Русская сага

Сергей, скроив пренебрежительную мину, перекрывая разноголосицу мнений по поводу победителя, сочно, с выражением сказал:

– Чего там мерить, мазилы криворукие! Ни один ведь в цель не попал!

Шум тут же оборвался, как будто кто-то отдал приказ: «Молчать!». Секундное замешательство разрешилось язвительной репликой, которую процедил Вадим:

– А ты, четырехглазый, чего возникаешь? Слепой не указ зрячему! Самому слабо?

– Я в детские игры не играю, – пренебрежительно ответил Сергей. – Если уж что-то делать, то по серьезному!

– Да ну? – задетый за живое набычился Вадим. – Сейчас мы найдем тебе серьезное дело, умник!

Он поискал глазами вокруг. Кинув взгляд наверх, Вадим увидел балку перекрытия на высоте восьми-девяти метров:

– Попади туда…

Поняв, что дело принимает серьезный оборот, вокруг них постепенно собрались все ребята. Тихо переговариваясь, они принимали сторону того, кто был им в это время более симпатичен. А так как парни, принявшие участие в бросках, чувствовали себя оскорбленными, Сергей на своей стороне увидел лишь Юрку да пару непримиримых противников Вадима. Но не это его не интересовало. Искоса, якобы примеряясь к балке, повисшей где-то далеко над головой, осматривался вокруг себя только с одной целью – увидеть Наташу. Она стояла метрах в трех от него. Ее пристальный взгляд черных, глубоких глаз был направлен на него в упор. Сергей от неожиданности замер на мгновение. Жаркая волна захлестнула его.

Он опустил голову, давая себе время успокоить расходившееся бурными толчками сердце. Юрка, будто о чем-то догадавшись, толкнул его в бок и тихо спросил:

– Тебе каких снежков налепить?

Сергей глянул на друга и, благодарно принимая его помощь, ответил:

– Не больше обхвата пальцами… а то будут тяжелыми.

Вадим, заметив заминку Сергея, с нотками сарказма спросил:

– Если тебе не в жилу это, то скажи, мы поймем! Так, мужики?

Сергей не обратил внимание на его слова. Скинув куртку на руки Юрке, взял первый снежок. Некоторое время он примерялся, стараясь стать поудобнее. Первый снежок ушел вверх как-то незаметно для всех. Никто даже не понял, как Сергей сделал движение рукой, но разлетевшиеся белые брызги от разбившегося о балку снежка увидели все. Среди девочек кто-то ахнул. Из кучки парней донеслось досадливое «кхеканье». Юрка, не отрывавший глаз от балки, радостно хохотнул:

– Ну, Серега, ты король!

– Посмотрим, что ты скажешь после после! – не обращая внимания на реакцию одноклассников, спокойно ответил Сергей. И тут же, не делая паузы между бросками, один за другим послал снежки вверх. Оба снежка с мокрым чмоканьем впились в перекладину рядом с первой отметиной. Ясно видимые белые пятна снега расположились на равном, шириной в ладонь расстоянии друг от друга по поверхности черной узкой балки.

Почти минутным молчанием была реакция ребят на эти невероятные, смахивающие на трюк фокусника, броски. И среди этой тишины раздался голос Вадима, сорвавшегося на фистулы от плохо скрытой зависти:

– О-о, какая удача! Бывает и такое! Дуракам тоже иногда везет!

После его слов все замерли, в ожидании, что же сейчас будет. Сергей не стал бросаться на него с кулаками. Глянув исподлобья на Вадима, усмехнулся:

– Мы можем проверить, кто у нас тут дурак…

По какому-то наитию, сам того не ожидая, Сергей сказал:

– Если ты обозвал меня дураком, то, наверное, сможешь доказать, что сам не дебил…

– Ну ты, очкарик, пасть прикрой, не то … – выдвинулся вперед Петька-амбал, один из телохранителей Вадима. Попридержав его рукой, с недобрым прищуром на изломанном злобной гримасой лице, Вадим медленно процедил:

– Ну, давай, говори, я жду…

– У меня есть способ проверить кто из нас… – Сергей сделал паузу, – прав. Этот способ раньше назывался дуэль.

– Очкарик сбрендил! Вадим, дай я ему пятак начищу, без этих… как их… дуэлей! – снова рванулся вперед Петька. Остальные ребята, обсуждая это необычное предложение выяснения отношений, возбужденно заорали: «Дуэль, дуэль!». Вадим некоторое время молча рассматривал Сергея. Видя обращенные на него взгляды, кивнул головой:

– Валяй, излагай, что у тебя в котелке сварило!

Сергей выждал паузу:

– Мы возьмем снежки и с расстояния пяти шагов будем кидать друг в друга. Кто первый попадет в голову, тот и прав. Попадание в туловище не считается. Хоть ты и оскорбил меня, я уступаю тебе первый бросок. Заодно узнаем, кому везет…

Под одобрительные возгласы им быстро отмерили дистанцию. Стоя у черты Сергей поискал глазами Наташу. Она стояла напротив, среди группы девочек. Ее серьезное, напряженное лицо было завораживающе прекрасно. В темной, магической глубине ее взгляда Сергей явственно почувствовал тайное послание неведомого ему доселе счастья. Он даже не увидел, как первый снежок, просвистел рядом с его плечом. Он очнулся после Юркиного толчка:

– Серега, ты чего? Тебе бросать!

Сергей повел головой. Несколько раз моргнув, будто сбрасывая с себя наваждение, взял протянутый Юркой снежок. Потом взглянул на Вадима. Тот стоял с нацепленной на лицо нагловато-высокомерной усмешкой. Его пренебрежительная, полуобмякшая поза говорила всем о полном безразличии к самому присутствию стоящего напротив него Сергея.

«Ну, ничего! Сейчас я с тебя собью гонорок, полудурок…». Решив усилить эффект от последующего казуса Сергей громко сказал:

– Может быть, ты извинишься? А то больно будет…

Вадим изумленно уставился на Сергея. Он ошарашено пробормотал стоящим рядом парням:

– Это что такое было? Тут кто-то что-то вякнул?

Петька, тупо глядя на Сергея, процедил:

– А чего чичкаться? Давай, я ему так, – пару горячих вломлю!

Сергей не стал дольше развивать ситуацию и спокойно сказал:

– Ну, что ж, я предупредил…

И не ожидая никакого ответа со стороны Вадима, резко взмахнул рукой. Звук хлесткого удара снежка, с сочным чмоканьем, будто от размашистой пощечины, звучно отскочил от его лба. Вадим резко откинулся назад. Не удержавшись на ногах, с размаху обрушился на бетонный пол. И пока он ошалело сидел на полу, на его лбу, взбухая на глазах, проявлялась багровая нашлепка. Его комично-растерянный вид и поза мгновенно вызвали смех и хохот у стоявших вокруг ребят. Сергей, с удовлетворенной усмешкой, глядя на Вадима, слушал Юркину восторженно-радостную реплику:

– Ну, вот! Если так везет всем дуракам, то я не прочь им побыть еще разок!

Взрыв хохота был явным одобрением Юркиным словам. Он что-то еще говорил, но Сергей, будто отключившись от происходящего, снова выискивал глазами Наташу. Она, как и прежде, стояла окруженная девочками, бурно обсуждающими это событие. Но сейчас в ее чуть склоненной набок головке, в ее едва уловимой улыбке на прелестных пухлых губках, он уже ясно видел явное обещание своей благосклонности.

Сергей очнулся от подергивания рукава куртки:

– Ну, что, хорош был снежок?

Юрка, едва сдерживая смех, не отказался от приятного смакования позора Вадима.

– Как ты ему в лобешник закатал! Чувак чуть не бзднул, когда приложился задницей к бетонке! Ты ничего не заметил? – вдруг хитро прищуриваясь, спросил он.

– А что я должен был заметить? – рассеянно ответил Сергей.

– А то, что я в снежок заделал кусок щебенки! – сияя всей физиономией, смакуя каждое слово, проговорил приятель. – Чтоб увесистей было!

– Ты чего, сдурел! – испуганно дернулся Сергей. – Я ж ему мог так глаз выбить!

– Вот и правильно бы сделал! – С Юркиного лица вмиг сошло радостное выражение. – Этому змею надо оба выбить, чтоб на него пальцем показывали: «Гляди, урод!».

Сергей с удивлением смотрел, как внезапно изменилось лицо приятеля. Ему показалось, что из него выжали всю веселость и залили до краев черной ненавистью.

Он вздохнул. Оглядевшись, увидел работающих ребят. Одни сновали с носилками, другие раскапывали залежалые кучи мусора. Девочки старательно подметали его остатки. Он видел среди них Наташу, видел Вадима, которому одна из девочек прикладывала платок ко лбу, его злобные высверки взгляда, которыми он мерил Сергея.

Одного он не видел. Из-под надвинутого на лоб треуха, его с пристальным вниманием разглядывал старик-вахтер…

Глава 5

Разыскав хату, в которой находился подъесаул, юнкер доложил о приказе ротмистра. Владимир Семенович кивнул головой и распорядился отвести юнкера во второй эскадрон. Казаки, сперва с любопытством поглядывая в его сторону, через минуту забыли о его присутствии. Юнкер даже был рад этому. Чувство душевной пустоты и непоправимой потери было еще настолько свежими, что общаться с кем-либо он был не в состоянии. Отойдя в сторону, юнкер присел на бревно. Он смотрел на чистящих сбрую казаков, слушал их неспешные разговоры, но все это лишь смутно скользило по поверхности его сознания. Тягучей медленной волной выплывали другие, прошедшие за столь малое время, события. Перемешиваясь странным образом, они вновь и вновь бередили его душу яркой сиюминутностью переживания.

В них было все: вчерашняя атака, смертельно раненый отец, полубезумное состояние подавленности, и отчаянное пиршество офицеров, обреченных в его смутном видении на скорую гибель. Но среди всего этого хаоса чувств, резким пятном он видел полное ненависти и презрения лицо матроса, чуть не выбившего у него карабин. Он никак не мог забыть его лицо. Юнкер не особенно размышлял о причине такой неприязни к этому матросу. Где-то в подсознании он не мог отрешиться от мысли, что именно этот матрос и есть убийца отца. Только он, и никто другой!..

Из безразлично-отрешенного состояния его вывели хохот и несмешливые возгласы казаков. Обернувшись, юнкер увидел странное шествие, напомнившее ему цирковое представление, настолько странным оно было. Одна за другой вытягивались из-за дальних хат на дорогу телеги, с впряженными в них людьми. Подстегиваемые ударами нагаек, они трусцой тащили доверху груженные повозки.

Юнкер поначалу не мог понять, отчего такое противоестественное сочетание телег и людей вызвало в нем ощущение брезгливой жалости. Такая бывает при виде сильного существа, вынужденного поступать против своей воли.

Он вспомнил, как в детстве его испугали картинки из какой-то исторической книжки, изображавшие сцены казни рабов. Тогда же и репинские «Бурлаки» приводили его в недоумение; почему и кто посмел запрячь людей как лошадей? Были еще какие-то смутные образы, вызывавшие в детстве бурный протест против насилия. Всплывая в памяти, они пробуждали тогда в его детской душе такое же живое сострадание. Но сейчас юнкер с чувством удовлетворения и справедливой кары смотрел на людей, тянущих тяжелогруженые повозки.

Под непрекращающиеся насмешки казаков обоз втягивался в расположение эскадрона. «Эй, глянь, как энтих бычков увязали! Ха!.. Как дите на помочах!..». Матросы, увязанные друг с другом вожжами и веревками, молча сжимали кулаки на скрученных за спиной руках.

Подскакавший ротмистр, не спешиваясь, крикнул ближайшему казаку:

– Подъесаула ко мне…

Но Семен Владимирович, придерживая рукой висевшую на боку шашку, уже бежал к ротмистру:

– Господин ротмистр, дивизион готов к походному построению!

Федор Иванович вытер лоб платком и ткнул нагайкой в обоз:

– Семен Владимирович, вот что…

Ротмистр хмуро оглядел растянувшийся на три десятка метров обоз.

– Видишь этот табор? Поставь-ка к каждой телеге по паре казаков… Пусть поработают нагайкой, ежели что… Да не переусердствуют… Другого тягла у нас пока нет. Через тридцать пять километров Журавская. Там возьмем обозных лошадей. А до этого из них надо выжать все, что можно. Времени совсем нет. Понятно?

Подъесаул усмехнулся и коротко кивнул:

─ Разумею, Федор Иванович! Хлопцев поставлю смекалистых. Уж они умеют обращаться со скотом…

Казаки засуетились, выдвигаясь первым эскадроном вперед обоза. По обе стороны быстро развернулась цепь верховых. Замыкала обоз сотня второго эскадрона. По всему построению пролетела команда начать движение. Вытягиваясь на дорогу, двинулись первые казачьи тройки.

Юнкер оглянулся на станицу. Его сердце сжалось от горестной мысли, что за дальними хатами, на станичном погосте остался его отец. Он не мог представить себе, что сейчас покинет навсегда его могилу. Юнкер машинально выполнял приказы, говорил и что-то отвечал, не вникая в суть происходивших вокруг него событий. И только поэтому раздавшаяся с другого конца станицы беспорядочная винтовочная стрельба, дробный перестук пулеметных очередей остались для него такими же посторонними звуками, что и ржание коней, выкрики команд и скрип тележных осей. Но те, кто тянул телеги, разом стали, будто стрельба эта прошлась по их сердцам. Моряки поняли, что их братья, в глубоком, душном овраге обрели свое последнее упокоение. …

– Что зачинились, матросня краснопузая?! Отчирикались ваши комиссарики пархатые! Небось, рады, что при деле оказались?! – хохотало вокруг бородатое казачье воинство. – Ножки-то приослабли в коленях!.. Не пужайся, большевистское отродье! Нагайка, она лучшее снадобье при энтих случаях! Пошла, сыть поганая, неча прохлаждаться!

Казаки заработали нагайками по впряженным с краю морякам. «Полегче, полегче, казачки! – крикнул кто-то из них. – На том свете зачтется! У чертей память долгая и плети у них не в пример вашим линькам!..».

Казаки, матерясь и продолжая нахлестывать моряков, наконец, сдвинули с места обоз. Прискакавший с расстрельной командой хорунжий Гонта, носясь из конца в конец, подгонял и самих казаков, и впряженных матросов. То и дело, хватаясь за шашку, красный от наваливающейся жары и злобы, хорунжий гнал и гнал матросов, пока не добился своего.

Моряки постепенно перешли на легкий бег. Дорога, углаженная степными ветрами, перетертая сотнями тележных колес, мягко ложилась под ноги, не затрудняя и без того их тяжкую работу. Такое начало несколько успокоило ротмистра. Он с облегчением стал думать о благосклонности случая. Не случись быть по нынешнему утру в наличии этой матросни, пришлось бы вьючить всю обозную поклажу на казачьих лошадей. Верховые казацкие кони не обозные лошади. Без канители бы не обошлось. Не привыкшие к тяжкой клади, они быстро бы выдохлись. Табун кляч, стреноженных этой кладью, сразу обездвижил бы пол эскадрона.

– Резво начали матросики! Неплохо бы гнать их таким аллюром и дальше, как думаете, Федор Иванович?

Подъехавший штабс-капитан довольно разглядывал тянущих натужной трусцой обоз моряков.

– Посмотрим, – неопределенно пожал плечами ротмистр. – Через час навалится жара, тогда будет видно.

Федор Иванович отлично понимал, что такой бег скоро превратит моряков в бесполезное стадо обессиленных тел. Об этом же думали и сами моряки. Сипло выдыхая воздух из груди, они жадно вдыхали свежую порцию. С каждым его глотком они чувствовали все возрастающую тяжкую духоту.

Они бежали, как и вчерашним днем, но сейчас судьба послала им более тяжкое испытание. Скажи им кто о таком исходе еще с полмесяца назад, утирать бы говоруну кровавую юшку от крепкого матросского кулака. Но не нашлось среди них никого, кто мог бы такое даже вообразить. Ныне же судьба явила морякам свой страшный выбор: «Лечь здесь или сдюжить…». Вокруг них простиралась степь, – сухая, необъятная и враждебная. Плотное казачье кольцо казалось морякам неумолимыми слугами смерти. Каждый из казаков желал им скорой гибели. От этого тянуло мертвенным холодком по сердцу. Но каждого моряка от самовольной смерти держало слово данное друг другу: «Не бросать брата своего один на один с лютой вражиной пролетарской революции! Погибать ─ так всем вместе…!».

Ротмистр жестом подозвал едущего поодаль денщика. Получив распоряжение, Колобов послал рысью свою лошадь вперед, к началу обоза. Там виднелась крепкая, плотно сидящая в седле, фигура подъесаула. Выслушав Колобова, подъесаул отдал эскадрону команду. Колонна приостановила движение. От первой телеги, где везли провиант и воду, отделилась пара казаков с большой баклагой. Остановившись у головной телеги, они наполнили фляжки водой. По очереди освобождая морякам руки казаки по очереди отдавали фляги. Едва матрос выпивал свою порцию, его снова приторачивали к телеге. Казаки, не задерживаясь, перемещались к следующей телеге. Уваров, глядя на процедуру водопития, под конец одобрительно кивнул головой:

─ Разумно, Федор Иванович. Не то лишились бы мы своего тягла. Какая жара наваливает…

Штабс-капитан снял фуражку и тщательно протер ее платком изнутри. Федор Иванович видел, как тяготит штабс-капитана, обтягивающий его фигуру, плотного сукна китель. Но Уваров не делал даже попытки расстегнуться хотя бы на пару верхних пуговиц. Ротмистру было понятно состояние духа штабс-капитана. Уваров, может быть, сам того не подозревая, не хотел давать слабину перед теми, кто сейчас изнывал в упряжи. Такие люди иногда встречались Федору Ивановичу. И ему самому такое состояние духа было близким и понятным. Враг не должен сознавать хоть в чем-то свое моральное превосходство. Схватка противников ─ это не только кулачный бой, но и превосходство духа. Иначе без такого понимания схватки она неизбежно превратится в убийство беспомощного противника. Федор Иванович именно так и поступал в любом противостоянии, даже таком, где он явно ощущал подлое коварство врага…

Захар бежал в середине обоза. Пот, заливающий глаза, слепил их едко-соленой жижей. Пыль, поднимаемая десятком бегущих, превратила лица людей в грязные маски. Связанные руки не давали морякам стереть плотную корку. Особенно доставляла мучения слипшаяся в комки грязь около ноздрей и губ. Задние пытались обтереть лицо о спины передних. Но это только сбивало бег. Спотыкаясь, они заваливали своих обессиленных товарищей.

Гонту это выводило из себя неимоверно. Перегнувшись с седла, хорунжий со всего маху охаживал нагайкой моряков. Войдя в раж, брызгая слюной и выкрикивая нечленораздельные звуки, он походил на бесноватого. Подъесаул, убедившись в бесполезности окриков, привел его в чувство выстрелом около уха из карабина.

Восстановив порядок, колонна вновь возобновила движение. Ротмистр с досадой отметил, что матросы выдыхаются. Удушливая жара будто прожигала мясо до костей, и, казалось, вот-вот закипят мозги. Федор Иванович понимал, что через десяток верст обоз придется бросить.

– Плохо дело, Евгений Васильевич. Матросы выдохлись. Надо еще хоть на полтора десятка верст отойти от станицы. Думаю свернуть с тракта в степь. Земля сейчас как камень. Следов на ней немного останется. В степи красные не скоро нас найдут.

Штабс-капитан не спешил с ответом. Несколько помедлив, Уваров повернулся к ротмистру:

– Вы правы, у нас нет выхода. Шагом, да еще по бездорожью мы недалеко уйдем… Но это единственное решение. Продержаться хотя бы до ночи. Ночью можно наверстать…

Через несколько минут головная сотня свернула с дороги. Моряки, разворачивая телеги, тихо переговаривались между собой: «Не иначе, сховаться хотят в степи… Поняли, что на нас далеко не уедешь… Держись, братва, кабы не последний час нам отмерян… Еще один рывок поглубже в степь… Там нас кончат…».

Но казаки, не прибавляя скорости, продолжали идти шагом. Захар не мог понять, отчего им так подфартило. В жалостливость казаков он не верил. Что-то ему подсказывало настоящую причину их действий. «Кажись, братва, нас решили немного поберечь, – пробормотал он. –«С чего бы это?» – ответил ему со спины кто-то. «А чтобы не загнать нас раньше времени». «Точно, сами-то они только верхом на бабах скакать горазды!». – выдохнул с натугой другой.

Разговор на этом оборвался. Степь начиналась клочковатая, с мелкими буграми и кочками, на которых росли жесткие короткие стебли бурой травы. Вскоре они пошли так густо, что не имело смысла их объезжать. Телеги затрясло как в шторм. Колеса, утыкаясь в кочки, сбивали моряков с дыхания, заставляя напрягать последние остатки сил. Через полчаса такого пути все телеги остановились.

Федор Иванович, оборвал высказанное желание хорунжего приободрить «комиссариков»:

– Спустить шкуру с них вы всегда успеете! Сейчас всех напоить и дать десятиминутный перерыв.

Гонта, с явным несогласием на лице, поскакал выполнять распоряжение. Ротмистр, глядя ему вслед, скривил губы в усмешке:

─ Просто удивительно, что мы с такими кадровыми офицерами смогли продержаться так долго. С его умишком да метить в наполеоны!..

Федор Иванович вздохнул и с сожалением добавил:

– Что поделаешь, приходиться воевать с теми, какие есть…

Уваров усмехнулся:

– Сейчас поздно говорить об этом. Надо спасать то, что еще можно спасти. Хотя и это не более чем призрачная надежда…

Штабс-капитан хотел было еще что-то добавить, но лишь тряхнул головой и умолк. Вскоре к ним подскакал подъесаул. Махнув нагайкой в сторону горизонта, обеспокоенно сказал:

– Господин ротмистр! Мне не очень нравиться вон та чернота, сзади нас. Будет гроза! И не позднее полудня… Быстро тянет.

Офицеры обернулись. То, что было еще час назад едва заметной черной полоской мари, сейчас надвинулось на весь горизонт, – от одного края до другого. Федор Иванович задумчиво смотрел на приближающийся грозовой фронт. Подъесаул прав. К полудню гроза их настигнет. Выбора не было. Матросиков сейчас надо использовать до последнего. Потом в них надобность просто отпадет, потому что степь превратится в непролазное море грязи.

– Семен Владимирович, поднимайте всех и гоните, как сможете. Матросов не жалеть. Нам нужно уйти сейчас как можно дальше. Мы должны как можно ближе оказаться к Журавской. Немедленно послать туда казаков за лошадьми. Может, с Божьей помощью завтра доберемся до Екатеринодара.

Подъесаул озабоченно кивнул головой. Через минуту вся растянувшаяся колонна пришла в движение. Подъесаул летал на своем жеребце и выкрикивал: «Ребята-а! Подсоберись, подтяни-и-сь!». А в сторону, отделившись от колонны, наметом сорвались несколько верховых. Яростно нахлестывая лошадей, они вскоре скрылись из глаз.

Моряки бежали среди казачьей цепи. Казаки, нависая над ними, нахлестывали нагайками по спинам замешкавшихся матросов. Духота была настолько ощутимой, что морякам казалось, что они продираются сквозь плотную, соленую от пота, завесу. Степь дышала стозевной раскаленной пастью…

Во время остановки, юнкер, движимый каким-то неясным побуждением, медленно шел вдоль обоза. Это побуждение появилось с самого начала. Разглядывая моряков, юнкер заметил нечто знакомое в фигуре одного из них. Из-за густого слоя пыли, сделавшего этого парня неотличимым от других, он никак не мог разглядеть его лица. Моряк, фигура которого показалась ему знакомой, сидел около второй телеги. Вглядевшись, юнкер узнал его. Тогда лицо этого моряка было злым и решительным. Сейчас оно было усталым и изможденным.

Некоторое время юнкер стоял неподвижно, устремив взгляд на моряка. Заметив такое внимание со стороны этого долговязого мальчишки, тот поднял голову:

– Эй, паренек, закурить не найдется?

Юнкер отрицательно мотнул головой и отвернулся.

– Ну, что ж, нет, так нет…

Захар огляделся вокруг и с усмешкой сказал сидевшим вокруг товарищам.

– Мальцам еще не положено баловаться. Слушай, парень, может, у кого из мужиков спросишь? Ты, я вижу, малый добрый, подсоби в беде! Тяжко без курева.

Юнкер не мог понять, почему он, неожиданно для себя, подошел к стоящему поодаль казаку и попросил того скрутить самокрутку. Тот, не задавая лишних вопросов, полез в кисет. Протянув юнкеру добротную, толщиной с палец, самокрутку, усмехнулся: «Присмолить?». Юнкер утвердительно кивнул. Взяв прикуренную самокрутку, направился назад. Около своего знакомца юнкер в нерешительности остановился.

– Ну что ж ты! Суй в рот! – улыбнулся тот. – Видишь, клешни у нас застопорены! Спасибо, что уважил! Доброе дело – оно когда-нибудь тебе зачтется…

Захар, приладив поудобнее самокрутку, глубоко и с наслаждением затянулся. Юнкер по-прежнему стоял рядом и неотрывно смотрел на Захара. Тот почувствовал на себе прожигающий взгляд мальчишки. Глянув юнкеру в глаза, с иронией спросил:

– А что, парень, высмотрел что на мне?

Юнкер медленно отвел взгляд. Опустив голову, он, ни слова не говоря, двинулся в голову колонны. Прищурившись, Захар смотрел вслед удаляющемуся юнкеру. Его заинтересовала причина такого интереса к нему со стороны этого мальчишки. Что его до сегодняшнего дня никогда этого юнкера он не видел, Захар не сомневался ни минуты. Может, этот парнишка был тем самым, у кого он намедни вечером подбил камнем ствол карабина? Так вокруг него было слишком много моряков, чтобы парень смог его различить среди плотно стоящей братвы!..

Захара толкнули в бок. Перехватив губами остаток самокрутки, уже на бегу, он обмозговывал этот непонятный случай. Не может быть, чтобы парень вот так ни с того ни с сего стал пялиться на него. Но скоро, навалившаяся горячим свинцом усталость, выветрила из головы все посторонние мысли, кроме одной: «Продержаться, держаться…». Захар еще раньше постиг простую, но такую нужную в его положении мысль: «Раз судьба вытащила его из той ямы, где остались друзья и товарищи, значит, есть и в его жизни фарт. И, значит, сейчас надо только продержаться. А там посмотрим…».