Атлантический Штамм

– Босс чувствует себя не очень хорошо, – пояснил нам старший, – ему необходим постоянный свежий морской воздух. Он ждет Вас на своем судне.

Эдмон заметно нервничал, а вслед за ним вибрировать нервами стал и я. К тому же наших пятерых ребят быстро оттеснили, оставив нас вдвоем.

Мы пытались протестовать, на что был получен ответ: «Вы наши гости, и мы отвечаем за Вашу безопасность. А разговаривать босс будет только с теми, кто наделен полномочиями».

Спустя пять минут мы уже мчались, рассекая Атлантику. Впереди расстилалась водная гладь. Где-то вдалеке справа по борту маячил крохотный островок. Катер огибал залив с юга и постепенно все больше углублялся в океанские недра.

Липкое чувство сквозило по каждой клеточке моего тела. Ведь нас сейчас легко могли скинуть в воду, привязав камни к ногам, и никто никогда нас не нашел бы. Мы были полностью во власти чужаков, ведущих себя конечно же сейчас сдержанно и корректно, но ведь им просто пока не сказали: фас!

За все время как мы сошли с поезда, мы ни словом не обмолвились с Эдмоном. Было ясно, что переговоры впереди предстоят непростые.

Наконец катер стал сбавлять ход. Рядом с островком Уэссан мы увидели белую двухмачтовую яхту под флагом Франции.

Мы поднялись на палубу. Гвалт чаек снова начал нагонять тоску, напоминая мне о своей недавней полунищей юности. Оглядевшись, мы поняли, что нас тут уже ждали.

Яхта была роскошна, как и всё имущество, которое окружает обычно наркобаронов. Как в лучших фильмах про гангстеров, тут все блистало золотом и королевской роскошью. После апартаментов скромняги Луи мне все это казалось до боли отвратным.

Сам «Краб» ожидал нас на корме, восседая за богато сервированным столом. Батарея из разнокалиберных бутылок и морских деликатесов давала понять, что хозяин не чурается обжорства, мало того, злоупотребляет им.

Выглядел он старо, и честно говоря противно. Жирное брюхо, волосатая грудь, которые не могли скрыться под накинутым на его плечи халатом, лысина. У него была седая недельная щетина и почти белые усы. Узкие глазки начали сверлить нас с первых минут появления.

– Луи мой старый приятель и друг, – он радушно кивнул на стоящие перед ним два плетёных стула, – я вижу, что он вовсю привлекает к своему бизнесу молодежь. Это правильно, ведь новый век уже стучится к нам в двери. – его французский говор был почти безупречен.

Нас предупредили что по первому приглашению садиться нельзя, это мол, может его обидеть. Черт, какие же обидчивые эти пуэрториканцы. Поэтому мы остались стоять, сложив руки перед собой.

– Мы Вас приветствуем, дон Мигеле. Седой Луи просит засвидетельствовать вам его почтение, – мы оба слегка наклонили головы в знак доверия и радушия.

– Передайте ему что я искренне рад, что его молодые посланцы навестили меня в моем скромном убежище. К сожалению, мои болячки не дают мне возможности лично нанести визит моему дорогому другу и партнеру. Проклятые врачи совсем меня в гроб вогнать хотят.

Мы молчали. Знали, что говорить должен он, во всяком случае вначале.

– Тебя зовут Эдмон? – он кивнул моему другу.

– Да, дон Мигеле. Я доверенное лицо Луи.

– Знаю, знаю, – он закашлялся, – про тебя многое известно. Луи не станет присылать ко мне молокососов. Я уверен, что он бы мог и сам приехать ко мне, погостить пару дней, тут такая чудесная сейчас погода.

Жирный волосатый мафиози мечтательно посмотрел куда-то в морскую даль. Он мне стал неприятен с первого мгновения, как я его увидел, но я вынужденно улыбался. Моя работа становилась, черт побери, все более ответственной.

– Я знаю для чего вы здесь, ребята, – его голос стал металлическим, тотчас выдав его натуру, – и я скажу Вам одно: посылка не моя. Я свято блюду пакт. Никто из работающих подо мною дилеров не решился бы на это самоубийственное действо. Никакая прибыль не спасет никогда и никого от моего гнева. Вы слыхали об этом что-нибудь?

Я кивнул, хотя не слыхал. Слава богу, что Эспиноса не заметил моего кивка, иначе если бы он спросил меня, я бы не нашелся что ответить. Эдмон тотчас понял мой промах и переключил внимание на себя.

– Дон Мигеле, о способах Вашей праведной мести наслышан каждый в нашем департаменте и за его пределами, – Эдмон красноречиво показывал свое полнейшее расположение, – мы все здесь уверены, что нам не придется никогда узнать о них вживую.

– Ты очень правильно говоришь, хороший мой, – Эспиноса засмеялся и указал нам на стулья во второй раз.

Теперь уж мы со спокойной душой сели, зная, что проверка пройдена.

– Это твой партнер, я полагаю? – он кивнул на меня, задавая вопрос Эдмону.

– Да, его зовут Начо Видаль. Он работает у нас почти два года. Луи ему доверяет.

Я чувствовал, как меня буквально буравят глаза толстого мафиози. Скажу честно, это было поганое чувство.

– Начо, хмм, откуда ты? – впервые он обратился ко мне лично.

– Я вырос на Бен-Иль, дон Мигеле, – вежливо отвечал я, – и окончил там школу.

– Так, это же остров Жозефины? Тот самый, где форт Вобана?

– Да, дон Мигеле. Тот самый.

– А кого ты знаешь с Бен-Иль? – он прищурился на меня, словно питон на мышь.

Я понимал, что здесь необходимо ответить правильно. Начиналась рулетка.

– Меня как-то допрашивали комиссар Жанэ, а также его сын. По делу о непреднамеренном убийстве.

– Ты знаешь обоих Жанэ? Ах, они прохвосты еще те, – он скрипуче засмеялся, – ээх, давненько я не общался с ними обоими. Старику уже точно пора на покой, а вот его сынок еще тот тип. Он пытался выкупить у меня квоты по торговле драгом. Я его, естественно, послал. Я же работаю с Луи.

Я понял, что не ударил в грязь лицом. А подонок Жанэ-младший еще тогда показывал свое истинное нутро.

– Ладно, господа, предлагаю покушать. Что-то у меня желудок стал урчать, – он стал весел и благодушен, – давайте, пообедайте со стариком.

Перед нами моментально появились столовые приборы. «Краб» начал в прямом смысле жрать, закидывая в себя гигантскими порциями морепродукты, смачно чавкая и создавая вокруг себя амбре из регулярных отрыжек и отвратного испускания сероводородных газов из своего больного кишечника. Эдмон мне кивнул, мол, ешь, но без энтузиазма.

Стол был роскошен. Морепродукты лежали горой, Эспиноса выбирал из груды какого-нибудь очередного омара, отгрызал у него смачно конечность, толстыми пальцами сдирая панцирь. Ел он конечно, сверхотвратно, но все окружающего его телохранители, похоже, давно привыкли к подобному и стояли с каменными лицами.

Остатки поедаемого немедля выкидывались за борт, что побудило огромное количество чаек, постоянно кружить над нашей яхтой. Их гвалт травил мне душу.

Эспиноса говорил о всякой ерунде, вспоминал молодость, трепался в общем, обо всем подряд, только не о делах. Я украдкой взглянул на свой хронометр, мы уже находились тут не менее двух часов. Эдмон под столом больно ущипнул меня за коленку, мол, не смей так при хозяине.

Неожиданно раздалась женская речь по-испански. Мы все дружно повернули голову, к нам шла, покачивая крутыми бедрами, завернутая в длинное полотенце, молодая женщина.

Подойдя к Эспиносе, он наклонилась и чмокнула его в щеку. Слегка приобняв, поглядела на нас, оценивающе проведя взглядом снизу вверх. Мы, как истинные джентльмены, тотчас же встали, приветствуя даму.

– Моя сладкая любимая единственная доченька, Ирма, знакомьтесь, господа, – Эспиноса растекался перед ней словно мед.

Видно было, что его звериный характер становился шелковым при виде этой фигуристой русалки, словно только что вышедшей из морской бездны. У нее был типичный латиноамериканский типаж: невысокий рост, черные как смоль длинные волосы, голос с хрипотцой и просто атомная бразильская попа, с которой того и гляди полотенце грозило соскочить на палубу. Я откровенно засмотрелся и похоже, сделал это с непростительной задержкой, ибо она явно заметила мой взгляд и с легкой насмешкой подмигнула.

– Я тебе глаза выколю!!! – прошипел тихо Эдмон, пока мы стояли, наклонив голову в почтительном полупоклоне, – что ты пялишься на нее, идиот!!

– Господа, прошу Вас уважать мою дочь, как и меня, все что говорит она, значит это говорю я, – Эспиноса позволил девушке присесть себе на одно колено, она при этом что-то щебетала ему по-испански в ухо. На ум мне пришло сравнение: жаба и лебедь! Наверное, на моем лице появилось чересчур мечтательное выражение, потому что Эдмон снова ткнул меня в бок.

– Мы уважаем Вас, дон Мигеле и всю Вашу семью, – ответил мой друг, – дружба наших семей есть залог спокойствия в стране.

– Правильно говоришь, парень, ты прав! Люблю понятливых. Ирма если что, ведет многие мои дела, многие дилеры едут напрямую к ней решать все оперативные задачи. Вам скорее всего часто придется, иметь с ней дело. Душа моя, тебе по нраву эти молодцы? – он обратился к девушке, при этом махнув своей толстой рукой в нашу сторону.

Ирма буквально просверлила нас взглядом. У нее были очень жгучие черные глаза, которыми она казалось, проникала насквозь натуры человека. Я сначала отвел взгляд, но потом заново посмотрел в ее глаза: в них плескался бескрайний Атлантический океан! Она была чертовски привлекательна, хотя красивой назвать ее было сложно, неправильные черты лица, нос с горбинкой, короткие ноги. Но при этом от нее исходила волна мощной энергии, от которой буквально пересыхало во рту.

– Папа, эти двое сопляков должны еще показать на что они способны, – её французский был с сильным испанским акцентом, но говорила она правильно и без запинок.

Мигеле расхохотался.

– Моя маленькая девочка утрет нос еще ни одному боссу, – он откровенно любовался ею, – слышите, парни! Не дай бог ей палец в рот положите, откусит до плеча, – он снова захохотал, но внезапно его лицо скрючилось в гримасе боли, он захрипел, схватившись за живот.

Началась суета. К ему бросились телохранители, но он грозным окриком заставил их остаться на своих местах. Ирма что-то сказала ему, подала ему какой-то пузырек с жидкостью, которую он капнул на язык и на несколько минут застыл, глядя куда-то вдаль.

Мы все ждали. Чайки наверху заунывным гвалтом вынимали мою душу.

Наконец он натужно улыбнулся.

– Проклятая язва меня добивает, а чертовы врачи говорят, что я должен бросить жрать и пить ром. Им дуракам невдомек, что я без этого за пару дней скопычусь. Я с восьми лет так живу и не собираюсь меняться, – толстый наркобарон, похоже, изнемогал в борьбе со своим недугом.

Раздался звонок. Один из его подручных почтительно подошел к своему боссу, неся в руках огромный радиотелефон с просто километровой антенной. Поднес к его уху.

Эспиноса что-то сказал кратко по-испански в трубку. Несколько секунд слушал, судя по всему ответ, после чего кивнул и телефон тотчас же унесли.

– Ирма, найди пожалуйста своему непутевому папаше бумажку и карандаш, – попросил он.

Всё просимое им появилось на столике у него незамедлительно. Мигеле взял карандаш и что-то черкнул на бумажке, после чего попросил Ирму передать ее нам. Мы снова моментально вскочили со своих мест, почтительно наклонив головы. Девушка подошла и словно несколько мгновений размышляла, кому из нас передать бумагу, и вдруг повернувшись ко мне, протянула руку.

– Это для дона Луи, – сказала она своим хрипловатым голосом, – передайте ему что за эту услугу он нам ничего не будет должен. Ну разве что маленькую какую-нибудь просьбу в будущем, – она на полсекунды задержала свою руку в моей, я почувствовал её гладкую молодую кожу. От нее пахло морем и солью, ну и слегка по́том, приятным, щекочущим ноздри. Какой же я конченный бабник, подумал я, даже в такой ситуации.

– Эдмон, твой напарник похоже, приглянулся мой дочурке, – снова захохотал хозяин яхты, – смотри, бумажку ведь не тебе отдала!

– Мы благодарны Вам за доверие, дон Мигеле, – Эдмон постарался с честью выйти из ситуации, – сеньорита Ирма, Вам отдельное почтение от всех нас и дона Луи.

– Ладно, у меня сеанс лечения, – махнул рукой Эспиноса, отпуская нас, – мои люди отвезут Вас в Брест.

И снова море, рев катера. Бескрайняя морская даль вокруг. Миллионы тонн соленой воды. Когда мы огибали яхту, я не выдержал и оглянулся. Ирма стояла на корме с бокалом в руках и пристально смотрела нам вслед.

На берегу нас ожидали наши ребята. Они по-прежнему сидели в одном из джипов под бдительным вниманием смуглой охраны. Завидев нас, заулыбались, явно было что нешуточно переживали за наше возвращение.

Старший из сопровождавших нас пуэрториканцев протянул нам обоим руку.

– Дон Мигеле редко кого так балует своим гостеприимством, мало того, знакомит со своей дочерью. Вы заслуживаете его уважения. Передайте дону Луи наши приветствия и почтение, – он говорил, смешно коверкая французские слова вперемешку с испанскими жаргонизмами, – с вашими друзьями ничего тут ни за что не произошло бы. Мы их покормили даже, заказали пиццу и фанту. Но безопасность босса требует, чтобы на борту были только вы двое, поэтому прошу без обид. Вас отвезти на вокзал?

– Благодарю, мы еще не купили билетов. Доберемся сами, – Эдмон хотел, как и я поскорее избавиться от их назойливого присутствия.

В течение минуты все пуэрториканцы собрались, попрыгав в свои джипы и умчались прочь.

Мы наконец выдохнули.

– Вызови сюда такси, – велел Эдмон одному из наших, – пора ехать домой.

Пока ждали машину, он позвал меня отойти с ним в сторонку. Неспешно прогуливаясь невдалеке от бухты, мы наблюдали бойкую работу прибрежных кафе, таверн, шум и гам отходящих и причаливающих небольших судов. Брест был одним из важнейших портовых городов страны и немудрено что Эспиноса основал тут свою резиденцию.

– У него тут схвачено буквально всё, – негромко рассказывал мне Эдмон, жадно куря свою египетскую папиросу, – мэр, комиссар, начальник порта, все таверны. Он тут негласный хозяин, считай, что мы на его земле. Грамм драга тут невозможно продать, не поставив его в известность. Кстати, давай сюда бумажку.

– Но Ирма отдала её мне, – пытался я протестовать.

– А задание поручил Седой мне, – разозлился мой друг, – и вообще, я хотел тебе набить морду за то, что ты так на нее таращился. Ты мог погубить все наше дело. Ты хоть знаешь кто она?

– Его дочь, – наивно отвечал я.

– Не просто дочь. Она переняла от него все его худшие черты. Обожает смотреть как мучают его врагов, лично отрезала им пальцы, при это дико хохоча. Он её жутко избаловал, хотя надо признать, что интеллекта у нее хоть отбавляй. Когда она официально стала его советницей, дела у них круто пошли в гору, она помогла ему выйти из тюрьмы, сумела наладить множество каналов поставки в Англию. Но она чертовски опасна, пойми ты. Ей нельзя ни в чем отказывать.

– Черт подери, Эдмон, и что теперь. Ведь бумажку реально отдала она мне, а не тебе. По любому Эспиноса спросит потом у Луи, кто передал ему бумагу. Если уж эти пуэрториканцы так блюдут условности, то эту мелочь тоже надо учесть.

– Ммм, ладно, черт с тобой. Но опять же, у Луи буду говорить я. А в бумагу заглядывать не вздумай, это право имеет лишь босс.

Обратно мы ехали почти без разговоров. Я понимал, что Эдмон ревнует, чувствуя мой карьерный рост и скорее всего, он уже начинает ощущать во мне конкурента своему влиянию на Луи. Это было неприятно и в Нанте я собирался с ним это по-доброму обсудить.

Седой был с гостями в разгар вечеринки в «Чат-Нуар». Когда ему доложили о нашем возвращении, он тотчас же оставил всех и прошел с нами двумя в свой кабинет.

– Мигеле мне уже позвонил и вкратце все сообщил, – Луи похоже был доволен результатом нашей миссии, – давайте бумагу.

Я достал ее из кармана и передал ему. Она была сложена вчетверо.

Он глянул буквально на секунду, после чего разрешил посмотреть нам. В бумаге стояло всего одно имя: Антон Дюбуа.

Начо Видаль, отдельный вагон поезда в Париж.

Почему-то я совершенно перестал бояться смерти. Что бы ни случилось сейчас, я абсолютно спокоен. Мне стало глубоко плевать на приговор себе, на свои туманные перспективы. Некое олимпийское спокойствие одолело меня, и я спокойно таращусь в потолок безымянного купе без номера в вагоне поезда, который везет меня в столицу страны.

Четыре недели, то есть практически месяц с последнего визита Филипа я жил как падишах. Мне несколько раз в день привозили еду из ресторанов, алкоголь и табак. Переместили не в камеру, а в большую комнату с диваном, телевизором, большим столом для пинг-понга, душевой и ковром на полу. Мне стало дозволено пользоваться ноутбуком, правда без интернета и я вовсю шпарил свои мемуары, уже не мучаясь с чернилами и бумагой. Меня не будили на побудку утром и не заставляли ложиться по отбою. Когда я попросил гитару, мне ее незамедлительно принесли, и я бренчал на ней словно оглашенный, наплевав на все тюремные запреты.

Я не понимал, с чего вдруг мне подобные милости, да и честно говоря, не хотел быть осведомленным. Возможно, «снаружи» что-то произошло серьезное и я стал разменной картой в чьих-то умелых руках и отныне я стал необходим.

Вот только кому?

Филип так ни разу не навестил меня с момента нашего последнего свидания на прогулке. Я просил, чтоб ему позвонили и пригласили, но мои надзиратели, враз превратившиеся в учтивых дворецких, вежливо, но твердо говорили, что связи с ним нет. Естественно, никого я больше не видел в своих стенах, а потому находился в глубочайшем неведении своей судьбы.

Телевизор в моей комнате был настроен только на один канал, по которому круглые сутки крутили новости. Переключить на другие каналы не было возможности, так как все кнопки кроме одной, отвечающей за выключение, были демонтированы. Первые дни я днями и ночами напролет смотрел новостные выпуски, которые честно говоря, отдавали трагизмом: постоянные беспорядки на улицах французских городов, столкновения с жандармами, поджоги машин и битье витрин магазинов, антиглобалисткие лозунги митингующих, требования отставки правительства и проведения референдума на тему тотального пересмотра курса развития страны – всё это через пару-тройку дней мне порядком наскучило. Я давно уже отошел от подобных треволнений и хотел просто спокойно дождаться решения своей участи, какой бы она не была.

Я заказал множество книг: Достоевского, Дюма, Эдгара По и прочих классиков. Читал запоем. Проглатывал тонны литературных глав, словно восполняя весь тот академический вакуум что сопровождал меня практически всю жизнь. Многие вещи в жизни в свете прочитанного стали для меня поистине евангелическим откровением, эдакой космогонической метаморфозой, я подолгу рассматривал стены и потолок, размышляя обо всем произошедшим со мной, примеряя эмоции от постигнутого в книгах на свои уже прожитые моменты жизни. Порой мне казалось, что я не здесь, не в крепости, а совершенно в ином непонятном мне месте, где мне вот-вот откроются неизведанные до этого тайны мира.

Словом, я совершенно стал утрачивать связь с реальностью. Сначала я засекал время с помощью телевизора, но когда я его выключил, то я порвал в клочья шнур для розетки и своим надзирателем запретил его чинить.

Телевизор унесли. Я остался наедине со своими мемуарами и книгами.

Сегодня утром ко мне заявился сам комендант. Он был в мундире тюремного ведомства и как-то празднично настроен, улыбался и даже, что неслыханно, пожал мне руку.

– Мсье Видаль, Ваше присутствие в своем заведении я буду помнить всегда, – от этих слов сначала у меня захолонуло в груди, мол, всё, конец! Но тотчас же отпустило, ведь слава богу, более не придется ничего ждать.

– Я готов! – я молодцевато встал и оправился, – куда мне следовать?

– Отнюдь не туда, куда Вы подумали, – комендант улыбался словно Санта-Клаус после двух фужеров шампанского, – я лишь пришел предупредить Вас, что вечером Вас отвезут на вокзал в Ля-Рошеле. И далее в Париж на поезде.

– Куда? – мое удивление было столь неподдельно искренним, что комендант успокаивающе взял меня под руку, что на самом деле категорически воспрещалось тюремными правилами, ведь я считался опаснейшим преступником.

– Ночью пришло указание из столицы, из министерства. Вам необходимо отбыть в Париж для совершения следственных действий.

– Но ведь я приговорен уже давным-давно. Господи, какие же мы французы, паскудники. Не можем даже привести приговор в исполнение. Куда делись все якобинцы, черт подери? – я начал смеяться как умалишенный и комендант поспешно покинул мое прибежище.

Мда, судьба совершает очередной зигзаг. Для чего меня везут? С кем хотят встретить? А может, будет публичная прилюдная казнь? Может, все происходящее доныне со мной есть просто гигантский обман?

Мне позволили забрать с собой ноутбук, дабы я мог продолжать свои писательские потуги и одну смену вещей. В купе поезда, куда меня доставили в темных очках и ночью, полностью дезориентируя, я ехал один и как выяснилось позже, весь вагон также оказался пуст.

Сейчас я брожу по совершенно пустынному обезличенному вагону и тщетно пытаюсь что-то рассмотреть в непроглядной ночной мути за окном. Поезд двигается, изредка проносятся слабо освещенные станции, иногда мне удается разглядеть какие-то силуэты деревьев. Я слышу перестук колес, заунывные гудки локомотива. Но более ничего.

Я больше года провел в заключении, в четырех стенах. Находиться сейчас в движении для меня это словно мчаться на ракете в космос покорять дальние планеты. Все необычайно в диковинку и одновременно жутковато.

Мне пришел на ум рассказ Эдгара По «Колодец и маятник». Стало очень страшно и одновременно я испытываю, прилив счастья. Героя По, заточенного в ужасной камере, спас генерал Лассаль. Кто же станет моим Лассалем?

Глава пятая.

Путь к Олимпу.

– За тебя, Начо! – Седой Луи поднял бокал с минералкой (алкоголь он не употреблял).

– За тебя! – хором отвечало два десятка человек, собравшихся в зале ресторана «Чат Нуар» на праздновании моего 21-летия.

Да, я уже свыше трех лет был на службе у самого могущественного мафиози Нанта, да чего там говорить, всего Атлантического побережья. За это время нам (под «нам» я подразумеваю клан Седого, в который входило свыше пятисот уважаемых людей, каждый из которых вел обширный фронт работы) удалось подмять под себя всю торговлю опиумом в Бретани и Аквитании, практически всех глав департаментов и коммун, торговлю тунцом, икрой и всеми морепродуктами, глав портов, и островов архипелагов.

Не стесняясь этого выражения, мы процветали. Нам платили политики левого толка за то, чтоб мы не сильно будоражили умы людей призывами к «национальной забастовке» и правые неофашисты, которых мы успешно пугали социалистической революцией. Нам регулярно отчисляли процент со своих драг-поставок в страны Бенилюкса пуэрториканцы во исполнение условий «стального пакта», владельцы сетей питания на Побережье от Бреста до Бордо, производители пиратских видеофильмов и компьютерных игр, и еще бог знает кто; все, кто собирался открыть мало-мальски успешный бизнес на территории, подконтрольной Седому, приходили к нему за «благословением».

Империя наша разрослась неимоверно, что привело само собой, к росту штата, который необходимо было обучать и контролировать. Новые люди приходили постоянно, многие мечтали попасть на работу в нашу корпорацию, а «Чат нуар» стал своего рода нашим главным офисом, откуда бразды правления простирались уже далее по всем каналам.

Эту нелегкую работу вначале поручили Эдмону, но после того как у него родился сын и он больше времени стал уделять семье, право «кузницы кадров» перешло ко мне. Я пользовался безграничным доверием Седого, стал его настоящей правой рукой, встречался от его имени со многими серьезными людьми, и конечно же, это не всем было по вкусу. У меня завелись завистники из тех, кто пришел в нашу компанию раньше и не смог достичь того, что удалось мне. Мне часто вставляли палки в колеса, пытались всячески меня подставить перед боссом, подкидывали мне драг в надежде уличить в воровстве, но благодаря неимоверному упорству и природной смекалке я всегда выходил сухим из воды и честно говоря, это не лучшим образом сказывалось на моем характере. Я полюбил богатую жизнь, носил дорогой «Ролекс» на золотом браслете, пил марочный коньяк и курил «мальборо» из стального портсигара.

– Начо, ты тот, кто воистину помогает нам всем процветать! – Седой Луи был необыкновенно проникновенен сегодня. Подойдя ко мне, он вручил мне черную блестящую коробочку.

Я открыл, внутри лежали ключи от новенького «мерседеса-купе» с откидным верхом.

Все захлопали. Я, несколько стесняясь, обнял своего босса, похлопав его по спине.

– Луи, благодаря тебе я тот, кто я есть сейчас, – моя лесть всегда была в рамках приличия.