Полная версия
Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020
В строке И дым цвета лешего меха у Саши Соколова слово леший подвергается двойному грамматическому преобразованию: оно не только возвращается к статусу прилагательного, но и, воссоздавая былую притяжательность, меняет объект определения. Слово леший, по происхождению притяжательное прилагательное от слова лес, становится в стихотворении притяжательным прилагательным от субстантива леший.
У Ирины Ермаковой в сочетании нормальный подмосковный леший лес наблюдается похожее преобразование: леший лес – ‘лес, принадлежащий лешему’.
Многочисленные случаи десубстантивации слова насекомое анализируются в главе «Страдательные причастия настоящего времени», поэтому здесь ограничусь несколькими примерами с изменением рода, которые там не приводятся:
Я стану пожизненной тенью,Забуду свое ремеслоИ буду подобен растенью,Которое в землю вросло.<…>Уйду в насекомое царство,Травой расстелюсь на лугу.Мне дружба твоя не лекарство,А большего сметь не могу. Алексей Цветков. «Под взглядом твоим голубиным…» / «448-22-82» 152 ; Не тайник, не тюрьма, не гнездо, не мешок, не могила —это столб наизнанку, прожектор с обратным свеченьем,западня слепоты, провиденья червячное рыло,это – ниша твоя, горизонт в переулке осеннем.Не капкан, не доспех и не просто скелет насекомый —это больше в тебе, чем снаружи, и больше сегодня, чем было.Ты стоишь на столбе, но не столпник, горящий в объеме,ты открыт, но не виден, как будто тебя ослепило. Иван Жданов. «Ниша и столп» 153 ; На клочке, на салфетке, на пачке от сигаретзапишу впопыхах, что ночной набормочет бред,пока будет бороться с кромешною темнотойнасекомый пустяк уайльдовской запятой154.Два прозрачных таких, два коротких таких крыла —не то муха какая-такая… не то пчела,не то есть запятая… не то, так сказать, не есть,ибо завтра её ты уже не увидишь здесь. Евгений Клюев. «На клочке, на салфетке, на пачке от сигарет…» 155 ; Меря, весь и лопари,самоеды и вогулы —кость немеряной земли,распирающая скулы.Коренаста, корнерука,росту малого в ногах —раса дерева и стукатопоров, сухого снега,насекомого ночлега,шевелящихся собак.Воркута, где роют уголь(тонко крикнет паровоз)…Пермь, густая от натуги,дыма, копоти, волос…Или Котлас конопатый —корь, лишайники, мосты.Раса палки и лопатыв теле вечной мерзлоты! Виктор Кривулин. «Раса» 156 ; У генерал-майора Брюсавспухла левая ладоньот жестокого укусанасекомой молодой. Виктор Кривулин. «Яков Брюс» 157 ; Время за полночь медленным камнем,За холодным стеклом ни шиша.Только мы до утра тараканим,Насекомую службу верша.В эту пору супружеской пашнейРассыпают свои семенаОбитатели жизни всегдашней,Не любившие нас дотемна. Алексей Цветков. «Время за полночь медленным камнем…» / «Сердце про кругу» 158 ; Вот детка человечаяНасекомая на видГоловкою овечеюНад сладостью дрожит Дмитрий Александрович Пригов. «Конфеточку нарезывает он…» 159 ; В блокноте, начатом едвароятся юркие слова,что муравьи голодным комому толстой гусеницы. Знать,ей мотыльком уже не стать,погибшей деве насекомой. Бахыт Кенжеев. «В блокноте, начатом едва…» 160.Почти во всех цитатах (кроме двух последних) с употреблением и преобразованием слова насекомое термин-существительное становится прилагательным в результате действия метонимии, преимущественно метонимического (перенесенного) эпитета и сравнения. При этом семантические переносы основаны на разных коннотациях.
Слова Алексея Цветкова Уйду в насекомое царство содержат метонимический эпитет. Здесь очевидно влияние стихотворения Осипа Мандельштама «Ламарк» со строками: Если все живое лишь помарка / За короткий выморочный день, / На подвижной лестнице Ламарка / Я займу последнюю ступень. // К кольчецам спущусь и к усоногим, / Прошуршав средь ящериц и змей, / По упругим сходням, по излогам / Сокращусь, исчезну, как Протей.
Иван Жданов этимологизирует слово насекомое в свернутом сравнении скелета, осью которого является позвоночник, похожий, например, на строение тела гусеницы или червяка.
Сочетание насекомый пустяк в стихотворении Евгения Клюева основано на образе насекомого как очень маленького существа.
Строки Виктора Кривулина со словами насекомого ночлега изображают ночлег в тайге с комарами и мошками.
У Алексея Цветкова слова Только мы до утра тараканим, / Насекомую службу верша обозначают нечто мелкое и суетливое.
Другие примеры реставрации прилагательных, которые считаются в нормативном языке окончательно субстантивированными:
Машин нет в смерти ни одной.Мне это очень, очень жаль.На что мне радость и печаль,Когда нет «Оптимы» со мной?Или портной старинный «Зингер» —В своем усердии собачьем —все мое детство стрекотавший,С отполированным плечом,Похожий на мастерового,О лучшем не подозревавший Елена Шварц. «Мои машинки» 161 ; – Письмо,оно какое?Бологое?– Письмо писомое.– А ртуть,какая?Запятая?– Ртуть ртомая. Михаил Сухотин. «Сочинение по французскому языку на тему „о поэте и поэзии“» 162 ; Я усну на левомносом в коленикак без памятикак запятой эмбриони войдут с припевомпилигримы-калекиснова клянчить своёзабивая сон Ирина Ермакова. «Фонарики. Тане Бек» 163 ; Вижу, старый да малый, пастухи костерок разжигают,Существительный хворост с одного возжигают глагола,И томит мое сердце и взгляд разжижает,оползая с холмов, горбуновая тень Горчакова. Лев Лосев. «Открытка из Новой Англии. 1» 164 ; Только тайна тайн,перебирая воздуха ткань,темное серебро расстояний,Петропавловского графина грань,люблю мглу,гулкую под ногами глубь,к булочному теплужелтому еще льну Владимир Гандельсман. «Только тайна тайн…» 165 ; А если и светить, то лишь едва, —летучей, эфемерной порошиной,И – числить этажи, сиречь – слова,не «богом из машины», а машиной,сказуемой из глотки божества. Дмитрий Бобышев. «Полнота всего» / «Звезды и полосы» 166.В тех случаях, когда современная норма предполагает контекстуальную зависимость субстантивного или адъективного грамматического значения, десубстантивация осуществляется и поддерживается нестандартной референцией:
На плюсе шесть откроется инаясудьба дневного сна,мгновения. Каналнабухнет черным цветом.Непременнопернатая ольха,усвоив угол верный,тень липкую раскачивает зло…На плюсе шесть зимоюЯ говорю —тепло. Петр Чейгин. «Где те слова, что я распеленал…» 167 ; Пернатый снег на молодых болотахдымил, ярился,экая заботав такую беломглу приводит шаг? Петр Чейгин. «Пернатый снег на молодых болотах…» / «Зимние картинки» 168 ; В садах только наших в апрелеДеревья растут из зеркал. —То, видимо, тайные щелиГосподь в этом мире сыскал.И так еще, видимо, можноНа облачных лестницах петь,Невидимо так, осторожноПернатой ступенью скрипеть. Олег Юрьев. «В садах только наших в апреле..» 169 ; Всё лето мед горчит звездой полынной,три инока в овраге речь ведуто Сыне и о бездне соловьиной,о певчей смерти, побывавшей тут. Александр Миронов. «Всё лето мед горчит звездой полынной…» 170 ; Притягивает гончая Земля.Притягивает гончих насекомых.Резной рассвет определений новыхи холод, затихающий в стаканах,прольются вспышками древесного огня. Петр Чейгин. «Притягивает гончая Земля…» 171.Существительное может вернуться к статусу прилагательного в результате его сочетания с наречием степени:
человек оглянулся и увидел себя в себе.это было давно, в очень прошлом было давно.человек был другой, и другой был тоже другой Константин Кедров-Челищев. «Бесконечная Поэма» 172.На полпути от прилагательных к существительным находятся случаи эллипсиса словосочетаний с устранением легко подразумеваемого существительного по словообразовательной модели столовая комната → столовая (это морфолого-синтаксический способ словообразования).
В современной поэзии с ее повышенной компрессией речи встречается много примеров включения лексического, а затем и грамматического значения определяемого существительного в само определение-прилагательное, которое в результате субстантивируется:
– Дорогой автоответчик, ты прости меня за ложь,(ты потом на человечий сам меня переведешь).Ни английский я не знаю, ни на русском не пою,я на ломаном туманном тут с тобою говорю. Дмитрий Воденников. «Небесная лиса улетает в небеса» 173 ; завёрнутая в одеялокастрюля варёнойзадохшимся жаром пылаетза дверью слегка притворённойждёт после работыещё носоглотки леченье над паромещё с боковою застёжкою ботысырым тротуаромноябрьским и день рожденьяи левитановы обращеньякартофельный бело-рассыпчатый сонжизнь я потрясён Владимир Гандельсман. «завёрнутая в одеяло…» 174 ; Жаль будет расставаться с белым,боюсь, до боли,с лицом аллеи опустелым,со снегом, шепчущим: постелим,постелим, что ли…<…>Жаль только расставаться с белым,пусть там белее,с неумолимой рифмой: с телом,с древесной гарью, с прокоптелымлицом аллеи. Владимир Гандельсман. «Лирика» 175 ; куда нам деть себя под вечеркогда вдвойне иноязчнымы пьем столичную и млечныйсулит больничный Демьян Кудрявцев. «Трафальгар» 176 Междометия любви. Пот не виден на траве. А что ты давно в крови, так невеста, знать, сильна. Только морду не криви, если острый в рукаве. Ночь играет в голове. На душе одна слюна. Давид Паташинский. «Пальцы лапают ключа. Догорит твоя свеча…» 177 ; Как лимончик прособачишь в однорукие —бытие воспринимается скупей.Всюду лица недоделанные русские,не закрашенные контуры бровей. Владимир Бауэр. «Лимончик» 178.Эти примеры показывают, что степень ясности, какое именно существительное подразумевается, может быть разной. Иногда оно сразу очевидно, как в первом примере с предварительным перечислением языков, иногда уточняется в последующем контексте, как во втором примере, иногда определяемое существительное остается в подтексте, но легко угадывается (с белым [светом]), (острый [нож]). Последний пример в большей степени загадочен, потому что вся первая строка состоит из жаргонных слов: лимончик – ‘миллион рублей’, прособачишь – ‘бессмысленно потратишь’, однорукие – ‘игровые автоматы, которые называют однорукими бандитами’.
Итак, именной синкретизм проявляет себя в современной поэзии многими нетривиальными способами:
• дефразеологизацией грамматических реликтов типа у сера моря, из сыра-бора;
• помещением слов в такие контексты, в которых их частеречная принадлежность может пониматься по-разному – типа нелюдим, седовлас;
• преобразованием прилагательного в существительное редеривацией – типа звездная желта, солнца желт;
• употреблением слов типа светло, темно, сухо в позиции подлежащего или дополнения;
• созданием неологизмов типа птицая, клюквым, жирафые, воспроизводящим исторический способ образования полных прилагательных;
• образованием сравнительной степени существительных типа дровее, весней, морей;
• образованием сочетаний с существительным-определением типа гниль-огонек, омут-стынь, мороз-пути;
• образованием конструкций типа войным-война, зимым-зима, бревным-бревно;
• десубстантивацией типа прохожий Бог, насекомую службу, запятой эмбрион;
• субстантивацией прилагательных в контекстах с устранением существительных – типа кастрюля варёной, расставаться с белым, острый в рукаве.
ГЛАВА 2. ПАДЕЖНАЯ ВАРИАНТНОСТЬ
Так утешает язык певца,превосходя самоё природу,свои окончания без концапо падежу, по числу, по родуменяя, Бог знает кому в угоду,глядя в воду глазами пловца. Иосиф БродскийВ этой главе вариантность понимается не как явление альтернативной нормы (типа в цехе – в цеху), а как явление системы, возможности которой нередко противоречат норме (типа в марте – в марту).
Грамматические аномалии в современной поэзии затрагивают всю парадигму существительных и часто обнаруживают не только разнообразную стилистическую маркированность, но и специфическую контекстуальную семантику.
В стихи включаются системные варианты падежных форм, представленные в диалектах и просторечии.
Следующая группа примеров иллюстрирует продуктивность флексии -у в формах предложного падежа единственного числа существительных мужского рода – за пределами той лексической ограниченности (в … году, в … часу, в саду, на берегу, на ветру), которая свойственна кодифицированному литературному языку.
Стилистически эти формы маркированы как элементы социального просторечия:
Птички поют языком в мартýдетским, звенящим, ласковым —старые песни (те, что котупелось налево сказками). Надя Делаланд. «Капли стекают в тихую муть…» 179 ; Говорят, кто родился в маю,Как ни прячься за тюлевой шторой,Всё тоска догрызется, который,Похватает игрушку своюИ качает на самом краю. Мария Степанова. «Невеста» 180 ; Не кляни, навь-судьба, клятием кукушечку,Не клинь впереклин кликушечку горькую,На калиновом кусту не калечь кукушаточек.Полетит она слеподырая за коломенскую версту,Найдёт криком-крикмя Христа на кресту,Залетит ко Христу в смерть-пазуху. Сергей Круглов. «Кукушечка» 181 ; Вот уже берестускручивало пламя.На жестяном листублины выпекались сами. Михаил Дидусенко. «Я ли где-то прочел…» 182 ; И мне глаза тот дым, я помню, ел.В то лето Белый конь в сердца смотрел.Что видел он? – Звериную тоску,Да седину у многих на виску. Олег Охапкин. «Белый конь» 183 ; На усу моем хвостаЧистой речи белый медВ соловьиных языкахИ под выпивку сойдет Анри Волохонский. «Алеше по случаю праздника» 184 ; А наутро – глянешь в западНа обиженных поляхТам железный ходит лапотьВ ячменю и в журавлях. Анри Волохонский. «Фома…» 185 ; Коль рыло спит на самом алтарю,Так дух уже взыскует чифирю.Иль грезит о другом каком безвредном пьянстве.Так – на Руси, иначе – в мусульманстве. Анри Волохонский, Алексей Хвостенко. «Русский и Интеллигент» 186.Ненормативная флексия -у может быть спровоцирована нормативной в однокоренных словах, например, в саду → в зоосаду:
Все забудешь: имя и беду,Поезд жизни, лязгнувший на стыке…В Доме скорби, как в зоосаду,В час обеда – радостные рыки. Ольга Бешенковская. «В Доме скорби свечи не горят…» 187.У Александра Левина в стихотворении о коте форма на дому противопоставлена ее фразеологической связанности:
Толстый Василий лежал на дому,розовым носом спускаясь во тьму.Запахи лавра, лаванды и розТолстый Василий имел через нос.Ах, Толстый Василий, твой дом на холме розовым носом сияет во тьме.Великий надомник, сиятельный князь, ты наш во тьме негасимый вась-вась. Александр Левин. «Толстый Василий» 188.Норма предполагает флексию -у в предложном падеже слова дом (с предлогом на), когда речь идет о работе, которая выполняется за зарплату дома (она и называется надомной работой), или когда говорится врач (портниха, нотариус) принимает на дому189. В тексте же предлогу на придается буквальное пространственное значение, а следующей строфе подвергается деконструкции слово надомник.
У Владимира Строчкова форма в … полкé является элементом цитаты из песни, звучавшей в фильме Евгения Карелова «Служили два товарища»190 (первые три строки стихотворения со всеми их диалектно-просторечными грамматическими формами полностью совпадают со строками песни):
Служили два товарища, ага. Служили два товарища, ага. Служили два товарища в однем и тем полке. Сидели два товарища тихонько в уголку. Один из них был Эрихом, ага. Один из них был Эрихом, ага. Один из них был Эрихом, Марией был другой. В угле они сидели и оттуда ни ногой. Вот Эрих и Мария, и ага, Вот Эрих и Мария, и ага, Был умных два товарища, а третий был дурак. Служили оба-трое, ну а третьим был Ремарк.Служили два товарища примером, ага,а третий был, паскуда, офицером, да-да.И были два товарища, к примеру, два бойца,а третий был писатель, ламца-дрица-гоп-ца-ца.Вот пуля прилетела, и ага,другая прилетела, и ага,и третья прилетела, и подумала, ага,и мимо пролетела: глаз нецелкий у врага.А первая-вторая, и ага,попали вдвох в товарищей, ага,и вот уж два товарища лежат в земле сырой,и нет уж двух товарищей, а третий стал герой:зарыл он двух товарищей, ага,забыл он двух товарищей, ага,а вспомнил двух товарищей – и написал роман.Изрядное чудовище товарищ был Ремарк. Владимир Строчков. «Служили два товарища, ага…» 191.В четвертой строке автор демонстративно не рифмует полкé — уголке, а вместо этого продолжает грамматическую тему ненормативного предложного падежа формой в уголку. Далее включается семантическая игра с омоформами слов угол и уголь: В угле они сидели и оттуда ни ногой. В конце текста появляются абсурдная синтаксическая рассогласованность фразы (Был умных два товарища) и абсурдное числительное оба-трое.
Весь этот грамматико-семантический карнавал порожден тремя именами Ремарка, автора знаменитого романа «Drei Kameraden», в русском переводе «Три товарища», а также устойчивым представлением о том, что в персонажах романов воплощаются разные черты личности авторов.
В стихотворении Марии Степановой грамматическая аномалия в своем уму основана, прежде всего, на фразеологическом подтексте:
Было, не осталося ничего подобного:Сдобного-съедобного, скромного-стыдобного.Чувства раздвигаются, голова поет,Грязно-белый самолет делает полет.Ничего под праздники не осталось голого:Ты держись за поручни, я держусь за голову,У нее не ладятся дела с воротником,И мигает левый глаз поворот-ни-ком.(Горит золотая спица,В ночи никому не спится.– ЮКОС, ЮКОС,Я Джордж Лукас.Как вам теперь – покойно?Что ваши жёны-детки?Все ли звездные войныВидно в вечерней сетке?Спилберг Стиви,Что там у нас в активе?Софья Коппола,Где панорама купола?Ларс фон Триер,Хватит ли сил на триллер?)Лётчица? наводчица; начинаю заново,Забываю отчество, говорю: Чертаново,Говорит Чертаново, Банный, как прием?Маша и Степанова говорят: поём.А я ни та, ни ся, – какие? я сижу в своем уму,И называть себя Марией горько сердцу моему,Я покупаю сигареты и сосу из них ментол,Я себя, как взрывпакеты, на работе прячу в стол,А как стану раздеваться у Садового кольца —С нервным тиком, в свете тихом обручального кольца —Слёзы умножаются, тьма стоит промеж,Мама отражается,Говорит: поешь. Мария Степанова. «Было, не осталося ничего подобного…» 192.Резкая грамматическая аномалия по отношению к норме (сижу в своём уму) провоцирует читателя искать аналогии, то есть ассоциативный подтекст в самом языке.
Можно сказать, что эта форма суммарно производна от нескольких устойчивых сочетаний. Некоторые из них содержат нормативное или узуальное окончание предложного падежа -у в рифмующихся словах (то есть в тексте М. Степановой имплицируется рифма): в дому, работать на дому, сидеть в своем углу, некоторые – лексику, вошедшую в строчку Степановой: слово ум – ты в своем уме?, держать в уме, жить своим умом, сходить с ума, слово сидеть: сидеть дома, сидеть в своем углу. Флексия -у, присоединяемая к слову ум (заметим, что при этом получается слово-палиндром), содержится в выражении делать что-либо по уму, то есть делать правильно, хорошо, однако в этом случае слово ум стоит не в предложном, а в дательном падеже.
Максимально близкими к авторскому стилистически сниженному сочетанию в своем уму являются, вероятно, сочетание в дому (фонетически) и сидеть в своем углу (лексически и синтаксически).
Вариант в дому (второй предложный падеж с местным значением) в современном русском языке стилистически маркирован как разговорно-просторечный, но его, несомненно, следует признать и грамматическим поэтизмом193. Такая статусная двойственность производящего сочетания соотносится с мотивом раздвоения личности, в быту обозначаемого выражением сходить с ума. В таком случае слова сижу в своем уму, лексически отрицая сумасшествие, вместе с тем грамматически напоминют о нем.
В стихотворении говорится: Маша и Степанова говорят: поём. / А я ни та, ни ся, – какие? я сижу в своём уму, / И называть себя Марией горько сердцу моему.
Имена Маша, Степанова, Мария, вероятно, являются словесными знаками разных социальных ролей лирического «я».
Раздвоенность сознания (даже растроенность – возможно, в подтексте содержится и расстроенность как эмоция) вызвана конфликтом поэтических потребностей, домашних и служебных обязанностей. Эта утрата цельности представлена многочисленными образами и мотивами: и тем, что звезды теперь можно смотреть только по телевизору в фильмах Лукаса «Звездные войны», и намеком на тюрьму, в которую попали руководители нефтяной компании ЮКОС, в прошлом очень успешной, и позывными ЮКОС, созвучными шпионскому псевдониму Юстас из фильма Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны».
Но, кроме всего этого, на собственно языковом уровне в стихотворении есть очень значимая импликатура в дистантном вариативном повторе: Чувства раздвигаются, голова поёт <…> Маша и Степанова говорят: поём <…> Мама отражается, / Говорит: поешь. Последовательность поёт – поём – поешь имплицитно содержит в себе форму *поёшь.
На первый взгляд кажется, что значимость этих фрагментов имеет отношение преимущественно к фонетике и графике, поскольку буква «ё» в орфографии факультативна. Но вариации строк очень существенно затрагивают и грамматику – категории лица и числа. Сначала употреблена отстраняющая форма 3‐го лица (не *я пою, а голова поет – возможно, это не о пении, а о том, что голова болит194), затем формой 1‐го лица поём снимается отстранение, но при этом формой множественного числа подчеркивается раздвоенность. Однако имена Маша и Степанова одновременно и разделены союзом и, и объединены им. Формой числа выражена раздельность субъектов, а формой лица – совместность и единство действия.
В заключительной реплике матери имплицитному индикативу (*поёшь) противопоставлен императив (поешь). Моральная поддержка, таким образом, направлена, на поверхностном уровне, только на бытовую ситуацию.
Но обратим внимание на то, что финал стихотворения соотнесен с началом текста: Было, не осталося ничего подобного: / Сдобного-съедобного, скромного-стыдобного. Здесь интересно совмещение современных значений субстантивированных прилагательных с их архаическими значениями, важна рифменная импликация слова скоромного. Во всем этом есть метафоризация: под свойствами еды подразумевается не только пища телесная, но и духовная. Соответственно, в последнем слове поешь можно видеть аналогичную метафору.
