ВНАЧАЛЕ БЫЛА ЛЮБОВЬ. Философско-исторический роман по канве событий Холокоста. Том I. Части I-II

Думая всё это, мысленно произнося это в диалоге с собой, Войцех конечно уже давно не стоит с закрытыми глазами, дыша ароматом сена и сосен – он то ходит напряженно, положив руки в карманы, вокруг машины, то начинает подбирать с проселочной колеи камни и швырять их в даль, словно облекая внутренний диалог в спор с ней и требуя от нее ответа… А то как сейчас, сядет на корточки возле капота машины, облокотив спину о радиатор и свесив руки между ног, и упрется взглядом в землю, словно бы трещинки на земле, иссохшей в недавней августовской жаре – это плетущиеся в нем и текущие неизвестно куда мысли…

«Химеры патриотизма»… как часто и с убежденностью он произносит это… И разве же он в самом деле не прав и не должен рисковать, в голос и без обиняков говоря это, долгие годы так противоречащее общему настрою коллег и студентов, сограждан в их массе, почти ультимативному требованию к академическим институтам властей? Разве испокон веков самое преступное и страшное не творилось под лозунгами «патриотизма» и «любви к родине»? Разве не «патриотизмом» вечно побуждали людей идти убивать и умирать, отнимать у кого-то свободу, достоинство, имущество, преступать против совести? Разве не им вечно сплачивали в политических манипуляциях толпу, делая ее покорной и слепой, готовой на преступное и страшное, душащей в себе последний, способный остановить перед бездной голос совести и разума? Разве не слово «патриотизм» вечно делает толпу слепой и безразличной к праву на жизнь, свободу и родину кого-то другого, и именно с этой целью звучит непрестанно, словно ставшая безумием «мантра»? Разве не под патриотические вопли толпа становится монолитом и так – покорным, безжалостным орудием преступной воли? Разве не с «пеной патриотизма» у рта и не под крики о Великой Германии, которая «превыше всего» и «требует жертв», бесноватый ублюдок сегодня утром оправдывал начало кажется новой мировой бойни, обещающей ад на земле и миллионные жертвы? Разве не патриотической истерикой многие годы он разогревал и сплачивал толпу, делая ее готовой на насилие, убийство и смерть, чтобы во имя величия и процветания собственной родины, бестрепетно идти и отнимать родину у кого-то другого? Разве хитрый и умный, исключительно трезвый негодяй, властвующий ныне на родине Рафаэля и Караваджо, не той же патриотической истерикой, не таким же самым бесконечным, превратившимся в гипноз произнесением «патриотизм», «родина над всем» и «жертва во имя величия родины», сумел сплотить вокруг себя толпу гораздо ранее и подобным образом сделал ее вполне готовой на кровь, только пока умеренную, тщательно отмеренную его целями и расчетом, а не безумную? Разве оба не лязганьем слов «патриотизм» и «величие родины», не идеей «патриотизма» и не знающей преград истерикой во внедрении той в умы, сплотили толпу вокруг собственной воли и преступных авантюр, сделали ее слепой и безумной, душащей голос совести и осколки некогда бывшей морали, готовой одобрить или совершить практически всё, самое немыслимое и страшное? И разве не всегда было так? Разве же не чем с большим пафосом произносилось слово «патриотизм», тем более страшные и преступные, безумные деяния оно оправдывало и скрывало за собой, и не всегда это было так? И не были всегда истерия патриотизма и экзальтированный пафос в насаждении самой его идеи условием совершения и оправдания, обоснования таких деяний? Разве не сказал об этом сто лет назад еще один великий и знаковый немец – поэт-еврей Гейне? Разве же сто пятьдесят лет назад Кант, со всей дотошной ясностью и стройностью его рассуждений не указал на то, что массы нужно отучать от привычки к ревностной приверженности их нациям и правителям, ибо именно это становится причиной войн и готовности множества людей убивать друг друга, что в людях надо развивать ощущение наднациональной общности, дабы катастрофу войн стало возможным разумно, на основе подчиненной разуму воли предотвратить? О, как же этот благородный духом немец был прав и сумел пророчески ощутить нечто, во все времена от кровавых катастроф неотделимое, связанное с ними сущностно! Ведь ни что так не обесценивает человека и не возводит между людьми стены отчуждения и ненависти, как лозунги и идолы «патриотизма», химеры и метки «национального» – с давних пор и доныне. И достаточно лишь бросить «родина», «тысячелетний рейх», «прогресс» или «счастье всего человечества» над всем – и человек, его неповторимая жизнь и судьба, само собой станут «ничем», просто пылью, замешиваемой на крови «глиной» для авантюр. В эти мгновения утренние мысли становятся в нем необыкновенно ясными, сильными, заливают его потоком, по истине безудержным, разрывают его. Во время предыдущей страшной войны, названной «мировой бойней», профессор философии Войцех Житковски был еще только еврейским юношей Нахумом, неожиданно и рано вступившим в пору борений, мук и трагической зрелости духа, сыном-«первенцем» известного на весь еврейский мир «гаона», который должен был пойти по стопам отца, вскорости жениться и стать раввином, но чувствовал, что погибнет, если не сумеет изменить предначертанную судьбу, вырваться из окружающей его жизни. Он тогда жил иными, подчас по истине гибельными вопросами, думал о другом. Помимо этого, ему было в те времена, чем терзаться и про что думать. Да и в старинном еврейском квартале посреди еще «габсбургского», австрийского Кракова, освобожденный от военной повинности, с утра до ночи молящийся, учащий Закон и жизнь в исполнении заповедей, он вместе с остальными был словно замурован от окружающего мира, полного взрывов и мук, смертей и катастроф, пошедших друг на друга миллионными жертвами истеричных лозунгов… ему было не до всего этого. Но его молодость и ранняя зрелость, его становление как философа, конечно же пришлись на пору владевшего всеми осмысления только что пережитой катастрофы, на боль и шокирующую правду в романах Ремарка и Хэмингуэя, постоянные дискуссии христианских теологов о единственной возможности спастись от нигилизма «в вере», ибо нигилизм уже тогда был прочувствован почвой и глубинной причиной произошедшего. И всё понятое им за минувшие двадцать лет о той войне, лишь подстегивалось вновь развернувшимися вскоре после нее событиями и обращало к ним, сегодняшним утром кажется пустившимся в бесовскую пляску и обещающим привести к катастрофе, подобной по сути и причинам, но куда более страшной по масштабам и последствиям. И конечно – связано с вопросами и дилеммами, которые сейчас разверзлись в его душе. Ведь и тогда миллионы людей самых разных национальностей и по всему миру, чуть ли не десятилетиями разогревали на бойню, готовили к убийству и крови, бестрепетной покорности в смерти и преступлениях химерами «великих держав и наций», патриотической истерикой с пеной у рта о необходимости «жертвы во имя родины» и «отмщения за национальное достоинство»! И тогда разжигали страшную из всех бывших перед этим войн, заставляя людей ненавидеть друг друга из-за их национальности, перестать видеть друг в друге людей и братьев, забыть о той святой ценности личности, жизни и судьбы каждого из них, которая тысячелетиями всё же пестовалась в поле культуры. И в ту войну миллионы людей заставляли забыть от ценности жизни и человека патриотической истерикой, химерами «великих держав и наций» и «любви к родине», разжигая их национальную ненависть друг у другу. И становилось по настоящему святое лишь маской, под которой торжествуют зло и нигилизм, смерть и льющаяся океанами кровь. И разучались люди различать и ощущать друг в друге людей, святую и неприкосновенную ценность, а привыкали видеть лишь «национальность», враждебную и ненавистную, «заклятых врагов», у которых «другой род» и «иная родина». И миллионами умирали и убивали, гибли и кромсали друг друга на рогатках во имя откровенных и пустых химер, в безраздельной власти над ними тех. А потом, четыре года травившие друг друга газом, убивавшие друг друга пулями и штыками, дышащие ненавистью и реками пролитой крови – нарушали приказы, «долг патриотов и солдат», но переступали через умело возведенные между ними барьеры ненависти и отчуждения, переходили через линии окопов и заграждений, братались и делили хлеб, учились вновь видеть и ощущать друг в друге людей, святыню и ценность, но не глину для химер и чьих-то целей и планов. О, мир тогда совершенно откровенно готовился лить океаны крови, приносить миллионные жертвы на алтарь циничных целей и химер, в которые те умело облекались, лишь искал повод! И химеры «патриотизма», «великих наций и держав», сами по себе пронизанные могучими и разрушительными аффектами нигилизма, низложением ценности человека, «национальные метки», вместе с нигилистическим обесценением личности несущие яростную ненависть и рознь, отчужденность людей, становились руслом, через которое адским и могучим потоком лились человеческий нигилизм, власть отрицания и «бунта», ставшая сутью, духом и лицом времени, состоянием человека. И точно так же патриотическая истерика спаивала толпу в безумии и преступлениях, во власти над ней химер, глушила и давила в ней последний голос разума и совести, любви к жизни и человеку, остатки ощущения ценности жизни. И над всем были «родины» – православная русская империя от Стамбула до Белграда, «великий» и жаждущий новых колоний Рейх, еще более «великие» Франция и Британия, вгрызшиеся зубами чуть ли не в целый земной шар. И от Австралии до Аляски, от Бразилии до Японии, миллионы людей самых разных народов и культур убивали друг друга во имя химер «великих наций и держав», покорялись такой судьбе и безропотно соглашались с ней, с воодушевлением в нее бросались. Воля к уничтожению и смерти, отрицание и «бунт», которые уже чуть ли не полвека сотрясают мир и льют океаны крови, дают встать на ней тоталитарным мифам и обществам, подобным древним чудовищам и этими мифами спаянным, тогда явили себя со всей откровенностью, восторжествовали под лозунгами и идеями «патриотизма», великих «родин, наций и держав», требующих от их детей «верности и жертвы». Это было «всем», звенящей патриотической риторикой и истерикой требовало жертв, спаивало и обезумливало миллионные массы, заставляло их умирать и убивать, человек же с его судьбой и неповторимой жизнью был именно «ничем», лишь предназначенной для «высшего» и «главного» глиной. И отчаявшийся и «взбунтовавший» в мире, где «бог умер», а смерть – неотвратима и всевластна, он с экстазом бросался в отведенную ему роль «ничто», в забурлившую смертью и кровью, заплясавшую адский танец бездну «ничто», внимал химерам и шел во имя них убивать и гибнуть. О, сегодня всё точно так же! Только еще сильнее ярость, власть и безумие нигилизма, возведенные «национальными метками» стены отчуждения и ненависти! И окончательно рухнули, развеялись как пыль остатки былых представлений о совести и любви, чести и ценности человека. И еще более не знают границ патриотическая истерика, а химеры «великих наций и держав» натерты до блеска, заслонили небо и горизонт, стали наваждением подлинного и превратившегося в норму безумия масс. И самое страшное – вооружены «научными теориями», в которых человек низведен уже до чего-то, чуть ли не совсем «утилитарного», откровенно подобен «вещи». И точно так же льется в репродукторы «жертва во имя великой родины», а идущее за словами обещает быть чем-то невообразимым…

«Так что же такое патриотизм?» – при этом мысленном вопросе к себе Войцех снова вскакивает, раздраженно и взволнованно начинает шагать по дороге, останавливается, пинает носком туфля камешки – «аффект обезумленной политиками, экзальтированной толпы, делающей ее покорной манипуляциям и готовой совершать преступления, словно забыть о том, что в минуты трезвости требуют совесть и разум? Та химерическая и в основе преступная, порочная идея, которая спаивает и сплачивает толпу, превращает ее в монолит, позволяет оправдать немыслимое, нейтрализовать остатки моральных представлений и утвердить в качестве „морали“ зачастую почти не человечное, безраздельное торжество и несомненность которой расстворяют в экзальтированном единстве толпы голос разума и совести, последнее ощущение ценности мира, человека и неповторимой жизни?» Химера, как всегда и говорит с разных трибун профессор Войцех Житковски, которая умело, а часто вообще со страшной силой используется, чтобы вымертвить из общества личность, свободу и совесть, последнюю близость человека к нравственным основам и истокам его бытия, с манипуляциями которой ценность жизни и судьбы, свободы и личности человека, растаптывается в гегемонии «коллективных» ценностей и целей, позволяет им безраздельно себя утвердить? Лицемерие и ложь, которые дают возможность от имени «морали», «высоких целей и идеалов», возвышенных порывов и побуждений «всех» растоптать разум и совесть, ценность личности, отдельной жизни и судьбы, превратить всё это в «ничто»? Циничный лозунг, под бряцание которого позиция совести становится предательством и безнравственностью, сохраняющий разум воспринимается и называется «сумасшедшим», а безумие превращается в социальную норму и охваченная им толпа, готова отстаивать нерушимость, святость подобного положения вещей, власть над ней слепоты и безумия, пролитием крови и уничтожением всякого «другого», мыслящего и видящего иначе? О, всё это конечно же и несомненно так! Войцех лишь ловит словами шквал несущихся в сознании, рождающихся и словно его самого уносящих мыслей… О боже… где же найти силы вынести понимание всего этого, не дать ему разорвать грудь?.. Годами налаженная жизнь, мир и надежды наверное сейчас безвозвратно рушатся, пусть даже за вечерним пением птиц и дуновением ветра пока не расслышать, а он не может с яростью и подобным костру вдохновением не думать об этом… Вот об этом как раз и не может…

…Но как же тогда быть с тем, что он чувствовал сейчас, при взгляде на бесконечные польские поля и в Университете, во время речи пана ректора? Что делать с теми волнами чувств, которые в нем, многолетнем и дерзком критике реалий, безжалостном обличителе страшных вещей, обычно кроющихся за масками и самой идеей «патриотизма», поднялись вместе с известиями о событиях? А как же действительно святая необходимость отстоять свою землю, если пришла беда, брать для этого в руки оружие, жертвовать, всё так – жертвовать ради этого очень многим и быть может самой жизнью?.. Ведь это и есть патриотизм, любовь к Родине и беспрекословность требований и побуждений такой любви… И всё это вместе с тем неизменно используется именно так, как он говорит – во оправдание преступных целей. И самое страшное, что то и другое называется одним словом, облекается в одни идеи и лозунги. И различить одно и другое подчас невозможно… Бесноватый ублюдок тоже призывал сегодня жертвовать во имя «процветания Великой Германии». И с нынешнего утра тысячи поляков умирают, оставляют сиротами детей, отдают главное – жизнь, чтобы отстоять собственную землю и свободу, расхлебать многолетние лающие призывы ублюдка к «патриотической жертве». Безумие, реальность кривых зеркал, в каждом из которых стократно отражается глумящаяся ухмылка абсурда. И разобраться посреди этого, кажущегося бесконечным мрака, найти в нем путь, «маяк» и свет, подтвердить обретенное решениями и жизнью, выбором и поступками, человек может только сам и единственная опора ему в этом – его разум, правда требований его совести и непререкаемость его внутренних побуждений, его способность на ответственность за себя… То «патриотизм» и это «патриотизм»… Только одно – массовое безумие, почва и маска зла, а другое – одиночество и мужество совести, великий и чистый порыв людей, трагическая в часы испытаний моральность. Одно слово вмещает в себя полярные явления и смыслы… Ведь есть при этом и настоящий патриотизм – конфликт и отверженность, решимость во имя любви к собственной стране и стремления к ее человечности, обличать ее пороки и преступления, властвующую над ней ложь, слепящие ее разум и совесть химеры… Позиция совести и критического разума, мужество противостояния экзальтированной толпе с ее иллюзиями, причем невзирая ни на что – патриотизм может быть и этим, как правило это и есть. До последнего иметь мужество указывать стаду взбесившихся свиней, что оно безумно и охвачено иллюзиями, несется в бездну – это патриотизм, даже если над бездной написано «любовь к родине» и «величие нации», а сохраняющего разум и совесть называют «сумасшедшим» и «предателем». Отстаивать безусловную приоритетность императивов совести, ценности личности и жизни человека над политическими и «коллективными» целями, над благом страны и нации, над национальными интересами, делать это во имя того, чтобы страна и нация были человечны, справедливы – это настоящий патриотизм, однако именно это как раз во все времена и клеймится «предательством»! Лишь посмотри пристально, как с содроганием обнаружишь, что «предательством» обычно и с пеной у рта зовут готовность человека поставить ценность личности и жизни, правду требований совести над «коллективными» целями и интересами, противопоставить позицию совести нередко безумным, преступным иллюзиям общественной морали и национальных идеалов, осоловелому единству толпы… Ощути сочувствие к поверженному врагу, вспомни о прощении и любви, заговори о мире и усомнись в «ведущих к победе» идеалах вождей, осмелься посреди всеобщего безумия и уродства рисковать и оставаться человеком – и ты «предатель» и «отщепенец». Укажи авантюристам в Варшаве, что пытаться самим разрушать версальский «статус кво» есть то же, что приближать войну и развязывать немцам руки – и ты «предатель», на тебя смотрят криво, от тебя чуть ли не с проклятиями отстраняются. Да-да, всё дело именно в этом – настоящий патриотизм есть как правило обратное от того, что обычно обозначается этим словом. Патриотизм – это вообще то, о чем в большинстве случаев молчат… О, вот это действительно верно и все последние десять лет, промелькнувшие в угаре «квасных» и с пеной у рта речей, экзальтированной истерики миллионных, обезумленных подонками и впавших во власть химер толп, полные нараставшего предчувствия катастрофы, которая сегодня кажется разверзлась и начала становиться дьявольской пляской событий, служат тому бесспорным подтверждением! И чем сильнее истерика, с которой клеймят «предателей» и кричат о «патриотизме», «долге перед народом» и «необходимости жертв», тем обычно страшней преступления и авантюры, в которые хотят ввергнуть толпу. Тем более пытаются сплотить ее, чтобы заглушить и задавить, вымертвить в ней голос разума и остатки совести, сознание истиной и страшной сути творимого ею, происходящего при слепоте, лицемерии, одобрении или покрывательстве «всех»… Одно несомненно – он есть, настоящий патриотизм. И требующий трагических жертв, и означающий подлинное единение людей в благородных порывах их душ, а не во власти безумия, химер, уродливых страстей стада или целенаправленно разжигающих всё это преступных манипуляций. И он ничуть не противоречит ни критичности разума, ни позиции личной совести, ни справедливости и ценности отдельного, пусть самого малого и ничтожного, последнего под солнцем человека, ни безусловной высоте и приоритетности всего этого, и в первую очередь – над политическим целями, «коллективными» интересами и «благом нации», над лозунгами о «любви к родине» и «необходимости жертв»… вот и решай, суди, имей мужество, отвечай за всё сам…

О да!.. Легкий и словно ласкающий, полный влаги и дурманящего сонма запахов порыв ветра, налетел со стороны виднеющегося за высоткой леска и кажется – ничего дурного не происходит, нет и вообще быть не может… Однако, прорвавшиеся во власти событий, словно поток лавы уносящие мысли говорят совершенно об ином… И уж если у каких-то мыслей есть право сегодня безжалостно гореть, выпаливать и целиком забирать душу и ум, то именно у тех, которые вдохновлены столь часто звучащим, полным противоречий словом «патриотизм»… Что же еще переживать в душе сейчас, в конце этого страшного дня, полного тревог и ощущения катастрофы, где-то вдалеке, скрыто от взгляда происходящих несчастий, кажется – обещающих самым трагическим образом затронуть всех и каждого… Этот день не предвещал ничего дурного, начинался предвкушением бесконечности важных и радостных, грядущих в ближайшем и более далеком будущем событий, с совершенно невероятного чуда и таинства соединения с женщиной, любовью к которой он жил чуть ли не весь прошедший год, а вот же… За короткий, словно в бреду или полусне промелькнувший день рухнуло всё, долгие годы казавшееся и бывшее незыблемым, мир и судьба всё очевиднее летят в бездну, а слово «завтра» начинает быть окутанным в душе и уме такой мглой тревоги и неведомых несчастий, что будто малый ребенок сожмешься от холода страха в животе… И о чем же еще есть право и долг думать, когда страна, без которой себя и собственной жизни ты не мыслишь, познала удар кажется страшнейшей из бед… Он очень много почувствовал и понял сегодня, под властью событий, которые словно бы вздыбили его вечно терзаемое нутро… Страшные и противоречивые чувства – под стать самим событиям, мучающим мысль вещам и дилеммам. Да, его многострадальная, с трудом обретшая двадцать лет назад свободу Родина, была в очень многом грешна и несправедлива, особенно в последние годы, когда с откровенным цинизмом потакала безумцам, которые ныне набросились на нее, старалась урвать побольше от их добычи, часто провоцировала их, но она не заслужила пришедшей к ней сегодняшним утром беды! И он, многие годы рисковавший обличать ее заблуждения и дела, подчас возмущающие совесть реалии, бывало лоб в лоб шедший против той патриотической истерики, которой конечно же всё это оправдывалось и покрывалось, сегодня утром ощутил себя плоть от плоти ее сыном, ненавидящим врагов, которые пришли на ее землю с насилием и смертью, готовым быть может взять в руки оружие и защищать ее. О, словом «патриотизм» могут слепить совесть и разум, заставлять совершать преступления, во имя химер идти умирать и убивать, дав политься лаве клокочущего в людских душах нигилизма, отрицания и «бунта». Этим словом могут оправдывать самое преступное и немыслимое, заставлять миллионы людей совершать подобное и будто не сознавать, не видеть истинной сути деяний собственных рук, творимого и покрываемого «всеми». Им, именно им, всегда и неизменно превращают народы и общества в совершающие преступления, покорные воле подонков стада, вытаптывающие всё, что способно «пробудить» и отрезвить, обнажить и раскрыть ответственность, обличить. Патриот скроет совершенное страной преступление, ибо «желает ей блага», а предатель и подонок обличит, заговорит о нем во всеуслышание! Патриоты едины во мнении, желаниях и целях, а предатели и подонки сомневаются в том, что для «всех» нерушимо! Родина и ее благо «над всем», во имя ее величия возьми в руки оружие и иди гибнуть и умирать, отнимать родину и свободу у кого-то другого – это мораль «патриотов», «настоящих» немцев, поляков, французов и эт цетера, а сомневаются в высшей ценности «народа и родины», смеют вякать что-то на счет свободы, справедливости, ценности жизни и человека лишь «сумасшедшие» и «подонки-предатели»! О да, это мы хорошо знаем, слыхали не раз, проходили! Что же… бездна, которая рано или поздно, неотвратимо приходит за этим, становится расплатой, только вот учиться на бывшем так недавно не хотят и вновь воцаряющиеся, подчиняющие толпу слепота и безумие, есть лишь следствие безраздельной власти над ней нигилизма – он думал так и убеждался в собственной правоте уже не раз!.. Лающий бесноватый ублюдок тоже требовал сегодня «жертвы во имя Великой Германии», от всех и каждого, слал на эту жертву миллионы и еще большее число безумцев вдохновлял поддержать его авантюру, и кажется – затеял такое жертвоприношение на алтарь «нации и патриотизма», которого еще не знали… И вместе с тем – настоящее патриотическое чувство может побудить обличать «квасной» патриотизм толпы и творимое, оправдываемое под его маской, насаждаемое в неотделимой от него, часто похожей на приступ массового безумия, лживой и ханжеской истерике, в которой всё словно бы становится наоборот: голос правды и критического разума объявляется «сумасшествием», а слепота и власть иллюзий превращаются в «норму», преступное негодяйство оказывается нерушимой моралью «всех», совесть же клеймится «предательством». А в страшные моменты, подобные сегодняшним, это чувство способно стать даже наверное готовностью умереть за свою страну и ее свободу. По крайней мере – в потрясении перед событиями он именно так чувствует сегодня. И есть она, эта настоящая, трепетная, зачастую подлинно героическая и жертвенная любовь к Родине, которая ничуть не требует противоречить совести, не перечит ценности жизни и человека, свободе и справедливости, беспрекословной верности правде, конечно же не имеющей «национальности» и «гражданства»! Даже наоборот – требует, побуждает, обязывает за всё это бороться, превращать в поле битвы каждодневные события и реалии, происходящее среди с детства знакомых улиц и городов, законы и нравы людей, социальные институты и пороги правительственных дворцов, короче – то, что есть Родина и зовется ею. И требует не пренебрегать совестью, свободой и правдой, справедливостью и ценностью человека во имя «блага собственного народа, Родины и своих», а свято блюсти это и разъяснять ослепшей и трусливой, спаянной в кулак и угрожающе мычащей толпе, что не может быть настоящего блага страны и народа там, где якобы необходимо против этого преступить. Есть она, настоящая любовь к родной стране как дому судьбы и месту, в котором единожды и навечно совершается неповторимая жизнь человека, где ляжет он сам однажды прахом, оставив дела и след, продолжат путь и непрерывную линию бытия человеческого его дети. И эта любовь побуждает желать и требовать, чтобы Родина, ставшая домом судьбы и неповторимой жизни страна была человечна и свободна, честна и справедлива. И потому – побуждает обличать преступления ослепшей толпы и властвующие над ней химеры, замыслы ведущих ее в бездну подонков. И точно так же, как заставляет человека ради всего этого рисковать, быть и идти против, нередко заплатить за дерзость чем-то очень серьезным, в час нагрянувшей беды может сделать его готовым на самое последнее – взять в руке оружие, скрепить сердце и быть готовым отдать собственную жизнь или отнять чью-то. И любишь свою страну – желай ей этого и именно потому, что любишь: одно не противоречит другому! Но как бы не любил ее – не может такая любовь встать над подлинно неприкасаемым и святым, потребовать предать совесть, плюнуть на свободу и справедливость, ценность личности и жизни каждого человека! И не могут «патриотизм» и «любовь к родине» ни стоять над всем этим, нерушимым и безусловным, ни требовать им пренебречь. Он кричал об этом в голос еще будучи простым доктором философии, с трудом добывшим себе степень и зависящим от воли вышестоящих полностью – делал так, рисковал и не боялся, а случилось бы заплатить – ни на секунду не сожалел бы. Он смел это в те времена, когда президента Республики, с боями на варшавских улицах захватившего власть, со звоном в интонациях, трепетом и придыханием называли «Маршал», пристально поглядывая при этом на выражение лица собеседника, и для оппонентов «великого маршала» и «отца нации», коммунистов и прочих, во имя нерушимости созданной тем Польши, которая должна простираться от Эльбы до Днепра и Черного моря, даже раньше немцев создали первый на континенте концлагерь. Увы – «патриотизмом» обычно называется как раз то упоительное, полное всеобщего экстаза и единения безумие толпы, которое требует во имя ее химер, преступных целей и замыслов власть придержащих, якобы «блага нации и страны», всем этим, подлинно ценным и святым пренебречь, пожертвовать. И внутри такого безумия, властвующей над толпой патриотической истерики, совершается и оправдывается, становится возможным самое невообразимое, подчас просто не вероятное… За этим громким словом, способным ввергнуть в истерику и экстаз, обычно стоит лишь попытка единением толпы задавить голос совести и разума, честный и критический взгляд на вещи, их не менее честную оценку. И конечно – замазать и заглушить правду реалий и происходящих событий, перед которой разум и совесть ставят. Так это было многие годы и в Польше, в родной и вправду до трепета любимой стране. И он уважает себя за две вещи – что в голос и ни с чем не считаясь, сколько дано было возможностей и сил говорил об этом, но не перестал ее до трепета и последней глубины души любить, и сегодня, с болью и чуть ли не слезами в глазах, в могучем порыве души чувствует, что возможно окажется готов в настающих обстоятельствах и бедах на самое последнее, так ему ненавистное и неприемлемое – идти умирать и убивать. А ведь на самом деле – совершенно противоположные вещи вмещены подчас в одно слово и оспаривают его истинный смысл… И под личиной «любви к родине» и «блага» для нее может торжествовать уродливое, губительное и преступное безумие, во власти которого льют реки и океаны крови, приносят невообразимые даже в кошмарах беды, топчут и уничтожают всё – и нерушимые, святые и вправду стоящие «над всем» ценности, и саму Родину, зачастую. Ведь еще ни разу не было так, чтобы самые немыслимые кошмары не приходили туда, где прежде, с истерикой и долгие годы, толпу обольщали химерами национального блага, величия и процветания, в конце концов добиваясь своего. А последний голос совести, трезвого ума и настоящей любви к собственной стране, к отпущенному судьбой дому, с пеной у рта клеймится «предательством», душится, заглушается и вымертвляется на корню, и когда достигают цели – наступает ад, заходится в экстазе кровавая и дьявольская пляска смерти, отрицания и «ничто». И обычно никто в конце концов не причинял собственным народам и странам большего горя, нежели «патриоты с пеной у рта» и ревностные «радетели о благе родины», клеймившие оппонентов «врагами», спаивавшие и подчинявшие, умело слепившие толпу патриотической истерикой. И во власти такой, сплочающей и подчиняющей толпу, вымертвляющей из нее голос разума и совести истерики, всегда становилось возможным и оправданным самое немыслимое, превращенное в тоталитарный монолит общество словно бы слепло и впадало в безумие, переставало сознавать истинную и чудовищную суть совершаемого им, господствующих над ним иллюзий. Так он и сказал утром Кшиштофу, и видит бог – это правда. И вот, власть над толпой химер, грязных и умело распаленных страстей, сплочающая ее и вымертвляющая в ней последний голос совести и критического, честного разума, мужественная готовность противостоять безумию толпы с позиций совести, отвечая и подтверждая дела лишь собственным лицом, жертвенный и героический порыв душ, в котором люди становятся готовыми лечь костьми во имя действительно святого, наконец – жажда видеть свою страну обителью справедливости и свободы, побуждающая обличать слепоту и заблуждения, преступления и пороки той, словно в абсурдном фарсе называются одинаково… Зачастую сшибаются в смертельной схватке, неся над собой лозунг с одним, в общем-то святым, но обычно будто шулерская карта замусоленным словом… Только одно, подлинное и глубокое, суровое и безжалостное в отношении к тому, кем движет, обычно молчит и просто побуждает действовать, противостоять и обличать, а другое – заходится в истерике и топчет всё вокруг, душит и давит что угодно, способное вызвать сомнения и раскрыть истинное положение дел, превращает миллионные толпы в стадо безумных свиней, готовое совершить, покрыть и оправдать любые преступления, несущееся в бездну и увлекающее в нее мир… И чтобы различить, суметь уловить истину, зачастую почти недоступно скрытую за нагромождением доводов, пафосом и истерикой речей, обольстительной и одновременно губительной сладостью лозунгов и иллюзий, нужно иметь не просто критичный и искушенный, ум, о нет! Для этого нужна невесть какая нравственная сила и готовность идти наперекор, та сила души и духа, совести и свободы, которая безжалостна к человеку, ею обладающему, ибо в верности истине и фактической правде вещей, в неотвратимых от подобного испытаниях, она оставляет его подчас совершенно одиноким… И вот – думай, имей мужество решать сам, отвечать лично за решения и выбор и оплачивать их ровной той ценой, которую потребуют судьба и обстоятельства…