Малиновый звон

Гражданин в чёрном костюме снова заговорил:

– Заседание инквизиторской четвёрки объявляю открытым. На повестке один вопрос – что делать с сидящими перед нами негодяями?

Шофер Грохотов вскочил со скамьи и хотел что-то сказать, но его грубо вернули на место и показали острый средневековый предмет летального свойства. Журналист Якин весь напрягся и не сводил глаз с рогатого монстра. Один только Зуаб с детским любопытством взирал на происходящее и чесал свою шею. Я, честно говоря, волновался неимоверно. Какое, блядь, заседание? На хуя всё это?

А с кафедры неслось страшное:

– Беспяткин, такого-то года рождения. Откровенная сталинистская сволочь. Пьёт много и разно, но не считает себя алкоголиком. Моральный облик не соответствует библейским нормам. Более того, он не имеет вообще никакого морального облика. Беспяткин напрочь отвергает существование Святой Троицы и бредит построением социализма. Эта замшелая личность своим поведением смущает законопослушных сограждан и портит вид родного города. В общей картине мироздания он не представляет ничего серьёзного. Он не подарил миру «Солдата Чонкина» и «Архипелаг ГУЛаг». Он даже не знает, кто такие Никита Михалков и Джорж Сорос. Обвиняемый злонамеренно вращается в добропорядочном обществе депутатов городского собрания, чиновников городской администрации, представителей СМИ, православных алкоголиков, бомжей, проституток. Вдобавок ко всему, он люто ненавидит всеми уважаемого графа Льва Толстого и с маниакальным постоянством разбивает его портреты. Это краткая характеристика представленного здесь злодея.

Пока обладатель бриллиантовых запонок произносил этот тост, все, включая Грохотова, Якина и Зуаба, внимательно пялились на меня. Но я не краснел и даже не смущался. Мне было просто обидно, что я не знаю, кто такой Никита Михалков и почему депутаты и чиновники включены в список добропорядочных лиц.

А господин в чёрном костюме продолжал:

– Якин Федор, вот такого-то года рождения. Скандальный журналист и такой же запойный пьяница. Изменяет жене и Родине. Двуличен и ложно оппозиционен во всём. В начале карьеры он написал художественную жалобу на своего редактора (прекрасную женщину!) и с тех пор её не принимают на работу, даже в сфере дешёвого интим-досуга. В периоды финансового кризиса занимается стравливанием губернаторов и олигархов, на чём скотским образом наживается. Талантлив. Но использует свои способности во вред обществу и препятствует созидательной деятельности государственных мужей. Активен. Не брезгует никакой информацией для опорочивания достойных граждан. Не любит физической работы. Осторожно признаёт Бога и не верит в сатану. И это с его-то познаниями в теологии. Идиот!

Все вздрогнули, когда оратор выкрикнул последнее слово. Я сразу понял, кто читает наши характеристики, да и остальные тоже. Якин побледнел. Он почувствовал, что пиздец не за горами и даже не за холмами.

Грохотов почесал затылок и вздохнул, словно святой Валентин. А воздух содрогался под давлением его личного дела.

– Грохотов Владимир. Водитель первого класса. Личный шофер мэра города Н-ска. Подвержен блуду, наравне со своим начальником. Пьёт большими дозами грешные напитки и склонен к мордобою. Атеист в седьмом поколении. Спекулирует запасными автозапчастями, а на полученные средства покупает спиртное. Он не так опасен для общества, как предыдущие негодяи. Но, тем не менее, потенциально не нужен. Короче, может пойти «паровозом».

Сатана, перевел дух и продолжил:

– Гражданин Заира Зуаб Тхото. Сын вождя племени Транды, случайно попавший в Россию с дружественной делегацией по приглашению Н-ской городской администрации. Крепко попал под дурное влияние вышеперечисленных лиц и совместно с ними пропивает часть денег своего племени, собранных для необходимой взятки на предмет закупки списанной сельхозтехники. Всесторонне открыт порокам. Дерзок и опасен.

Все смотрели теперь на негра, который продолжал скалиться в открытой дикой улыбке, с трудом понимая речь оратора. Нам, как стопроцентным подонкам, было приятно, что даже негр понял цену душевной свободы и цвет кожи не имеет значения в выборе настоящих ценностей. Браво, Зуаб!

– Выслушаем обвиняемых, – сказал Сатана, зыркнув зелёными глазами на меня.

Я встал и спокойно начал:

– Ваша речь, уважаемый Сатана, отличается чёткостью и информативностью, но изначально и в корне неверна. Это исключительный пиздёж с вашей стороны. Нельзя вот так просто взять и…

Я тут же почувствовал резкую боль в ключице. В глазах моих предательски потемнело, как будто пидорасы из горэлектросетей опять вырубили свет в нашем районе.

Я упал на колени, но сознание не потерял, услышав при этом:

– Беспяткин лишается слова до вынесения приговора.

Якин отказался от слова. Грохотов сказал, что согласен со мной, но хотел бы добавить, что ебал он все эти их обвинения в рот. Он тоже был сражен ударом средневековой дубинки промеж лопаток.

Зуабу слова вообще не дали. Зато пригласили свидетеля. И этой сволочью оказался снабженец Тухленко. А впрочем, кто ещё тут мог быть свидетелем?

Свидетель поливал нас отменным поносом клеветы и правды. Лев Толстой злорадно щерился и уже с открытым бесовским торжеством глядел на меня. Клиент в парике и плаще мутно смотрел перед собой и продолжал свои жевательные движения. Монстр громко щелкал костяшками корявых пальцев. Горбатые уроды шевелились вокруг нас, как змеи. А накачанные стражники были неподвижны и их лица не выражали ничего – ну, в смысле, ничего хорошего, разумеется.

Чистилище, ёб вашу мать! Судьи, блядь! Решаете нашу участь! Мы видим вашу силу, но вы не знаете нашу. А Тухленко, мразь, ещё своё получит, если мы останемся в живых. Хотя, блядь, в каких живых? В это ебучее помещение живые не попадают. Хотя хуй его знает, кто сюда вообще попадает и зачем.

Так думал я, пока нас равняли, как и было сказано, с говном. И ещё я думал, где бы достать выпить и есть ли здесь вообще спиртное? Глянув на Якина, я понял, что он думает о том же. Блядь, как хочется водки! Полцарства за поллитру!

В это время на сцене произошло некое движение. Сатана и трое остальных резко встали и последний произнес:

– Четверка удаляется на совещание.

Они неторопливо, гуськом, вышли из зала. Наступило мучительное ожидание.

– Ты всё ещё думаешь, что это галлюцинации? – прошептал я Якину.

– Нет, это реальность. Не могу объяснить почему, но это реальность. Самая кошмарная в моей жизни, – ответил тот.

– А этот снабженец, в рот его, сука, крыса… – встрял Грохотов и показал кулак бледному Тухленко, окруженному противными горбунами. Тот был похож на взъерошенного попугая в период спаривания.

– Не волноваться, люди! – вдруг громко сказал негр, за что получил по спине дубинкой.

Я почему-то успокоился. Что-то во мне вдруг заговорило – всё будет хорошо или, во всяком случае, относительно неплохо.

В это время ебучая четвёрка, взошла на кафедру, и Сатана провозгласил:

– Я передаю слово представителю светлой стороны – Иоанну Крестителю.

Гражданин в парике подошёл к краю сцены и неожиданно приятным баритоном произнес:

– Мне, как помощнику Господа в делах «верховного суда», доверено огласить приговор, вынесенный на закрытом совещании. Итак. За нарушение общественного порядка в общественном же месте, за деморализацию населения, за сквернословие и пьянство, «верховный суд» в лице инквизиторской четверки постановил: человеков Беспяткина, Якина, Грохотова и Тхото приговорить к исправительным работам на постройке бараков для грешников в шестом отделении Ада на неопределённый срок, без конфискации имущества. Занести всю информацию в базу данных райской канцелярии (копию в Ад). Заключить вышеупомянутых граждан под стражу в зале суда и передать их в распоряжение главного демона адской администрации Дрочио (при этих словах рогатый монстр кровожадно ухмыльнулся). А также, по настоятельной просьбе уважаемого графа Льва Толстого, назначить гражданина Тухленко ответственным за снабжение стройматериалами упомянутого строительства (снабженец упал в обморок и на этот раз, кровожадно ухмыльнулся Грохотов). Приговор привести в исполнение немедленно.

Сразу же всё пришло в движение. Нас окружили горбуны и вновь прибывшие стражники с огромными палашами. Помогая себе этими инструментами, они повели нас прочь из зала. При этом я смотрел на Льва Толстого, а он на меня.

– Тварь, – шёпотом про себя думал я.

Что думал граф, мне не известно. Но его глаза светились утолённой местью и ещё чем-то, для меня очень неприятным.

А нас уже грузили в какой то широченный лифт, исписанный неприличными словами на разных языках. Потом лифт, скрипя и дёргаясь, стал опускаться куда-то в ебеня, долго и обречённо. Наш негр с неподдельным любопытством рассматривал лифт, как будто задумал совершить побег в ближайшем будущем.

Какой тут нахуй побег, если мы попали в лапы кровожадного демона Дрочио, да ещё с подачи самого Сатаны! А тут ещё привязалось настойчивое желание выпить водки. Мир сошёл с ума, а у нас даже не спросили последнего желания. Суки!

7. Вот такие встречи

Не верьте голливудским фильмам ужасов, да и прочим там блокбастерам не верьте. Эти хуевы янки впаривают вам всякое фуфло, напичканное кленовым сиропом, компьютерными спецэффектами и мутными диалогами.

Какие-то тёмные лабиринты, атональная музыка и невнятные звуки – всё это для лохов. Нет в аду никаких цепей и гниющих уродов. Я был там и знаю.

Короче, выгрузили нас глубоко под землёй (ну, я так думал поначалу) на серую каменистую поверхность, из которой торчали какие-то чахлые кустарники, похожие на крыжовник. Над нами раскинулось мрачное небо, покрытое густыми «полиуретановыми» тучами, сквозь которые щерилось непонятное овальное светило. Его тусклые лучи выхватывали из темноты скучную равнину, поперёк (а может и вдоль) которой текла антрацитовая цветом река. На её берегах сбились в кучу одноэтажные кирпичные бараки с окнами, похожими на бойницы. Вниз к баракам сбегала кривая потрескавшаяся дорога, по которой нас и повели стражники.

Шли мы недолго и в отупелом молчании. Каждый думал о своём, но доминировало желание выпить. Причём, доминировало настолько, что хотелось броситься грудью на автоматы или что там ещё, чтобы погибнуть во славу и честь. Но автоматов не было, а честь и слава тут, видимо, нахуй не годились.

Горбуны и стражники мрачно игнорировали среду, и напоминали обычных заряженных зомби. В общем, полный декаданс и прочая депрессивная хуета.

Меня удивлял только Зуаб. Казалось, что он просто попал в Оружейную палату, удивился и задумал спиздить меч самурая или какой-нибудь наган с дарственной надписью самого Будённого. Ему было всё интересно, а нам похуй.

Наконец, нас подвели к узорным воротам из кованного чугуна, расположенными в центре высокого деревянного забора, покрашенного неприятной тёмно-зелёной краской, местами облупившейся.

Один из стражников достал замысловатый рог и три раза в него дунул. Этот гундосый звук напомнил мне, что жизнь все-таки продолжается, но паскудно как-то стало на душе.

Откуда-то из-за забора раздался звон тяжёлой цепи и к воротам неторопливо вышел огромный пёс с лысой головой и крепкими волосатыми лапами. Он протяжно зевал и откровенно тяжело дышал.

– Какого вам хуя? – грубо спросил он.

– Новые поступления по приговору «четверки». На стройку, – ответил стражник с рогом.

– Опять алкаши какие-нибудь? – прохрипел пёс, одной лапой скручивая винтовой замок.

– Они самые, Цербер! – подтвердил стражник.

– Мы не алкаши. Ни хуя, просто нас кто-то подставил, – твердо возразил Грохотов.

– Да ну, конечно? Понимаю. Бедные, бедные ребятки… – открыв ворота, проурчал Цербер.

– Давайте, проходите. Живо! – гаркнул стражник и нас грубо втолкнули на территорию этой неприятной зоны.

Последние слова пса меня очень насторожили. Видать этот Цербер большой мастак по части чёрного юмора. Впрочем, в этой местности юмор вряд ли может быть белым или хотя бы серым. Это подтвердил сам пес, закрыв за нами ворота.

– Ведите этих козлов в третий барак. Я сообщу надзирателю, – рыкнул он и мы поняли, что судьба – сука редкая.

И вскоре мы стояли возле серых обшарпанных бараков. И прямо пред нами артистично вышагивал некий старец сивой масти, в театральном рубище из мешковины. И на голове его притулилась серая кепка шпаны пятидесятых. Я узнал его сразу по спутанным волосам, жидкой бороде и гипнотическому взгляду. По всей видимости, старец занимался дыхательными упражнениями по Бутейко и шейпингом. Он был бодр и подтянут. Он в окружении занятной свиты и потому выёбывался.

А свита, я вам скажу, супер! Настоящие черти, блядь. Ну, там рога, свиные пятачки, копытца и прочая атрибутика. Только они уж очень упитаны были, эти черти, и небольшого роста притом. А ещё они показались мне наглыми эти бесы. Они куражились над нами. Это было видно по их глазам. А старец выёбывался – это факт.

Заявляю миру – черти существуют, причём именно в том виде, в каком их изображал великий сказочник Ромм.

Главный стражник отдал вертлявому пенсионеру какие-то бумаги и съебался вместе со своим войском. Старец пробежал глазами белые листы формата А4 и опять уставился на нас. Потом он воровато шмыгнул носом и оскалился.

– Каких красавцев к нам занесло. Ах, как мы их ждали. Как надеялись, что сам алкаш Беспяткин и склочник Якин посетят наш забытый уголок и своим присутствием скрасят убогость здешнего быта. С прибытием вас, сволочи! С прибытием!

Видит бог, я не хотел, но такое вот поведение старого развратника подвинуло меня на глупость.

– И мы рады видеть тебя, стократ премудрый Григорий, сибирский отморозок, блядь, Распутин. Твой след в истории России подобен следам спермы на лбу дешевой вокзальной проститутки. Мы счастливы послать вас на хуй, от лица всего прогрессивного человечества и от себя лично. И мы посылаем вас туда с полным осознанием важности момента и с несказанной радостью, тварь!

Ох, как нас пиздили черти… Ни словом сказать, ни пером помахать. Если вы когда-нибудь получали по еблу, забудьте. Так вы ещё по еблу не получали. И вряд ли когда получите. Я был там, я знаю. Мама родная! Потом свет потух. Сознание ушло в себя и долго не возвращалось.

Силой воли и глаз

Упавший за тысячу верст от Москвы.

– Измена! – кричали птицы.

– Измена! – ревели звери…

* * *

Очнулся я уже на нарах и подумал, что получить пизды два раза за один день – это многовато и, в принципе, не нужно. Но судьба имеет свои там принципы и планы. Так что нам пришлось с этим смириться.

А пробуждение моё было прекрасным. Прямо передо мной, в муторном больном тумане, проявлялось знакомое всем русским пацанам простое воронежское лицо.

– Хой, братан! – только и мог воскликнуть я.

– Поменьше пизди. Плох ты, Беспяткин, ещё, – ответил Юрик.

– Да хуйня. А помнишь «Титаник», бухло, футбол в два часа ночи?

– Футбол мы отменили, все в гавно были и темно к тому же.

– Да футбол отменили, но один хуй посидели люто.

– Согласен. Только как тебя сюда занесло?

– Да понимаешь, сука Лев Толстой какой-то канал открыл, пока мы за водкой ходили.

– Это хуёво. Я-то по правильному задвинулся, а вас силком затащили, значит будут заёбывать по полной программе. Я поначалу было в рай попал, но там есть такая гнида Пётр, так он интриги какие-то плёл и выперли меня из сада этого в бараки. А у Господа все мои кассеты есть, он их слушал. И ещё Высоцкого.

– А Окуджаву?

– Окуджаву как раз Пётр слушал. Но всё равно выгнали меня.

– А тут действительно плохо?

– Да как везде, жить можно.

Такие его слова меня слегка успокоили и я повнимательнее огляделся вокруг.

Обычная солдатская казарма, наспех выкрашенная в светло-зелёный цвет. Двухярусные нары (скрипучие, аж пиздец!) протянулись вдоль помещения. Тумбочки, блядь! И всю эту красоту освещали три одинокие лампочки Ильича, загаженные фантомными мухами.

На нарах сидели или лежали люди, чьи лица мне показались отчасти знакомыми. И вообще вся атмосфера была пронизана тяжёлой обреченностью, запахами лука и прилично заношенных носков. С верхнего яруса свесилась разноцветная голова Якина.

– Очнулся? Заебись. Беспяткин, а Юрик здесь мазу держит. В почёте, типа, – затараторил он.

– Федя, хорош гнать, ему еще хуёво, – оборвал его Хой.

– А где Грохотов? – спросил я.

– Он в лазарете, – ответил Якин. – Ему круто досталось, но и он двоих рогатых завалил. Теперь судить будут и ещё впаяют.

Журналист всегда должен оставаться журналистом и быть в курсе всех событий.

– А вот негра вашего хотят отправить в чёрные казармы, – сказал Хой.

– Зачем это? – удивился я.

– Для устранения расовых недоразумений. Тут и куклуксклановцы сидят и фашики.

– Да он нормальный негр, в принципе… – попытался возразить я.

Но тут к нам подбежал маленький остроносый разъебай с колючими глазками и затараторил что-то по-немецки. Он конвульсивно дергал руками в мою сторону и, по-моему, заводил сам себя.

– Это Геббельс, он не любит негров, – пояснил Хой поведение этого засранца.

– Пошел на хуй, сука! – крикнул я. Кровь ударила мне в голову, я попытался подняться, но не смог. Сильная боль прострелила меня вдоль и поперёк.

Нет, я тоже с неграми особо не братался, но и расистом никогда не был. А Зуаб вообще, встав на путь алкогольного исправления, оказался неплохим парнем. А эта мразь плюгавая, идеолог хуев, лезет со своими идеями, к человеку, у которого дед погиб, не дойдя до Берлина, чтобы обоссать колонны Рейхстага и покончить со Второй мировой войной навсегда.

Ненавижу, блядь! Интересно, а Гитлер тоже на этой зоне чалится?!

Геббельс куда-то съебался. И вовремя. В помещение внесли носилки, на которых, словно блатной патриций, возлежал Грохотов. Правда, у патрициев, по-моему, не было таких насильственно раскрашенных лиц.

Писать о синяках и ссадинах в данной ситуации глупо и не нужно. Просто пред нами был воин, прошедший бородинское сражение, битву при Калке и Ватерлоо одновременно. Занесли Грохотова какие-то сатиры, а не черти. Хой и Якин помогли уложить его на нижние нары. Шофёр тихо стонал. К нему подошёл доктор Боткин (я хорошо помню его фотографию из медицинской энциклопедии) и стал манипулировать над ним. Грохотов застонал громче, но мне почему-то стало легче.

– Все будет нормально, – произнёс через некоторое время Боткин. – Тем более, что здесь не умирают.

– Зато мучаются, – сказал подошедший Серёжа Есенин (короче, кого тут только не было!).

– Ты бы помолчал, берёзовый алкоголик, – оборвал его Хой.

– Да ладно тебе. Всё равно им придётся узнать, куда они попали. И чем раньше – тем лучше.

– Лучше для них будет поспать, пока не пришли надзиратели, – категорически заявил Боткин и неприличным жестом прогнал поэта в глубину казармы.

Я вдруг почувствовал непреодолимое желание естественного сна и, последний раз взглянув на Грохотова, провалился в полупрозрачную негу. Там мне приснилась запотевшая бутылка «Хлебной» и шашлык с помидорами и луком. А ещё я увидел бесконечную дорогу в светлое будущее и неизвестного мне Никиту Михалкова в сандалиях и с уставом караульной службы в волосатых руках.

8. Бараки и пороки

Как говорили египтяне, вытирая папирусом загорелые задницы, «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается».

Да вам не похуй, как оно там? А там – это не здесь. Короче, прошло немало времени, пока мы оклемались и стали по-тихому «въезжать в тему».

В общем, нас приняла колония общего потустороннего режима. Даже магазинчик был. Только здесь никто ничего не жрал, а только все курили и в карты резались. На тюрьме, где сидели великие люди, даже карты были запрещены. Один хуй, играли и там…

А вообще, тут без описаний не обойтись. Так что, если кому в ломы читать эти описания, отправляйтесь варить кофе или сразу переходите к следующей главе. А я продолжу.

Сперва насчет светила. Это, граждане, ни разу не солнце и даже не луна, а просто повисла в небе какая-то хуйня наподобие прожектора, затянутое белёсым туманом и бросающее невнятный свет на окрестности. Мигала эта лампа с частотой «день/ночь».

Впрочем, освещения хватало для того, чтобы по скромному обозреть местность. Только это не нужно. Нечего тут смотреть. Куда ни глянь – сплошь скучная каменистая равнина, окружённая рыжими каньонами. Прямо поперёк неё (или вдоль) текла густая река, напоминающая расплавленную смолу, коей и оказалась на самом деле. Небо было постоянно затянуто серыми тучами, маскирующими день под ночь и наоборот.

На территории колонии всё поинтересней. Бараки были выстроены по типу Нью-Йоркских авеню, квадратно-гнездовым способом. Всё строго перпендикулярно и просто. Вот мы-то их и строили. Такая вот эффективная жилищная программа. Трудись, грешник, и не вякай.

А грешники тут попадались всякие. Были авторитетные и в законе, а в основном так – по «бакланке». На тюрьму попадали те, кто оставил понтовый след в истории, а которые задвинулись в подворотне от паленой «черняшки» или захлебнулись собственной блевотиной, тянули срок по скромному, на поселении. Тут всё велось по понятиям, а если какой беспредел и случался, то тузы его быстро разруливали.

Я, Якин, Грохотов и Зуаб попали сюда по какому-то каналу и потому покойниками не считались. Ну, вроде как под следствием. Вообще, в основе любой личности главную роль играло информационное поле, а уж в каком агрегатном состоянии оно находилось, не важно, телесная или там призрачная оболочка, – по барабану. Структура наших организмов была иная. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что мы ещё потенциально живы, а плохо потому, что нам надо было жрать, срать и ещё всяко там.

А ещё бухать нам хотелось, как настоящим людям. Но с этим тут напряжно. Впрочем, как и с женским делом. В бабских бараках было этой красоты порядком, но они как бы фантомны были, то есть призрачны. И грешить с ними – всё равно, что трахать одинокое летнее облачко или дым от кадила.

Впрочем, оттянуться по-взрослому можно было и здесь, если у тебя имелись деньги. А их у нас хватало. Умница Зуаб ещё в зале суда успел спрятать баксы в свою чёрную задницу и теперь это наша великая тайна (в смысле не задница). Так что по вечерам у нас случались и бляди-лимитчицы из городских борделей, поставляемые подкупленными вертухаями, и неплохая самогонка от цыганок с Лесной. Днём по колонии можно было передвигаться в открытую, а ночью инкогнито.

Зуаб жил с неграми в бараке напротив.

В нашем бараке, кроме Геббельса, собрались нормальные пацаны. Хой, как смотрящий, падлянок не допускал. «Цветных» извел как клопов и администрация не могла доебаться до нас по-серьёзному. Поэтому давила работой. Но это лучше, чем курвиться и «стучать» на ближнего, как поганых бараках с политиками и чиновниками.

Отдельно от нас, на пыльном пригорке, располагались помещения для вольнонаёмных – обслуги, стражников, прорабов и прочей братии. Кстати, там тусовался и снабженец Тухленко, привычно наёбывая строительство в поставках стройматериалов. Их возили на «убитых» ГАЗонах и ЗИЛах. Начальство гарцевало в «заряженных» «Москвичах -2141» и «Одах».

В общем, как и на грешной Земле, в загробном строительстве процветало стандартное наебалово и, конечно же, коррупция. Но тут каким-то замысловатым образом смешались разные экономические формации. Было и рабство, и вселенские планы, и инквизиция, и социалистические соревнования. Мне это сразу не понравилось и в душе моей копилась пролетарская ненависть к эксплуатации и зрело самосознание. Эта вот ненависть и сыграла с нами плохую шутку в скором времени. Ну да ладно.

Тут грели руки все, кто был ближе к администрации. А работяги получали свои трудодни и какие-то бонусы. Деньги платили через раз и с подоходным налогом в 25 %. Нахуй только он тут был нужен? Поэтому грешники пили через одного, попадались также через одного, лишались премий и получали дополнительные сроки. А сроки тут не малые – тысячелетия.

Вы спросите: что они пили? А я отвечу: «чёрную воду» они пили. Это такая как бы жидкость, но нам в руки её взять было затруднительно, она отталкивалась от наших физических тел и испарялась почти мгновенно. Да и воняла эта дрянь тухлятиной какой-то. Потому мы предпочитали контрабандный самогон.

Те бедолаги, у которых срок вышел, отправлялись в санаторий с минеральными водами, который назывался Рай. Там их заёбывали диетой, классической музыкой и вежливым обращением. Поэтому, особо уставшие от липкого комфорта ломали вентили в процедурных залах или дрались с ангелам неопределённого пола, за что получали дополнительные сроки и возвращались в Ад, в атмосферу пороков, карцеров и душевного покоя.