Русская сага

– Пёхом не оторвёмся… Дальше, как море в штиль, степь до Азова… В ковыле не сховаешься! Порубят они нас в шкентели… Полундра, братва…

– Ничё, юшку кровавую напоследок им пустим, – зло сплюнул сидевший рядом Егор. Он вынул у Захара из пальцев самокрутку:

– Дай посмолить чуток…

К ним в окоп снова скатился комиссар Иванчук:

– Слушай, Захар! А как с флангов обойдут и ударят сзади?

– Ну и что? Окопались на краю балки, и отлично! А снизу им не с руки будет лезть. Казачье пехом не ахти какие вояки! Нам бы вот только малость передохнуть…

Но казаки, словно угадав его желание, не дали ни минуты лишнего передыха. Обойдя обширную балку с флангов, они ударили неожиданно и мощно. И когда над жидкими окопчиками вздыбливались казацкие лошади, моряки, бросая винтовки, молча поднимались под посвист и злобное улюлюканье: «Попалась, комиссарская сволочь!..».

К полуночи моряки притихли. Сами собой смолкли негромкие разговоры. Каждый думал о приближающемся рассвете. Молодые, полные сил парни, в своем сознании отвергали сам факт умереть вот так, – не в бою, а как на бойне, не имея возможности противостоять врагу. Их сердца наполнялись жаркой, нестерпимой ненавистью. Они были уверены, что взглянут в отверстия винтовок без содрогания и дрожи. Честь балтийских моряков, соединявшая их в монолитный спай, оставалась для них священной и неколебимой!

Вскоре там, откуда должен был взойти раскаленный диск светила, чтобы снова наполнить день слепящей, выматывающей жарой, заалела тонкая, словно лезвие казацкой шашки, полоска зари. Со дна балки ее не было видно. Но Захар, по кромке балки, окрасившейся еле заметным оттенком алого цвета, угадал скорый рассвет. И едва он осознал это, как первые лучи всходящего солнца рассыпались красными искрами, будто дрожащими каплями крови, по кончикам штыков.

Казаки, всю ночь просидевшие у костров, сонно переговариваясь и стряхивая с попон на остывшую землю обильную росу, зашевелились. Капли росы, сверкая мириадами ярких огней на траве, росшей по краям балки, сливались в единое белое зарево, отчего снизу казаки, лошади и стволы деревьев казались висящими в воздухе.

Захару это явление показалось чем-то нереальным, знамением. Оно было похоже на посланный свыше знак, давая ему понять о каком-то повороте судьбы. Уже с четверть часа слышались звуки, похожие на далекие раскаты грома. Захар огляделся вокруг. Многие моряки не спали, прислушиваясь к понятным каждому, бывшему на фронте, звукам. Била артиллерия…

«Здорово лупят…» – обронил лежавший неподалеку бородатый, лет под сорок, матрос. «Главным шпарят…» – тихо отозвался другой. «Это, братва, не иначе, как под Тихорецкой…». «Да, верст пятьдесят будет, не больше…». «Это наши, верняк, жарят задницы казачкам!..». Разговор покатился дальше, порождая надежду и веру в возможное освобождение из плена. Моряки по-прежнему, лежали, не шевелясь. Некоторые приподнявшись, оборотили напряженные лица в сторону доносившейся до них артиллерийской канонады. Каждый, вслушиваясь в далекие раскаты, истово молил своих небесных покровителей: «Только бы успели!..».

Наверху, судя по звукам, что-то происходило. Резкие выкрики команд, ржанье лошадей и шум накатывающихся откуда-то повозок разорвали хрупкую предутреннюю тишину. Охранение внезапно как-то засуетилось, задвигалось в торопливой беготне. Голос, выкрикивающий приказы, был тонок, визглив, с нотками близкой истерики. Для людей, находившихся на дне балки, он звучал зловещим и роковым приговором. Снизу, на фоне густо-синего неба было отчетливо видно, как на край балки подтянулись, выстраиваясь в шеренгу, казаки. Сняв с плеча карабины, они взяли их наизготовку. Между казаками, раздвигая их плотный ряд хищными упитанными рылами, высунулись пулеметы.

Вечность, застывшая в едином миге, длилась нескончаемой жутью. И моряки, и казаки, отрешившись от пут бытия, в своих душах взывали к Богу. Разные они возносили молитвы. Но для каждого из них единой целью и желанием была яростная жажда спасти свою душу. Одних – как убийц, других – как закланной жертвы.

Те же, кто сейчас определял их судьбу, сами трепетали перед разверзшейся вечностью. Тяжким грузом на их плечи ложилась судьба фронта. Он был прорван получасом ранее на участке Павловская – Белая глина. Об этом сообщил прискакавший с десятком казаков личный порученец главнокомандующего. Слетев с коня, он заперся в хате с ротмистром. Вскоре порученец выскочил оттуда красный, злой, с взмокшим от произошедшего разговора, лицом. «Вам немедленно надлежит выполнить распоряжение Ставки… Я знать ничего не знаю! – орал он в открытую дверь. – Вы отвечаете лично за сохранность!.. Не позднее шестнадцати ноль-ноль завтрашнего дня прибыть в Екатеринодар…». Взлетев на поданного казаком коня, порученец остервенело хлестнул его по крупу и тут же ускакал назад.

Федор Иванович, оставшийся в хате, отвернулся от двери и яростно сплюнул:

– Колобов! – и увидев появившееся в приотворенную дверь лицо ординарца, процедил: ─ Господ офицеров ко мне! Быстро!

– Слушаюсь, ваш высокоблагородь! И хорунжего к вам? – осторожно спросил он. – Его благородь на екзекуции…

– Я сказал всех! – сорвавшись на крик, прогремел ротмистр. Колобов исчез, а ротмистр, поднявшись из-за стола, подошел к окну. По станице уже тянулись предвестники отступления. Поднимая тяжелую, придавленную росой пыль, шли беженцы, узнав о прорыве фронта красными. Обгоняя их, скакали казачьи группы, закинув пики за плечо и гнусавя заунывную песню. Среди казаков Федор Иванович не видел ни одного значка части, ни старшего чина, что говорила бы о какой-то упорядоченной, планомерной тактике отхода. Все было похоже на хаос, бегство толп, орды разуверившейся в успехе своего дела казачьей массы.

Ротмистр бездумно глядел на этот бесконечный поток разношерстного сброда. Мелкая, противная дрожь ненависти и презрения рождала в его затылке тупую боль. «Прав оказался Владимир Семенович… Заманухой обернулась наша победа. Красные в который раз обошли наших генералов…».

Он оторвал свой взгляд от окна. Оглядев вошедших офицеров, спросил с едкой издевкой:

─ Ну, что? Видели это позорище? – Ротмистр мотнул головой в сторону окна. Коротко выдохнув, добавил: – Только что от Деникина порученец был. Нам следует принять штабной обоз… Завтра, к шестнадцати ноль-ноль с ним надлежит прибыть в Екатеринодар. Красные на хвосте. Картина, господа офицеры, думаю, ясная.

Ротмистр кивнул головой на карту, лежащую на столе, и сказал:

─ В нашем распоряжении сутки с небольшим. До Екатеринодара почти восемьдесят верст… Гнать придется весь день и всю ночь. Вам, Владимир Семенович, следует собрать людей в полную готовность. Эскадрон впереди и два в прикрытие. Действуйте.

Подъесаул молча кивнул головой и вышел. Федор Иванович остановил свой взгляд на вахмистре:

– Глеб Михайлович, возьмите несколько казаков и пройдитесь по станице. Надо собрать провиант и воду. Главное, наберите воды. Жара сегодня будет адская. И поторопитесь.

– Слушаюсь.

Отправив остальных по назначенным делам, ротмистр сел за стол и поднял взгляд на хорунжего:

– У вас все готово?

– Так точно, господин ротмистр. У меня все готово. Я думаю, надо, в связи с обстановкой, быстрее кончать … – звенящим от напряжения голосом ответил тот.

Федор Иванович ответил не сразу. Опустив голову, он молча сидел некоторое время. Потом, встав и подойдя к окну, минуты две смотрел на улицу, где неудержимым потоком текла людская река. Шум и крики толпы, конское ржанье, тонкий посвист колесных осей тяжело нагруженных подвод порождали удручающее состояние безнадежности и неотвратимой гибели.

– Сколько пленных находится в балке? – неожиданно спросил ротмистр.

Гонта ответил незамедлительно, будто ожидал вопроса:

– Сто десять комиссариков! Как есть – один к одному! Прикажете начинать? А то как бы не опоздать!

Ротмистр, не оборачиваясь, все так же глядя в окно, глухим, севшим голосом сказал:

– Не волнуйтесь, хорунжий… Мы уже опоздали… тогда в семнадцатом… Расстрел этого матросского дурачья уже ничего не изменит.

─ Ошибаетесь, Федор Иванович! – жестко возразил Гонта. – Их нужно истреблять, как саранчу! И чем меньше комиссарской рвани сейчас останется, тем легче нам будет вернуться назад с победой.

Ротмистр не успел ничего ответить, как дверь резко распахнулась. В нее ввалился разгоряченный, весь покрытый густым слоем пыли офицер:

– Господин ротмистр!

Федор Иванович обернулся и спросил:

– Разрешите узнать, с кем имею честь?

– Штабс-капитан Уваров! Я прибыл из Ставки командующего. Обоз на подходе к станице. Вы нас будете сопровождать! Я с грузом архива и частью депозитов ценных бумаг Екатеринодарского госбанка.

Федор Иванович едко хмыкнул:

– Кому теперь нужны эти ценные бумаги! Только время на хлам переводить!

Штабс-капитан, пожав плечами, картинно развел руками:

– Строжайший приказ командования, господин ротмистр!

Потом он, несколько помедлив, подошел к ротмистру ближе и шепотом сказал:

– Отошлите хорунжего. Мне необходимо вам сказать приватно несколько слов, как было обговорено с атаманом.

Ротмистр кивнул Гонте:

– Хорунжий, обождите несколько минут во дворе. – Дождавшись, когда тот выйдет, обернулся к штабс-капитану. – Слушаю вас, господин штабс-капитан.

– В тюках, которые я выдаю за ценные бумаги, внутри спрятано золото и драгоценности, на несколько миллионов. Вы теперь понимаете, что это просто необходимая мера предосторожности. Прознай казачки об этом и можно будет пускать себе пулю в лоб.

– Я ничего не понимаю! – озадаченно покачал головой ротмистр. – Если вы везете такой ценности груз, то почему нет соответствующего охранения?

– Я же вам сказал, – нетерпеливо пояснил Уваров. – Слишком многие знали про отправку – от чиновников банка, до простого охранника. Да и некоторые наши офицеры проявили нездоровый интерес к маршруту следования обоза. Только двое теперь знают настоящий путь обоза – начальник контрразведки Грибанов и ваш покорный слуга. По указанию генерала мы все переиграли в самый последний момент. А по намеченному ранее маршруту пустили другой обоз, точно такой же, но с другой начинкой. Теперь вы меня понимаете, что нам следует спасти? Это золото, – как сказал Антон Иванович, – залог продолжения нашей борьбы. Теперь судьба всего дела и в ваших руках, Федор Иванович.

– Понимаю, – задумчиво качнул головой ротмистр. – Слишком рискованно… слишком. – И путь до Екатеринодара не близкий. Гнать нужно обоз на рысях, чтобы хоть как-то оторваться.

Штабс-капитан покачал головой:

– Вот тут я хочу вас сразу предупредить. Обозных лошадей мы лишились на подходе к станице. Всех запалили… Мне пришлось на последнем десятке километров спешить казаков и впрячь верховых лошадей в повозки. Если вы не достанете тягловых лошадей, весь груз придется тащить хоть на себе! А это восемь повозок!

– И вы с этим ко мне явились?! – недоуменно вскинул брови ротмистр. – Нет у меня обозных лошадей! У меня некомплект верховых, почти два десятка казаков в пехоту перевел, а вы с таким сюрпризом! Где же их теперь взять? Посмотрите, что на улице делается?!

Федор Иванович задохнулся от выпаленной единым духом фразы. Штабс-капитан свел брови к переносице и раздраженно бросил:

– Я не знаю, как вы будете решать это дело! Я доставил груз в ваше расположение, как мне и было приказано! Реквизируйте лошадей у станичников, в конце концов!

– Да вы что! Какие станичники! Вся станица сейчас за десяток верст отсюда! К Кубани подбегает… – ротмистр ткнул рукой куда-то за спину штабс-капитана и затряс головой. – Я не хочу брать на себя ответственность за это дело! Мне что, прикажете на себе тащить повозки?! У меня всего с полдивизиона осталось! На охранение и то …

– Если надо, будем тащить на себе! – с упрямством обреченного на тяжкое дело человека с нажимом сказал Уваров. – Мне все равно, кто будет тащить – люди, кони, хоть собаки, но груз должен быть доставлен к завтрашнему полудню в Екатеринодар… Это наш долг, Федор Иванович…

Штабс-капитан пристально взглянул на ротмистра и добавил:

– Антон Иванович отозвался о вас, как о самой лучшей и надежной кандидатуре для этого дела…

Федор Иванович глубоко вздохнул, будто только что единым махом осушил до дна непомерную чашу вина. Уткнувшись взглядом в разложенную на столе карту, он некоторое время молчал. Чуть спустя, не поднимая головы, ротмистр глухо сказал:

– Люди… люди… Что ж, это можно. Людей у нас сейчас хоть отбавляй…

Он взглянул на Уварова:

– Доставить груз я постараюсь, вот только за скорость доставки я не могу ручаться. В остальном будем полагаться на промысел Божий. Это уж как ему будет угодно!

– Поясните, что вы хотите предпринять?

Федор Иванович усмехнулся:

– Да то, что вы только что сказали! Лошадей заменить людьми! Пленных у нас много… – Ротмистр помолчал. – На каждую повозку по полдесятка людей и с Богом! Сколько они выдюжат, не знаю, но отсюда мы уйдем, Евгений Васильевич. Главное – начать, а там видно будет…

Юнкер, проснувшись от какого-то шума, поначалу неподвижно лежал в повозке. Он смотрел на текущий мимо плетня непрерывный поток верховых казаков, станичников с семьями, сидящих на повозках с привязанным к задкам телег скотом. Он не понимал, откуда взялось такое количество народу. Юнкер повернул голову к хате. Около нее он увидел возбужденную толпу казаков из своего эскадрона. Чуть далее, перед крыльцом, нервно мотался хорунжий Гонт. Один Колобов, спокойный как всегда, сидя в тени амбара, правил шашку.

Эта толпа людей и всадников, хаты с плетнями и дорогой позади них казались ему какой-то чуждой этому месту картонной декорацией. Он слышал хаос звуков, ощущал запахи пыли, дегтя, сена, на котором лежал. Он видел бездонное синее небо, накрывшее собой суетящиеся, мельтешащие фигурки людей, но видел это все сразу, как будто только его тело находилось на повозке, а сам он парил над этой декорацией в спокойном, равнодушном эфире.

Юнкер еще никак не мог расстаться с ночными видениями. Ему казалось, что там была его настоящая жизнь, рядом с живым отцом. В них было еще что-то, чего он никак не хотел отпускать от себя; его мама, братья и седая, величавая женщина, – бабушка, около которой было всегда так покойно и уютно. Отец сидел за столом, пил красное вино из сверкающего алмазной гранью бокала и мама, смеясь, что-то говорила ему…

Во двор с гулким грохотом ворвались несколько тяжелогруженых подвод. Хрипящие кони, поводя налитыми кровью белками глаз, рвали поводья, вышибая передки телег копытами. Некоторые, с пеной на удилах в изнеможении валились на землю. Другие, дрожа взмыленным корпусом, пытаясь не упасть, едва держались на подламывающихся ногах. Подскочившие казаки споро распрягали лошадей, матерясь на тех, кто загнал таких скакунов. Ездовые, вяло отговариваясь, стаскивали с себя пропотевшие рубахи, обтирая ими покрытые густыми черными разводами лица.

Один из них, соскочив с телеги, направился к Гонте:

– Господин хорунжий, велите доложить штабс-капитану Уварову, что обоз прибыл.

Гонта, набычившись, исподлобья посмотрел ездового и раздраженно бросил:

– Как стоишь, дурак! Доложи по форме, когда обращаешься к офицеру!

Ездовой суетливо натянул рубаху, застегнул пуговицы и испуганно вытянулся в струнку:

– Разрешите обратиться, ваше благородие?

Но едва Гонта вознамерился было выслушать рапорт ездового, как дверь из хаты отворилась. На пороге показались ротмистр со штабс-капитаном. Ротмистр отыскал взглядом Гонту и окликнул его:

– Хорунжий, подойдите!

– Слушаю, господин ротмистр!

– Вот что, хорунжий… – Федор Иванович сделал паузу и, сглотнув, продолжил. – Из пленных нужно срочно отобрать десятка четыре человек, крепких и желательно помоложе. Дело чрезвычайной важности, а потому отнеситесь к этому как можно ответственнее и быстрее. Отобранных пленных привести сюда под усиленным конвоем. Прошу вас сделать это без промедления. Действуйте!

– Господин ротмистр, что прикажете делать с остальными?

Хорунжий, поджав губы, смотрел на ротмистра прищуренным взглядом. Ротмистр, не глядя на Гонту, сошел с крыльца и раздраженно бросил:

– С остальными поступить согласно прежнему распоряжению. Да смотрите, не увлекитесь. Сначала доставьте сюда сорок человек…

Едва хорунжий скрылся, ротмистр и штабс-капитан направились к прибывшему обозу, пробираясь между лошадьми, которых водили по двору ездовые. Федор Иванович, наметанным глазом взглянув на еле живых лошадей, печально покачал головой:

– М-да, пропали кони…

– Ничего не поделаешь, – согласился с ним Уваров. – Людей кладем без счета! Что уж тут животина какая-то…

Федор Николаевич согласно кивнул головой. Он представил тех, кому придется впрячься в телеги вместо этих животин. Хоть и черная они вражина, но всё же люди. Такой доли ротмистр не хотел бы пожелать любому врагу ни в какое другое время. Проклятое время! Он часто думал в последние дни об этой лихой поре, навалившейся на Россию. Помутившийся разум русских людей, рвущих друг друга на куски, приводил его в отчаяние. Что такое могло случиться в мировом устройстве, чтобы вот так, обезумев в одночасье, массы людей забыв Бога и любое, самое тесное родство, рвали глотки друг другу из-за пустых заумных идей. Федор Иванович все прекрасно понимал. слышал и видел, как сбивают с толку народ оголтелые фанатики, место которым в прежнее время было бы в желтом доме!

Он никак не мог понять, почему люди, слушая этих извергов и богооступников, не дают себе труда задуматься о том, насколько лживы их идеи! Уравнять всё и всех! Такое помыслить можно только в страшном сне! Ротмистр еще в юности понял, что нет людей равных друг другу по свойству своего рождения. Отец, беря его на деревенскую сходку, поучал своего тринадцатилетнего отрока-сына запоминать с кем и как нужно себя вести. «Мужик мужику рознь, – говаривал он. –Смотри, как один радеет за дело, а другой только прячется от него. Нет двух одинаковых мужиков! Одному Бог дал ум и желание применить его к делу, другому этот ум служит для черной корысти, а у прочих и вовсе нет ни ума, ни желания прожить жизнь в достатке и богобоязни. Эти так и норовят, где перебиться за счет умного и работящего. Бойся таких! Они предадут, обманут и оболгут за копейку!».

Много чего говорил тогда ему отец! И как в воду глядел! Сошлись теперь эти захребетники в черную рать, ведомые немецкими шпионами и жидомасонами в сатанинском желании уничтожить Русь святую!..

Оглядев обозные телеги, Федор Иванович обернулся к Уварову и усмехнулся:

– Перебрали штабные с грузом. Немудрено, что лошадей запалили! Это кто ж так постарался?

– Торопились, господин ротмистр… – неопределенно хмыкнул штабс-капитан. ─ Уж больно жарко становилось.

– Понятно. Как думаете, сколько человек поставить на каждую? Чтобы раскатить этот груз хотя бы на иноходь придется попотеть.

– Пятериком, думаю, обойдемся, – пожал плечами Уваров. ─ Степь как стеклышко, только накатить, а там само пойдет.

– Согласен. Где этот хорунжий? – Ротмистр нетерпеливо стукнул нагайкой по бедру. – Не нравиться мне что-то вон та муть! Как бы не натащило дождя!

Уваров взглянул туда, куда указал ротмистр. На горизонте и впрямь сгущалась длинная плотная полоса чернильно-бордового цвета. И хотя она была еще совсем тонкой, но солнце, висевшее над ней, не пробивало ее своим ярким блеском.

– Ничего, проскочим. Ветра нет, – успокоительно ответил штабс-капитан. – Вон наше тягло на подходе.

Из-за дальних хат показалась плотная группа людей в окружении верховых. Через две минуты они подошли к плетню двора и остановились. Хорунжий одним махом влетел во двор. По своей привычке дернув головой, отрапортовал:

– Господин ротмистр, сорок человек доставлены! Все молодые и здоровые мужики. Разрешите отбыть для исполнения экзекуции!

– Заведите их во двор, – холодно ответил ротмистр, – поставьте охранение и ждите дальнейших распоряжений. Вполне возможно, что мне понадобиться ваше присутствие.

– Слушаюсь, господин ротмистр!

Гонта так же лихо вымахнул со двора. Федор Иванович огляделся. Увидев в отдалении сидящего на телеге юнкера, позвал его:

– Юнкер, подойдите.

Юнкер соскочил с телеги и, одергивая китель, подбежал к ротмистру. Федор Иванович оглядел его бледное с синими тенями под глазами лицо и мягко спросил:

– Ну, что, Волынский, готовы к службе?

– Так точно, господин ротмистр! – вскинул руку к козырьку юнкер.

– Ну и славно. – Ротмистр оборотился к Уварову: – Это сын полковника Волынского, погибшего вчера. Полковник воспитал отменного сына и воина. Юнкер дрался геройски и вел себя достойно, когда пал отец… Н-да… Вот что, юнкер, разыщите подъесаула Владимира Семеновича. Передайте ему, что я направил вас в его подчинение. Останетесь в расположении сотни. Выполняйте.

Подождав, пока юнкер отойдет, Федор Иванович, глядя ему вслед, глухо сказал:

– Нечего парню лишнюю кровь видеть. А здесь, я чую, без нее не обойдется.

Ротмистр кивнул на мрачную толпу собравшихся в пяти метрах от них моряков. Поднявшись на крыльцо, Федор Иванович сделал паузу, оглядел стоявших перед ним в потрепанных тельняшках и бушлатах моряков и громко сказал:

– Не буду тратить на вас много слов. Вон видите те груженые телеги? Это ваш пропуск в жизнь. Не скажу, чтобы он был легким, ну да что в нынешнее время достается без крови… – Федор Иванович помолчал. – Этот обоз должен быть доставлен завтра к полудню в Екатеринодар. Задача такая. На каждую телегу определяется пять человек. Четверо тащат, один бежит налегке рядом. Меняетесь по вашему выбору, когда хотите, один на один. Все ясно?

Тяжелое угрюмое молчание на минуту повисло в воздухе. Затем из плотно стоящей массы моряков раздался голос:

– А куды коников подевали? Неужто сожрали с голодухи?

Гонта, враз покрасневший от вскипевшей злобы, визгливо заорал:

– Молчать! Сволочи!

Федор Иванович наклонил голову и заиграл желваками:

– Я не буду повторять. Но вам мы даем возможность сохранить свои жизни, при условии, что вы сделаете свое дело.

– Да вы чего, казачки! Нас за дуриков держите? И сколько же нас доскачет до Екатеринодара по такой жаре? – насмешливо прокричал тот же голос. – А тех, кому удастся это сделать, вы у ближайшего Екатеринодарского забора шлепнете! С вас станется!

Ротмистр сделал знак хорунжему:

– Возьмите парочку из них и отведите в сторонку.

Гонта сделал знак и несколько казаков, заломив ближайшим морякам руки, отвели их к плетню. Ротмистр поднял руку и указал на них пальцем:

– Будь по-вашему, если так хотите! Эти будут первыми!

Ротмистр сделал знак, и звонкий залп свалил стоявших у плетня матросов. Глухой ропот пробежал по толпе моряков. Ротмистр выждал некоторое время и спросил:

– Мне продолжать, или все же вы попытаете свою удачу? Решайте, даю вам минуту!

Молчание моряков разрезал звонкий насмешливый голос:

– Нам, господин хороший, одна хрень, – здесь лечь, как наши братки, или там у стенки! Какая нам разница, скажи, ваш высокоблагородь?!

– А такая вам разница, что те, кто дотянет свою телегу, останется жить. Могу в том поклясться Господом и своей честью… Никаких других гарантий у меня не имеется! На этом все! Если нет, отправляйтесь назад к своим. Через полчаса, в этом я могу дать вам твердую гарантию, вы все точно будете гореть в своем антихристовом аду! – Федор Иванович сделал паузу. – А так какая-никакая надежда выжить у вас будет. Одно только добавлю. Через три минуты еще двое из вас лягут там, у плетня и так будет, пока вы не согласитесь. И чем дольше вы будете тянуть, тем больше работы достанется оставшимся.

Моряки тихо заговорили. Кое-где, было видно, разговор принимал более резкий характер, но тут же общее мнение гасило лишние эмоции. Ротмистр и штабс-капитан молча ждали решения моряков. Оба они понимали их положение. Но также хорошо знали, что согласие этих людей позволит решить им самим невероятно трудную и ответственную задачу. А потому они стояли и ждали.

Моряки минуты три совещались и, придя к решению, нестройным хором произнесли: «Согласны»…

Глава 4

Мечте Юрки присоседиться к какой-нибудь компании заводских «эвээмщиков» в этот день не суждено было сбыться. Едва ребята приступили к работе, как, к величайшему удовлетворению всех, им представилась возможность снова окунуться в прелести роскошного весеннего дня.

Вошедший в бюро начальственного вида мужчина подошел к руководителю их группы. Они о чем-то негромко стали переговариваться. Боровой больше слушал и кивал головой. Минуты через три начальник так же незаметно покинул помещение. Сергей, внимательно наблюдавший за этим «рандеву», досадливо поморщился. Обычно такие визиты оканчивались дополнительной кипой архивных чертежей, которые им с официально-деловой миной на лице преподносил Михаил Валентинович.