Сердце волка

Снимаю поврежденное колесо и, щурясь, смотрю на солнце. Все эти мелкие пакости лишь отдаляют время, когда я найду Дикарку. А я обязательно ее найду, лишь бы с ней не произошло ничего плохого. Они же твари. На все способны ради своей цели. Не хочу выглядеть самураем даже перед самим собой, но я знаю, что нарушу все законы – и божеские, и человеческие, – если с головы Веры упадет хоть волос.

Палит нещадно. От духоты не спасает даже легкий ветер. Дорожная пыль лезет в глаза, забивается в нос, оседает на коже. Я чувствую вкус песка на сухих губах. Шею и руки щиплет от долгого прямого солнца.

Делаю несколько глотков воды из пластиковой бутылки. Оглядываюсь. Моя бывшая попутчица сидит у реки, обхватив колени руками, и вид у нее настолько жалкий, что на несколько минут я ее прощаю.

– Пить хочешь?

Девица подходит послушно, настороженно, словно не раз битая дворовая собачонка. Берет бутылку из рук. Делает несколько жадных глотков и, поглядывая на меня, вытирает губы тыльной стороной запястья.

– Все пей.

Она утаскивает бутылку под мост, а я продолжаю. Меняю запаску, закручиваю болты, подкачиваю колесо. Еще четверть часа – и машина снова на ходу.

Теперь, когда от кафе с едой, интернетом и, возможно, душем меня отделяет всего ничего, я сказочно добрею. Зову свою красавицу. Она показывается из-под моста.

– Довезу тебя до трассы, а потом ты исчезнешь. Пф-ф-ф! – я резко раскрываю ладонь, будто фокус показываю.

Она выпрямляется, медленно, словно размышляя, не пошутил ли я. Потом, не спуская с меня глаз, поднимается по насыпи к джипу. Ее заметно покачивает. От жары, усталости, голода? Она выглядит, словно изможденный подросток, хотя еще вчера я рассмотрел у нее под глазами тоненькие морщинки.

Через час мы прибываем на место. Паркуюсь последним в череде фур. Деревянное кафе гудит, как улей. Из открытых окон доносится звон посуды и мужская брань. Солнце давит раскаленным боком на черепичную крышу.

Галантно открываю дверь машины.

– Приятно было… – можно сказать «познакомиться», если я так и не узнал ее имени? – составить вам компанию. Теперь наши пути расходятся. Навсегда.

Чтобы ускорить процесс депортации, я протягиваю пассажирке несколько купюр.

– Это тебе на «поесть» и на «добраться куда-нибудь». С этого момента я больше ничего тебе не должен. Счастливого пути!

Закрываю машину и в тот же самый миг забываю о попутчице.

О эти запахи дешевой еды! Тыкаю пальцем в меню и, пока яства готовятся, расспрашиваю администратора о сотруднице по имени Варя, а затем покупаю у него право на полчаса запереться в его кабинете.

Закрываю на замок металлическую дверь крохотной подвальной комнаты без окон, опускаюсь в потрепанное кожаное кресло. Легкое движение руки – и экран допотопного компьютера оживает. Залезаю в свой почтовый ящик, пробегаю глазами по письмам. Последние новости, дополнительная информация о хозяйке машины…

Прикладываю к уху трубку стационарного телефона – собираюсь набрать номер Вериного отца. Странно, гудка нет. Несколько раз клацаю по рычагу. Проверяю провод. И в этот момент одновременно гаснет свет и тухнет экран монитора.

Бросаюсь к двери, роняя со стола открытую бутылку с минералкой, сметая с пути коробки с бумажным мусором. Дверь заперта снаружи. Тараню ее плечом – без толку. Втягиваю носом воздух и улавливаю отчетливый запах гари – в крошечное окошко вентиляции просачивается дым. Шевелю рукой – больно. Похоже, повредил плечо, пытаясь выбить дверь.

Откуда-то издалека доносятся приглушенные, словно проникающие через подушку, звуки: выкрики, топот, рев мотора, вой пожарной сирены. Где-то там, наверху, пытаются потушить пожар люди, которым не терпится меня спасти. Остается одно – достучаться до них. Во всех смыслах этого слова.

Отдираю от вентиляционного отверстия решетку и забиваю его грязным клетчатым пледом, который отыскал в шкафу. Затем, приложив к носу свою майку, смоченную остатками минералки, принимаюсь молотить в дверь шваброй. Выходит не так громко, как хотелось бы. Тогда выкручиваю лампочку у торшера и за десяток ударов о дверь сокрушаю его.

Вскоре в кабинете не остается крепких предметов, которых бы я не опробовал. Но спасать меня никто не торопится. Сквозь плед просачивается едкий дымок. Глаза слезятся. Майка постепенно высыхает, пропуская запах гари.

Барабаню в дверь кулаком и ору. Это длится так долго, что, когда щелкает замок, не сразу верю своим ушам. А также глазам – когда вижу своего спасителя. Вернее, спасительницу. И скорее не вижу, а ощущаю ее почти в полной темноте.

Моя немая попутчица хватает меня за руку и тащит по слепым коридорам и крутым лестницам.

Еще одна дверь – и мы на улице. Падаю на четвереньки. Раскалывается потяжелевшая голова, шумит в ушах, мышцы болят так, словно я сутки провел в спортзале. Падаю на траву и жадно втягиваю свежий сосновый воздух, пока закатный свет, чадящий сквозь деревья, внезапно не меркнет…

С трудом открываю глаза. Невзрачная луна просвечивает сквозь густые облака и мутно освещает постапокалипсический пейзаж. Фонари с разбитыми лампами. Ползущие по земле целлофановые пакеты. Опрокинутый пластиковый стул. Единственная машина на парковке – моя. Но даже с такого расстояния видны спущенные шины.

Под моей головой лежит одеяло, скрученное валиком. Еще одно укутывает меня до плеч. Я медленно выпрямляюсь, прислушиваясь к своим ощущениям. Ноет плечо. Саднят кулаки.

Моя спасительница сидит на ступенях опаленного кафе с черными провалами вместо окон. Обхватив колени, она наблюдает за мной и подхватывается, когда я пытаюсь встать.

Заботливая. Но чего ж «скорую» не вызвала?

Опираясь о ее плечо, поднимаюсь в кафе и падаю на ближайший стул.

Похоже, пожар начался на кухне. Вылез из двери и перекинулся на бар. По стене переметнулся на крышу.

Часть перекрытий обвалилась – в дыру, подвывая, залетает ветер. Сквозняк таскает по полу, словно опавшие листья, невесть как уцелевшие салфетки. Столы повалены на бок. Под ногами разбитая посуда с остатками еды. Пахнет гарью.

Откидываюсь на спинку стула. Меня снова переполняет неуемная энергия. Хочу ринуться в этот деготь за окном, выйти с ружьем на трассу, остановить машину. Хочу двигаться вперед! Сделать хоть что-то! Но утром прибудет подмога, я должен дождаться. Упираюсь лбом в стол. Выдыхаю – и поднимаюсь.

Ковыляю до бара. Нахожу в холодильнике бутылку минералки. Делаю несколько глотков, остальное выливаю себе на голову. Шарю по полкам – сигарет не нахожу.

Напряжение во мне усиливается настолько, что начинают дрожать пальцы. Тогда я ложусь на пол и, сжав от боли зубы, отжимаюсь тридцать раз. Словно и не напрягся – тело все еще готово взорваться.

Ставлю два стула друг напротив друга и сажусь, вытянув ноги. Прикрываю глаза, пытаясь контролировать то, что скопилось во мне, двигается под кожей с кровью и лимфой. Стараюсь погасить бушующую энергию силой мысли. Не сказать, что получается.

И вдруг чувствую прикосновение, прохладное и короткое, словно слабый удар тока. Открываю глаза. В полушаге от меня стоит немая красотка.

– Чего тебе? – устало спрашиваю я.

Вместо ответа она стягивает с себя майку. Я изумлен настолько, что не сразу отвожу взгляд. Маленькая, но красивая грудь с темными ареолами сосков. Когда я вижу перед собой такую грудь, у меня возникает одно желание – притянуть ее обладательницу к себе.

Я отворачиваюсь, чувствуя, как мгновенно пересохло в горле. Теперь энергия, бушующая во мне, сосредотачивается в определенном месте. И это вовсе не упрощает жизнь.

Моя спасительница начинает расстегивать ремень на шортах. С трудом отдавая отчет в своих действиях, я опускаю ноги со стула и развожу колени, подпуская ее ближе. Еще секунда – и она, уже нагая, стоит прямо передо мной, я чувствую тепло, исходящее от ее тела. И где-то на самом краю сознания проскальзывает мысль о том, что женщина, стоящая передо мной, не сумасшедшая и не странная. Она желанная до такой степени, что я теряю контроль над собой. Вот так, в темноте, в рассеянном лунном свете, могла бы выглядеть моя Дикарка.

– Завяжи волосы, – прошу я, скользя ладонями по ее талии.

Соблазнительница не отстраняется, не ударяет меня, а только слегка ведет бедрами – движение, от которого на мгновение останавливается мое сердце.

В ответ она качает головой.

Нет – так нет.

А дальше я словно перемещаюсь в иную реальность, скорее похожую на сон или забытье. Все, происходящее со мной, теперь воспринимается иначе. Ощущения обостряются до предела, за которым, наверное, следует только космическая пустота. Мне не нужен воздух, я хочу и могу вдыхать только ее дикий, резкий запах. Чувствовать языком только ее солоноватую кожу.

Она сама садится ко мне на колени. Я лишь придерживаю ее бедра, помогая раскрываться еще больше. Все, на что я способен теперь, – это откинуться на спинку стула и дать поглотить меня внутреннему пожару, подобному тому, что недавно бушевал снаружи. Я выгибаюсь, рычу, возможно, кричу. И словно сквозь вату в ушах слышу далекий волчий вой.

Глава 5. Звук твоего имени

Вера

Ночь я провела как в бреду. Плохие сны сменялись кошмарами. Я просыпалась внезапно, хватала ртом воздух, словно меня снова и снова окатывали ледяной водой. Долго не могла уснуть, мучаясь вопросами: где я, что с моим отцом, что будет со мной. А потом проваливалась в сон, как в пропасть. Казалось, эта пытка не прекратится.

И все же утро наступило. Едва я открыла глаза, на меня обрушилась лавина звуков: жужжание мух, стрекот кузнечиков, клекот аистов, шуршание крыльев ласточек. Шорох, шелест, треск, звон. Солнечный свет заполнял комнату. И мне снова показалось, что все обойдется, что новый день принесет хорошие вести – состояние не менее опасное, чем ночная беспомощность.

Я осторожно приподнялась на локтях. В комнате никого не было. Неслышно коснулась ступнями пола. Тишина. Тогда, осмелев, я завернулась в простыню и отправилась «на разведку».

Похититель вошел на кухню, когда я приглядывалась к жестяным тазам, лежащим возле корыта с водой. Возможно, он был единственным знакомым мне человеком в радиусе тысячи километров, так что я обрадовалась его появлению. Вернее, тому, что появился он, а не кто-то другой. Я даже сказала «доброе утро». Сосед улыбнулся – не так, как вчера, когда «умыл» меня, а вполне искренне. Думаю, утро для него закончилось уже давно.

– Я съездил на рынок в ближайший городок, – похититель раскрыл рюкзак. Недалеко есть город, машинально отметила я. – Купил тебе немного сменной одежды.

Как же это было кстати! Я бросилась к рюкзаку.

Пока мой спаситель разглядывал меня в простыне, я разглядывала обновки: пару маек и две юбки, одну – длинную, другую – чуть выше колена.

– Юбки?.. – в недоумении спросила я.

– Ну, ты же девушка.

Я не могла понять, он серьезно или издевается.

– Ты сколько времени следил за мной? – возмутилась я. – И что, хоть раз я была в юбке? Мне нужна нормальная одежда!

– Ладно, – он кивнул, и у меня отлегло от сердца. – Куплю, когда рынок снова откроется. В следующую субботу.

То есть через неделю! Я сделала глубокий вдох и, прихватив рюкзак, пошла в спальню.

Выбрала бирюзовую майку на тонких шлейках и светлую юбку, что покороче, в мазках полевых цветов. Посмотрела на себя в зеркало – и перестала хмуриться. Неплохо. Даже красиво.

– Спасибо! – на всякий случай крикнула я.

Сосед ничего не ответил.

Дальше было хуже – завтрак. На столе – сковородка мелкой рыбешки.

– Это что? – спросила я.

– Плотва. Стежка принес, брат Настеньки. Только сегодня наловил. Мелкая, но вкусная.

Кто такие Стежка и Настенька, я, наверное, должна была догадаться.

Села за стол. Снова останусь голодной – как пить дать.

– В ней костей больше, чем мяса, – я потыкала в рыбешку пальцем.

– А ты ешь с костями. Разламываешь пополам, – похититель показал, как это делается. Рыбешка вывернулась наизнанку. – Достаешь хребет. Остальное ешь, – он засунул рыбешку в рот целиком.

– С хвостом?!

– Хвост – самое вкусное. – Рыбка захрустела на его зубах. – Не слишком ли ты нежная для дочки охотника?

– Просто… на завтрак я предпочитаю йогурт.

«И еще ни разу не была на охоте», – мысленно добавила я и все-таки съела пару рыбешек. Вполне терпимо – для изнывающей от голода.

После завтрака я сидела на крыльце и наблюдала за тем, как похититель клепал косу – неторопливо, тщательно – процесс явно доставлял ему удовольствие. А мне доставляло удовольствие смотреть на него.

– А что делать мне? – спросила я, нежась на солнце.

– Ты пленница. Так что у тебя одно занятие – сидеть в заточении. Твои границы – дом, двор и сад, – он обвел их рукой.

– Думаешь, сбегу? – изображая ленивое любопытство, спросила я.

– Границы нужны для твоей безопасности. А если сбежишь, я поймаю тебя и запру в сарае, – он дунул на лезвие косы и отложил брусок. – Так что мой тебе совет, не переступай черту.

– А что собираешься делать ты? – я поспешила перевести разговор на другую тему.

– Пойду отрабатывать наш обед.

Он вышел со двора и, пройдя полсотни метров, остановился у соседней калитки, словно не решаясь войти. Но вошел. Некоторое время оттуда не доносилось ни звука, а затем я услышала свистящий звук косьбы и пересела на лавочку под грушей, чтобы еще и видеть происходящее.

Мой похититель окашивал соседний участок. Быстро продвигался вперед, укладывая широкие полосы травы. Я смотрела, как красиво, едва ли ни грациозно он двигался, как блестели его отполированные солнцем мышцы, слушала свист косы, резкий, размеренный, и от всего этого у меня волнительно царапало под ложечкой.

Меня отвлек скрип повозки. Возничий – сутулый, худой мужчина с морщинистым лицом не спускал с меня глаз, пока не скрылся за ветками груши. Мне не понравился его взгляд, грубый, даже хищный. Этот взгляд вернул меня в реальность.

Чужие люди. Чужая деревня. Я не на отдыхе, а в тюрьме. И первое, что следует сделать в тюрьме – исследовать ее границы.

Через час, облазив дом, вскрыв все шкафы и шкафчики, заглянув в каждый угол, я поняла, что и на этот раз оказалась для похитителя предсказуемой. Кроме бумажного хлама, кухонной утвари, кое-каких продуктов в кладовке и проросшей картошки в погребе, я не нашла ничего.

В хозяйскую спальню я так и не вошла – наверное, в глубине души боялась, что похититель почувствует мое присутствие. Просто стояла на пороге, пытаясь рассмотреть детали. У окна – высокая кровать, застланная пестрым, самотканым покрывалом. Рядом, у стены напротив, только руку протяни, пара стульев. Из голых стен занозами торчали пустые гвозди. Что раньше на них висело? Картины? Фотографии?

Раскрытое окно было плотно задернуто занавесками. Время от времени ветер приподнимал их, впуская запах раскаленной земли, который смешивался с запахом самой комнаты, нежным и тягучим одновременно. Не знаю, из каких ингредиентов состояла эта смесь, но она будоражила меня. Я сделала медленный глубокий вдох и почувствовала, как снова защекотало под ложечкой.

Я исследовала все уголки своей тюрьмы: собачью будку без собаки, гараж без машины, хлев без коров и курятник без кур. Чихая от пыли, облазила сеновал. Но не нашла того, что подсказало бы мне, где я нахожусь и кто мой похититель.

Он вернулся с первыми сумерками. Бросил на пол ворох щавеля, вдохнул полной грудью и обвел глазами кухню. Затем прошелся по комнатам, словно что-то высматривал. Я следила за ним, закусив губу. Неужели догадался? Или на воре и шапка горит?

– Что-то потерял? – спросила я с вызовом, когда он открыл дверь моей спальни.

– Да нет… – словно сам себе ответил похититель, разглядывая комод, каждый ящик которого – даже тот, что запирался на ключ, – я сегодня перерыла.

Его проницательность меня пугала. А еще больше меня пугало его спокойствие. Словно у него все – абсолютно все – было под контролем. От такого не сбежишь. Такой не ошибется. И не станет колебаться, когда придет пора действовать.

Этой ночью я не могла заснуть – из-за луны, писка мышей на чердаке, назойливого жужжания комаров. А также из-за того, что с солнечным светом гасла и надежда на скорое окончание заточения.

Днем, находясь в этой комнатке с накрахмаленными занавесками, самоткаными коврами, печкой из белого кирпича, еще можно было внушить себе, что все обойдется. Но сейчас я ощущала тихую боль под ложечкой и боязнь за свою жизнь. Мои шансы благополучно вернуться домой стремились к нулю.

Было далеко за полночь, когда я заметила, как по стене прошмыгнула большая тень. И вторая, которая казалась застывшей, стала двигаться. У меня сердце ушло в пятки.

На цыпочках я подошла к окну и через занавеску увидела, что посреди улицы, в тумане, бредут два волка. Они шли так, словно были хозяевами деревни, словно возвращались домой после тяжелого дня. Не шевелясь, я подождала, пока волки пройдут, и закрыла окно на щеколду.

Постояв в темноте, все еще ощущая тяжелое биение сердца, я пошла в соседнюю спальню. Остановилась на пороге. Мой похититель лежал на кровати, заложив руки под голову. Лунный свет широкой косой полосой высвечивал его щеки и губы, но глаза оставались в темноте.

– Что случилось? – спросил он так, словно уже давно меня ждал.

Но войти не предложил.

– Как тебя зовут?

– Что?.. – его недоумение было настолько явным, что я едва сдержала улыбку.

– Хочу называть тебя по имени.

– Никита, – помедлив, ответил он.

Больше не проронив ни слова, я ушла, тем самым, наверное, ошеломив его еще больше.

«Никита», – повторяла я, прячась от этой жуткой ночи под одеялом. Словно его имя, как талисман, могло защитить от любой беды.

Алекс

Моя серая полоса закончилась утром после пожара в кафе – в женском туалете. Просто зашел в первую же дверь – кафе пустовало.

Я чувствовал себя так, словно проснулся после ночи кутежа. Тело ломило, голова трещала, горло скребло как наждачкой. Опираясь о раковину, я вылил на лицо пригоршню воды, что начихал мне в ладони кран. Теперь к чувству, что по мне проехал автобус, добавилось мерзкое ощущение стекающих по шее ледяных капель.

«Боже…» – мысленно простонал я, запрокинув голову.

И что увидел?!

Слово, нацарапанное на стене на полтора метра выше раковины. Надпись словно издевалась надо мной, хохотала каждым изломом буквы.

Дикарка.

«Смотри, – глумилась надпись, – я всегда была рядом, дожидалась тебя, пока ты тратил драгоценное время на совокупление».

Имя мог написать любой. Имя ничего бы не значило. Но «Дикарка»… Все знали, как я ее называл. И, конечно, об этом знал ее отец.

Вера была здесь, в этом самом кафе, скорее всего, с тем хмырем на рисунке. И пусть набросок сгорел, фотография Веры все еще лежала в бардачке моей машины. Тридцать пять на сорок пять миллиметров. Единственное красивое фото на паспорт из всех, когда-либо виденных мной.

Тогда ей только исполнилось шестнадцать. Она шла по тротуару, подставляя лицо солнцу. Волосы, как обычно, были крепко стянуты в узел, но ветер выбил несколько коротких прядей, и они плясали по лицу. Я не сразу посигналил – наслаждался видом.

Дикарка унаследовала от отца удивительную способность приковывать к себе внимание. Не то чтобы Вера выделялась внешне – такие серые ветровки и синие джинсы на каждой пятой, – но она словно была слеплена из другого теста, не по образу и подобию. Вне толпы. Вне времени.

Не знаю, насколько громко играла музыка в ее наушниках, но Вера не услышала, как я просигналил. Пришлось подрезать ее на переходе. Сначала она возмутилась, даже румянец вспыхнул. Потом, когда узнала меня, удивилась и обрадовалась.

Я жутко спешил, но предложил подвезти ее до фотоателье. И остался. Стоял возле двери, наблюдая из полумрака коридора, как она выполняла указания фотографа: голову чуть влево, подбородок выше. В те секунды, не давая названия своему чувству, я испытал острое желание, чтобы она вот так же была покорна и мне: возьми бокал, отпей шампанского, оближи губы… Так что, пока мы четверть часа ждали фотографии, я занимался тем, что старался смотреть исключительно ей в глаза.

Поэтому каждый раз, глядя на снимок, который выклянчил себе в награду за стойкость, я не только вижу ее лицо – острый взгляд, губы слегка приоткрыты, легкий блеск то ли помады, то ли моего воображаемого шампанского, – но и чувствую ту самую боль в солнечном сплетении.

Фото Веры лежит у меня в бардачке. Свидетели опознают ее и, возможно, расскажут что-нибудь любопытное.

С трудом отрываю взгляд от надписи, словно она может исчезнуть, и принимаюсь осматривать пол и стены. Надпись сделана чем-то твердым и острым. Не настолько острым, как нож или вилка. Скорее, это кусок материала, который случайно попался под руку.

Квадрат плитки возле сливного бочка треснул, несколько мелких осколков валяются рядом. А чуть дальше – фрагмент покрупнее.

Сажусь на корточки. Улыбаясь, сдуваю пыль с осколка. Я словно чувствую на нем тепло Вериной ладони.

Машинально взвешиваю фрагмент в руке. Достаточно тяжелый. Таким можно нанести хороший удар. Удобнее располагаю осколок в ладони и рассекаю им воздух, представляя, как попадаю аккурат в основание черепа похитителя. А дальше на меня обрушиваются образы, сильнее и ярче, чем когда-либо.

Четко, словно стою рядом, я вижу, как Вера царапает надпись, балансируя на краю раковины. Поглядывает на дверь. Время от времени убирает с лица волосы. Зачем распустила?.. Непривычно – Вера совсем не похожа на себя, – но волнительно красиво. Даже сквозь образы, находясь в другой реальности, в прошлом, я, настоящий, чувствую, как холодком полоснуло в солнечном сплетении.

Вера торопится. Сердце раздирает грудную клетку, пальцы впиваются в осколок. Ей тревожно, но это не настоящий страх. Настоящий – был до этого, в лесу, где они оставили синий «Гольф». Она выходит из машины, под ногами хрустят ветки, словно череда коротких выстрелов. Свет фар проезжающих машин режет стволы сосен, не задевая ни ее, ни похитителя… А потом вдруг ночь сменяется вечером, и я вижу, как Вера стоит возле деревянного забора. Смотрит вдаль, туда, где на темно-зеленые полосы скошенной травы из каналов выползает туман. Я ощущаю кожей легкое колебание воздуха – как, наверное, это ощущает она. Вдыхаю запах стоячей воды. Вера ждет – чувство тяжелое и тревожное. Не меня ли выискивает глазами? Но зачем ждать, если вокруг ни души? Если нет ни замков, ни веревок? Я ору ей: «Беги!» – хотя меня там и нет вовсе, и вываливаюсь из видения.

В прямом смысле слова. Падаю на пол, еще и с высоты. Инстинктивно успеваю сгруппироваться и смягчить удар, но все равно крепко прикладываюсь плечом о кафель.

Несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, где нахожусь. И вот я снова в строю. Хотя это не самое удачное выражение для происходящего – лежу в позе зародыша, голый, на грязном полу. То ли в моих ушах, то ли в кафе гудят голоса.

Дверь рывком открывается – и передо мной предстают двое мужчин в строительных костюмах и солидного вида женщина в юбке, длина которой явно не была рассчитана на мой ракурс.

– Привет, – я улыбаюсь невероятно искренне и выпрямляюсь во весь рост. – Одолжите телефон, срочно нужно сделать звонок.

Мужик глупо, часто моргает. Женщина с опозданием одергивает юбку. Третий – молча, медленно, словно под гипнозом, протягивает мобильный.

В полдень я уже мчусь по трассе. У меня есть новая машина, одежда, мобильный и много любопытных сведений. А на соседнем сиденье со мной едет Лесс. Еще сутки назад я бы и представить не мог, что сам, по доброй воле, предложу ей остаться моей попутчицей.

Трудно сказать, что именно повлияло на мое решение. Осознание того факта, что Лесс спасла мне жизнь – возможно, трижды? Сигарета, которую она утром выцыганила для меня у кого-то? Или наша ночь? Тогда я был сам не свой, знаю. Раздавленный, слабый, отравленный. Но объясняет ли это, почему такие привычные действия с женщиной на коленях выворачивали мою душу наизнанку? Как бы то ни было, отъезжая от кафе, я смотрел на ее силуэт, утопающий в солнечных лучах – он все уменьшался и уменьшался, – и понимал, что хочу добавки. Хочу еще одну ночь с ней, чтобы разобраться, что же такого она со мной натворила.

Так что я дал по тормозам – взвилось облако пыли. Подъехав к крыльцу, приоткрыл дверь со стороны пассажирского сиденья. Немая не удивилась. Села рядом, пристегнула ремень безопасности. Черная лямка слегка пережала ее левую грудь, и я, вскинув бровь, отвел взгляд. С каких это пор такие мелочи цепляют мое мужское внимание?

– Может, скажешь свое имя, раз уж нам предстоит долгое путешествие? – поинтересовался я, поглядывая на попутчицу из-под сдвинутых на переносицу солнцезащитных очков.

Она одновременно пожала плечами и покачала головой: что-то вроде «может быть». Или «отвали».