«Ни почести, ни славы»

Парк был немноголюден, вдалеке две молодые мамы с колясками мирно убаюкивали своих чад, несколько пробегающих прохожих, да молодая парочка в отдаленном углу ворковала любовной лирикой.

Толстого коротыша он заприметил сразу. Коротыш медленно брел вдоль пустых скамеек. Останавливаясь, он оглядывался по сторонам, и как-то странно подымал плечи, встряхивая при этом своим кожаным портфелем на полусогнутой руке.

Перед Фролом на миг промелькнул кадр, прочитанный и отснятый с того парня. Кадр с этим коротышом. Миг его испуганной физиономии, короткий всплеск руками и падение.

Одноногий встал, поправил костыли и, ковыляя, перешел на сторону коротыша. Фрол не спешил, ему ещё не было ясно, почему все так?

Коротыш, идущий сзади, испугано оглядывался.

Неожиданно он прибавил шагу, обогнал одноногого, и уже не оглядываясь, шел уверенно и быстро. Такой поворот показался Фролу подозрительным, чтобы не выдать себя Фрол чуть-чуть ускорил шаг и, оставаясь как бы равнодушным потупив взгляд под ноги, все же успевал фиксировать все впереди.

Безлюдный парк и его одиночки, раскиданные по углам, сливались с деревьями, растворяясь в цветных скамейках. Высокие в обхват каштаны, подрезанные пихты и ухоженные кусты сирени, наполняли парк одиночеством, не уютом и страхом.

Жаль, что Фрол не мог лететь впереди этого коротыша, обидно, что эти десять шагов к его спине, отдаляют Фрола, от тех кадров увиденных накануне.

Широкая центральная дорога парка полосовалась множеством узких, ухоженных и вымощенных камнем аллей. Коротыш резко свернул на одну из них. Фрол, потерял его за густой сиренью. Проковыляв несколько шагов, он заглянул за поворот.

Коротыш, как-то непонятно и неожиданно вдруг стал хромать на правую ногу, потом резко взялся за сердце левой рукой, правой же выронив портфель, потянулся к стоящей скамейке. Дотянувшись до скамейки, он тут же завалился набок и затих. Фрол, остановился. Подсознанием он почувствовал чей-то сверлящий в левое полушария взгляд.

Гипноз похожий на тепло, обдало его шею, щеку. Непонятное, но какое-то родное забытое чувство ожило в его сознании, и он повернулся навстречу ему. Они встретились глазами. Это был тот парень из черной девятки, его взгляд, пронизывающий, похожий на сон, взгляд удава, манящий и парализующий свою жертву.

Пока Фрол принимал его взгляд, восстанавливая, чужим гипнозом, утраченное свое сознание. Парень, успокоившись от чужого присутствия, медленно подошел к лежавшему портфелю, так же не спеша, поднял его, и только потом опять взглянул на одноногого. Взглянул, чтобы удостовериться, как сильно он пригвоздил этого одноногого своим психофизическим состоянием, именуемым гипнозом.

На взгляд, Фрол улыбнулся. Парень от удивления расширил глаза. Улыбка одноногого была наглой и смелой. Парень прищурил глаза, но поток, черных глаз с их волей подчинять и внушать, повис на расстоянии, от глаз, которые требовали, до улыбки того, кто сильней.

Потом все произошло на каком-то подсознательном уровне. Парень, с места крутанув свое тело на градусов десять, резко выбросил вперед ногу, целясь одноногому в подбородок. Одноногий, как будто ожидал этого удара, сделав на одной своей ноге разворот, он умудрился костылем направить силу удара в сторону, лишив парня равновесия. При этом же не останавливая свой разворот, он крутанулся на сто восемьдесят градусов и как виртуоз балерун с пируэта, костылем подрезал вторую ногу. Движущий силой своего удара парень рухнулся всем своим телом на брусчатку. При таком неожиданном полете, он смешно раскинул в сторону руки. Портфель вылетел и, скользя, по брусчатке метров пять, замер. Успокоился и парень, при падении затылок не выдержал, кровь маленьким ручейком раскрасила светлый камень. Фрол посмотрел на парня, потом на коротыша. Всё замерло, они и парк, лишь ветер нежно гладил сирень. Перебирая костылями, Фрол поднял портфель, прижал его подмышки и, не оглядываясь, побрел прочь. При выходе из сквера, он пересек узкую улочку с редкими проезжающими машинами, свернул в переулок. Проковыляв вдоль дома, повернул в арку, там во дворе остановился возле ветхого здания и два раза костылем постучал по видавшей подъездной двери. Вскоре подъездная рухлядь на скрипучих петлях вывалилась наружу. Из черной дыры показался Трофим.

Вытирая свои лопаточные руки о кусок газеты, он возмущено понес на одноногого:

– Где, тебя черти носят, я уже грешным делом подумал. – Вдруг он неожиданно замолчал, внимательно рассматривая Фрола. – Да, ты брат что, выпивши, что ли?

Фрол, сделав шаг, остановился, посмотрел на Трофима.

– С чего ты взял?

– Да глаза у тебя, как-то жизнью заблестели.

– Когда ты с памятью компромисс найдешь, у тебя ни так заблестят, – сказал одноногий, и побрел в распахнутую подъездную темноту.

– Так, тебя можно поздравить с возвращением, – Трофим уже в спину.

– Поздравляй, – это уже Фрол, в шаге.

Трофим, криком продолжает в след тающей в темноте фигуре:

– Эй, послушай Трухан, или как там тебя, ты это там перекуси. На столе я тебе оставил. Прораб принес. Через неделю ломать дом будут. Ты, по дому не забывай, прохаживайся. Пусть пустует, недолго ему осталось.

Перед закрытой дверью, Трофим ещё немного постоял. Вытер ещё раз руки газетой, швырнул её скомканный вид под рассыпанное крыльцо и сам себе под нос, процедил:

– Вспомнил, ну вот, ещё один вернувшийся.

Фрол, закрыв за собой дверь на массивную щеколду и преодолев три ступеньки в полной темноте, очутился в одной из комнат первого этажа готовящего к сносу двух этажного барака. За большим на всю комнату окном, изрытый, огороженный двор. Перед окном в комнате широкий стол, накрытый газетами и заставленный водой и едой. Скромной трапезой вчерашнего и сегодняшнего дня простых бездомных. Усевшись за стол, Фрол потеснил настольное яство, положил на пустое место портфель. Долго смотрел на тесненную кожу, на расписанные широкие замки. Открыл. На столе стали появляться пачки банкнот, потом синяя папка. Отодвинув банкноты, раскрыл папку. В ней бумаги, на них в белом безмолвии черным оттиском цифры, фамилии, фамилии, цифры. Фрол оторвался от бумаг, пристально посмотрел в окно, там солнце медным шаром катилось к закату, а тут, у Фрола в голове, замелькали воспоминания. Всё в лицах. Женское красивое. Мужские гордые, умные, властные. Потом мужские куда-то резко исчезали, и появлялось одно, опять женское, с глазами полным эгоизма и надменности.

По больничному дворику, по его узким дорожкам, нагло, курсирует черный джип. Сделав крутой вираж, он остановился перед самым входом. Из джипа выпрыгнул средних лет мужчина, не обращая никакого внимания на больничные пижамы и халаты прогуливающих, хлопнув дверями, скрылся в вестибюле. Там в покоях реанимационного отделения, накинув на плечи белый халат, теснит молоденькую медсестру.

Она, преграждая ему путь тихим голосом, причитает:

– Я, вас прошу, все встречи с разрешения врача. Поймите меня, пострадавший после операции, ему необходим покой.

Мужчина поймал её руку, свел ладони вместе и между ними вложил купюру, потом придвинув девушку к себе, тоже тихо, на самое ухо:

– Я, быстро, всего на минуту.

Уже не преграждающую и как-то быстро ставшую спокойной, отстранил девушку в сторону.

Медсестра посмотрела на купюру, сунула её в карман, и ему, открывающему палату, шёпотом, сказала:

– Только на минутку. Хотя сейчас обед, можно и на две.

Развернувшись, поплелась к своему дежурному столику.

Мужчина закрыл за собой дверь, и посмотрел на больного. Парень из сквера сливался с белизной белого цвета. Перемотанная голова в белых бинтах, постель, стены все было в стерильной чистоте. В такой же стерильности был так же и его взгляд, конечно не в смысле, медицинской терминологии, – очищенный, обеззараженный. Просто лишённый способности, воспроизводить мысль.

Мужчина подошел к кровати, заглянул парню в глаза, сверля его взглядом, произнес:

– Кто, же тебя так? Ты, же мастер, ты воин.

Парень, уставившись в потолок, как будто замер за стеклом своих глаз. Одни черные точки глазных яблок поблескивали своим холодом.

Мужчина, повторил:

– Кто?

Взгляд парня, всё так же в потолке, но губы, произносят:

– Прохожий, на костылях.

Мужчина скривился, переспросил:

– Кто?

– Одноногий, – сказал парень и закрыл глаза, потом уже в полголоса, – он Чань, он совершенен. Глаз Шивы.

Но мужчина уже на выходе, он не слышит последних слов, испуганного и побежденного воина.

Выйдя из больницы, мужчина набрал нужный номер и произнёс слова в трубку:

– Перерой весь район, разыщи одноногого. Нет не кличка просто одноногого и непременно на костылях. Не знаю причём тут калека. Воин не может бредить, его сознание потухло на этом одноногом.

Ночь. Фрол, закрыл за собой скрипнувшую подъездную дверь. Немного отойдя от дома, остановился, прислушиваясь. Старая ветхость молчала, лишь где-то там, в конце отслужившейся постройки шумел ветер, играя легким мусором по окнам и стенам.

Выйдя из арки, прошёл тихую улочку, на заливающем светом городском проспекте остановил такси.

Умостившись на заднем сиденье, проронил:

– Бестужевский.

Таксист развернулся, посмотрел на инвалида. Вид явно не внушал доверия.

– Бестужевский весь перекопан, надо ехать по кольцевой. Денег хоть хватит?

– Хватит. – Фрол посмотрел в его глаза. В них нет злости, одна жалость к нему, одноногому. – У тебя ночь как расписана?

Таксист усмехнулся, и уже трогая, произнес:

– До утра. Кто, как? Кто, куда?

Фрол протянул через плечо таксисту две купюры.

Тот, взял и присвистнул.

– Э, брат, да ты хорошо упакован.

– А, ты не завидуй, деньги это вода. Сегодня пьешь, а завтра сушит. Заедешь на Бестужевскую со стороны проспекта, подождешь меня минут тридцать и назад привезешь. После получишь еще столько же.

– Сделаем.

Ехали, молча, один двигатель пел свою песню. Фрол опять копошится в своей памяти. Опять красивая женщина на пороге, в руках держит большую дорожную сумку. Сейчас глаза детские, взгляд наивный и растерянный. Когда же он, Фрол, потерял контроль. Он, который рассматривал человека, как краткое изложение вселенского порядка. Он, который «листал» человека, как учебник, прочитывая в нем все тайны, как земные, так и божественные. Нет, что-то ни так, видно есть, что-то, которое не желает быть признанным и взятым под опеку. Женщина, её чувства, её любовь, её коварство, этим триадам не нужны университеты. Будь ты трижды умным, опытным и осторожным тебе не удастся победить ИХ. Мысли тут же чеканят ему старую выписку, из старинных запылённых талмудов. « Мёд источают уста и мягче елей речь её, но последствие горьки, как полынь, остра как меч обоюдоострый; ноги её исходят к смерти, стопы её достигают преисподней».

Машина плавно остановилась. Водитель выключил двигатель, и как бы выдохнув, произнес:

– Приехали.

Когда инвалид вылез, таксист, сквозь открытое стекло, спросил:

– Сколько ждать?

– Тридцать минут. – Фрол развернулся к таксисту. – Включи приемник, на твоей любимой волне песни на заказ. Вот, как передача закончится, явлюсь и я. Тридцать минут.

Водитель включил приемник, и сразу из него позывные тем, кто в пути. Таксист с удивлением посмотрел в спину довольно странного клиента.

Фрол пересек улицу, некогда оживленную, но теперь перекрытую в связи с ремонтом. Улица вся ионная, рекламная, вся горит и поблескивает. Запоздавшие люди бегут, суетятся.

Проковыляв в темный дворик, он остановился на углу дома. Прислонясь к стене, понёс взгляд по дворику, по вымощенным булыжникам, потом на дом, что напротив. Зацепился за одно окно, четвертого этажа, оно горит. Там его детство, юность, там его прошлое. Закрыл глаза, дал волю сознанию. Оно в сумасшедшем ритме скользнуло за стекло уже чужой жизни, обшаривая все комнаты. Перед глазами замелькали картинки сегодняшнего вечера, сегодняшнего быта там за стеклом. Чужой мужчина за включенным монитором, экран отсвечивает синий цвет на его лицо. Лицо мирное, умное, думающее. Дальше кухня, тут горит свет, то же незнакомая женщина моет посуду, за столом ребенок держит двумя руками кружку. Фрол, открыл глаза, уставился в подъезд, потом опять к окну. Окно горело жёлтыми занавесками и вдруг перед глазами, щелкнул кадр прошлого. Он там за окном, смотрит во двор. К подъезду подкатила машина, из неё вышла девушка с цветами и тяжелым пакетам. Пока девушка входила в подъезд, машина развернулась и, выезжая со двора, показала свой номер. Фрол ещё тогда выделил, так просто для себя, «какой легкий номер, три семерки, ноль». Потом открылась дверь и на кухне появилась она, красивая, счастливая, радостно так произносит; «Поздравьте меня, сдала всё, и все на отлично. Вот, так-то».

Поставила на стол пакет, вытащила шампанское.

– Эй, мужик огнива не найдется?

Фрола оторвали от памяти.

Он раздражённо посмотрел на прохожего, тот явно навеселе.

– Не курю.

– Зря.

Мужчина окинул одноногого равнодушным взглядом, спрятал сигарету опять в пачку и, удаляясь, протянул:

– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет.

Фрол посмотрел ему в спину, взглянул опять на окна своей когда-то квартиры. Отвернулся и побрел прочь.

В это же самое время на другой стороне страны, где сопки и высокие ели, где ветер чертовски силен и свободен, в маленьком и затерянном городке идет тайное собрание. Полукругом темный кабинет, на стене горит большой экран, на нем три африканских лица. Картинка меняет свое изображение, и уже эти лица во всей своей красе, в полный рост, каждый в своих национальных одеждах. Одежда у каждого разная, подчеркивающая их статус, и принадлежность к своему роду и племени. В кабинете четверо, внимательно изучают лица, одежду.

Голос седого человека звучит в темноте, с ясностью и расстановкой.

– Вожди это те же самые жрецы. Обладая сильной энергетикой и владея в совершенстве колдовскими навыками, они легко управляют своим народом. В скором будущем Африка должна стать одной большой страной. Объединённые Штаты Африки. Сейчас же берега африканского континента поражены эпидемией власти. Каждый из этих вождей претендует на кусок континента, принадлежавший его роду. Союз республик, при создании единой Африки процесс долгий и кропотливый. Мы должны идти на шаг впереди всё успевающих политиканов. Мы играем на слабости и жадности. Помните, что, не смотря на могущество вождей подчинять свой народ, они не черта не смыслят в военной доктрине.

Экран потух. Свет больно резанул глаза. Седой мужчина за широким большим столом снял очки, обвел взглядом присутствующих. Трое, они в костюмах строгих тонов вальяжно умостились в кожаных креслах. Седой положил очки, взял трубку, в тихом молчании набил её табаком и только после этого, продолжил:

– Ваш внешний вид будет не обременителен для этой страны. Ваша легенда состряпана. Изучите её. Все детали операции у Виктора, – он сделал ударение в имени на букву «о», от такого вмешательства потянуло старым светом.

Двое посмотрели на сидящего с краю Виктора, одобрительно кивнули.

– Только прошу вас, будучи на континенте не позволяйте себе никаких игр с местными колдунами. Знайте они у себя дома и потому их шансы сильнее. Берегите себя для более высокой цели. У меня всё, Виктор, – и опять в имени ударение «о», – задержись, пожалуйста.

Двоих явно не задерживали, каждый из них при выходе, встретился взглядом с седым и, прощаясь с легким поклоном подбородка, вышел. Как только дверь закрылась, седой протянул фотографию Виктору.

– Лично передай Геннадию, пусть запомнит эту личность. Лучший корсар африканского побережья, у него все ниточки идущие к правительству. Гнилой человек, но любит деньги. Отдел проработал его, и ты знаешь, оказывается он одержимый. Одержим своей мечтой, мечтой жить в старой Европе. Геннадию будет проще, пусть растворится в этом корсаре, пусть будет его тенью. Хороший советник сейчас ой как ему нужен.

Виктор кивнул в знак согласия, молча, спрятал фотографию.

– Что слышно о «молнии»?

Седой перевел разговор на другую тему.

– Мутно всё Андрей Павлович. Придется мне выезжать.

Седой прикурил трубку, затянулся.

– Ты давай Виктор всё мутное выложи, а потом решим, ехать тебе или нет.

– Я попросил помощи ребят из шестого отдела. Ребята толковые в сыске знающие, но они мне такое выдали. На «молнию» это не похоже. Первую абсурдность, что они мне понесли, женитьба «молнии». Фрол, женился сразу после смерти матери, нелепость. Конечно, ребята все проверили. Нашли «ЗАГС», нашли тетку, что их расписывала, также нашли и красавицу жену. Красавица, правда, была вся в «пене» на мужа, то есть на Фрола. Фрол оказывается, её кинул. Продал квартиру, угнал у красавицы жены дорогое авто и скрылся в неизвестном направлении. Каково?

Седой внимательно слушал, от услышанного раскрыл широко глаза и на выдохе с дымом, выдал:

– Это, что за сказка?

– Сказка оказывается не выдумка. Факты Андрей Павлович упрямая вещь.

Андрей Павлович опять с ударением на имени, произнес:

– Ты, Виктор эти фактики для себя запомни, а вот действительность, найдешь на месте. Немедленно выезжай. Мастер живой, это я точно знаю. Вот, только как он умудрился в историю вляпаться. – Седой минуту в молчании, минуту в мыслях, потом продолжил, – Выезжай и немедленно.

Неожиданно, седой откинулся на заднюю спинку кресла, ударил кулаком по столу и, выпалил:

– Засрали всю информационную сеть. Чертова мобильная связь, мысли путаются в этом хаосе дерьма.

– Я, Андрей Павлович неделю пытаюсь к нему добраться. То ли сознания его отключено, то ли мое найти его не может. Хотя такое расстояние, да в такой паутине, вполне возможен ноль.

– Да, ты прав поближе надо. Как, только найдешь Фрола, к мыслям не прибегай, не напрягайся. Отбей мне на факс. Иди, консультируй африканцев, и сразу в путь.

Виктор вышел, а седой ещё долго дымил трубкой, погрузившись глубоко в свое сознание.

Виктория долго звонила в дверь. Наконец за дверью послышались ленивые шаги, медленно щелкнул замок. Не дожидаясь пока двери, откроются, она со злостью толкнула их и вошла в комнату. За её спиной в одних трусах стоял удивленный Алексей.

– Мать, ты чё, с самого утра и в таком бешенстве?

Виктория прошла в комнату, посмотрела на разложенный диван, на скомканную постель, потом только, как-то расслабилась и всем телом бухнулась в кресло. Пока она вытаскивала сигареты, и с каким-то скрытым раздражением закуривала, Алексей еще ничего не понимая, стоял на пороге.

Она затянулась, взглянула на Алексея.

– Ты, один?

– Это, что утренняя ревность?

Алексей сразу как-то по смелел, подошел к Виктории, взял из её зажатой руки пачку сигарет. Вытащил одну, бросил пачку на стол, наклонился и от её сигареты прикурил.

Посмотрев ей в глаза неуверенно, спросил:

– Кто утро испортил, принцесса?

– Вчера вечером люди приходили. Серьезные люди, сразу видно было не ментовское племя. Неразговорчивые, но культурные.

Она глубоко затянулась. Алексей сел рядом, занервничал, смотрит на Викторию, она продолжает:

– Интеллигентно так, не навязчиво о моем муженьке спросили. Я, конечно, понесла на него, такой, сякой, машину угнал, деньги украл, что видеть его не хочу. Поверили, не поверили, это меня мало волнует. Меня волнует, почему это вдруг за северного «бича», такие люди беспокоятся.

Алексей развел руками.

– Ну и пусть беспокоятся, у нас все чисто. Все следы на небесах Виктория Александровна. Кому надо пусть слетают, проверят.

– Так, уж и на небесах. Ты присутствовал?

– Фридман ведь, он не любит, чтобы его контролировали.

– Дурак, доверяй, но проверяй.

Она встала, поискала глазами пепельницу. Пусто. Подошла к Алексею, дала ему не докуренную сигарету. Алексей взял окурок и снизу вверх виновато посмотрел на Викторию.

Она со злобой, выдавила:

– Поедешь к Фридману и узнаешь. Своими глазами посмотри, руками пощупай. Если вдруг он окажется на земле, зарой его глубоко, глубоко.

Пошла к выходу, и уже на пороге, крикнула ему:

– Купи пепельницу.

Фрол на дежурстве, сторожит ветхое строение от заселения и посягательств. Сегодня день заливающий солнцем окно, и двор изрытый и испачканный. Трофим всё в поисках, где, как бы невзначай, а где и просто по человечески, раздобыть еду, выпивку. Фрол накануне, правда, дал ему купюру, сославшись, что заработал, охраняя ночью одну дорогую машину. Но Трофим ведь все равно деньги не потратит. Для него пусть деньги будут в кармане, главное как это он любит выражаться, для бездомного это утреннее рандеву с улицей, с людьми, – чтобы не забывали.

Солнце ласкало дворик, отбрасывая по сторонам тени. Фрол перед окном, изучает газеты за прошедшее время. Рыщет глазами все объявления о продажи квартир.

Неожиданно перед окном появилась здоровенная детина. Она уставилась на Фрола, и с наглостью присущая таким рослым и сильным, спросила:

– Сторожуешь?

Через стекло голос был глухим и ещё более дерзким.

Фрол кивнул головой.

– Одноногого инвалида, где можно увидеть?

Фрол пожал плечами.

– Он, редкий гость.

Здоровяк обшарил глазами комнату. Фрол уловил его взгляд на костылях, что мирно прислонились на краю стола.

– Редкий говоришь, ну-ну. Ладно, мужик, сторожи дальше.

Как, только парень удалился, Фрол встал и, зажав костыли под мышкой, проковылял к дальней стенке. Прислонившись к обшарканной поверхности, он уставился на дверь.

Было слышно, как тихо скрипнула входная дверь, как шаркают ноги, ступая по развалившимся ступенькам. Взгляд Фрола уперся о филенчатую дверную перегородку и тупо елозил по поверхности. Стоило немного подтолкнуть сознание, и оно темными красками заглянуло за дверь, рисуя перед глазами две фигуры. Фигуры замерли перед дверью, прислушались, внезапная тишина их смутила. Они переглянулись.

Фрол усмехнулся. Сфокусировав свой взгляд в центр комнаты, он замер в ожидании.

Дверь не открыли, её вышибли. Не выдержав сильного удара, она старая, обточенная шашелем, просто развалилась на две части. Вместе с двумя вывалившимися дверными частями по инерции своего удара, влетел парень. Фрол поймал его взглядом и уже не отпускал. Парень даже не остановился, глядя на Фрола, он тут же споткнулся, упал на одно колено и, хватая руками воздух, открыв от изумления рот, рухнул ему под ногу. Детина, что вошел за парнем, остолбенел от увиденного. Одноногий инвалид, прислонив свои костыли к стене, как кобра в стойке, гипнотизировал свою жертву. Атлет дернулся в сторону выломанной двери, но взгляд одноногого пригвоздил его к косяку. Гипноз с его свойством проникать вглубь человеческого сознания парализовало его силу и волю. Здоровяк, прижавшись к дверному косяку, лишившись своего человеческого «Я», испугано взирал, на того, кто мог повелевать. Повелитель же, медленно вдоль пояса поднял руки, разжал ладони, приблизив их к лицу, потом резко, как будто толкая некую энергию, выбросил руки с открытыми ладонями в сторону атлета. Детина, почувствовав поток невидимой энергии, дернулся головой и, расширив ещё сильнее глаза, сполз всем телом на пол. Сидя он так и замер, живой, но утративший возможность мыслить.

Фрол взял костыли, переступив через лежавшего парня, подошел к старому разложенному дивану. Присев на край его истрепанной обивки потянулся к низу, запустив руку, вытянул кожаный портфель. Деньги из портфеля он растолкал по карманам, папку положил в портфель. Защелкнув замки, сильно запустил тесненную кожу назад в темноту под диван. Он ушел, так и не оглянувшись, прихватив лишь старые газеты.

Главный опер капитан Туреев, положил на стол майора протоколы и самолично написанный отчет за проделанную работу. Майор просмотрел бумаги, потом посмотрел на капитана, ещё раз взглянул на отчет.

– С этими всё ясно, протоколы они и в Африке протоколы. А, это, что за депеша?

– Отчет товарищ майор.

– Слушай Туреев, отчет в моем понимании это две, три страницы, а что у тебя. Спешное официальное уведомление.

– Товарищ майор мои ребята загружены. У каждого по два дела. С этим делом всё ясно. У одного сердце остановилось, другой испугался. Ну не поделили, подрались, кстати, пострадавшие из братков. Заявлений ни от кого не поступало. Местный «бомж», он как бы там сторожует, вообще их первый раз видит.

Майор откинул бумаги в сторону.

– Как у тебя капитан всё легко и просто получается. Нет заявлений, нет проблем. Иск никто не предъявляет можно дело считать, закрытым.

– Так если с каждым глухарем работать макулатуры много, и только.

– Вот, эта вся наша милиция. Щит и меч нашей страны. Но в этом случаи ты ошибся.

Майор открыл на столе папку, вытащил от туда несколько бумаг, и протянул капитану.

– Ознакомься ещё раз со своим отчетом двух дневной давности. Обрати внимания на заключения экспертизы. Случай в сквере и побоище в старом бараке, каким-то образом связаны. В том и другом происшествии двое пострадавших, два с остановкой сердца, два других или в коме, или в явном психическом испуге. Если провести маленькую кривую с одного места преступления к другому интересный зигзаг получается. Ты не заметил. Неизвестность, – плохая тетка, капитан. Так, что забирай своё сегодняшнее, связывай с прошедшим и ищи неизвестное. Завтра с подробностью и своими соображениями, жду у себя. Нюхом чувствую, – майор указал пальцем на бумаги, – дело не простое, и стоит отложить несколько мусорных дел для одного, но стоящего.