Малиновый звон

Но была в Аду и система различных наказаний. Обычно грешника просто пиздили ногами и дубинами. Иногда применялась экзекуция по методу Гиппократа. Это анатомическая пытка с выкалыванием глаз и последующим, обширным вскрытием. Всё, конечно, потом заживало и регенерировалось, но ощущения оставались.

Средневековые забавы тоже имели место, как-то: дыба, испанский сапожок, четвертование и даже щекотка. Крайней мерой наказания считалось утопление в чёрной реке с расплавленной смолой – после этого все данные на грешника удалялись из базы данных и тот попадал в небытиё.

Кстати, после реабилитации в Раю, грешники вроде как очищались от скверны и тоже отправлялись в небытиё. Я так толком и не понял, что это такое. Один рецидивист-философ Фейербах утверждал, что это область пространственно-временной свободы, где тебе доступны все уголки Вселенной, включая женские душевые. А ещё из небытия, после какого-то срока, пропавший гражданин вновь оказывался в реальной жизни, чтобы творить добро или, к примеру, зло какое. Как в колесе сансары. Хуй его знает, может он и прав, этот философ…

Надо всей этой системой стоял управляющий делами – Господь. Его многие уважали или побаивались. Он стоял у истоков создания Вселенной и потому обладал тотальным опытом и неограниченной мудростью. Его боялись и Сатана, и Дрочио, и даже Лев Толстой. Господь знал всё и вся про каждого, начиная от хулигана Тамерлана и кончая самогонщицей Алевтиной, удавившейся собственными чулками из-за блудника-сожителя. Он мог решить любые проблемы и ничего не забывал. Он даже иногда являлся на сходки к авторитетам и помогал советом, или же именем своим.

У него был сын, которого, естественно, звали Иисус. Это был отличный парень. Справедливый, весёлый и находчивый. Весь в папашу. Он руководил вселенским спецназом – для разных там внештатных ситуаций в мироздании.

Но, в то же время, его окружали жулики и проходимцы, именовавшие себя апостолами. Они ворочали не хорошими делами, прикрываясь именами Господа и его сына. Иногда апостолы попадались, но тут же каялись и их прощали. На мой взгляд, это было неправильно, хотя пути Господа неисповедимы.

И ещё хочу добавить кое-что для тех, кто по наивности верит, что «богатство с собой в могилу не возьмёшь». Возьмёшь, ещё как возьмёшь. Ещё при жизни можно перевести активы в соответствующие конторы сюда в Ад. Правда, этих денежек вы не увидите, а получите некие привилегии или посредством хитрых схем попадёте в Рай. Все банки от Сатаны, знайте это. Потому-то в Аду не так уж много олигархов. Видимо, богатство земное каким-то образом конвертируется в иные активы. Но здесь я, пожалуй, и остановлюсь, ибо тут сложно всё…

А узнал я это от бывалых и давно прописавшихся здесь товарищей. У меня нет оснований не доверять им. Можно, конечно, ещё рассказать о драконах, параллельных каналах, истории мироздания, но я не академик Вернадский и могу где-то что-то перепутать, за что можно получить по еблету. Для меня истина в почёте, если что.

А так, вообще, мы с честью трудились над возведением крыш бараков для будущих грешников, которые ныне усердно крутят мировые аферы с нефтью, курсами валют, захватами рынков и электрификацией северных районов Сибири. Да и обычным людишкам здесь хватит места, уж поверьте.

Наша бригада работала под управлением опытного актёра Николая Рыбникова, которого все называли просто Рыба. Мы укладывали мауэрлаты, возводили стропила и делали обрешётку. Потом крыли всё это профлистом и задорным матом.

Любая созидательная и малооплачиваемая работа укрепляет дух работника и его самосознание. Так что, дорогой читатель, если ты не вшивый сетевой задрот с халявным интернетом, возьми иногда топор в руки и поработай им во славу Господа нашего. Поколи дрова какие. Или хотя бы погрози этим топором какому-нибудь пидорасу в телевизоре. Увидишь, тебе станет легче. На этом я, пожалуй, закончу обещанные описания и перехожу опять к нашим приключениям в ином мире.

9. Труд и шабаш

– Эй, мудила! Принимай гвозди! – заорал снизу Есеня.

– Они мне на хуй не нужны! Давай скобы, блядь! – крикнул я ему в ответ.

– Скобы Тухленко не привез, а гвоздей много!

– Вот и пусть лежат ржавеют, раз скоб нет. А меня не доёбывай!

– Я просто высоты боюсь!

– А не надо её бояться, посмотри на Якина. Видишь, как по обрешётке скачет, а ведь он журналист и тот ещё писака.

– Да ну вас к чёрту! – обиделся великий русский поэт и уныло потащил ящик с гвоздями в подсобку.

Мы ебошили на стройке уже целую вечность. Здесь ведь нет календарной стройности и какого-нибудь временного ориентира. Всё сливается в какую то серую хуйню, под названием «забытие». И если бы не производительный труд, все бы попрыгали в «чёрную реку» рано или поздно.

Рыба уверенно вёл нас к первому месту в жёстких соревнованиях бригад и нам реально светило переходящее чёрное знамя. Мы покрыли двенадцать бараков, из них пять металлочерепицей и семь б/у шифером.

Хой на стройке почти не появлялся, зато целыми днями чинил и обустраивал вверенный ему барак, а иногда на крыльце читал Кафку. При любых форс-мажорах мы были спокойны – Юра не подводил.

Доктор Боткин, словно настоящий кровельщик, учил нас заводить стропильные ноги и выравнивать обрешётку. Геббельс, как личность неуравновешенная и шустрая, месил раствор в бетономешалке и бегал за водкой для передовиков. Он хоть и был сволочью, но работал хорошо.

С нами трудился лютый чех Ярослав Гашек, а попросту Ярик. Это, я вам скажу, такой пацан, граждане! Он не только задрочил администрацию и управление феерическими подъебосами, но и возродил свою Партию умеренного прогресса в рамках закона прямо здесь, в колонии. Володю Маяковского выбрали её председателем и когда очередная проверка лезла на крышу искать брак и недочёты, поэт революции смеялся проверяющим в лицо открыто по-пролетарски и крыл все эти комиссии хуй его знает каким ямбом или хореем, я в этих стихах особо не разбираюсь.

* * *

Сегодня у нас короткий день. Ну, вроде как праздник. Подведение итогов соревнования и торжественный концерт. Будут выступать Вертинский, Армстронг, Цветаева, Кобзон и приглашенные из мира живых звезды российской и зарубежной эстрады: Галкин, Пугачева, Аллегрова, Шакира, группа «Ботаника» с Тихоном и какая-то провинциальная команда «Плеханово».

Я вот был категорически против художественной программы. Лучше бы выпустили Стаса Михайлова или эту грубую кобылу, которая мне по сей день комплект струн должна, забыл как её… Чего-то там «Снайперы», что ли? Не помню.

– Шабаш! – гаркнул Маяковский, швырнув на землю топор.

Перестали стучать молотки и звенеть пилы. Кто-то громко пёрнул в окружающую среду, выпуская дух свободы. Шабаш – великое слово, с ударением на втором слоге. Это не сборище ведьм на одноименной горе, нет. Это отмена крепостного права плюс торжество разума над религиозными предрассудками. Это предтеча свободы и заслуженного отдыха. Работу – нахуй! Вот, что такое шабаш! В этот момент мы все были шабашниками.

И мы пошли строем в свои бараки в предвкушении расслабухи и порочных деяний. Повсюду ощущалось движение вездесущих чёртовых войск. Эти твари небольшими кучками перебегали с места на место, манипулируя резиновыми дубинками. В воздухе чувствовалось напряжение, как у силовых подстанций в сырую погоду.

– Усиленные наряды полиции контролируют стихийно возникший митинг, – неизвестно к чему по-журналистски сладко пропел Якин.

– Брось ты свои журналистские штампы, – оборвал его Грохотов, пытаясь вытащить занозу из пальца.

– А он прав. Мне говорили, что праздник подведения итогов трудового соревнования очень значителен в Аду и редко обходится без массовых волнений. – встрял в разговор Есеня.

– Что значит – массовые волнения? – спросил я.

– Ну, вроде как, дележка премии, наказание и щербет.

– Какой ещё щербет?

– Веселящий. Это вам водка нужна, а нам нужен этот самый щербет, потому что «чёрная вода» – дрянь.

Есеня сделал круглые глаза и я понял, что ему как настоящему алкоголику этот щербет – источник неземных наслаждений, как минимум.

– А его всем дадут? – спросил Якин.

– Ни хуя не всем, – коротко ответил поэт и это меня насторожило. Я зачем-то подумал о массовых волнениях.

Вообще этот разговор меня особо не интересовал, так как Зуаб уже заранее затарился каким-то пойлом на последние деньги и наш вечер обещал быть не особо уж и томным.

На самом деле в последнее время мы были озадачены проблемой побега. А задумали мы его после того, как я на себе испытали некоторые виды пыток. В частности, я попал под Гиппократову экзекуцию – за оскорбление Цербера и издание, совместно с Гашеком, стенгазеты. Пса я просто обругал сукой, а в стенгазете мы нарисовали демона Дрочио в бикини и с зонтиком, поздравив при этом с восьмым мартом.

В итоге меня привели в лазарет, положили на холодный мраморный стол и острыми крючьями просто разорвали по частям света. Перед этим мне дали таблетку, чтобы не отключалось сознание. Ну, вы теперь представьте, как я оторвался, в буквальном смысле этого слова. Потом меня сшили и всё быстро заросло, но блядь, я до конца дней моих буду помнить, как рвутся сухожилия и трещат позвонки! И ещё, эту, всепроникающую боль, помню.

Якина привлекли за пиздобольство. Он подвел жуткий теоретический базис под устройство конца света, похерив библейские догматы, чем сильно обидел авторов святых писаний. Его пытали щекоткой, а уж потом принесли в барак тихим и бледным. Он мелко дрожал и ничего не говорил. Он до сих пор по ночам хихикает и порой мочится прежде, чем просыпается.

Грохотова вздёрнули на банальную дыбу вместе с Маяковским – за попытку продать металл в местную скупку. В общем, нам было чего терять. Один Зуаб был осторожен и хитёр. Он заводил нужные знакомства, поил стражу и туманно намекал нам, что съебываться нужно, но правильно; и всему своё время.

Тем не менее, мы его не послушали и уговорили залезть в пустой кузов ЗИЛа, который отправлялся за щебёнкой в карьер. Мы проехали с полкилометра и когда автомобиль притормозил, мы бросились бежать в сторону синих пещер, как тараканы. И мы почти добежали до них. Один хуй, нас поймали и даже не наказали.

Потом я узнал, что в этих пещерах живут какие-то глоты. Они пожирают всякую живность и падаль. Могли сожрать и нас. Короче, весь наш гон явился глупым и опасным мероприятием.

Но, тем не менее, побег стал для нас настоящим, светлым будущим. Мы бредили этой идеей и собирали различные сведения о местной жизни и порядках. В итоге мы выяснили, что бежать отсюда можно, но как – не ясно. И только хитрый негр Зуаб таинственно заверял нас, что задерживаться тут не стоит.

Вот и сейчас, когда мы пришли в бараки и курили возле сортира, он подсел к нам и шёпотом спросил:

– Ну, вы готовы?

– Да, блядь, мы готовы. Ты только скажи к чему? – разозлился Якин.

– Съебаться отсюда.

– Как? – насторожился Грохотов.

– Потом скажу, – ответил негр и замолчал, как индеец.

Якин сплюнул и я понял, сегодня что-то произойдет. Но вряд ли в моей башке могла уложится та неимоверная круговерть, в которую нас затянет неумолимая судьбина. То, что произойдет во время праздника и после него, войдет в историю мироздания наравне со Всемирным потопом и Вторым пришествием. Но лучше всё по порядку.

10. Елецкая водка

Праздники бывают всякие. Разгульный Новый год – с двухнедельным опохмелом. Веселая масленица – с мордобоем и блинами. Первое апреля – с очередным наебаловом от правительства. Скорбный День конституции и унылый День знаний, обставленные разными антуражами. Но праздник, который разворачивался на наших глазах, не был похож на перечисленные выше знаменательные даты.

Со всех сторон к центральной площади нашей колонии подвозили столы и скамьи. Строилась трибуна, на которой развешивались флаги – начиная от каких- то церковных хоругвий и кончая пёстрыми корабельными флажками. На адской кухне что-то жарилось, парилось и отдавало приятным запахом шашлыка. Грешники ни хуя не делали и пребывали в каком- то первозданном и муторном волнении. Зато обслуга сбилась с ног, оборудуя место проведения торжества. Черти-стражники выставили повсюду плотное оцепление.

* * *

Ну, вот… Наконец, зажглись фонари по периметру площади. И мы увидели миллионы столов, уставленных какой-то фантомной пищей и пузатыми бутылками. В центре возвышалась огромная трибуна с гигантским транспарантом «Привет участникам соревнования!».

Откуда-то сверху грянул марш коммунистических бригад и где-то у «чёрной реки» пизданул первый разноцветный веник салюта. Хорошо поставленный голос с небес произнёс:

– Дорогие грешники, пожалуйте к столу!

И тут всё завертелось и понеслось, как в метро. Грешники кинулись занимать столы. Кое-где возникали жёсткие стычки. Со всех сторон неслась интернациональная нецензурщина и воинственные посылы на хуй. И, тем не менее, вскоре все оказались за столами и началось пиршество.

Это как на свадьбе. Сначала надо хорошо «накатить», закусить, ещё «накатить» и уже не закусывая, откинувшись на спинку стула, сказать: «Во, бля, хорошо. А теперь – «горько»!».

Здесь «горько» не кричали. Здесь жрали и пили. Но питье было особое. Наливая из одной бутылки, кто-то получал щербет, а кто-то «боржоми» (12-я скважина). Видать, волшебство такое и, одновременно, кидалово. Закусь была одинакова для всех. Тем позорней было пить минералку. То и дело возникал ропот и недовольство. Грешники менялись стаканами, но хуй там – кому бухло, кому водичка. На всю эту призрачную трапезу смотреть было не особо приятно.

А вот у нас была водка. И мы её пили. И жрали мы продукты для вольнонаёмных из спецкухни.

Что-то ещё будет. Это факт.

После второго стакана я заметил, что площадь, на которой располагались столы, странным образом вмещала столько, сколько вместить не могла. Видать, тут какой-то фокус с применением зеркал по методу Эмиля Кио.

Недалеко от нас, расположилась кампания, в которую я попёрся после третьего стакана. Это были ребята из тюрьмы и это были мои кумиры. Это были отцы идеи и практики – Карл Маркс, Фридрих Энгельс и, самое главное, Владимир Ильич Ленин. Пусть Карл Маркс занимал деньги, но он гений. Пусть Фридрих Энгельс не занимал деньги, но и он гений. А Ленин грамотно соединил теорию с практикой и совершил революцию, а затем создал Великую державу. Это потом её уничтожили ныне здравствующие пидорасы-капиталисты. А мы, как потребительский элемент, проебали все завоевания большевиков и наследие Иосифа Виссарионовича. Позор нам и анафема! Но мы ещё повоюем.

И сейчас я подходил к великим людям с не менее великим волнением.

– Здравствуйте, товарищи, – заплетающимся языком поздоровался я.

– Здравствуй, здравствуй, батенька! – повернулось ко мне с детства знакомое, приветливое лицо Ильича, предварительно блеснув мудрой лысиной.

Бородатые создатели «Капитала» закивали мне с истинно материалистическим достоинством.

– Я хотел бы сказать вам спасибо! За СССР! – продолжил я.

– А ты бы представился, товарищ, – перебил меня Владимир Ильич.

– Я – Беспяткин!

– Крайне интересно. И как вам СССР?

– Перманентно…

Ох, как они смеялись. Это был смех богов. Бытиё и сознание. Нормализация перистальтики кишечника. Я был смущен. Нет, не тем, что ляпнул дурацкое слово, а тем, что не вложил в него социальную значимость и торжественность.

– Ты, наверное, комсомолец? – спросил меня дедушка Ленин.

– Да, я комсомолец. Только взносов не плачу, потому что у нас нет комсомола.

– Взносы платить надо. А комсомол у вас ещё будет.

– А когда?

– А скоро.

– И революция?

– И революция. Но отнюдь не перманентная.

И тут вожди опять принялись хохотать праведным коммунистическим смехом. Я стоял в прежнем смущении, и понимал, что они-то как раз пьют щербет.

– Присаживайся к нам, комсомолец, – предложил мне Ленин.

– Спасибо.

Я присел на край стула и молча смотрел на великие лица.

– Выпей-ка щербетика, комсомолец.

– Простите, я со своей водкой, – сказал я и достал бутылку.

Вот тут-то крайне удивились они. И перестали улыбаться. Карл Маркс, вдруг, с чистым среднерусским акцентом, спросил:

– Водка «кристалловская» или «елецкая»?

– Елецкая.

– Весь щербет за бутылку, – тихо сказал Энгельс и конспиративно оглянулся.

– Да какой щербет! Готовьте стаканы, я ещё принесу.

Я так обрадовался, что символы эпох заинтересованы во мне. И, пожалуй, больше, чем я в них. И хоть у нас это была последняя водка, я принёс её, прихватив заодно Якина, Грохотова и Зуаба.

Мы пили с создателями коммунистической идеи на равных – и это был праздник души и сердца, бытия и сознания, единства и борьбы. Мы вели высокоинтеллектуальные беседы о немецкой философии и необходимости декретов. Было удивительно, что великие фантомы воспринимали водку также, как и живые люди. Но мне тотчас объяснили, что не все души одинаковы и если, к примеру, кого-то готовят обратно в физический мир, то и структура его информационного поля меняется чудным образом. Поэтому, мне было приятно общаться с грамотными возвращенцами в левое движение. И жалеть водку в данном случае – непростительное жлобство.

В процессе беседы я спросил у Владимира Ильича про Иосифа Виссарионовича, но не получил вообще никакого ответа. Видимо, тут была какая-то тайна, но какая? А ведь я о многом хотел поговорить с товарищем Сталиным, в особенности о том, как всё-таки прогнать капиталистических пидарасов и снова начать строить социализм. Это была тема моего вечера, которую прервал всё тот же хорошо поставленный голос с небес:

– Прошу внимания!

Перестали звенеть стаканы, прервались беседы, умолкло голодное чавканье.

Голос продолжал:

– Сейчас будут оглашены результаты соревнования за звание лучшей адской бригады, после чего в сосудах будет только щербет и перед вами выступят артисты.

Тут невидимый микрофон зафонил, засвистел и кто-то в небесных хлябях сказал душевно: «Блядь!». На трибуну опустилось густое серое облако. Раздался какой-то поспешный строительный шум и облако рассеялось.

На сцене расположилась всё та же инквизиторская четвёрка, но только Льва Толстого заменили хмурым прокуратором Понтием Пилатом. Он то и вышел к микрофону, держа в руках какой-то свиток. Развернув его, прокуратор Иудеи прокашлялся и сказал:

– От лица сильных мира сего, от администрации шестого отделения Ада, мне хотелось бы поздравить вас всех с окончанием очередной вечности и назвать тех, кто особо отличился на ниве исправления и самосовершенствования. Вы все грешны и грешны неистово. Но, тем не менее, все приходят к покаянию через труд и непротивление. Мне поручено объявить лучшую бригаду этой вечности. Это коллектив под руководством Николая Рыбникова!

И тут же раздался неистовый вой и крики проклятий. Где-то, наоборот, кричали: «Ура!!!». Короче, весьма противоречивая реакция была на нашу победу. Понтий Пилат поднял руку и наступила тишина.

– Орать будете потом. А пока я вас не лишил права на щербет, слушайте. В состав бригады Николая Рыбникова вошли: Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Юрий Клинских, Сергей Боткин, Ярослав Гашек, Пауль Геббельс и находящиеся на принудительном исправлении Беспяткин, Якин и Грохотов. Трём последним даруется свобода и после праздника они будут переправлены в свою реальную жизнь. Остальных ждёт премия, переходящее чёрное знамя и тысячелетний отдых в райском саду по санаторно-лечебному типу.

Тут я уже не слушал оратора. Мы втроём глядели друг на друга с самым глупым видом, на который только способен человек, получивший свободу.

Карл Маркс отечески похлопал меня по плечу и сказал:

– Гут.

Владимир Ильич пожал мне руку и добро так произнес:

– Я верю в тебя, комсомолец Беспяткин. Ты построишь коммунизм.

Потом мы выпили водки. В это время Пилат закончил свое выступление и объявил начало концерта. Инквизиторская четверка упиздила в неизвестном направлении и откуда-то извне засияли лазеры и прожекторы. Заиграла фоновая музыка и пир возобновился.

К нам подошел Зуаб и весело обнял нас своими чёрными руками.

– А как же ты? – спросил я, чувствуя идиотские слезы.

– Я тоже вернусь, – ответил негр.

– Но как?

– Это пока не понять.

В это время на сцену вышел Вертинский и запел:

Я не знаю зачем, и кому это нужно…

Публика стонала от восторга.

Мне трудно описать всю эту ситуацию. Я разглядывал окружающую меня среду словно в тумане и голова моя полнилась неясными мыслями и настроениями. Единственное, что я запомнил хорошо – это звонок моего мобильника, о котором я забыл уже очень давно. Да и как можно звонить на тот свет, если у оператора нет соответствующего роуминга. Но он зазвонил и я вздрогнул. А вместе со мной и Грохотов с Якиным.

– Алло, – тихо отозвался я в трубку.

– Вы, блядь, где бродите? – раздался гневный голос завхоза Ибанова.

– Мы в Аду, Вовка. Крыши крыли. Знамя заработали и с Лениным встретились, – засуетился я

– Ленину привет, а если через полчаса не будет ни вас, ни водки, пиздец всему, я спать ложусь.

Завхоз отключился. Неужели на Земле мы ещё только идём за водкой?!!

– Вам привет, – сообщил я Владимиру Ильичу, смутно осознавая разность часовых поясов и всяких там геолокаций.

– Тише, батенька. Цветаева на сцене, – отмахнулся вождь пролетариата.

И действительно, на помосте, сутулясь, стояла нескладная поэтесса и сверхпроникновенно читала свои шедевры. И опять я впал в непонятную нирвану. И плыло мое сознание и вдоль, и поперек, и вправо, и влево. Снова в мозгу возникло идиотское слово «перманентно».

А на трибуне уже Луи Амстронг со своей трубой и гениальной отдышкой!

И опять мы пили за победу, за облагораживание человека трудом и за святую свободу!

Зуаб куда-то пропал. Якин дошёл до той точки, с которой он, как правило, начинал разводить смуту. Он затеял нешуточную историческую ссору с Наполеоном и пытался ударить его по ноге. Грохотов побежал брать автограф у Цветаевой. Вот любил он поэзию, наш шофёр! Карл Маркс был уже «тёпленький» и что-то пророчествовал. Теперь у всех в стаканах был щербет и лёгкая пьянка переходила в тяжёлую попойку.

Вскоре появились приглашенные артисты.

Пугачёву я как-то не запомнил. Кобзон и в Аду был Кобзоном, прижимая микрофон к твёрдой груди. Только певица Валерия ещё немного встряхнула публику какой-то новой песней о своём комсомольском прошлом. Всё закручивалось в гигантский пьяный водоворот или калейдоскоп, как угодно. И, видимо, эта затуманенная полутоска-полурадость подвигла меня взабраться на сцену и отобрать микрофон у Тихона, который по старой дружбе, без сожаления, его отдал. И видимо потому, что я был переполнен эмоциями и алкоголем, произошло то, что произошло. Я неприлично приказал всем заткнуться, и все почему-то заткнулись. Может вид мой был необычен и зловещ, не знаю. Но я таки подошёл к краю сцены и стал говорить.

11. Синий бунт

Я подошёл к краю сцены и стал говорить.

– Уважаемая публика, гении и негодяи, великие и падшие! Я рад от лица передовой адской бригады сказать вам спасибо за то, что вы всегда были рядом! Мы трудились плечом к плечу на благо строительства светлого вечного. Мы вместе шли к победе, ну хотя бы, к этой, к ёбучей демократии в этом сраном месте. Мы все разные. И, вообще, хуй пойми какие! Но и Калигула, и Себастьян Бах, и Аристотель, и академик Йоффе – все они одного поля ягоды. Земля взрастила нас и выпустила в путь неблизкий, но великий. Каждый из нас, уйдя в небытие, составит новую микровселенную, и круг замкнётся. Ну, вы же знаете… Ну, это… Диалектика, блядь…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.