«13-й апостол» Византии и Крестовые походы

Пселл на всякий случай написал свергнутому василевсу письмо, в котором по обыкновению лукавил и утверждал, будто сам Михаил VII Дука никакого отношению к этому зверству не имеет. По его словам, приказ об ослеплении якобы отдал кесарь Иоанн. Но, конечно же, эта уловка никого не убеждала – все были уверены, что новый император знал о грядущей судьбе своего отчима95. После этого Романа Диогена отправили в монастырь на острове Проти, где он и скончался в июле 1072 г.

Когда АлпАрслан узнал, насколько безжалостно враги расправились с Романом Диогеном, он впал в ярость и поклялся отомстить за своего друга. Однако вскоре его самого настигла смерть. «И он ушел из мира вслед за прочими смертными, придя туда, где едины цари и бедняки»96.

Попутно меч угрозы мелькнул и над головой дома Комниных. Жена Иоанна Комнина, брата императора Исаака I, Анна Далассина, тайно вступившая в переговоры с Романом IV, когда тот пребывал в Киликии, теперь оказалась в страшной опасности. Однако на суде Анна торжественно поклялась перед образом Христа, что ничего не замышляла против Михаила Парапинака, и судьи ей поверили. Тем не менее ее вместе с детьми сослали на Принцевы острова. На всякий случай97.

А в Византийском государстве началось «Смутное время»…

IV. Императоры Михаил VII Дука Парапинак (1071—1078) и Никифор III Вотаниат (1078—1081)

Глава 1. «Смутное время» и бессильный царь

Молодой василевс, благодаря трудам своего учителя и дяди захвативший императорский трон, был всего 20 лет от роду – он появился на свет в 1050 г. Михаил Пселл, абсолютно убежденный, что каждый следующий на его жизненном пути император может царствовать при непременном обращении к его персоне за советами, воспитал из Михаила VII именно такой образчик.

Инфантильный и слабовольный, старческого вида с замедленными движениями и задумчивым взглядом, молодой царь более годился для научной деятельности, чем для управления государством. Начитанный и любитель побеседовать с учеными, он откровенно отложил в сторону государственные дела, чтобы писать стихи или новое историческое повествование. Василевс был стыдлив, мягкосердечен и деликатен – не самые плохие качества, требующие тем не менее для осуществления полномочий царя соседства более мужских черт характера. Михаил VII откровенно не любил войны, чурался грубых шуток, женщин, застолий и стеснялся сделать замечание даже собственному слуге, когда тот открыто обворовывал его98.

Правлению Михаила VII были присущи исключительно «антимилитаристский» характер и практически полное устранение царя от решения всех политических проблем. Вместо императора Византией управляли его советники из числа представителей клерикальной партии. Результатом резкого ослабления (самоослабления, вернее сказать) верховной власти стали невиданное казнокрадство и полное обнищание Римского государства. В ситуации резкого снижения доходных источников вследствие утраты многих плодородных территорий и продолжения политики императора Константина X Дуки по освобождению церковных владений от налогов, Михаилу VII пришлось пойти на прямой обман населения.

В частности, он по совету Пселла девальвировал денежную единицу номисму до уровня ј медимна, «пинак», за что и получил свое довольно обидное прозвище «Парапинак», т.е. «вор четвертой части»99. Разумеется, это не самая лестная оценка Римского царя в глазах византийцев. Доходы населения таяли, как дым, казна оставалась пустой.

Впрочем, не все происходило так, как задумывал Пселл. К немалому удивлению придворных, его влияние при дворе резко упало, хотя лично Парапинак испытывал глубокое доверие и уважение к своему учителю. Но поскольку он всегда желал иметь Пселла при себе, а его занятиями стали науки, то и старому сановнику пришлось в силу необходимости более демонстрировать эрудицию, чем вершить политические дела. На первых порах больше всех выиграл кесарь Иоанн, однако вскоре и он вынужден был уступить место евнуху Никифору, получившему прозвище «Никифорица». Этот хитрый царедворец, служивший в царской канцелярии еще при Константине X Дуке, прославился распорядительностью и ловкостью, а потому был вызван из провинции кесарем Иоанном и назначен логофетом дрома (глава налоговой службы)100.

Однако Никифорица рассчитывал на бульшее, а потому немедленно начал хитрую интригу по устранению всех возможных конкурентов, чтобы стать при царе единственным советником. Первым жертвой его комбинаций стал Иоанн, митрополит Сидский, ранее поставленный василевсом первым министром двора. Затем был оклеветан и сам благодетель Никифорицы кесарь Иоанн, отправленный в Азию во главе войска воевать с турками. Став после этого первым министром, Никифорица начал широкую деятельность, от которой содрогнулась вся Римская империя сверху донизу.

Население задыхалось от бремени непосильных налогов, поступавших в карман Никифорицы, церковное имущество изымалось якобы в пользу государственной казны, чем возмутилось священство, но судьба собственности монастырей была сродни налоговым поступлениям. В изъятии церковных ценностей большую помощь Парапинаку оказывал Неокесарийский митрополит, назначенный на должность царского сакеллария, занимавшего второе место в церковной иерархии. Дошло до того, что другие архиереи попытались низвергнуть его из сана, и только горячее заступничество императора спасло митрополита. Все же василевс лишил его должности и отправил в свою митрополию, где тот жил до самой смерти101. Тяжелый удар был нанесен также аристократии, чье имущество безжалостно конфисковалось по самым различным поводам102.

Непродуманными действиями Михаил VII и Никифорица разрушили очень эффективную систему защиты северных границ, которая самопроизвольно образовалась в последние десятилетия по Дунаю. Ее основу составляла пестрая смесь болгар, печенегов, половцев и русских, некогда занявших эти освободившиеся земли. Ранее Византийское правительство ежегодно направляло этой космополитичной орде «поминки» – дань, получая взамен естественных защитников своих рубежей. Теперь и эта добровольная пограничная стража оказалась на грани исчезновения, не получая никакой поддержки из столицы103.

Наконец, вновь активизировались турки, и вскоре Византия запылала – как вовне, так и изнутри. Первыми заволновались Балканы, где в 1073 г. поднялось восстание против Византии. За помощью болгары обратились к Сербскому королю Михаилу (1053—1081). Его сын, царевич Петр, прибыл в Болгарию с отрядом из 300 всадников и был провозглашен новым Болгарским царем. Он заручился поддержкой отца, а Зетский князь Михаил, вассал Сербского короля, прислал ему в помощь 300 всадников по главе с воеводой Петрилой104. Он разбил слабое византийское войско под командованием Дамиана Далассина, однако позднее византийцы при помощи норманнских и германских наемников справились с восставшими и разбили их в нескольких сражениях. К декабрю 1073 г. восстание было полностью подавлено105.

Но в 1074 г. активизировалась орда на Дунае, где большинство составляли печенеги. Они двинулись на Юг и разграбили область Адрианополя. Против них император направил вестарха Нестора, этнического славянина, пользовавшегося его особым доверием. Однако едва Нестор прибыл на Дунай, как понял, что его полномочия, так грозно звучавшие в Константинополе, здесь не значат ничего. Фактически он оказался в плену у орды и сохранил жизнь лишь при условии того, что возглавит ее и будет действовать заодно с печенегами против византийцев. Нестор вначале возражал, но потом узнал о том, что Никифорица конфисковал его дом в столице в виде наказания за неудавшуюся миссию, и это решило дело. Вскоре печенеги двинулись на Константинополь под его началом.

Осадив город, кочевники потребовали помимо дани выдачи головы Никифорицы, но, к удивлению, Парапинак проявил несвойственное ему упорство и не пожелал удовлетворить это требование. Вместо этого он судорожно искал союзников и друзей, способных помочь ему в минуту опасности. Спасло Византию старое оружие – подкуп отдельных вождей, внесший разлад в орду. Кроме того, по несколько неопределенным свидетельствам, в лагере печенегов внезапно начался мор. В результате они свернули боевые действия и вернулись на Дунай, разоряя по пути Фракию и Македонию106.

Затем пришлось выслушать требования турок. После прихода Парапинака к власти сельджуки напомнили императору о необходимости соблюдать условия договора, заключенного Романом IV Диогеном, но Михаил VII в категоричной форме отказал им. Это было крайне неразумное решение: вначале следовало оценить свои шансы на успех, а затем уже действовать, но не наоборот. Блестящая византийская дипломатия ранее без труда решала подобные задачи и даже еще более сложные.

Объективно туркам противопоставить в военном отношении было нечего. Хотя сам АлпАрслан скончался в 1072 г., один из вождей сельджуков, Сулейман ибнКетельмуш (1077—1086), начал постепенный захват византийских владений в Малой Азии. И в ближайшие годы ситуация для византийцев осложнилась настолько, что всякое сухопутное сообщение Константинополя с Сирией и Месопотамией стало невозможным107.

Пребывая в эйфории от своей «победы», император объявил войну туркам, не вполне понимая, что сельджуки – не болгары, а вслед за этим начал судорожно искать союзников, которых попросту не существовало. Пришлось обращаться к Римскому епископу Григорию VII Гильдебранду, но безрезультатно – папа в ту минуту сам испытывал потребность в военной помощи, вступив в глубокий конфликт с Германским королем Генрихом IV (1056—1105).

Правда, позднее, 2 февраля 1074 г., папа Григорий VII все же отправил послание ко всем королям Запада с призывом помочь гибнущей Византии, которую турки совершенно опустошили, дойдя до Никеи и стен самого Константинополя. За это послание императору Михаил VII пообещал папе воссоединить Церкви – разумеется, под эгидой Рима. Однако в ту минуту этот предвестник Крестового похода не сложился, и Византийская империя осталась один на один с очень грозным соперником108.

Тогда василевс отправил тайное (для папы) послание Роберту Гвискару, уже имевшему титул герцога Апулейского – правда, иногда полагают, будто это письмо было адресовано Переяславскому и Ростовскому князю Всеволоду Ярославичу (1030—1093), будущему Киевскому князю, но большинство исследователей склоняется к традиционной трактовке событий.

В витиеватых выражениях император доверительно сообщал Гвискару, что многие сильные мира сего были бы счастливы получить хотя бы косвенное подтверждение миролюбия Римского царя по отношению к ним. Насколько же в более выгодной ситуации оказался Роберт, получивший полное и персональное послание. Но герцог не должен удивляться такой милости со стороны Константинополя. Там давно считают его истинным христианином и благородным аристократом (шестого сына безвестного и бедного норманнского дворянина, добавим мы), а потому предлагают великую честь защитить границы Римской империи от врагов. В обмен на родство с императорским домом – замужество дочери герцога на родном брате царя Константине Дуке.

«Тебе, конечно, небезызвестно, что такое есть императорская власть у наших римлян и что даже те, которые вступают в дальнейшее родство с нами, почитают такой союз величайшим благополучием. А я сватаю дочь твою не за чужого мне родом и не за какогонибудь родственника из дальних, а за брата, родившегося от одного со мной семени, произращенного одним естеством, рожденного в царской порфире, повитого царскими пеленами и получившего вместе с рождением царское достоинство от Бога. Вот мое благоположение, а твое благополучие, вот верховное божественное домостроительство, обоим полезное, ибо твоя власть сделается отсюда более почтенной и все будут удивляться и завидовать тебе, получившему такое отличие. Когда ты придешь в себя от великой радости, прочитав это письмо, – завершал повествование Парапинак, – срочно принимайся за дело»109.

Роберт Гвискар, которого письмо откровенно позабавило, попросту не ответил на него императору. И отчаявшемуся Михаилу VII пришлось направлять норманну второе послание, в котором он повторил свое предложение. «Я люблю мир, – писал василевс, – более, чем ктолибо из людей, и желаю править моим государством не на основании какоголибо стремления к расширению его, так чтобы ради этого враждовать с правителями народов, но, считая для себя достаточным то царство, которое я получил от Бога, я хочу привязать к себе посредством дружбы наиболее властительных и разумных мужей, каков ты, и как бы укрепить их и укрепить себя таким единомысленным союзом и настроением. Относительно тебя это имеет место даже более, чем относительно других правителей».

Император затем объяснял, что якобы избрал Роберта по тем причинам, что тот является благочестивым христианином (дважды отлученным папой от Церкви), ненавидит раздоры и битвы (всю жизнь проведший на войне и сделавший великолепную карьеру от безвестного норманнского дворянина до герцога Апулеи) и любит мир – сомнительные по исторической фактуре комплименты.

Что же касается способа организации союза, то Михаил VII вновь предложил своего брата Константина, «единоотеческого и единоматеринского, от одного семени и от одного естества», в качестве супруга дочери Роберта Гвискара Елены, «прекраснейшей, чтобы она сочеталась с красивейшим и наилучшим и чтобы союз царственного свойства сделался между нами связью дружбы, чтобы через одно соединение воцарилось между нами нерасторжимое единомыслие и воистину была бы чаша – не воды мимотекущей, но родственной крови, не от разделения иссекшей, а от соединения восприявшей свое сгущение».

Завершая свое послание, император писал: «Итак, прими эту весть как исповедание истины, потому что не от тиранической души весть приходит, но от царственнейшей мысли признание. Твоя дочь вкореняется и, так сказать, внедряется на самом тучном и плодородном корне, а не на какомлибо сухом и диком. Корнем этого царственного древа и этого прекрасного тука был мой отец; после внедрился дикий приросток (Роман IV Диоген. – А. В.), но правда не потерпела, чтобы такой прирост участвовал в благородном туке, и он был отторгнут и отсечен, а я, ветвь от первого корня, процвел, а вместе со мной поднялись вверх и мои братья»110.

И хотя истинное положение дел никак не коррелировало с тоном и содержанием письма, император как ни в чем не бывало говорит Гвискару: «Я усомнился бы предложить такое всякому другому, но для тебя одного я предпринял и задумал и с величайшей готовностью делаю это соединение».

И вновь ответа не последовало, поскольку Гвискара в этот момент больше занимала Сицилия, присоединением которой к своим итальянским владениям он был занят уже несколько лет после взятия Бари. Уже в июле 1071 г. он, собрав значительное войско, переправился на остров и, соединившись с отрядами Рожера Отвиля, осадил Палермо, жители которого пришли в ужас от грядущих перспектив.

Тем не менее сарацины вышли навстречу норманнам и попытались дать им решительный бой. Закаленные в боях дети северных морей быстро опрокинули врага, но все же не смогли по пятам отступающих мусульман ворваться в город. Началась осада. Понимая, что в одиночку им не одолеть врага, арабы призвали на помощь своих африканских единоверцев, и те прибыли с большим флотом. Это, конечно, была неприятная неожиданность для норманнов, которые заметно уступали числом и силой сарацинам. Однако Гвискар приказал вступить в бой, накануне призвав всех своих товарищей причаститься Тела и Крови Христовой и молитвенно призвать к Его помощи. В завязавшемся сражении удача была на стороне христиан, потопивших множество кораблей и гнавших арабов до самой крепостной стены.

Желая развить успех, Гвискар поднял своих рыцарей в атаку и, невзирая на ливень стрел, которыми их осыпбли агаряне, норманны пошли на штурм города. Вот взяты крепостные укрепления, затем викинги окружили цитадель, но скоро пала и она. 10 января 1072 г. Палермо перешло под власть норманнов. За ним в скором времени последовали Мельфи, Трани, Джовинаццо, Бишелье111.

Все последующее время Гвискар фланировал от Италии к Сицилии, подавляя очаги сопротивления, набирая новые отряды и продолжая завоевание Сицилии. В ноябре 1073 г. с герцогом Гвискаром заключил мирный договор Амальфи, а в 1075 г. им был взят Салерно. Пока Роберт пребывал в своем герцогстве, в Сицилии оставались Рожер Отвиль, который сумел в 1074 и 1075 гг. отбить новое нападение африканских арабов, которых направил из Туниса Тамим ибн альМуизз (1061—1108), что из династии Зиридов. Он же защитил от сарацин Калабрийское побережье. Однако в скором времени и Отвиль был вынужден покинуть Сицилию, оставив остров на своего зятя Гуго Жарзе, женатого на его дочери Фландине (?—1094). На помощь родственнику Рожер оставил своего незаконнорожденного сына Иордана, графа Сиракуз.

Увы, молодости свойственна горячность и некоторая неосмотрительность. И нет ничего удивительного в том, что сицилийский эмир Бернаверт сумел поймать безрассудных рыцарей в засаду неподалеку от Катании; Иоардан скрылся постыдным бегством, но Гуго Жарзе был убит. В ярости от смерти зятя Отвиль немедленно вернулся в Сицилию, и месть его была страшна. В 1076 г. он сжег до основания Ното и замок Зотика, где скрывался эмир, всех мужчин перебил, а женщин отправил на невольничий рынок в Калабрии для продажи. Оставшиеся очаги сопротивления твердой рукой в короткое время уничтожил уже Иоардан, мечтавший отомстить арабам за позор своего бегства в злосчастной битве у Катании. Он захватил 12 замков, раздал их своим рыцарям, а затем с богатейшей добычей отправился в город Викари, что в 40 км от Палермо, который сделал своей резиденцией112.

Как следствие военных успехов, недостатка в брачных предложениях у северных вождей не было. Так, граф Луниджаны Альберто Аццо II д’Эсте (1056—1097) предложил Роберту породниться, и в скором времени дочь норманна была выдана замуж за сына графа113. На этом фоне длительная затяжка с ответом Парапинаку выглядела просто насмешкой. Возможно, василевс, чувствовавший себя глубоко оскорбленным, не стал бы более обращаться к Гвискару, но, как говорят, «охота пуще неволи». Дела шли из рук вон плохо, и срочно приходилось искать сильного союзника, каковым, как ему казалось, могли быть только непобедимые норманны.

Не выдержав, Парапинак написал уже третье по счету письмо Гвискару, и тот неожиданно ответил. Император настолько обрадовался этому событию, что тут же резко увеличил размер аванса, способного заинтересовать герцога. Он предложил норманну для перераспределения среди членов семьи Гвискаров 44 высших византийских чиновных титула, каждый из которых давал право на получение руги (жалованья) в размере 200 фунтов золота ежегодно.

Поскольку взамен конкретных даров и выгод от норманнского герцога требовались только добрые слова и обещания будущих действий, Роберт согласился с данным предложением. Вскоре в Константинополь прибыла его дочь Елена. Правда, как рассказывают, она была, мягко говоря, некрасива, и наследник престола Константин Дука с ужасом думал о предстоящем браке, «как ребенок о пугале»114.

Пусть этот брачный союз и не сулил больших выгод, в данный момент эта комбинация позволила Михаилу VII нанять несколько норманнских отрядов. Началась новая война, на которую в 1073 г. василевс отправил 22летнего Исаака Комнина с войском, в состав которого входил отряд норманнов под командованием Урселя, на сельджуков. Сопровождал Исаака Комнина его брат, совсем еще юный Алексей Комнин – герой нашего будущего повествования. Поскольку это семейство относилось к царскому роду (по Исааку I Комнину), было богато, знаменито и широко известно, Михаил VII решил вызвать Комнинов из ссылки и использовать в собственных целях. Но на таких участках, где Комнины имели высокие шансы расстаться с жизнью.

И действительно, первая же попытка Исаака Комнина навести порядок, тут же наткнулась на сопротивление Урселя, заявившего, что ни он, ни его норманны неподсудны византийцам. Исаак настаивал на своем, норманны откровенно угрожали вступить в бой не с турками, а с византийцами. Наконец, по дороге норманны вообще самовольно покинули византийскую армию, вследствие чего Исаак Комнин потерпел поражение от турок и даже попал в плен.

В этом первом для себя сражении Алексей Комнин действовал мужественно и храбро. Когда его брат был пленен, он, желая отбить его, вместе с группой воинов бросился на сельджуков и лично поразил нескольких врагов. В битве под ним пала лошадь, а из отряда телохранителей осталось всего 5 воинов. Тем не менее Алексей вернулся в лагерь и сумел навести в остатках армии порядок и восстановить дисциплину. Как рассказывают, старые воины плакали, глядя на него, и говорили: «Да здравствует юноша спаситель, избавитель уцелевшего ромейского войска! Да здравствует он в теле едва не бестелесный!»115 Иными словами, они приравняли его воинские деяния к духовному подвигу во имя родины.

Правда, ночью остатки войска все же покинули лагерь, и утром Алексей с удивлением обнаружил, что остался совсем один (!). Юноша отправился пешком на родину, не пожелав снять боевые доспехи, хотя был ранен и его одежда перепачкана кровью. Он едва не попал в руки турок, но добрался до некоего городка в Гавадонии, где потряс местных жителей своим геройским видом и мужеством. Погостив у них 3 дня, он отправился к Анкире, разузнав все о брате, которого надеялся выкупить из плена.

К своему удивлению, он узнал, что аристократы Каппадокии в дружном порыве собрали деньги на выкуп Исаака Комнина. Вскоре братья встретились в Анкире и направились в столицу, но по пути их еще ждало много приключений и опасностей. Однажды в местечке Декта дом, в котором юноши отдыхали, окружил отряд турок числом до 200 всадников. Многие византийцы из числа местных горожан решили сдаться в плен, но Алексей организовал оборону, и вот уже меткие стрелы полетели в сельджуков. Те опешили и отступили, причем Комнину удалось поразить одного из самых сильных турецких воинов116.

В Константинополе народ устроил братьям настоящий триумф: два юных героя шли под восторженные крики толпы, осыпаемые цветами. Однако Византийскому правительству не понравились слишком популярные фигуры братьев Комнинов. И вскоре Исаак был назначен дукой Антиохии, а Алексей, как увидим, получил новое и очень опасное поручение, исполняя которое легко можно было лишиться жизни.

Тем временем дела в государстве принимали совсем уж скверный оборот. Почувствовав совершенную безнаказанность, Урсель и норманны начали открыто грабить римские земли – а что еще можно было ожидать от своевольных северных наемников? Против них приказом Парапинака, продиктованным Никифорицей, был направлен кесарь Иоанн. Тот, конечно, понял, что стал жертвой интриги, преследующей целью удаление его от двора, но ничего поделать не смог. Встретившись с норманнами, Иоанн потерпел поражение и был взят Урселем в плен.

Затем последовали совершенно фантасмагорические события. Норманны решили использовать кесаря для того, чтобы повторить подвиг своих собратьев в Италии и приобрести самостоятельные владения на территории Византии. Для этой цели, как никто другой, подходил кесарь Иоанн, именем которого можно было смело прикрываться, чтобы придать своим территориальным приобретениям легальную основу. Насильно они облекли того в царские одежды и провозгласили императором.

Иоанн вначале испугался, а потом решил использовать свой шанс. Втайне он вошел в общение с жителями столицы, недовольными Никифорицей, и нашел в них сочувствие своим словам. Но тут старый евнух продемонстрировал высокое искусство преодолевать трудности. Он взял волю императора Михаила VII в свои руки и через василевса предложил мир Урселю. Тот отказал – тогда против него натравили турок, взявших обоих мятежников (кесаря Иоанна и Урселя) в плен. Конец мятежников был печален: через какоето время Урсель, успевший выкупиться у сельджуков и бежать, был схвачен стратопедархом (он был почтен этим титулом) Алексеем Комнином и привезен в Константинополь, где его заточили в тюрьму.

Поразительно – то, что не удалось опытному воину, получилось у совсем еще юного полководца, продемонстрировавшего в ходе военной операции столько же военного таланта, сколько и хитрости. Был схвачен и кесарь Иоанн. Его доставили во дворец к племяннику, но перед этим Иоанн благоразумно успел принять постриг и предстал перед Парапинаком уже в монашеском платье117.

Однако это была только первая ласточка. В начале 1077 г. восстали западные фемы, выдвинувшие своим вождем Никифора Вриенния. Незадолго перед этим василевс направил Вриенния в Болгарию, чтобы усмирить восставших славян. И тот успешно справился с поручением. Но тут, как часто происходило в царских дворцах, ктото оклеветал Никифора, нашептав императору, будто тот хочет стать царем. Приказом всесильного евнуха Никифорицы полководец был лишен должности дуки Диррахия и, возбуждаемый родственниками и народом, возглавил войско, состоявшее из македонцев и норманнов.

В городе Троянополе Никифор был провозглашен императором и, облаченный в царские одежды, в ноябре 1077 г. торжественно въехал в Адрианополь. На Дунае к тому времени прочно обосновались печенеги, образовавшие самостоятельное княжество, и половцы. Когда Вриенний первый раз столкнулся с ними, он, не имея никакой другой возможности, купил с ними мир за баснословную сумму в 20 кентариев золота. Теперь это соглашение сыграло ему на руку: Никифор Вриенний включил печенежские и половецкие отряды в свое войско, чем существенно усилил его118.