы тут ещё и золото добываете?! – я уже, признаться, готов был и в это поверить.

– Здесь полно золота, но мы его не добываем, ещё много чего драгоценного есть, Уральские Горы, все-таки. Но нас это всё не интересует. Мы с вами, например, стоим на полудрагоценном камне, яшма называется. Есть и малахит, и горный хрусталь, бирюза, агат, даже уральские изумруды, если хорошо поискать. Только зачем всё это нам?

– Как зачем? Вы были бы богатейшими людьми мира! С вашими-то разработками и технологиями, если вы все тут такие изобретатели, можно же горы свернуть!

– Прекрасные горы, зачем их сворачивать? К примеру, электростанция, которая аккуратно припрятана за нашей спиной способна дать в сотню раз больше энергии, чем нужно. И что нам теперь включить её на полную катушку? Заставить гору на нас работать? А ведь так недолго и самим разучиться что-то делать. И потом, слыхали про Хозяйку Медной Горы? А, наверное, нет, это древние сказки, – посмотрев на моё озадаченное лицо, махнул рукой Бабаев, – Народная мудрость во все века говорила об одном и том же: кто хочет взять у природы для наживы, и себя потеряет, и для мира будет потерян. Мы сюда приехали не за самоцветами, а за тишиной и чистым воздухом, чтобы развивать себя, а не горные месторождения. Разве для счастья нужно становиться шахтёрами, всей деревней ходить на вахту на горные прииски, а Ростки превратить в спальный район для старателей? Прииски – это же всегда бардак, выпивка, криминальная обстановка, сами догадываетесь. Хотели бы жить в таком месте? Вот и мы не хотим. В таких условиях не до счастья. У природы не забирать надо, а учиться. Учиться создавать. Но своё, человеческое.

– Получается, для счастья нужно вот эту пушку смастерить?

– Да. Для того чтобы почувствовать себя человеком, а не примитивным добытчиком, нужно стремиться создавать, а не только пользоваться уже имеющимися благами. Нужно научиться умножать, а не делить уже кем-то созданное. Самому стать источником своего богатства.

– Это как?

– Как раз пушка и есть хороший пример: парень в шестнадцать лет получил свой первый патент и последующие шестнадцать лет имеет приличный доход, с него и с других изобретений. Патенты – это его самоцветы. И заметьте, на эти самоцветы никто не может претендовать, никто не в силах захватить его месторождение, ведь оно у него в голове. Разве полезет такой Данила в шахту или котлован рисковать своей головой, пусть даже за изумрудами? Ведь он сам – чистый изумруд.

– И что, он счастлив?

– А вы как думаете? Вспомните себя, когда занимались тем, что было интересно только вам, и больше никому. Вспомните свои шестнадцать лет, свой первый настоящий документальный фильм, который сняли потому, что только вы этого хотели, вам это было нужно. Именно юношеское увлечение, несерьёзное и глупое, как говорили ваши родители, и сделало вас звездой среди молодёжи. Представьте, вы трудитесь над своим проектом, реализовываете идеи, которые вас захватили, пишите сценарий, придумываете новые режиссёрские ходы, находите единомышленников, а вам говорят, бросай ты это всё, пойдём на прииски, там ребята крепкие требуются, платят золотыми слитками. Что вы скажете?